[indent] Вместе с Натаниэлем в Андрее будто вновь начал зарождаться утраченный интерес к жизни. С тех самых пор, как рыцарь благородно откармливал несчастное исхудалое дитя в таверне, с искренним беспокойством и опекой. Вампир начал наблюдать за его жизнью, будто бы повсюду следуя бесшумной тенью и все сильнее привязываясь к шотландцу. Они с той встречи не виделись ни разу, минул не один даже год с тех пор, но Андрею казалось, что он знает Натаниэля почти так же хорошо, как когда-то знал Энцо. Его привычки, особенности разных улыбок, когда они открытые и искренние, а когда рыцарь лишь вынужден улыбаться, проявляя дружелюбие. Он пленил, он восхищал собой, умудрившись в свои тридцать лет сохранить веру во что-то чистое, доброе и вечное; с чуть детским восторгом созерцал мир, за все эти годы не растеряв ни грамма прежней жажды справедливости и спасения жизней невинных. Воплощение благородства (душой больше, чем происхождением), воплощение мужской силы и смелости, знающий о чести, милосердии и прощении. Редкий бриллиант в этом мире, сотканном из мрака падших душ. В особенности – мужских душ. Андрею ли не знать, как разнообразны и отвратительны их внутренние демоны, и представитель даже самого знатного рода может быть алчущим чужой крови чудовищем воплоти? Не как вампиры, которым необходимо пить кровь, чтобы жить. А как истинные монстры – кровь и унижение для своего удовольствия, ощущение насильственной власти над чужим телом. Омерзительно – как вообще можно желать подобного и упиваться этим? Когда искренне преданы и отдаются добровольно во власть твоих тайных страстей – это совершенно иное, обоюдное согласие всё меняет.

[indent] Андрей вовсе не чувствовал себя преследователем, лишь созерцателем. Порой хотелось подойти и заговорить лично, увлечь Натаниэля в долгую беседу, чтобы послушать его такие молодые рассуждения о жизни. Но вампир понимал, что совершит непростительную глупость – рыцарь наверняка запомнил того высокого худощавого мальчишку, говорившего противоестественно взрослые и серьезные речи, хотя лицо его было непростительно юным в контраст глазам, отражавшим усталость от жизни. Может быть тогда, по молодости, Натаниэль счел это следом тяжестей крестьянской жизни. Но Андрей был слишком уверен, что благородный шотландец тут же признает его и… что же, ничего хорошего из этого не выйдет: как он отнесется к мальчику, что за годы не изменился ни капли? Даже черный плащ да простая хлопковая рубаха – всё те же.

[indent] Кем сочтет этот благородный муж Андрея? Демоном? Наверняка. Страх и презрение в его глазах будут худшим зрелищем.

[indent] Так вампир думает, пока рана на боку Натаниэля не опухает и не начинает гноиться. Даже с расстояния Андрей чувствует запах медленно разлагающийся плоти и может лишь поджать губы и смиренно прикрыть глаза, мысленно готовясь к худшему, но, впрочем, не теряя надежды. Натаниэль взрослый, сильный мужчина – его организм справится с недугом. Но эта надежда угасает с каждым новым днем – Андрей видит, что рыцарю всё хуже. Ощущает жар, идущий от его тела и слышит усиливающийся запах гниения, а шотландец храбрится. Ложится в постель и не встает, но каждую новую ночь вампир слышит, стоя под окнами, как Натаниэль шепчет, обещая самому себе и своим слугам: завтра ему будет получше и он обязательно спустится во двор. Мужчина и правда искренне верит в это, в его слабеющем голосе звучит улыбка, но Андрей улыбаться не может и прикусывает нижнюю губу, зажмуриваясь: он-то всё чувствует, он-то всё слышит. Учащенное дыхание и сердцебиение, жар лихорадки, изменившийся запах рыцаря. Вампиру кажется, что он видит призрачный силуэт смерти, то и дело шныряющий сквозь двери рыцарского дома бесплотной тенью. Из зависти к этому своему видению, Андрей следует за ним – бесшумно пробирается в дом, проносясь мимо его обитателей дуновением ветра. Прячется в темных углах и перемещается по ним, теперь каждую ночь пробираясь вот так в спальню к Натаниэлю и сторожит его беспокойный сон. Горячий лоб накрывает ледяными руками и тихим голосом поет ему, спящему, как когда-то пел для своего мастера, в преддверии утра засыпая в его руках. Лихорадка чуть отступает и мужчина перестает дышать так быстро и тяжело в тревожном сне.

[indent] Можно ли уже считать дни?

[indent] Сердце сжимается, Андрею отчаянно не хочется гибели Натаниэля. Его смерть будет невероятной потерей не только для самого вампира, но и для многих людей, которым близок этот мужчина. Они говорили лишь один день, но вампир так самозабвенно любит его, что мог быть отдать всё, что имеет, лишь бы Натаниэль выжил. В конце концов, Андрей уже думал шагнуть в рассвет – так душило его одиночество и пустота в своей душе, что вечность виделась сущим наказанием, и только этот рыцарь и вернул тягу к жизни.

[indent] В эту ночь он снова проник в комнату Натаниэля, но тот не спал. Час, один, другой. Проваливался в зыбкую дрёму, но не засыпал окончательно, а потому подойти и накрыть его горячий лоб прохладной рукой, дабы унять жар, не представлялось возможным. Андрей так и стоял без единого движения в тени, пока не решил, что, может быть, это дар свыше – шанс поговорить с рыцарем наедине. Он в лихорадке и вряд ли озадачится присутствием кого-то лишнего в своём доме. Может, примет его за видение. Может, решит, что спит и ему снится странный сон с участием голоса из темноты.

[indent] Андрей делает осторожный шаг из тени, позволяя лунному свету лишь слабо очертить свой силуэт, но не осветить полностью.

[indent] — Натаниэль, — мелодичным шепотом зовет вампир, — меня восхищает твоя сила, мальчик мой, — в голосе звучит улыбка, а затем Андрей замолкает, продолжая говорить, лишь когда Натаниэль отвечает ему вполне ожидаемым и спокойным вопросом, — я просто путник в ночи, что привык слушать чужие рассказы перед наступлением рассвета. Позволишь ли услышать и твой?

[indent] Слишком резко поднимается, Андрей едва удерживается от того, чтобы не выдохнуть строго: тише, не мучай себя. Но эти слова так и замирают в горле, оседают на кончике языка и остаются невысказанными. Видеть прежде пышущего жизнью рыцаря таким – всякий новый раз невыносимо больно. Ему каждую ночь всё хуже, и головой Андрей понимает – нет никаких сомнений в том, что Натаниэль не сумеет одолеть болезнь. Ему не выстоять в этой неравной схватке с собственной смертью, как бы ни был он силен телом и духом. Но надежда… о, надежда – ей подвластны даже бессмертные, видевшие так многое за свою долгую жизнь. Это опасное чувство надежды оставит мучительное разочарование и ощущение предательства после того, как угаснет. Однако терять веру – нельзя. Верить – значит сохранять свою человечность. Даже если потом, после того, как надежда умирает, остается боль и разочарование.

[indent] И сейчас прекрасно осознавая, к чему всё идет, Андрей не может не надеется. В сумраке ночи ветром проносясь по улицам города, в секунды преодолевая путь до дома своего рыцаря, вампир имеет наглость свято верить в то, что сегодня лихорадка ослабнет. Сердце не будет биться так часто и гулко. Дыхание не будет таким хриплым и тяжелым.

[indent] Но ведь он так силен, так храбр! Разве в мире не случается чудес?

[indent] Видимо нет – благородный рыцарь заходится болезненным кашлем и Андрей закрывает глаза, подавляя очередное желание попросить его быть тише, внимательнее отнестись к своему самочувствию. Натаниэль вряд ли мог бы себе представить, что некто, кого он совсем не знает – так хорошо знает его. Так сильно любит его, что сейчас, сокрытый мраком ночи, мучается от невозможности просто обнять и прижать к себе, к своей груди, попытавшись утешить и забрать боль.

[indent] — Я не ищу развлечения в чужих мучениях, — вечный юноша качает головой и чувствует, как от этого движения подпрыгивают его кудри, — хочу лишь услышать, что ты скажешь мне, призраку ночи. Может быть, и я расскажу в ответ одну из тех сотен историй, которые слышал, — мягким голосом добавляет он и смолкает, размышляя. Сейчас его храбрый мальчик хочет воды.

[indent] — Я не могу позволить тебе увидеть меня, — Андрей не отказывается напоить Натаниэля, лишь предостерегает, — никто не должен меня видеть, — вампир имеет в виду «никто, в этом доме», но выходит слишком туманно, зыбко, словно его лик – тайна неземного происхождения.

[indent] Андрей делает мимолетное движение, слишком быстрое для человеческого глаза, сравнимое с дуновением ветра, и зашторивает окна. Лишь слабые полосы лунного света размытыми лучами пробиваются сквозь небольшие щели, едва освещая узкое пространство перед собой. Падают на узкие мальчишеские плечи Андрея, сокрытые черным плащом. Мелькают на пальцах, когда он протягивает руку и наливает в чашу воды из кувшина, стоящего на столе.

[indent] — Не торопись, — Андрей подходит и, осторожно пропуская руку под лопатки рыцаря, помогает ему приподняться. У вампира холодные, длинные пальцы, тонкое запястье, но он безо всякого труда поддерживает Натаниэля, словно мужчина ничего и не весит. Движения Андрея уверенные, но мягкие и заботливые – он не хотел бы причинить лишнюю боль прекрасному дитя.

[indent] Натаниэль делает несколько глотков, и вампир убирает чашу на стол, снова опускает рыцаря на постель. Наклоняется к нему не спеша, заглядывает прямо в глаза – он отлично видит в темноте, ему не нужен свет, чтобы рассмотреть выражение лица Натаниэля. Андрей не дышит, сердце не бьется – вечного юноши будто и нет перед рыцарем, только неясная тень чужого лица перед его глазами.

[indent] — Ты не боишься меня, — восхищенно, с улыбкой, произносит вампир, — не устаю тебе поражаться, Натаниэль, — Андрей шепчет это, а после вновь возвращается на прежнее своё место – темный угол спальни, по пути он снова расшторивает окно, чтобы лунный свет благодарно хлынул в комнату.

[indent] — Что рассказать тебе, мой благородный рыцарь? — спрашивает вампир, меняя свое решение, не нужно мучить мужчину сегодня. — О том, как Данте пошел за Вергилием в Ад? Nel mezzo del cammin di nostra vita, mi ritrovai per una selva oscura, ché la diritta via era smarrita, — по памяти цитирует Андрей, — Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь во тьме долины. Или про мальчика, что умирал от болезни в доме своего господина, но спасен был своим учителем? — Андрей слегка склоняет голову в приступе неожиданного откровения. — Я расскажу тебе одну из этих историй перед тем, как настанет утро, если ты дашь мне обещание, что будешь жив и следующей ночью, чтобы вновь встретить меня, — тихо говорит Андрей выпрямляясь, — чтобы рассказать мне о своей жизни.

