|
Отредактировано Andrei Nightshade (23-01-2019 03:08:36)
Arkham |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Arkham » Аркхемская история » dante's inferno
|
Отредактировано Andrei Nightshade (23-01-2019 03:08:36)
[indent] Они уговаривают его вдвоём. Подсказывают прислушаться к тому, как чётко, игольными уколами бьётся чужой пульс о его пальцы, стиснувшие запястье с осторожностью. Натаниэль с трудом ощущает сопротивление своим усилиям, будто может без труда сомкнуть ладонь в кулак, даже не заметив руки в ней; это пугает, заставляет проявлять ювелирную внимательность. И тем больше облегчение, когда столь хрупкое смертное создание переходит под влияние старшего вампира.
[indent] Облегчение и одновременно неприятное для Натана недовольство, то звериное, подсказывающее, как надо следить взглядом за беззащитной жертвой, как слушать перемежающийся, складный ритм сердца и дыхания; то, что Андрей гладко и легко именует хищником. "Позволь ему", и рыцарь едва удерживается, чтобы не дать тревоге и растерянности проявиться во взгляде; он готов и рад принять главенство создателя над собой, но то, что так властно диктует из глубины его собственного разума, встречается Натаниэлем в штыки.
[indent] Он не следит за разговором, хотя минутой ранее намеревался ловить каждое слово, он слышит размеренные, учтивые вопросы Андрея и мягкие, равнодушные ответы избранной им жертвы, не разбирая слов, но понимая общий смысл. Пути назад нет, только вперёд, за укутанной в сумерки тонкой фигурой. Когда рядом нет живого дыхания, Натаниэль отчасти трезвеет от своих тягостных раздумий, отвлекается на мысль о том, неужели и в церковь можно? Отчего-то сей факт вызывает не удивление или недоверие, а веселье. Как много, оказывается, скрыто от обычных людей: и многообразие цвета, запаха, звука, и истины, доступные тем, о существовании которых большинство и не подозревает. Каким-то чудом его собственное перерождение становится вдруг более реальным, чем множественные отсылки, заповеди и проповеди; семья Натаниэля и его окружение не отличалось фанатизмом в отношении религии, и всё же определённый набор знаний казался непреложным. Сколь многое ещё предстоит узнать; достаточно лишь пережить, преодолеть самое главное испытание его новой сутью.
[indent] - Я справлюсь, - не уверенность, но обещание. Натаниэль верит Андрею больше, чем себе, и намного больше, чем хищнику, что поселился на окраине его сознания. Рыцарь умеет обращаться с животными, но вспоминает об этом запоздало; становится спокойнее. Ещё пара мгновений (как же мало теперь требуется на преодоление расстояний!), и снова нет времени переживать и размышлять о превратностях судьбы - умиротворяющий и обучающий голос вынуждают Натана тяжело выдохнуть, взглянуть на девушку не менее тяжёлым взглядом. Собраться с мыслями, вернее, распустить их совершенно; и наравне с речью Андрея вновь чувствуется жажда. Не сводит с ума, но назойливо перечит им обоим, нашёптывает что-то своё, древнее, не скованное никакими принципами ни человека, ни вампира, каким воспитан Андрей. К чему возиться с запястьем, когда так сладко бьётся совсем рядом сонная артерия, лишь избавить подбородок от ласковых пальцев и склонить голову по зову древнего инстинкта? К чему кинжал, когда вслед за прикосновением к губе её же изнутри касаются острые зубы, будто послушно явившись на упоминание?
[indent] Эхом, клеймом на душе звучат слова создателя, с которыми Натан согласен абсолютно. Под его покровительственным, требовательным и одновременно любящим взглядом спустя несколько мгновений затихают те самые мысли, пугающие мужчину; умолкает кажущийся убедительным голос пока непривычных и необузданных инстинктов. А кинжал в руке удивительным образом успокаивает: его вес непривычно лёгок, но рукоять холоднее кожи, лежит в пальцах удобно - Натан кратким, неуловимым непосвящённому взгляду движением взвешивает оружие в кисти, оценивая баланс. На этом сосредотачивается его человеческая память, и от тепла женской кожи в другой руке почти не кружит голову; лишь почти, до того момента, как под сопроводительный шёпот Андрея рыцарь не касается лезвием её поверхности. Натаниэлю уже не кажется происходящее неправильным и недостойным, поддаваясь желанию более крепкому, чем приказы разума, он склоняется всё ниже; и первой жертвой хищника в нём становится не случайная девица с улицы, а остатки его человечности, уступившей восторгу от свежей крови, вкус которой он не смог бы внятно описать. Зная о варварских ритуалах с кровопусканием, зная её вкус в прошлом, когда приходилось получать по лицу и после долго ощущать липкий и назойливый привкус от рассечённых зубами щёк и губ, Натаниэль даже не успевает удивиться тому дивному аромату, который она приобретает сейчас; тому запаху, который наполняет комнату и будто ощутимо скользит на улицу, позволяя каждому догадаться о происходящем. И слава Богу, что единственные с таким тонким чутьём находятся здесь; сам же Натаниэль прикрывает глаза и пьёт, совершенно потеряв ощущение времени.