[indent] Есть нечто горькое в том, как пытается пошутить Натаниэль, стремясь придать хриплому голосу больше твердости, больше жизни. И тело его отчаянно сопротивляется этим попыткам, но не душа, не разум – рыцарь, кажется, совсем не позволяет себе мысли о последних мгновениях жизни. Если бы плоть Натаниэля была так же сильна, как его дух, он легко бы сравнился своим могуществом с древнейшим из вампиров. Не с Андреем, конечно же. Андрей отлично понимает, что не является единственным и что есть и другие. Моложе, чем он. И старше, чем он. Быть может, есть те демоны ночи, что жили еще задолго до рождения Христа. На кого они походят? Устали ли ото всего мирского? Приносят ли им прежнее удовольствие простые радости бытия: музыка, искусство? Или они, как и Андрей, – бесцельно шатающиеся по свету духи, лишенные смысла жить и утратившие всякий внутренний огонь?

[indent] Его огонь разгорелся вновь, когда благородный рыцарь протянул руку помощи худощавому юноше с таким мальчишеским и печальным лицом. Натаниэль лишь хотел помочь бедному потерявшемуся ребёнку, накормить его и отвести к родителям, если они есть. Рыцарь, наверное, и представить себе не мог, что на самом деле тогда протягивал руку помощи умирающей в муках бессмертной душе. Вытащил из ада собственных мрачных мыслей, из мрака пустоты и одиночества, став светом, разогнавшим тьму.

[indent] Теперь этот свет…что? Собрался угаснуть, оставить Андрея, едва вдохнув в него жажду жить? Вернув желание читать, смотреть на полотна великих мастеров и самому рисовать и сочинять музыку? Нет, конечно нет. По всему видно, что Натаниэль не станет просто отдаваться в руки своей судьбы, смиренно склоняя голову. Но часто так бывает, что высоким силам (бог, судьба, удача, мироздание, случай – их можно называть как угодно, и было бы глупо отрицать наличие чего-то подобного в нашей жизни) нет дела до твоего сражения.

[indent] Может быть, Натаниэль и не собирался забирать свет, который дал Андрею, сам того не ведая. Однако этот свет могут погасить иные против воли рыцаря.

[indent] Вампир неслышно качает головой, коря самого себя – какой непростительно меланхоличный настрой у него. Хотя иначе просто не выходит, слишком многое видел и знает; слишком многое слышит и чувствует. Вместе с надеждой в его разуме соседствует холодная логика и понимание того, как хрупка человеческая жизнь.

[indent] — Хорошо, — Андрей медленно кивает, — но помни, что ты дал мне слово, рыцарь, — это напоминание даже не Натаниэлю (вампир уверен, что мужчина вовсе не собирается умирать; он не сопротивляется смерти, он не торгуется с ней – он просто не собирается убирать), а его болезни. Будто бы тот факт, что рыцарь дал обещание заставит жар медленнее выжигать его плоть.

[indent] Имя… Андрей уже и забыл, как оно произносится, как ложится на собственный язык и как звучит из чужих уст. Вампир приоткрывает рот, чтобы ответить, но замирает, так не сказав и ни слова, не издав ни звука. Ему кажется, так противоестественно, что представься он – станет последним, с кем был знаком Натаниэль. Андрею эгоистично, совсем по-человечески, не хочется брать на себя эту ношу – вечный юноша и без того живет с мыслью о том, что его последними словами для Энцо были безразлично брошенные «лишь бы не с тобой этим днём». Вампир беззвучно вздыхает, чувствуя волну мучительной боли, смешанной с чувством вины и стыдом. Как он мог? Как он мог сказать такое своему мастеру?

[indent] — Я не хочу называться по имени, — признается Андрей голосом, в котором отчетливо чувствуется сожаление и вина, — оно осталось в далеком и забытом прошлом, на устах моего создателя, моего отца, — еще один беззвучный вздох, — я назову его, если… когда ты поправишься, — Андрей поспешно поправляется, следуя примеру своего благородного рыцаря и не смеет предположить худшее, позволить отчаянию захватить свое сознание.

[indent] Но, всё же, ведь как-то необходимо назваться?

[indent] Вампир мысленно возвращается к поэме Алигьери.

[indent] — А пока ты можешь звать меня Вергилий, — произносит Андрей, наконец-то решаясь и каждый раз, когда он смолкает – в спальне повисает полная тишина. Только тяжелое сердцебиение Натаниэля и его хриплое дыхание. Шум ночи из открытого окна. И больше – ни звука, ни единого намека на то, что здесь есть кто-то еще.

[indent] — Или странником, — предлагает вампир, — ты можешь выбрать для меня любое имя – и я приму его, как величайший дар от благородного мужа, — Энцо давал ему имена часто, менял их, оставляя истинное для самых интимных мгновений. Гефестион, Антиной, Ганимед – в каждом тайный посыл, тайный смысл. Предлагать их Андрей не будет не только от того, что они слишком тесно связаны с Энцо, но и от того, что Натаниэля это может смутить – он ведь достаточно образован, чтобы знать, кому они принадлежали. Вампир видел, что рыцарь не является чрезмерно набожным человеком, но беспокоился – ему известно отношение религии таким, как он сам. Ересь, мерзость, богохульство.

[indent] И почему религия стойко приписывает всех мужеложцев едва ли ни к исчадиям ада, но закрывает глаза на то, что великие деятели культуры, полководцы, политики – некоторые из них ложились не только с женщинами? Лицемерие.

— [indent]  Значит, ты не хочешь послушать истории, что покрылись вековой пылью? — Андрей возвращается к прежнему разговору непринужденно, в его голосе звучит легкая игривость и мягкое недовольство обычно строгого родителя. — О далеких странах. О великих пирамидах, стоящих в песках Гизы испокон веков, неподвластные времени и бессмертные? О раскрашенных во все цвета радуги скалах? Об океане, полном звезд, и волны его прибивают эти звезды к белоснежным пескам прилегающего берега? В мире так много чудес, — Андрей уверен, что не видел даже половины всего разнообразия этого восхитительного мира, а до Энцо и подумать не мог, какой разнообразной и невообразимо прекрасной может быть природа, — скажи мне, мог ли ты подумать прежде, что сияющие звезды могут рождаться в наших земных океанах? Способен ли был представить такое? — Андрей делает осторожный шаг вперед, позволяя лунному свету снова очертить свой тонкий и высокий силуэт. — Что ты думаешь об этом?

Отредактировано Andrei Nightshade (15-12-2018 17:44:18)

[indent] О, как он до восхитительного мил и заботлив даже сейчас, почти обессиленный своей болезнью! Беспокоится и просит простить за негостеприимство, и кого? Того, что без спроса вошел в его дом и проник в спальню, словно изворотливый и умелый воришка. Каждое новое слово Натаниэля – представляет на суд Андрея всё больше черт характера рыцаря, всё сильнее раскрывает его личность. И будь у них вечность (от мыслей этих сердце в груди сжимается в комок боли) – он не переставал бы удивлять и открываться с новой, доселе неизведанной стороны. Мужчина так многогранен и глубок, но, наверняка, и сам об этом не ведает; как то обычно и бывает – самые достойные и интересные люди нередко считают себя пресными и скучными. И будь в них чуть больше веры в себя – они бы добивались невероятных высот.

[indent] — Тебе не нужно извиняться, Натаниэль, — в голосе Андрея скользит мягкая, легкая улыбка человека, по-доброму пораженного чьей-то чуть наивной благодетельностью, — к тому же, я не ем и не пью, а потому – тебе не стоит переживать о подобных мирских вещах, мой благородный рыцарь, — вампир улыбается чуть шире, пусть Натаниэль и не видит этой искренней улыбки. Улыбки заботливого отца, поддерживающего начинание сына – направляющего, но не укоряющего. Улыбки растроганной и сентиментальной. Вампир не испытывал прежде подобных чувств, попросту не к кому было. Его мучители, клиенты в борделе, пропахшие отвратительной животной похотью и потом, хрипящие над ухом «как ты красив, мальчик»?..

[indent] Они говорили так, но отчего-то каждый из них стремился изломать эту красоту, смять её своими грубыми руками. Мужчины. Они разрушают всё, к чему прикасаются. Андрей почти рад, что так и остался в этом возрасте. Нежном, как говорил Энцо: уже не ребёнок, еще не взрослый.

[indent] Анри? Анри был таким же. Даже хуже. Андрей был для него живой игрушкой, украшением богатого дома.

[indent] Энцо? Скорее сам мастер питал такие чувства к своему дитя, но не наоборот.

[indent] Натаниэль так легко и просто расширяет границы мировоззрения Андрея, добавляет ему новых чувств и эмоций. Словно вдыхает саму жизнь, помогая по-новому взглянуть на самого себя. Увидеть себя со стороны – уже больше не ученик своего мастера. Теперь и сам учитель. И как нравится ему эта роль!

[indent] Благородный рыцарь бестактно врывается посреди монолога Андрея, но делает это без злого умысла. Пусть немного невоспитанно, но как наивное восторженное дитя, которому не терпится услышать рассказ. Как ребёнок, прерывающий повествование своего учителя, чтобы засыпать его десятком вопросов, которые именно в этот момент его вдруг заинтересовали. И вампир тихо смеется, когда заканчивает говорить, худощавые тонкие плечи мягко дрожат от хохота, который Андрей сдерживает, дабы не перебудить всех в доме звонким мальчишеским своим смехом, искренним и чистым, как воды далеких горных озёр.

[indent] — Терпение добродетель, мальчик мой, — вампир мягко, но несерьезно, корит Натаниэля, — но любопытство не порок, пусть даже религии сегодняшнего дня в один глас говорят иное и повторяют раз за разом о смирении и покорности, — Андрей чуть ведет головой, несколько резковато, отчего кудри подпрыгивают, — но все их постулаты непостоянны и изменчивы, подобно искрам костра – вспыхивают и гаснут так же быстро, — вампир негромко хмыкает, покачивая головой и тем самым выражает всё своё отношение к действующим религиям. Основным, по крайней мере. Не к Богу. Не к самой вере в него. Но к тем догмам, что диктует церковь. А за церковью стоят люди.

[indent] Андрей снова тихо смеется, слыша чуть грубое сравнение. Ребяческое – Натаниэль веселится, и сердце вампира радуется. Еще немного и, кажется, рыцарь и вовсе забудет, что пару часов назад хрипел в постели и не мог уснуть, то и дело пребывая лишь в тревожной дрёме, которой так мало для настоящего отдыха.

[indent] — Ох, мой милый Данте, какой же ты настоящий в этой своей почти детской непосредственности и как же мне это нравится, — сквозь тихий смех произносит Андрей и поднимает руку, кончиками пальцев прикрывая губы, стремясь унять своё веселье, — эти пирамиды – великие творения. И подобных им множество по всему миру, — Андрей ловко возвращается к сказанному им ранее, безо всякого труда переключая своё внимание с одного на другое, — они – воплощение самого времени, эти гробницы египетских царей. При взгляде на них кажется невероятным, что их построили люди. Такие же, как и ты, Натаниэль, люди построили эти великие сооружения, которые возвышаются над вечностью, несломленные и непокоренные временем, — так говорил Энцо, что их строили люди, а словам своего мастера Андрей привык верить; он никогда напрямую не намекал, сколько ему лет, но порой в его словах мелькало нечто такое, что наводило на мысли об очень, очень долгой жизни. Сколько поразительных историй он знал! Скольких событий был свидетелем!

[indent] — Тебе необходимо увидеть их, обязательно, — настойчиво произносит Андрей, — прикоснуться к великому. Не только природа умеет поражать своим многообразием, — вампир почти укоряет, но мягко, не обвиняя Натаниэля в невежестве ни в коей мере, — мир – всё в нем необыкновенно. От далеких звездных океанов, сотворенных природой, до витражных стекол соборов, что создали люди. Если бы меня заставили выбирать между естественным и рукотворным, я бы не сумел выбрать, — признается Андрей, — но я не могу отрицать, что всё то, что создает человечество – вдохновлено разнообразием и неповторимостью мира вокруг… подумать только о северном сиянии – такое постоянное и обычное для тех мест явление, но столько огней в небесах! Как это необычайно прекрасно выглядит! — вампир прикрывает глаза, поднимая голову, и пускается в прогулку по своим воспоминаниям, пускается в грёзы о былом. — Буйство красок и света, всё вокруг мерцает и переливается, отражается в снегу, отчего он сияет всеми цветами радуги! Что мне драгоценные камни в дорогих кольцах и браслетах, когда такое привычное небо вдруг расцветает и светится так ярко! — Андрей почти поет, так вдохновленно он сейчас звучит. — И игра солнечного света в витражах старых церквей, и сияние драгоценных камней – ничто, в сравнении с тем огнем, что пересекает небо северных стран!.. Вот бы я мог сжать это чарующее пламя в кристалл и повсюду носить с собой, так оно великолепно, что хочется держать его в своих ладонях… — вампир неосознанно протягивает руки, словно бы держит что-то хрупкое в них. Но его мечтания прерывает далекий щебет птиц, возвещающих о приближении утра. Андрей опускает ладони, тоскливо вздыхая. Летняя ночь так непозволительно и до обидного коротка.

[indent] — Рассвет близок, мне пора уходить. Я не могу здесь быть при свете дня, мой милый рыцарь, — вампир извиняется интонацией своего голоса, — но я вернусь вместе с сумраком следующей ночи, а тебе следует попытаться поспать, — обещает Андрей и наставляет, а в следующее мгновение выскальзывает в окно, пользуясь преимуществами сверхъестественной быстроты – от его стремительного движения остается лишь дуновение ветра, едва всколыхнувшее шторы из тяжелой ткани.

[indent] Но когда наступает ночь – возвращается, как и обещал. Снова бесшумной тенью проникает в дом и беседует с Натаниэлем почти до утра, корит себя, что едва не пропускает последний предрассветный час. Но разговоры с рыцарем так увлекательны! И хотя голос его слабее, чем был предыдущей ночью, он шутит и смеётся. Слушает рассказ Андрея, который снова говорит о далеких странах, о забытых государствах и народах. О чудесах природы. О водах красных, как кровь, глубоких озёр. Но к рассвету снова покидает Натаниэля, обещая вернуться следующей ночью.

[indent] Однако с наступлением сумерек, вампир решает задержаться. Необходимо утолить жажду, и Андрей отправляется сперва на охоту. Слишком долго выбирает жертву, чересчур придирчиво рассматривая каждый потенциальный сосуд с кровью. А насыщаясь – идет к Натаниэлю. Мгновение и вот вампир легко взбирается по каменистым выступам стены, влетая подобно ветру в открытое окно, и занимает уже ставшее привычным место в тени.

[indent] — Натаниэль, — тихо зовет Андрей, в тайне надеясь, что рыцарь всё же спит. Он чувствует себя настырным вором, бессовестно крадущим чужие часы блаженного сна. Да и его рыцарю надобно больше отдыхать, а не лежать ночью, не смыкая глаз.

Голос звучит неуверенно и робко, и в сознании Андрея отражается чувством вины, ядовитым раскатом проходящей по телу и заставляющей невольно чуть сжаться. Этот голос звучит словно бы почти обиженно, не укоряет и не обвиняет, но тем не менее – вампиру чудится, что он слышит досадливую интонацию, проглядывающую сквозь облегчение. Вечный юноша беззвучно и резковато вдыхает, сожалея – ему совсем не хотелось бы, чтобы Натаниэль думал, будто бы ночной гость нарушил своё обещание и покинул его, даже не попрощавшись. Но Андрею пришлось задержаться – он не может не питаться кровью, такова суть вампира. Голодать совсем не светит. Чем ярче жажда в его теле – тем сильнее он будет чувствовать потоки горячей, сладкой крови в венах и артериях своего рыцаря, тем больше будет захватывать его соблазн использовать гипноз и, сделав небольшой надрез на запястье Натаниэля, испробовать из свежей раны. И рассматривать мужчину в таком ключе казалось кощунственным – он друг ему возлюбленный, а не готовое блюдо.

К тому же, как бы ни старался храбриться и держать лицо благородный chevalier – он слаб. И даже небольшая ранка, едва ли заметная и приносящая дискомфорт здоровому, сильному мужчине, может оказаться сейчас фатальной. Ни к чему так рисовать.

— Мне пришлось задержаться, — в голосе Андрея сквозит искреннее сожаление, — прости мне опоздание, мой милый Данте. Но знай, что я буду с тобой каждую ночь до самой последней и не оставлю. А в последнюю, быть может, останусь до утра и мы вместе встретим рассвет, — он говорит спокойно, со смирением и готовностью. Возможная смерть – совсем не пугает. Неизвестность – куда страшнее. Что будет с ним, когда Натаниэль вздохнет в последний раз? Это разобьет сердце Андрея. Ему кажется – снова угаснет огонь жизни внутри. Снова наступит апатия и безразличие. Возвращаться к этому? Ох, нет. Лучше смерть в лучах рассвета, чем так!

— Или, — тише продолжает вампир, — пока ты сам не погонишь меня прочь, — и это ранит его, конечно же. Но он повинуется, внемлет просьбе сердечного друга и оставит его, вновь станет безмолвным наблюдателем, сотканным из сумеречных теней.

Андрей уже решил, что скоро (совсем скоро, нельзя затягивать – каждая ночь может стать их последней, еще немного и вампир будет со страхом возвращаться сюда, боясь не услышать тяжелое сердцебиение из спальни на втором этаже) предложит рыцарю стать вампиром. Принять дар и проклятие, остановить своё время и возвыситься над вечностью. Они пойдут в сумраке ночи рука об руку. И если Натаниэль откажется – пусть будет так. Андрей поймет и примет это, не каждый способен решиться на подобный шаг. Энцо рассказывал о том, как вампиры сходили с ума от осознания собственного бессмертия. Идут годы, века, государства разрушаются и восстают из пепла вновь; мир вокруг меняется, но не ты – ты остаешься прежним.

Век. За веком.

И всё же – отказ благородного рыцаря принять обращение и его просьба убираться прочь совсем неравноценны. Смерть – естественна, как и жизнь. У всего есть начало и неизбежный конец, даже у бессмертных; Андрей точно знает, что рано или поздно встанет под солнцем, так или иначе отдастся во власть дневного света, с благодарностью принимая выжигающий его огонь. Просьба же уйти несла бы в себе совсем иной смысл – не вынужденное прощание, а добровольный отказ от чужого общества.

Вампир делает мягкий шаг вперед, сегодня позволяя лунному свету чуть лучше осветить себя. Всё так же не полностью, но уже и не очерчивая лишь слабый силуэт в тенях. Сегодня сквозь тьму в спальне проглядывают черты его лица, хотя в отдалении Натаниэль скорее всего и не видит их – Андрей давным-давно позабыл, сколь несовершенен человеческий глаз.

— Что рассказать тебе сегодня, моё милое дитя? О чём ты хочешь говорить этой ночью? — спрашивает вампир, чуть улыбаясь, но кожей ощущает идущее от мужчины напряжение. И это беспокоит Андрея – кажется, Натаниэля волнует не одно только опоздание сумеречного гостя, но и что-то другое. Вечный юноша без труда догадывается – что-то случилось днем. Тревога захватывает его – неужели лекарь сегодня сказал совсем дурные вести? Сердце замирает, хотя это невозможно, ведь оно не бьется. Но Андрей ощущает именно это – болезненное жжение в груди и невозможность сделать один единственный вдох.

— Натаниэль, что-то произошло сегодня? — заботливо, но с волнением спрашивает вампир, склоняя голову на бок и луч лунного света бликует на прядях шелковых волос, заставляя их, черные как смоль, отливать синевой сейчас. — Что тревожит тебя, мой Данте?.. Расскажи. Позволь мне разделить с тобой все страхи и волнения, — с нежностью и искренним беспокойством просит Андрей.

[indent] Вампир быстро и коротко кивает. Ему достаточно одной только фразы, чтобы поверить, и ни к чему долгий монолог, чтобы убедить Андрея – он уже слишком хорошо знает Натаниэля, а оттого прекрасно понимает: рыцарь не станет бросать слов на ветер. Мужчина открыт и честен, позволяет читать себя, словно книгу, почти не таясь. Никакого двойного дна, никаких масок для игры в хорошего человека. Только сам Натаниэль, такой, как он есть. И мужчина не становится от этого менее увлекающим и интересным, лишь больше очаровывает. Вновь Андрей думает, что рыцарь, должно быть, и сам не подозревает о том, как на самом деле глубока его душа и внутренний мир. И этим – так прекрасен. Даже сейчас – больной и исхудавший, Натаниэль по-прежнему являет собой восхитительного красоты мужчину. Может быть, лишь для Андрея, потому что вампир не рассматривает его только через призму материального, а наслаждается совокупностью черт характера рыцаря и его внешности.

[indent] Этому его научил Энцо. Смотреть дальше. Видеть лучше. Роза – безусловно прекрасна. Но простой полевой цветок отнюдь не уступает ей в своей прелести. И тихая, теплая ночь – хороша, и опасный шторм на море – очарователен, завораживающий своей опасностью.