Отредактировано Nathaniel Nightshade (21-01-2019 18:04:03)
[indent] Все проходит просто замечательно. Андрей отходит в сторону, стараясь не мешать и ничем не привлекать внимание, но не сводит внимательного, цепкого взгляда с Натаниэля, готовый в любой момент вмешаться и остановить пиршество своего дитя. Вечный юноша доверяет своему созданию, он не считает его плохим человеком, лишенным милосердия или исполненным внутренней алчности, лишенным силы воли, совсем нет. Наоборот, Андрей, наверное, как никто другой понимает, насколько благороден его храбрый рыцарь – смел, честен и добр. Но есть, всё же, одна вещь, которая меняет так многое – Натаниэль теперь не человек. Он вампир. Опасный хищник, охотник. И каким бы человечным после обращения он не оставался, у него теперь есть инстинкты, которые могут возобладать над рассудком. И если новорожденное дитя ночи сорвется, то отношение Андрея к нему, разумеется, совсем не поменяется – с каждым может случится подобное, особенно если в тебе бок о бок существуют две части сознания: человеческая и вампирская, суть хищника. Бывает сложно балансировать между ними двумя, угождая сразу обоим и не давая ни одной брать верх; найти гармонию в самом себе иногда очень непросто. И старший вампир понимает это, он не станет ругать или осуждать за ошибку, но вот чья-то невинная жизнь была бы большой потерей, не говоря уже о том, что Натаниэль бы наверняка пришел бы в ужас из-за того, что натворил. Именно потому Андрей, пусть и не мешает, и пытается слиться с окружающей обстановкой, однако не сводит, всё же, пристального взгляда со своего рыцаря, вместе с тем прислушиваясь к сердцебиению девушки в его сильных руках.
[indent] Тем не менее, представшая его глазам картина не может не завораживать. Натаниэль так нежен и чуток, так заботлив и учтив со своей жертвой, но сжимает её руку крепко, упиваясь благородным вкусом самой жизни, юной и невинной жизни. Словно не пьет кровь молодой девушки, а занимается с ней любовью. Это приводит в восторг. Андрей чуть ежится от накативших на него чувств и эмоций. Яркий запах крови врезается в ноздри, вонзается в разум и оседает на самом кончике языке, почти дозволяя почувствовать вкус. Проступившие оттого клыки упираются в нижнюю губу, и вампир чуть приоткрывает рот, рефлекторно облизываясь. Нет, он вполне сыт и не испытывает жажды, но не может не реагировать на дурманящие ароматы самой жизни, что бежит по венам прекрасной девы.
[indent] Натаниэль аккуратен, не проронил ни капли крови, Андрей, как он сам помнит, был куда как менее опрятен и вымазал все губы и подбородок. Возможно, дело в возрасте – был слишком юн, горяч и несдержан, находился в некоем состоянии аффекта оттого, сколько в нем жизни и силы появилось вдруг, после всей той слабости, что утаскивала в могилу так стремительно. Он хотел сразу и все, до самой последней капли, а потому глотал жадно и нетерпеливо, будто это происходит в последний раз. Натаниэль более собран.
[indent] Или, что куда более вероятно, он сам по себе просто чище и светлее своего создателя.
[indent] Андрей ждет еще несколько мгновений, а затем неспешно подходит и мягко касается пальцами щеки Натаниэля, привлекая его внимание.