[indent] Андрей молчит в ожидании, когда Натаниэль вновь заговорит. Он надеется и хочет услышать тревоги своего рыцаря, чтобы попытаться забрать их себе. Нужна смелость и храбрость, чтобы держать всё в себе. Необходима железная сила воли, дабы не предаваться унынию и не позволять никому увидеть свои страхи и сомнения, свою боль. Но еще большая сила нужна, чтобы позволять себе это иногда – нет ничего плохого в том, чтобы быть порой слабым, чтобы позволить кому-то другому побыть смелым и храбрым рядом с тобой. Они живые, они настоящие – думают, чувствуют. И если всегда быть стойким, всегда и всё держать в себе – рано или поздно можно просто сломаться. Кто бы сумел вынести такое испытание, кто бы выдержал подобного обилия мрачных чувств в самом себе?.. Лишь некто совсем лишенный всего человеческого. Но такие люди и не испытывают боли, страхов и сомнений. Их сердца – заледенели, а разум – остыл.

[indent] Натаниэль решается говорить, Андрей послушно внимает речи своего рыцаря, но пытается услышать в ней больше, чем тот скажет. Тонкие интонации, едва слышные вздохи, что перемежаются с пропускающим удары сердцем. И тогда можно понять, насколько на самом деле мужчину устраивает подобное положение дел. И, кажется, он отнюдь не счастлив видеть ту атмосферу, которая царит в доме. Силится быть оптимистом, проявляет понимание к чувствам окружающих (Андрей не удерживается от улыбки: даже теперь, имея полное право печься лишь о своем благополучии, мужчина больше переживает за эмоции своих близких), но не счастлив наблюдать такое к себе отношение. Излишне… заботливое. Слишком беспокойное. Его искренне радует, что споры непримиримых соперников среди учеников разрешились, но, как чудится вампиру, огорчает, что причиной перемирию стало собственное отнюдь не веселое положение.

[indent] Андрей тихо вздыхает.

[indent] — Каждый переживает горе по-своему, — ласково произносит он, стараясь смягчить мрачные краски этого разговора, — уверен, ты понимаешь, — добавляет вечный юноша чуть погодя. Он переживал своё горе, утопая в крови убийц Энцо. Андрей не стал бы изменять своей мести, если бы ему представился шанс, однако же тогда вампир, стоя посреди багряных луж и частей человеческих тел, пришел в ужас от того, каким жестоким зверем может становиться. При всей его доброте, сдержанности, спокойствии – он полон демонов. Самых страшных и жутких, потому что от такого, как Андрей, не ожидаешь подобной безжалостности. Безусловно, вампира еще необходимо довести до такого состояния, тем не менее – это не оправдание тем зверствам. Потому что не состояние аффекта. Он прекрасно понимал, что делает. Как делает. И зачем делает – тоже.

[indent] — Ты по-прежнему силен, — уверяет Андрей, — я чувствую. Я знаю. Пусть ослаб телом, но не духом, — добавляет вампир мягко и восхищено, а затем вздыхает. Сдались. Конечно сдались. Что еще им оставалось? Травить себя пустой надеждой? Будь лишь больнее.

[indent] — А ты, Данте? Ты сдался? — вечный юноша смотрит из-под опущенных ресниц. Сам Андрей уже знает исход жизни Натаниэля. В нем всё еще жива надежда, но она не затмевает трезвого взгляда. Будто бы вампир перечитывает книгу, конец которой ему уже известен, однако в мыслях всё равно жива слабая вера в то, что всё может быть иначе.

[indent] — А если бы был шанс спастись? Побороть недуг, получить силу, но взамен пришлось бы вскоре оставить дом и близких – ты бы рискнул, мой Данте? — Андрей выпаливает почти на одном дыхании, внезапно пойдя на поводу у своих чувств и привязанностей. Неосторожно и так по-детски прощупывает почву, чтобы понять – стоит ли вовсе предлагать рыцарю бессмертие или позволить ему умереть тихо и спокойно?

[indent] На самом деле, милосердием было бы скоро убить его быстро и безболезненно. Через сутки или двое, когда болезнь совсем сломит его и каждый вдох станет приносить агонию.

[indent] Сомнения захватывают Натаниэля, Андрей это почти чувствует. Соблазны и страхи, возможное недоверие к такому предложению. Почти дьявольское искушение и вечно юный вампир в роли падшего – он ежится от этой мысли, не желая даже в собственном сознании ассоциировать себя с сатаной, хотя сейчас походит сильнее всего. И внешне – тоже; чьё обличие мог бы принять владыка преисподней для того, чтобы соблазнить кого-либо? Ребёнка. Андрей почти-ребёнок, еще-не-взрослый. Разве же не идеальный сосуд для дьявола? Сам он не рассматривал предложение Энцо в подобном свете, просто потому что был слишком далек от религиозных учений. Сначала – родное язычество Руси, что осталось в прошлом, когда его выкрали. Затем – бордель и властные, жестокие извращенцы, там уже не до божественного просветления. Анри больше внимания уделял умственному и физическому воспитанию украшения своего богатого дома, нежели духовному. Энцо? Энцо едва ли в действительности был приверженцем существующего ныне христианства. Он, кажется, нашел своего собственного Бога в лице окружающего мира, словно извлек суть из всех авраамических конфессией и уверовал в неё. Мастер не звал себя христианином, но говорил, что верит в Бога, однако Андрея к тому же не подталкивал. Энцо рассказывал о множестве религий и говорил, что человеческая вера – изменчива, одни постулаты сменяют другие и то, что прежде было запретным вдруг становится дозволенным. Религиозные аксиомы изобретены людьми, многие события вполне естественного происхождения объяснены через призму веры. Именно благодаря Энцо Андрей прочно усвоил – каждый должен найти своего бога, свою собственную веру, а не следовать слепо за общими веяниями, кои всенепременно окажутся ошибочными для тебя лично. То мировоззрение, что присуще одному человеку, вовсе необязательно может подойти другому; он не обязан ему следовать, но принимать – да.

[indent] Каждый из нас выбирает свой духовный путь, и никто другой не вправе его осудить. Рамки диктует лишь принцип гуманности.

[indent] Энцо хорошо научил Андрея, юный разум жадно внимал урокам учителя и впитывал данные им знания, и каждое их занятие, каждая философская беседа, заканчивалась одинаковыми словами мастера: «но ты не должен принимать мои слова на веру – всегда подвергай их сомнениям. в споре рождается истина».

[indent] И после предложения стать бессмертным Андрей едва ли сомневался в своем выборе. Ему не виделось это продажей души, сделкой с неведомыми силами тьмы. Да и возраст сыграл свою роль – лишь пятнадцать. Кто захочет умирать в пятнадцать лет?

[indent] С Натаниэлем совсем другая история – его воспитывали в религии, в католицизме, если Андрей не ошибается. И будет неудивительно, если рыцарь видит во всем этом потенциальную сделку с дьяволом. С другой стороны – разве стал бы демонический искуситель говорить правдивые речи? Разве не лучше было бы утаить истину, а не говорить предельно честно о том, что вскоре родные края придется оставить?

[indent] Губы вампира трогает легкая улыбка.

[indent] — Твоя правда, — Натаниэль искренен. Не сдался, не желает умирать, но не бежит прочь от истины, позволяя себе призрачные надежды. Однако… — Ты ошибаешься, мой храбрый рыцарь, — Андрей едва качает головой, расправляя плечи, — всегда есть, чем рисковать. Ты не увидишь дневного света – он станет губительным для тебя, — вздыхает вечный юноша и почти шепчет, боясь спугнуть, — но в объятиях ночи и луны сумеешь по-новому увидеть мир. Он неповторим, человеческий взгляд и слух неспособен уловить всю красоту цвета и звука окружающего. Риск есть всегда, оборотная сторона медали есть у всего на свете… ты можешь пожалеть, — совсем тихо предупреждает Андрей, в его голосе сквозит жгучий страх, волнение, — но всё это пока лишь беседа в ночи – у нас еще есть время, — его мало, его крайне, мучительно мало, но оно есть. Однако если Натаниэль вскоре согласится – у них будет вся вечность на то, чтобы говорить об этом. Каждую ночь их общего бессмертия. Неподверженные болезням и смерти от старости. Вечно полные сил и не ведающие усталости. В сравнении с детьми ночи – смертные люди несовершенны, ограничены. Слышат, видят и чувствуют лишь вполовину.

[indent] С другой стороны – не каждый выдержит бессмертия. Видеть, как стареют и умирают люди вокруг, меняется мир и его законы, а ты остаешься прежним – не так легко. Но Натаниэль выдержит, Андрей отчего-то не сомневается в том, что его Данте достаточно силен духом для того, чтобы найти в вечной жизни положительные стороны.

[indent] — Оба твои предположения верны, мальчик мой, — вампир мягко улыбается, — но тебе не нужно волноваться об этом, пока что, — ласковым голосом добавляет он, — твой час пока не пришел, я чувствую это, — но уже совсем скоро. Быть может еще несколько ночей у них есть в запасе.

[indent] — А сейчас, если жар съедает тебя, я могу облегчить это, — пусть даже совсем немного, — расскажи мне, почему ты стал рыцарем?.. — Андрей замирает на мгновение, мучаясь сомнением, но затем решается. — Исповедуйся, грешил ли ты в походах. И будь честен – ложью человек обманывает в первую очередь себя, — вампир о многом слышал, о тех злодействах, которые творили воины после сражений. Хочется верить слепо, что Натаниэль не уподобился им, но лучше получить подтверждение своих слов. Или их опровержение. Это не сомнение в его добродетели, но желание убедиться лишний раз в ней.

[indent] Вампир не может удержаться от ответной улыбки, ощущая, как теплеет на сердце от слов Натаниэля.

[indent] — Конечно, так и есть, — мягко кивает Андрей, прикрывая глаза и ласково глядя на слабую, но искреннюю и теплую, улыбку рыцаря, — разве могло быть иначе? Прости мне мои слова, — разумеется, Натан был рожден для этого, и в его словах вампир не смел сомневаться. Потому что и сейчас, обессиленный, он всё равно являл собой рыцарское мужество, доблесть и честь. Сложно было бы представить мужчину в какой-то другой роли, нежели верного защитника, изящно и ловко выхватывающего меч из ножен, сосредоточенно смотрящего в глаза противника. От этой фантазии по телу расходится приятная дрожь; яркое, красочное видение, подкрепленное реальностью, которую Андрей имел удовольствие наблюдать ранее – утайкой, как и всегда, смотрел за тренировками Натаниэля, восхищаясь силой и грацией мужчины. И теперь его короткая грёза рисует Натаниэля в свете лунном, в мерцающей звездной ночи, с чуть бледной кожей и аккуратной струйкой крови в уголке губ. И меч он выхватывает из ножен с ловкостью и скоростью вампира. Потрясающе.

[indent] Зрелище завораживающее и будоражит кровь, Андрею приходится мотнуть головой, чтобы сбросить наваждение (но такое притягательное!) и вернуться в реальность. Еще ничего не решено, что попусту мечтать? Тем больнее будет разочарование, если Натаниэль в последний момент откажется. Но после этой невообразимо пленительной грёзы, Андрею искренне верится, что его Данте рожден для того, чтобы после конца своей человеческой жизни переродиться в сумраке ночи, и восстать в облике вампира, став любовником самой луны. Рыцарь-вампир – звучит весьма интригующе. Как жаль, что подобного мужчину он не встретил в годы своей юности – быть может, судьба его сложилась бы иначе. Быть может, он бы раньше понял, что не всё мужчины одинаковы.

[indent] Всего лишь почти_все. Какая мелочь, подумаешь? Среди тысяч, а может даже десятков тысяч, лишь пара достойных представителей своего пола. За все эти годы жизни Андрей знал лишь двоих – Энцо и, собственно, Натаниэль. Себя он к мужчинам не причислял в полной мере, а от характеристики «достойный», по собственному разумению, и вовсе был далек, как грешная земля от небес.

[indent] С тихим вздохом Андрей слышит, как тяжелеет голос Данте при словах о смерти, и может лишь покачать головой, невольно прикрывая глаза. Натаниэль уже заканчивает говорить, но Андрей молчит некоторое время, оттого повисает абсолютная тишина. Будто рыцарь вновь остался один.

[indent] — Убийство не всегда грех, — не соглашается вампир, говоря тихо и вкрадчиво, — как же убийство из милосердия? Сколько боевых товарищей погибли в муках на твоих глазах на поле сражения? А меж тем, будь кто-то достаточно храбр и силен – избавил бы их от мучений, — мягко произносит Андрей, словно бы и сам был свидетелем подобных страданий. Почти так: Энцо был воителем и говорил, каково оно – смотреть на того, кто, ты понимаешь, уже не жилец и каждый новый вдох причиняет ему лишь больше боли; видеть, как это же понимание отражается на его лице, а вместе с тем – немая, или озвученная пусть, просьба прекратить это. И после Энцо видел, что на в их остекленевших глазах застыла благодарность и облегчение.

[indent] — Другие жаждут смерти. Молят о ней, хотя иногда сами того не понимают, ибо слишком юны, но они алкают благодатного забвения, — это уже исключительно из личного опыта. Андрею до боли знакомо это желание умереть – он молил об этом, молил о прекращении своих страданий. И если бы тогда был старше, наверняка закончил их собственноручно, но в силу возраста ему в голову не пришло, что можно повеситься или разорвать запястья чем-то достаточно острым.

[indent] — Некоторые предпочли бы смерть той жизни, что прожита была ими, — с тоской и грустью произносит вампир, горюя по тому наивному, доброму мальчику, умиравшему на затхалой постели в дальнем конце дома своего господина; господина, который никогда к нему не был привязан. И единственное, пожалуй, светлое воспоминание о тех днях – укус вампира, болезненный, но исполненный нежности и любви, и его руки, что со всепоглощающей заботой обнимали Андрея, пока он не сделал свой последний вдох. Да. Его смерть была избавлением – безусловно. Его смерть была великолепна, тиха и прекрасна. В целом, пусть и запоздало, исполнено было то, о чем он молил.

[indent] — Кто же тогда должен карать? — спрашивает Андрей, чуть сощуриваясь. — Судьи? Ставленники людей? Которые могут смотреть на законы сквозь пальцы? Как и сами законы могут быть бесчеловечны, потому что составлены точно такими же людьми. Следовать законам святого писания?.. — в голос просачивается презрение к христианской религии в том виде, в котором она существует сейчас. — Прости, Натаниэль, мальчик мой, я понимаю, что тебя растили в божьем слове, но оно не совершенно – в нем сказано об уничтожении целых народов. Убийстве инаковерующих, однако же разве они не имеют право жить и верить в своих богов? Святое писание полно противоречий, — Андрей недовольно поджимает губы и бесшумно вздыхает, — что же, оставить кару для Бога – пусть он наказывает злодеев? А до той поры смиренно терпеть их и позволять творить бесчинства? — продолжает вкрадчивый допрос, хотя очевидно, что для таких бесед Натаниэль слишком слаб. И слишком человечен. — Быть может, отдать власть в руки безумствующей толпе, которая и ребёнка забьет за то, что он, голодный сирота, украл яблоко на базаре? — вампир неосторожно ступает вперед и лунный свет лучше его освещает, позволяет рыцарю лучше рассмотреть тонкую длинную фигуру ночного гостя. — Сколько бы сотен лет я не прожил – я не нашел ответов ни на один из этих вопросов. Быть может, когда-то в будущем найду, но не сейчас. Сейчас мне лишь известно, что убийство не всегда является грехом, однако же тот факт, что его таковым считаешь – выставляет тебя в наилучшем свете. Я знаю, что многие другие рыцари иного мнения, — Андрей негромко хмыкает, выражая свое неодобрение к ним. Во всяком случае, Натаниэль намного лучше него самого – вампир не сожалеет о тех смертях, что причинял из-за гибели своего мастера, ослепленный жаждой мести и горем. Сожалеет и в ужасе лишь от того, что внутри него живет жестокий монстр, и это не вампирская сущность. Это он сам, его собственные демоны, что до поры до времени сидят в самых темных уголках души, а затем в одночасье вырываются на свободу. Андрей жалеет не убитых им. Он эгоистично жалеет себя. И оттого невольно издает печальный вздох.

[indent] — Мне неизвестно это, — признается вампир с грустью, — и мои слова, должно быть, смутили тебя. Прости, — Андрей мягко улыбается, — это сложные тонкости мироздания, но я уверен, что когда-нибудь мы начнем приближаться к истине и однажды у человечества будут единые для всех народов законы, общие, — он улыбается шире, вздыхая, — утопические мечты, ведь правда же? Свойственные наивному ребёнку, но не древнему существу, — хотя это и не может не радовать, вампиру прежде казалось, что он растерял эту непосредственность давным-давно.

[indent] — Пора, мой Данте, — шепчет Андрей, словно извиняясь, — близиться рассвет и я должен тебя покинуть до следующей ночи.

Отредактировано Andrei Nightshade (15-01-2019 00:37:20)

[indent] И вот уже которую ночь Андрей оставляет своего рыцаря с тяжестью на сердце. Как отчаянно бы он желал остаться с ним и на светлый день, чтобы охранять покой и тревожный сон благородного духом мужчины. Потрясающего, необыкновенного, подобного первым лучам весеннего солнца после долгой и темной зимы. Но не стоит ему знать, какой мукой отзывается каждое такое прощание, потому что на самом деле молчаливое обещание следующей ночи может стать не исполненным – болезнь коварна и безжалостна, что-то может пойти не так и она сломит Натаниэля раньше, чем Андрей смеет надеется. Шагая по ступеням старого отсыревшего склепа, вампир поднимает руки и прижимает их к груди, сжимая ладонью одной пальцы другой и чуть сгибается, словно бы от боли. Но, впрочем, так и есть – сердце мучается в груди, от того кажется, что ему совсем нечем дышать, хотя дыхание вампиру совсем на нужно. Андрей закрывает глаза, прислоняясь к холодной стене и сползая не ледяной каменный пол. Прикусывает губу, пока не становится больно и лишь тогда – выдыхает с облегчением, бессмысленно гоняя воздух в легких туда-обратно.

[indent] И только от одного становится чуть легче – он рядом с ним, впервые за долгое время. Наконец-то, не скрывается в тенях, утайкой наблюдая, а говорит лично, присутствует рядом и жадно, словно изголодавшийся странник, упивается этим ощущением. Так эгоистично с его стороны, так самовлюбленно, но Андрей упивается этими чувствами, забываясь в них и это помогает унять боль в груди, от которой хочется тихо, почти беззвучно, застонать.

[indent] Вампир решил все для себя – если Натаниэль откажется, то его ночной гость из теней встретит с ним свой последний рассвет. И пусть кто-то скажет, что это слабовольно – он плюнет этому человеку в лицо и ударит с силой, наверняка оставляя красные волосы от своих ногтей на его щеке. Нет. Андрей просто слишком ярко ощущает, что жизнь лишится всякого смысла без Натаниэля. Вампир постоянно об этом думает и не может никак оставить эти мысли. Прежде он не предполагал подобного расклада, потому что мужчина был здоров и полон сил, но с приходом старости – ох, вне всяких сомнений, вампира посетили бы те же самые идеи: обратить его, подарив вечность, или же умереть с ним, в случае отказа. Ведь какой смысл? Кто бы захотел жить с пустой внутри, влачить жалкое существование потерянной тени, затем обрести свой свет, а потом вновь потерять? Невыносимо было бы.

[indent] Конечно, он смог бы жить дальше. Наполовину, а то и совсем без половины – Андрей уверен, что вернулся бы к тому, каким был в тот момент, когда Натаниэль стал тем ярким огнем, разогнавшим тьму в его измученной, изголодавшийся и опустошенной душе.

[indent] Закутываясь в свой плащ, Андрей опускается на сырой пол и сворачивается в клубок, подтягивая колени к груди, а после закрывает глаза – лучше спать. Иначе он сойдет с ума от беспокойства, это стало ясно с первых дней болезни рыцаря – вампир совершил ошибку и бодрствовал, лез на стену и чуть ли не рвал на себе волосы, хватаясь за голову. А потому – сон вампира будет избавлением. Может быть, если Морфей благородно оградит его от кошмаров.

[indent] Следующей ночью возвращаясь к Натаниэлю, Андрей ведет себя как ни в чем ни бывало, будто не мучился предыдущим рассветом. Как и каждый рассвет до того, но приходя к своему рыцарю – спокоен, мягок и тих, как и прежде. Сегодня приходится ему говорить больше, чем слушать, потому что мужчина слабее прежнего, но всё так же внимает речам своего гостя. Вновь рассказы о далеких странах, о неизвестных городах. Рассуждения о сути добра и зла, однако греха и религии Андрей больше не касается даже вскользь.

[indent] Спустя еще день – Натан совсем ослабевает. Едва возникая в его спальне, вампир чувствует чудовищный жар его тела, будто бы тот пытается выжечь мужчину изнутри. По началу ведет привычную беседу, рассказывая о помыслах греческих философов, порой ругает их, но затем его будто ломает. Андрей прерывается на полуслове, так и не закончив реплики об Аристотеле, не удерживается от тихого стона и, мигом зашторивая окно, оказывается подле постели Натаниэля, накрывая его горящий лоб своей прохладной рукой. Мягко вплетает тонкие пальцы в его взмокшие светлые волосы и ласково перебирает.