[indent] — Теперь достаточно – сердце слабеет, — бархатным голосом произносит вампир, — Данте, мой дорогой, пожалей свою возлюбленную – ей еще в себя приходить после твоей любви, — добавляет Андрей, чуть улыбаясь, и мягко, но настойчиво, берется за руку девушки, отводя её в сторону, — лучше испить у нескольких понемногу, чем насытиться от одного, но тем самым подвести к самому краю – люди не переживают большой кровопотери, как ты еще должен помнить, дитя моё, — он улыбается шире и тихо, почти беззвучно, смеется, пытаясь пошутить. Большим пальцем касается уголка губ Натаниэля и смазывает каплю крови, затем собирая её своим языком и блаженно прикрывая глаза.
[indent] Сладко облизнувшись, Андрей ловко перевязывает рану девушки лоскутом ткани, отрывая его от своей (Натана?..) рубахи, и после наклоняется к жертве, заглядывая в её глаза.
[indent] — Ты, должно быть, очень устала? Иди же, поспи теперь, — властно произносит вампир и девушка, слабо кивая, заползает полностью на постель, почти сразу же засыпая, а Андрей присаживается рядом с Натаниэлем, кладя свою руку поверх его.
[indent] — Ты хочешь что-нибудь спросить у меня? Я отвечу на любые твои вопросы. Честно, как и всегда это делал, — Андрей наклоняет голову набок, с ласковой улыбкой смотря на своего благородного рыцаря.
[indent] От крепкой хватки гипноза жертва его спокойна, пульс ровным ритмом бьётся о губы и язык. И внутри всё шепчет бессловесно голос древний, подсказывает удобное положение пальцев на обжигающе-живой руке. И, что наиболее страшно, говорит о том, как действовать дальше, стоит потоку ослабнуть: как вести по венам вверх острыми клыками, как перехватить у локтя, не сдавив сосудов лишний раз. Словно делал это множество ночей подряд, а теперь вдруг учится заново; но Натаниэль знает о гибельности последствий такой науки. Держит зверя за шкирку, как взбудораженного молодого пса, впервые почуявшего след. Рыцарь знает толк в необузданной энергии щенков, готовых вцепиться и ухватиться зубами за всё, что шевелится или что можно пошевелить; теперь нечто подобное чувствует и сам. Кажется, стоит на мгновение забыться - и случится непоправимое. Отчасти он даёт волю тому, что подталкивает его тело прежде разума: не даёт упасть мимо лишней капле, с непривычной ловкостью контролирует движения, если и касаясь клыком, то вдоль и плашмя.
[indent] Расходится уютным теплом прикосновение, льётся сладкая и крепкая на вкус чужая сила, и Натан чувствует себя так, словно впервые за долгие часы мороза протягивает руки к разожжённому камину. Так же наполняется жаром тело, иглами касается мышц и кожи изнутри. Под конец новообращённый успокаивается настолько, что едва ли не ластится к ещё непривычно холодной руке мастера, скользнувшей по щеке; слишком сильно задумался над процессом и едва не позабыл, кем был и кем стал. У рыцаря есть полминуты, чтобы вспомнить, пока Андрей деловито (иначе и не сказать) приводит его жертву в порядок, ласковыми речами усыпляет ту, что некогда приносила еду и питьё и этим вечером сама стала главным блюдом. Успокоенный кровью, Натан сжимает изо всех сил пальцы в кулак, совершенно не чувствуя боли от полукругом вонзающихся ногтей. Он помнит и знает о кровопотере немало, может с точностью перечислить все симптомы, которые сейчас не ощущаются девушкой лишь из-за бесцеремонного вмешательства в её разум. Ниже раны - холодное, сковывающее онемение, отчего кости в пальцах покажутся ржавыми обледенелыми гвоздями; саднит и горит кожа, словно нарочно крепко натянутая вокруг раны, тяжесть в затылке, слабость, пронизывающая переносицу пульсирующая боль и непременная сонливость. Безусловно, это много лучше смерти - действительно, ему ли не знать.
[indent] Натаниэль с тихим вздохом опирается локтями о колени, остывающими ладонями скользит по лицу. Он не привык оправдывать себя за всё, чему противилась его душа, всегда был честен перед собой и окружающими, но сейчас душу разрывало на части, и конца этому видно не было. Рыцарь будет продолжать мучить себя до тех пор, пока вновь не забудется в очередном голодном порыве, при этом отдаёт себе отчёт, что без помощи Андрея проворонил бы критический миг, взяв больше, чем можно. Как скоро он отбросит уже не соответствующие реальности правила и моральные установки прошлой жизни, которые сам же и воспитал в себе? Сколько ещё уколов всепоглощающего стыда за своё существование придётся пережить, прежде чем он обретёт ту же лёгкость, с какой Андрей укладывает измождённую девушку и шутит про её состояние? На эти вопросы ответ дать сможет лишь время, а его количество зависит лишь от того, с какой силой Натаниэль будет хвататься за прошлое. Здесь, в родном городе, ему кажется, что это может длиться бесконечно долго.
[indent] - Куда мы направимся? - и как скоро; но это лишь скользит во взгляде, который Натан слишком быстро уводит в сторону окна, где дрожащими огнями порой возникают отсветы факелов или свеч в окнах. Снова дрожит в глубине души зверь, но на этот раз - в суеверном страхе, приняв случайно далёкий свет костра за алеющее от рассвета небо.
[indent] Безусловно, сомнения терзают его душу, а случившееся претит рыцарской сущности. Это видно – от цепкого взгляда Андрея не укрывается то, что Натаниэля мучает его совесть теперь. И вампир невольно поджимает губы, его взгляд становится слегка недовольным, но, тем не менее, ничуть не осуждающим – он недоволен скорее собой, нежели своим дитя. Недостаточно хорошо подготовил его, не достучался до рассудка и души, лишь раздвинул стены рамок из прежней жизни, а не разрушил их. Он малодушно утешает себя тем, что это, с течением времени, пройдет. Совесть успокоится, храбрый шотландский рыцарь войдет во вкус и перестанет выглядеть таким… несчастным после выпитой крови невинной жертвы. Он выглядел уверенным, когда пил её, так самозабвенно и нежно, словно любил в это мгновение сильнее всего на свете, словно отдавался и сам, а теперь – будто бы опустошен. Впрочем, в тот момент им управлял внутренний хищник, а теперь – человечность вновь заговорила, когда жажда оказалась утолена.
[indent] Натаниэлю только предстоит примириться со своей сутью, найти общий язык с тем, кем он сейчас является, как бы странно это не звучало. Быть человеком вот-вот только что, а затем открыть глаза и оказаться вампиром – ох, за одну ночь не сможешь себя принять таким, каков есть. У людей уходят годы на то, чтобы примириться с самим собой, и Андрей запоздало понимает, что помочь Натаниэлю в этом он не в силах. У вампира нет власти вмешаться в разум и полностью переставить мысли в голове своего дитя, с этим ему придется разобраться самостоятельно. Андрей может лишь быть рядом и поддерживать, показывать пример сам и вдохновлять таким образом – куда легче принять себя и понять себя, когда рядом оказывается кто-то похожий, такой же. Натаниэля, вскоре, оставят страхи; по крайней мере, в глазах его нет к себе ненависти или к своему создателю. Это уже радует и позволяет выдохнуть тихо и облегченно, потому что Энцо, как он сам говорил, был один и ему было очень сложно осознать себя нового. Сложно научиться пить кровь правильно: терзаемый муками совести, он доводил себя до исступления, а затем, изнывающий от нестерпимого, животного голода жестоко утолял свою жажду, грязно и немилосердно, и после вновь – голодание из-за стыда и страха. Порочный, замкнутый круг, пока его не нашел более старший вампир и не обучил, как следует.
[indent] Сам же Андрей никогда не сомневался в себе и своей сути. Его не мучили сомнения, совесть или страх – едва открыв глаза на третий день своей смерти, он уже принимал себя таким, какой есть. Легко примирился с новым «я», обнял его и слился воедино. Энцо шептал: порой мне кажется, что ты был рожден для того, чтобы однажды умереть и возродиться в сумраке ночи. Это было трогательно и приятно волновало Андрея, но в реальности дела обстояли куда более прозаично – он получал удовольствие от того, кем стал. Он наслаждался знанием, что может теперь чуть сильнее сдавить пальцами шею и оборвать хрупкую человеческую жизнь. Он самозабвенно упивался пониманием, что стоит лишь немного сильнее ткнуть пальцем (лишь одним пальцем!) в грудь и сломать ребро. А то и несколько. Его пленила и возвысила эта мысль: я – хищник. Всю жизнь Андрей был жертвой, и сейчас, наконец-то, выступает со стороны охотника. Человеческая жизнь осталась там, далеко позади, и мучиться совестью после всего того, что с ним творили?.. Нет. Он достаточно страдал уже и заплатил судьбе сполна.