[indent] — Тише, мой милый Данте… оставим разговор на завтра, прошу? — почти умоляет, заставляя свой голос звучать с улыбкой в нем, а не мукой. — Позволь сегодня убаюкать тебя и утешить, — Андрей кладет другую руку на его щеку, осторожно гладит пальцами и начинает тихо, мелодично напевать точно так же, как когда-то пел для Энцо. Старая колыбельная на давно забытом родном языке – та, которую ему пела мама когда-то. Единственное, что осталось из воспоминаний о детстве: песня матери, которой она убаюкивала своих детей перед сном.

[indent] Андрей так и стоит всю ночь, напевая для Натаниэля, поглаживая его щеку и перебирая волосы, даже когда мужчина забывается беспокойным сном – не отходит и продолжает утешать. Лишь перед самым рассветом, как и всегда, покидает его.

[indent] Ждать нельзя больше. Еще один день может стать ошибкой.

[indent] И у вампира даже пальцы дрожат, когда он приближается следующей ночью к дому Натаниэля – боится не услышать слабого, тяжелого сердцебиения. Но когда стук чужого сердца, давно ставшего таким родным, доносится до ушей – не может не прикрыть глаза с облегчением.

[indent] — Пора, мальчик мой, — произносит вампир вместо приветствия, — сегодня ты должен решить, пойдешь ли со мной в ночь, — спокойно говорит Андрей, — ты больше не сможешь ходить при свете дня, но обретешь вечную жизнь и человеческие болезни больше не будут тебя волновать, — вампир старается звучать как можно мягче, чтобы не напугать своего рыцаря: здесь сегодня на самом деле решится судьба двух жизней, — нам нельзя больше ждать, Натаниэль… — кажется, он даже до рассвета не дотянет. Андрей закрывает глаза, стараясь выбросить из головы эти мрачные мысли.

[indent] И в одночасье всё идет крахом. Всё его спокойствие и вся выдержка рушатся, будто хрупкое дорогое стекло, сжатое неаккуратно в в чьих=то грубых пальцах, а слабый стон срывается с губ. Андрей напрочь забывает о решении своём не показывать беспокойства и душевных мук, потому как не хочет обременять слабеющего возлюбленного рыцаря своими волнениями, однако всё это – прах в его руках сейчас, когда Натаниэль так отчаянно выдыхает и кажется почти умоляет севшим голосом: забери меня. Сердце в груди сжимается до боли, окружающее становится совсем не важно. Всё становится совсем не важно, кроме просящего рыцаря, дающего своё согласие.

[indent] Не выказывать своих мучений и тревоги? Плевать.

[indent] Не давать увидеть лицо? Всё равно.

[indent] Он забывает прикоснуться к шторам, чтобы закрыть окно, когда срывается с места к своему Данте, протягивая к нему руки в ищущем жесте.

[indent] — Натаниэль! — почти всхлипывает Андрей, кидаясь к нему в отчаянном желании утешить и будто сокрыть ото всего мира и от боли, вырвать мужчину из холодных когтей смерти и болезни, чье злачное дыхание чувствует даже на собственной коже. Ледяные ладони кладет на щеки Натаниэля, большими пальцами гладит по скулам, всматривается в его измученное, но по-прежнему прекрасное лицо, взглядом, исполненным любви и невыносимой боли. Всё внутри так мучительно сжимается, и снова, кажется, будто бы нечем дышать.

[indent] — О, Натаниэль, мой милый Данте… — на распев, мелодично шепчет он, закрывая дрожащие веки. — Подумай еще раз и ответить мне решительно, прошу, — Андрей наклоняется ниже и накрывает невыносимо горячий лоб рыцаря своими губами, — моё сердце не выдержит, если ты возненавидишь меня за своё бессмертие, — вампир слабо покачивает головой, не пытаясь скрывать своего страдания. Нет, это вовсе не шантаж (Андрей не хотел бы, что бы его слова выглядели как манипуляция рыцарским благородством Натаниэля), всего лишь искреннее признание, в котором и боль, и страх, и отчаяние, и любовь.

[indent] Позволяет впервые увидеть своё лицо и рассмотреть его в достаточной мере, и даже смеет надеяться, что храбрый рыцарь вспомнит о том мальчишке, которого пытался спасти, хотя и понимает – он слишком слаб. Наверняка, видит всё размыто, словно сквозь мутную пелену. Сам Андрей в лихорадке был именно в этом состоянии, и всё что в тот миг было важно: ощущение присутствия Энцо и его предложение, от которого умирающий подросток не мог отказаться. В то мгновение ему казалось, что оба варианта равноценны – распрощаться с солнечным светом или умереть? Первый был даже предпочтительнее, потому что Энцо был бы с ним; Андрей чувствовал себя брошенным и забытым всеми, лишь учитель приходил каждую ночь, как и прежде. А потому – доверился без остатка, отдался ему и согласился. Несколько глотков крови, затем Энцо обнял его и притянул к себе, крепко сжимая в холодных, но таких любящих руках; слабеющий, но Андрей в тот момент подумал, что его никто и никогда так не обнимал. После – краткий миг боли и, наконец, благодатное постепенное забытие; угасающее сознание, неспешно утекающая из него жизнь и легкая, невесомая улыбка. Подумать только, он умирал с улыбкой на устах, наконец-то чувствуя себя таким нужным кому-то, таким искренне и самозабвенно любимым.

[indent] Сейчас Андрей точно знает, что в день своей смерти и перерождения познал истинную любовь, чистую, как далекие кристально-голубые озёра в высоких горах. Всеобъемлющая, отдающая себя без остатка и ничего не требующая взамен. Совершенная и непостижимая, воспетая в таком огромном количестве произведений.

[indent] Вампир одну руку опускает вниз, касаясь изгиба локтя Натаниэля и ведет по его коже, скользит по проступающим венам, пока не натыкается на его раскрытую ладонь и не сжимает аккуратно пальцы, стараясь ободрить. Стараясь помочь ему его почувствовать тоже, что и он когда-то в день своей смерти – любовь и заботу кого-то другого, кому так необычайно сильно необходим ты.

[indent] — Если откажешь, я впервые встречу с тобой рассвет, — добавляет Андрей и делает попытку слабо улыбнуться, — обещаю, что не оставлю.

[indent] Не удерживается от слабой и облегченной улыбки, тихого выдоха. Снова наклоняется и крепко целует своего рыцаря в лоб, мягче сжимая пальцы его руки. Тяжесть и страх, что давили на Андрея последние дни, наконец-то отступают, и его охватывает благодатное спокойствие и, вместе с тем, сожаление.

[indent] Энцо тоже себя так чувствовал?

[indent] — Хорошо, очень хорошо, — шепчет вампир, и ведет кончиками пальцев по лицу своего Данте, аккуратно берется за его подбородок и гладит большим пальцем, — я оставлю тебя лишь на мгновение, — выполняя свое обещание, он быстрым потоком ветра бросается к двери и обматывает ручки её каким-то лоскутом ткани, прихваченным со стула, потому как не хочет, чтобы их потревожили и вошли раньше положенного, а после так же быстро возвращается к Натаниэлю, не успевает, кажется, даже секунды пройти. Андрей мягко пропускает свою руку под спиной рыцаря, придерживая его у лопаток, и помогает чуть приподняться, вместе с тем – подносит запястье другой своей руки ко рту и вонзается зубами. Кожа с тихим, противным звуком рвется и кровь тонким ручьем начинает струится по предплечью, добегая до сгиба локтя и капая с него на светлые простыни.

[indent] — Теперь – пей. Так много, как только сможешь, мальчик мой, — Андрей удерживает мужчину легко, без единого усилия, и прижимает неаккуратно разорванное запястье к губам благородного рыцаря. Бесцеремонно обошелся сам с собой, но у него, возможно, нет лишнего времени на то, чтобы отдать дань эстетике. Красиво кусать себя, чтобы ранка была максимально аккуратной, а боль - минимальной?.. Но его не волнует изящность сейчас, и собственное неудобство – игнорирует, едва ли чувствуя боль от неосторожно разорванной кожи. Она стихает в то же мгновение, как Натаниэль начинает пить, Андрей наблюдает за ним, полуприкрывая веки, находясь в расслабленном состоянии, подобном преддверию эйфории. А когда мужчина, не то насытившись, не то устав, отстраняется -  с той же заботой и лаской укладывает его обратно, вновь наклоняясь к нему. Встает одним коленом на постель, нависая над рыцарем и глядя в его глаза.

[indent] — Мне придется забрать твою жизнь, мой милый Данте – такова плата. Смерть в одной ипостаси, чтобы переродится в другой, но я буду ласков, обещаю, — шепчет Андрей и кончиками пальцев проводит по щеке Натаниэля, мягко касаясь горячей кожи, — не бойся ничего, я с тобой, и никогда не оставлю, — еще одно обещание, возможно слишком самоуверенное, потому что даже бессмертного можно убить, — ты возродишься вновь, очнешься в земле, в темноте, но не нужно предаваться панике, ведь ты сумеешь легко выбраться из заточения, а я буду ждать тебя, — вампир снова целует его в лоб, а после обнимает крепко и притягивает к себе, садясь рядом. Натаниэлю не приходится прилагать усилий, чтобы подняться – Андрей легко придерживает его, укладывая голову рыцаря на свое узкое, тонкое плечо. Вплетает длинные пальцы в его волосы и нежно перебирает, одаривая мужчину лаской и любовью. Словно убаюкивает его и утешает, помогая забыться, а сам носом проводит по его шее, вдыхая сладкий запах человеческой крови. Едва касается губами горячей, от жара, кожи и старается запомнить этот миг – Натаниэль последний раз такой по-человечески теплый в его руках; он бережно сохраняет в укромном уголке своего сознания этот запах жизни, потому что через три дня его храбрый рыцарь переродится. Андрей не будет сожалеть и с ностальгической тоской вспоминать, каким был его Данте когда-то, но стремится запечатлеть это важное мгновение в своей памяти.

[indent] Может почти чувствовать горячую кровь мужчины на своих губах, и оттого, что желает его – захватывает стыд. Но как сладок запах, такой одурманивающий и притягательный, что голова кружится.

[indent] — Я буду ждать тебя, — напоминает Андрей и вонзает клыки в шею Натаниэля, быстро разрывая кожу, но стараясь сделать это аккуратно, не причиняя и без того измученному мужчине еще больше страданий. И быть может, было бы человечнее сделать это с помощью кинжала, одним быстрым движением лишить жизни, чтобы Натаниэль даже не успел почувствовать боли, но Андрею кажется, что это было бы неправильно. Не так… интимно? Не так близко. Словно бы этим соединяет их тела и души, дав своей крови – забирает её взамен. Жизнь и смерть в одном ритуале; гибель человека и рождение дитя ночи.