[indent] Впрочем, Андрей все равно оставался милосердным убийцей, отбирающим жизни лишь у тех, кто этого действительно заслужил. Самопровозглашенный палач? И пускай.
[indent] Вампир мягко касается спины своего дитя, оглаживая лопатки и проводя вдоль позвоночника, затем ласково обнимает его за плечи, стараясь утешить.
[indent] — Мой милый Данте, — нежно шепчет вечный юноша, прикрывая глаза и укладывая голову на его плечо, словно ребёнок, ищущий ласки у своего родителя, — мне не понять мук твоей совести, но ты снова тем самым демонстрируешь мне лучшие свои качества, мальчик мой, — вздыхает Андрей почти влюбленно и едва улыбается, — но я уверяю тебя, что ты примиришься с собой со временем. Найдешь гармонию в новом себе и обретешь равновесие, — он старается обернуть Натаниэля бархатным голосом и подарить ему утешение, смягчить душевные метания, — нет ничего страшного в твоем страхе или сомнениях, лишь, прошу, обещай, что не позволишь им полностью захватить себя. Не забывай повторять – хищник, а не убийца, — Андрей приоткрывает глаза, несколько мгновений бессмысленно глядя перед собой.
[indent] Куда они направятся? Домой, для начала. А затем – кто знает, куда уведет воля случая? Мир кажется таким безграничным, когда вперед ждет целая вечность.
[indent] — Домой. Мы немного побудем здесь, разве тебе не нужно наладить какие-то дела? — спрашивает вампир чуть задумчиво. — После – не знаю. Я покажу тебе мир, как сделал когда-то мой мастер. Покажу тебе небо, сияющее ярче всех самоцветов. Покажу, как в океане рождаются синие звезды и накатывают волнами на берег, оставляя полосы света. Покажу озера красные, как кровь, и величественные пирамиды Египта, победившие время, противостоящие самой вечности и неподвластные ей, — Андрей мечтательно улыбается, обнимая рыцаря чуть крепче, и вздыхает тихо, поднимаясь и жестом подзывая сделать тоже самое.
[indent] — Идем, лучше вернуться чуть раньше – тебя скоро начнет клонить в сон, и с приходом рассвета – ты уснешь. Пройдет пара сотен лет прежде, чем сможешь этому сопротивляться, но не волнуйся – время пролетит незаметно.
[indent] Натаниэль позволяет себе одну лишь слабость - прятать глаза от мастера, не в силах выдержать обжигающий контраст его восхищения и заботы с собственным страданием от дела рук своих. Разумом рыцарь понимает и принимает многое, одна из черт воспитанного воина - умение быстро принимать решения, особенно чужие; он ещё гибок, а желание выжить сильнее желания жить правильно. Два голоса, внутренний и Андрея, звучат убедительно, верно, обещают спокойствие и приятное забвение в радостях нового ночного мира, и эти же голоса, пусть и не намеренно, убеждают в том, что сомнения - тоже верно. Легко запутаться, если заняться душевной хирургией, если разложить на чаши весов факты и чувства; но можно довериться, как доверял духовнику на исповеди. Обратиться не к ощущению текущей по телу чужой энергии, а сосредоточиться на охраняющем и добром прикосновении к плечам и спине; позволить себе опустить глаза в пол, плутая взглядом в завитках полустёртой древесины. Почувствовать себя потерянным и охваченным тревогой мальчишкой, каким он был в детские годы во время длительных походов отца, услышать удивительно уверенный голос. Но если раньше его успокаивали некоторые наставники, а ранее - нянька, то сейчас рядом сидит столь же молодой юноша, как Натан из прошлого. Тот, в чьи руки рыцарь без сомнений передал свою судьбу и кого теперь без предубеждений выслушивает. Тогда тоже страх, неуверенность и тоска были не злобными монстрами, а тем живым чувством, которое всего лишь нужно одолеть и перетерпеть; Натаниэль до сих пор не пришёл в себя. Выглядел спокойным, действовал рассудительно и на первый взгляд воспринимал происходящее как нечто нормальное.