[indent] Горячий красный поток стремительно омывает язык и стекает в горло, даря наслаждение, солоновато-сладкий на вкус. Андрей утробно, довольно и тихо рычит, не замечая, что обнимает Натаниэля крепче, сильнее прижимает к себе, словно боясь упустить из своих рук. Будто собственнически присваивает его себе, только себе. Плотнее прижимается губами к шее и глубже погружает клыки, разрывая несущие кровь вены и артерию, делая жадные и быстрые глотки, упиваясь благородным вкусом густого багряного потока, а затем рывком распахивает подернутые поволокой глаза, и они наполняются слезами оттого, как сладко это и горько одновременно. Какое наслаждение и какая боль. Человеческая его часть оплакивает смерть Натаниэля, а вампирская – празднует рождение дитя ночи и упивается чужой жизнью.

[indent] Энцо тоже плакал, когда делал это с ним? Сожалел о том, что бессовестно крадет чужое время, останавливая его навеки?

[indent] Еще несколько жадных глотков прежде, чем с губ его храброго рыцаря тихо сорвется последний выдох, а сердце остановится. Андрей отпускает шею, утыкается в плечо Натаниэля и тихо, почти беззвучно воет, столь же бесшумно всхлипывая, пока прижимает к себе еще горячее безжизненное тело милого Данте. Одна часть вампира уверена, что всё получится (ведь его мастер не лгал о том, как сотворить себе подобного, вечный юноша не смел сомневаться в знаниях Энцо, обещавшего, что это срабатывает всегда), а другая мечется в страхе – вдруг нет? Что если нет?

[indent] Андрей несколько минут так и сидит, обнимая безвольно повисшего мужчину и прижимает его к себе, чуть покачиваясь, а затем решительно поднимается на ноги – ясно будет только через три ночи. Вампир подхватывает Натаниэля на руки так, чтобы его голова оказалась на узком плече вечного юноши, а после ветром уносится прочь, выпрыгивая в окно. Опрометью кидается вон из города, уверенный, что его никто не заметит – даже при свете дня человеческий глаз не способен уловить движений вампира.

[indent] Сначала следует похоронить рыцаря, а после вернуться к нему домой и подготовить всё к возвращению.

[indent] Андрей оставляет его в могиле подле старинного и позабытого всеми склепа, в котором проводил последние дни, прячась от солнечного света. Стоит несколько мгновений над местом временного (ему не остается ничего другого, как верить в это, не позволяя себе сомнений) захоронения, словно собирается с мыслями, а после, как и задумал, возвращается домой к Натаниэлю. Каждый из обитателей подвергается внушению.

[indent] Эндрю – дальний, но не кровный, родственник, прибывший помочь и присмотреть. А их добрый господин этой ночью отправлен к старому лекарю, который один во всем мире способен спасти Натаниэля. Он скоро вернется, не стоит переживать. Эндрю болен, его тонкая бледная кожа не переносит солнечного света, а потому днем он прячется в глубине дома и выходит только после заката. Это очень редкая болезнь.

[indent] Вы доверяете мне, не нужно ни о чем волноваться.

[indent] Дни проходят в волнении, по вечерам Андрей разговаривает с теми, кто заботился о Натаниэле, а ночью неизменно отправляется его проведать. Спать юноша не рискует, потому что не может доверять незнакомцам – это он им может внушить веру, а не они ему. Вдруг любопытство станет сильнее?.. 

[indent] На третий день Андрей сразу после заката отправляется к старому склепу, его душат волнения и страх – ледяная когтистая лапа безжалостно сжимает горло. Вампир замирает у могилы и стоит без движения в лунном свете, ожидая пробуждения своего дитя. Словно бы цепенеет от переживаний и только это оцепенение, на самом деле, и помогает сохранять спокойствие и твердую веру – всё получится. Энцо не мог лгать. Энцо никогда не лгал.

[indent] Отсчитывает мгновения, молчаливой тенью, окутанной лунном светом, стоя над рыхлой землей еще свежей могилы. Не дышит, не шевелится, лишь не сводит цепкого, ледяного и сосредоточенного взгляда с захоронения. В его разуме перевернуты песочные часы, и время, обратившись в мягко сияющий песок, медленно утекает с тихим шелестом, затем обращается в холод и опускается на дно замершей в ожидании души. Андрей представляет своего мастера стоящим рядом. Его чуть небрежного, но изящного, одеяния до самой земли мягко касается слабый порыв ветра, заставляя едва заметно всколыхнуться. Длинный алый плащ на плечах чуть накрывает и вечно юного ученика великого мастера, потому что он обнимает его за хрупкие, узкие плечи и ласково сжимает их. Всё получится, не нужно переживать, — твердо произносит учитель, — ты всё сделал правильно, теперь остается лишь ждать, мальчик мой. Почти чувствует, как Энцо нежным прикосновением к голове взъерошивают его непослушные волосы, пропускает вьющиеся пряди между сильных пальцев.

[indent] В этом видении Андрей находит успокоение и хватается за него, боясь отпустить, но скоро, едва слышит движение под землей, ощущение присутствия мастера рядом развеивается. Энцо покидает своё возлюбленное дитя, снова оставляет его, но на сей раз – нет ощущения потери и боли, лишь легкое нетерпение, сладкое предвкушение встречи мягко сводит в груди. Кажется – сердце снова бьется, трепещет волнительно, уголки губ чуть вздрагивают в попытке сложится в улыбку, но Андрей не в силах пошевелится. Словно стоит сделать шаг, словно позволь он дрогнуть хоть одной мышце в теле – эмоции разом захватят его и разрушат спокойствие, вечный юноша кинется помогать Натаниэлю выбраться. Но рыцарь справится сам, а кроме того – беспокойно, вдруг мужчина кинется прочь или начнет обвинять?

[indent] Единственное, что позволяет себе вампир – сжать руки в кулаки, а затем чуть выше поднять голову, задирая подбородок, но не сводить внимательного взгляда с начинающей расступаться земли.

[indent] Что помнит Андрей о своей первой ночи? Восторг от тех цветов, что окружали его; восторг от всех новых звуков – казалось, что если юноша захочет, то сумеет услышать весь мир. Что почувствует Натаниэль сейчас? Они двое разные – деятель и наблюдатель.

[indent] Но никак не может ожидать, что новорожденное дитя сделает к нему два шага и падет на колено, склоняя голову. Андрей с шумом всасывает в себя воздух, восторженно и изумленно распахивая глаза; из тела вышибает дух, сердце пронзает стрелой, но вместо боли – трепетная радость, волной расходящаяся по груди. Никто перед ним не склонял колена никогда, не покорялся, а именно так это ощущается Андреем сейчас – мужчина опускается перед ним и словно молчаливо обещает вечно быть рядом, благодарный за своё спасение. Сначала это восторг почти детский, искренняя радость в сердце, но затем мгновение боли сжимает грудь, в широко раскрытых глазах скапливается влага и соскальзывает тонкими дорожками к щекам. Острые цепи мучительно сжимают горло, лишая на миг всякой способности говорить.

[indent] Словно подкошенный ударом, Андрей бросается к Натаниэлю. Словно теряет равновесие, разучившись стоять, кидается к своему новорожденному дитя на шею, падая на колени перед ним.

[indent] — О, милый Данте, не говори так! Не благодари меня! — безутешно воет вампир, заливаясь горькими слезами, теперь оплакивая собственную детскую невинность, последние остатки которой угасали три дня назад в крови Натаниэля, и сейчас в Андрее лишь грехи и пороки, он полон злачных демонов, сокрытых за вечно юным лицом. Чувственная, почти женская красота – маска, за которой скрывается алчное чудовище. — Это был эгоистичный порыв измученной и опустошенной души! — стенает он, оглушительно всхлипывая и сжимая рыцаря в своих объятиях. — Я не мог лишиться тебя, не мог, это не благородство, это низменные корысть и самолюбие, потому как отчаянно не желал отпускать тебя, — признания льются из вампира безудержным потоком вместе со слезами, всё, что мучило его последние дни – он так бездумно, опрометчиво, обрушивает на слишком юного Натаниэля, который едва-едва пришел в себя после перерождения в ночи, в свете блистательной королевы-луны. Но замолчать никак не может, сдержать все эти эмоции и чувства выше его сил, способен лишь всхлипывать с отчаянием грешника на исповеди, признающегося святому отцу в страшном преступлении, и ронять горестные яркие слезы на шею и плечи своего дитя.

[indent] — Я мучился и был так одинок после смерти моего мастера, моего создателя. Опустошенный, лишенный всякого желания жить – влачил жалкое существование, потерявший интерес ко всему, что прежде волновало моё сердце и разум… но затем ты протянул мне руку, ты вдохнул в меня жизнь и стал тем светом, тем ярким пламенем, что разогнал тьму, оплетавшую мою душу и разум! Ты меня спас, ты, а не я тебя, — уже тише, но по-прежнему плача, уверяет Андрей, зарываясь пальцами в перепачканные светлые волосы Натаниэля и мягко перебирая их, — разве я мог оставаться молчаливым наблюдателем и смотреть, как ты угасаешь, оставляешь меня снова? Разве я мог позволить себе отпустить тебя, не попытавшись забрать с собой в сумрак ночи, даровать исцеление и вечную жизнь? – наконец-то, после всего сказанного, ему становится легче. Всхлипы и слезы становятся тише, а терзающее сердце чувство вины отпускает, позволяя тому всецело исполнится любовью и восхищением.

[indent] Натаниэль – сильный, как и прежде. Здоровый, пышущий силой, с крепким и звонким голосом, в противовес тому слабому хрипу, которым звучал несколько дней назад.

[indent] — Прости, прости мне этот порыв чувств… — извиняется Андрей, мягко приподнимаясь, чуть отстраняясь от рыцаря и рассматривая его нежным, любящим взглядом. Как он преступно красив, как мужественен и изящен, особенно теперь, став вампиром. Лунный свет серебром струится по бледной коже, отражается в голубых глазах, таких пронзительных сейчас, полных жизни и блеска. Какая восхитительная бессмыслица – тот, кто умер, выглядит так ярко, так живо!

[indent] Дорожки от слёз еще не успели исчезнуть с лица Андрея, но его это ничуть не смущает. Что, право слово, древнему существу до таких мелочей? В плаче нет ничего ужасного, слезы не тождественны слабости духа.

[indent] Вампир кладет ладони на щеки своего дитя, ласково проводит по ним пальцами и соскальзывает к шее, затем очерчивает плечи одним долгим, нежным прикосновением.