[indent] И всё же его миру пришёл конец. То, что окружает его: родной город, знакомые улицы, пробуждающие такие обыденные воспоминания, всё это - руины, по которым ему предстоит пройти. Какая-то часть души не верит в происходящее до конца: сон ли это? Невероятные галлюцинации, порождённые агонией? Само Чистилище, испытание которого он уже не прошёл, вкусив крови невинного? Натаниэль чувствует изнывающую, оставляющую глубокие царапины на груди изнутри тревогу; знает, что она заглушится движением. Знает, как сбежать от раздумий и долгих бесед - он всегда так поступал, столкнувшись с чем-то, что могло пошатнуть его веру, убеждённость в основах мира. Уходил в изматывающие походы (чёткие приказы, физическая усталость, жажда вернуться домой лечат), погружался в книги (даже в те, смысл которых ускользал от поверхностного взора - и в погоне за ним забывались личные переживания). Одним словом, отвлекался до тех пор, пока некое событие не переставало тревожить сердце.
[indent] Сейчас уходить некуда - от себя не сбежишь. Мужчину пробирает дрожь от одной мысли, что ему хоть на краткое время придётся остаться наедине со своими рассуждениями, сомнениями и страхами, он готов трусливо цепляться за более опытного и расположенного к нему мастера, которого, по сути, он совсем не знает. Если бы он переродился, не умирая от болезни и сохраняя чистый рассудок, мог ли быть более уверенным в себе? Принял бы вообще предложение уйти из мира смертных, при этом оставшись среди тех, чьей природе уже не принадлежишь? Или это решение приняла его слабость, которой он дал слишком много значения, и она теперь с не меньшей силой и упорством будет догрызать то, что осталось от самообладания и самоуважения?
[indent] Поэтому хочется повторить снова: забери меня. Отчаянно, но уверенно умолять увести в ночь, но уже не от глупой заразы, безжалостного рока или закономерной судьбы - от себя самого, не менее глупого, безжалостного и закономерного. Поклявшийся живому господину, он уже спустя три ночи преклоняется перед незнакомцем; исправно возносящий молитвы и не пропускающий службы в церкви, спустя три ночи послушно повторяет про себя "я - хищник", прислушиваясь к теплу чужой крови на губах.
[indent] "Домой" звучит больно, как одно из испытаний на пути к ярко расписанным картинам будущего. Андрей вновь позволяет рыцарю затянуть свои тревоги пеленой обещаний красочного путешествия, вряд ли догадываясь, как крепко его подопечный цепляется за слова. Натаниэль уже не высказывает волнения, ограничиваясь поддакиванием "да, мастер"; это разумно. Пусть и отчаянно не хочется, но следует выполнить последний долг хозяина: распорядиться об имуществе, заранее разрешить все споры по управлению домом в его вечное отсутствие. Дорогу до родного порога Натан даже не замечает, погружённый в попытки рассортировать свои планы по порядку. Охваченный лихорадкой, он с этим не справлялся и, честно говоря, не желал даже пытаться. До ранения и подумать не мог о необходимости принимать решения так скоро; но сейчас чувствовал острое желание завершить всё так, чтобы больше не вспоминать об этом. Не переживать, стала ли его оплошность поводом для ссоры или несправедливости; и даже в этом Натаниэль чувствует свою слабость. Привыкший оценивать других, не может не оценивать себя и для своих ошибок оправданий не ищет. В какой-то момент рыцаря посещает идея обставить всё так, что на самом деле решено было давно; неумело, но он пользуется гипнозом, худо-бедно заставив прислугу поверить, что оставленные им распорядительные записи были сделаны ещё до обострения болезни. Лекарь, разумеется, заподозрит подвох, но что толку от недоверия приходящего целителя после печатей и подписи уверенной рукой вкупе со свидетельством слуг?
[indent] На рассвет хочется взглянуть. Иррационально, ребячески, как сунуть в пламя свечи палец, чтобы убедиться в том, что она горяча. Натаниэль знает, что делать этого не стоит, верит, что нельзя, но всё равно борется с подступающим сном. Мёртвым, похожим на предобморочное оцепенение: такой сонливости рыцарь уже опасается, не доверяет с тех самых ночей, когда подобные сны были единственным избавлением от боли. Он по привычке боится не проснуться на этот раз никогда, боится настолько, что перестаёт ощущать смущение или неловкость в присутствии Андрея - это единственное, что теперь может успокоить. Впрочем, хвататься за руки и вслух высказывать свои страхи он ещё не стал: неплохой знак, хватает сил даже на лёгкую иронию в отношении себя. И всё равно засыпать - страшно, даже если верить всем возможным обещаниям.
Вы здесь » Arkham » Аркхемская история » dante's inferno