[indent] — Ты спросил, как тебе звать меня, — напоминает вечный юноша, снова кончиками пальцев возвращаясь к щекам, чуть теплым пока что, но скоро румянец оставит его лицо насовсем, — моё имя – Андрей, — он снова берет его лицо в ладони, мягко сжимая, — теперь ты – вампир. Новорожденное дитя ночи, моё дитя, — на губах появляется легкая, нежная улыбка, но спустя мгновение чуть омрачается, — но не чудовище из сказок смертных – запомни это. Не монстр, а хищник. Разве думаешь ты волках, как о монстрах, когда видишь труп разодранной овцы? Разве лев – чудовище из-за того, что ему необходимо питаться плотью? — тихо произносит Андрей, заглядывая в глаза своего рыцаря. — Нас от них отличает лишь то, что мы вольны не убивать свою жертву. Только это важно – не отбирать чужую жизнь, невинную жизнь, но заимствовать малую её часть с кровью, — вкрадчиво, доверительно шепчет вечный юноша, — я знаю, ты понимаешь это, мой милый рыцарь. Кто, как не ты? — Андрей снова улыбается, тепло и открыто. — Теперь идем, ни к чему оставаться здесь. Дома тебя ждет теплая ванна, — выражение лица вампира приобретает чуть виноватое выражение, — я позволил себе похлопотать в твоём доме и позаботиться о его обитателях, надеюсь, ты простишь мне эту вольность – нужно было подготовить их и не дать начать панику из-за твоего исчезновения, — Андрей дарит своему рыцарю легкий поцелуй в переносицу, а затем поднимается с колен, утягивая Натаниэля следом, — и позаимствовал твою рубаху… — еще более виновато признается он. — Мои одежды совсем истрепались за годы, или даже столетия, — тихо вздыхает вампир.

Отредактировано Andrei Nightshade (17-01-2019 23:46:43)

[indent] Он кажется смущенным, обескураженным происходящим. Всей этой заботой и всепоглощающей нежностью, которой пронизано каждое прикосновение Андрея и его цепкий, но мягкий взгляд. Слишком много внимания, слишком много любви и чувственности в тонких пальцах вечного юноши. Опутанному нынешними общественными устоями разуму рыцаря, должно быть, сложно принять подобные знаки внимания от существа своего пола, и будь Андрей – женщиной, всё было бы много легче и проще. Мужчина бы не отводил взгляд, сам не зная, что делать и как реагировать на происходящее, но не смеющий отстраниться. Впрочем, вампир уверен – будь его дитя в самом деле неприятна эта чувственная забота, то он бы отшатнулся в омерзении, однако не делает этого. Андрей слабо, ласково улыбается: ничего страшного, это вполне понятно, но со временем Натаниэль привыкнет к проявлениям нежности своего мастера. Разум его не ограничен рамками человеческой морали (которая во многих случаях исходит от церкви) или постулатами религии, Андрей не стеснен тем «приличием», которым скованно современное общество и не смущается проявлять свою любовь и нежность. Виной тому даже не его прошлая жизнь в борделе (будучи глупым ребёнком, он всё равно тогда понимал, что подобные вещи осуждаются в миру), а Энцо, что передал своему ученику собственные взгляды, заботливо вложил в его руки своё учение, поделившись опытом и знаниями. Создатель прожил достаточно, чтобы скинуть с себя комплексы и никому ненужные рамки, ограничивающие свободу человеческой личности, право любить и быть любимым в ответ, право на эмоции и чувства; Энцо научил тому же и Андрея. Столетия жизни лишь укрепили все эти знания.

[indent] Возможно, ему стоит быть сдержаннее в проявлении своих чувств? Ведь его создатель именно это и делал – Энцо быстро понял, что его юному дитя неприятны прикосновения. Чуть интимнее проведи пальцами по его плечу и вот он уже съеживается, прилагая усилие воли, чтобы не дернуться в сторону прочь, потому что обращенная к нему чужая ласка не возносила на вершины блаженства, но воскрешала в памяти годы, проведенные в борделе, окунала в темных водоворот болезненных воспоминаний. А потому Энцо проявлял инициативу редко, позволяя это делать Андрею. Это он решал когда и как прикоснуться к мастеру, чтобы выразить свою признательность и любовь, и чувствовал себя куда легче и увереннее в такие моменты.

[indent] Так не следует ли последовать примеру своего учителя и приучать к себе Натаниэля постепенно, понемногу раскрепощая его и стирая рамки, вбитые в его голову современным обществом? Андрей поджимает губы, понимая, что в нём нет столько выдержки, сколько было у Энцо. С другой стороны – если это действительно необходимо…

[indent] — Я могу не касаться тебя, если ты попросишь, — мягко и вкрадчиво произносит вампир, заглядывая в глаза возлюбленного дитя, — если тебе неприятно. Или непривычно… понимаю, я совсем чужой для тебя, — голос, которому Андрей старается придать уверенности, в конце вдруг срывается и вздрагивает в агонии – слова даются мучительно больно, горечью оседая на языке. Его вдруг озаряет этим осознанием – лишь он знает Натаниэля, лишь он так сильно любит его. Сам Натаниэль ничего не знает о своем мастере, для него он – едва знакомый странник, гость из тени, воспоминания о котором смазаны из-за ослабевшего в дни болезни зрения, и без того несовершенного человеческого зрения.

[indent] В попытке исправить положение, Андрей улыбается, но всё равно тоскливо и горько, ощущая, как сжимается сердце в груди.

[indent] С тихим вздохом, мягко тянет Натаниэля в сторону дома, однако замирает удивленно, слыша его слова. Смотрит внимательно, не понимая, о чем рыцарь его спрашивает.

[indent] — Они в порядке. Я бы не причинил вреда твоим близким, — заверяет вампир, не совсем понимая, к чему клонит его юное дитя, лишь спустя несколько долгих мгновений до Андрея начинает доходить, он нежно улыбается своему Данте, вновь подходя к нему ближе, — три ночи, милый Натаниэль, — отзывается спокойно и тепло, затем улыбается чуть шире, — я использовал внушение, чтобы завоевать их доверие, — тихий, чуть виноватый, вздох: негоже вторгаться бесцеремонно в чужое сознание и вкладывать в разум другого существа собственные мысли и убеждения, но порой не обойтись без этого вмешательства: слуги вряд ли бы приняли так легко чужака, который взялся ниоткуда, а их господин исчез, — ничего серьезного, доверься мне, Данте. Разве я лгал тебе прежде? — ласково спрашивает Андрей, а после, мягким, но быстрым и плавным, движением руки подцепляет подбородок Натаниэля кончиками пальцев, настойчиво и осторожно притягивая к себе, вынуждая опустить голову и слегка наклониться вперед, чтобы заглянуть в глаза создателя. — Это внушение – ты тоже так умеешь, — вводит своё дитя в оцепенение, но деликатное и бархатное, подобное водам теплой реки, не затем, чтобы показать свою над ним власть, а лишь продемонстрировать возможности и то, что рассудок обитателей дома рыцаря совсем не пострадал.

[indent] — Видишь, дитя моё? Ничего страшного, я аккуратен, — Андрей отпускает подбородок Натаниэля и вместе с этим движением снимает оцепенение, после чего берется за руку, снова  мягко тянет в сторону дома, — идем же, мальчик мой. Попробуешь свои новые силы, за считанные мгновения преодолевая путь до дома, — вампир тихо смеется, гадая, насколько эти ощущения захватят новорожденное дитя? Сам он был в полном восторге, игрался со своей силой и скоростью, словно бы ему пять лет. Энцо не удерживался от смеха, наблюдая за безудержным счастьем своего новорожденного дитя.

[indent] — Ты легко найдешь путь до дома – мы совсем недалеко от него, но не заходи через дверь, ведь мы проберемся тихо, чтобы не потревожить чуткого сна обитателей.

[indent] Андрей отпускает руку Натаниэля и мягко смотрит на него, приглашая идти (бежать) первым, а затем один миг провожает его взглядом, лишь после срываясь ветром следом. Несколько мгновений и они оказываются у дома, вампир одаривает своё дитя долгой улыбкой, словно спрашивает у того молчаливо: нравится?, и ловко запрыгивает в открытое окно, совершенно бесшумно, будто призрак, скользит по темному коридору к комнате, где расположена ванна. Вода, должно быть, успела чуть остыть, но теперь температура тела Натаниэля много холоднее прежней, а потому и она покажется теплой, даже горячей.

[indent] Рыцарь спустя мгновение оказывается рядом, Андрей спиной чувствует его приближение дуновением ветра и оборачивается навстречу. В помещении горят несколько свечей, заранее приготовленных вампиром, и он, делая шаг ближе к своему Данте, мягким движением рук тянет за подолы рубахи, приподнимая её, затем одним решительным движением стягивает грязную, перепачканную в земле и крови одежду, сворачивает её и бросает на пол.

[indent] — Это необходимо убрать, кровь и грязь озадачат твоих слуг, — Андрей смотрит на Натана долгим, требовательным взглядом, строго и молчаливо приказывая раздеваться догола. В этом нет и намека на что-то интимное, а смущение… они оба – мужчины (кто-то, может, мужчина явно больше, чем другой, однако все же…), чего им стесняться? Самого Андрея не стыдит чужая нагота, или даже собственная.

[indent] Он собирает испачканные одежды, пока Натаниэль погружается в ванну, и уносится прочь, выбрасывая их где-то в лесу подле города, после снова возвращаясь к своему рыцарю. Как и прежде, Андрей призрачной тенью проскальзывает в комнату и о его присутствии оповещает лишь скрип закрывающийся двери. Неспешно подходит к Натаниэлю, опускается рядом и складывает руки на деревянном борте ванной, ложась на них щекой и спокойно наблюдая за своим рыцарям. Медленно следит за его руками, ощущая легкую полуулыбку на своих губах. Не вмешивается, но и не оставляет, словно боится покинуть на такой долгий промежуток времени. Возможно, так оно и есть – Андрей едва-едва вновь обрел желание жить, а потому теперь не желает с ним расставаться.

[indent] О, как он прелестен. Взгляд скользит по прекрасной, чуть бледной сияющей коже, теперь чистой. Стекает вслед за каплями воды по рельефу мышц, перекатывающихся под кожей, когда Натаниэль поднимается и выбирается из ванной. Андрей, немедля и не отводя пристального, спокойного взгляда, встает следом за ним и неспешно обходит со спины, касаясь кончиками пальцев обнаженного его бедра, затем талии и после – твердого живота, когда оказывается напротив. Словно завороженный, вампир склоняет голову на бок, внимательно следя за движениями своих пальцев, скользящих по кубикам пресса выше к груди. Восхитительная красота, Натаниэль само совершенство. Изящная, сильная фигура, узкая талия и широкие плечи и спина. Воплощение мужественности. Существуй Аполлон на самом деле – он бы рвал на себе волосы от зависти, наверняка возжелав погубить того, кто смеет соперничать с ним в красоте. Андрей тихо, восторженно, но в тоже время чуть тоскливо, выдыхает, неосторожно сожалея о том, что сам никогда не станет таким. Он больше походит на юную деву, чем на прелестного молодого мужчину.

[indent] — Быть таким красивым – преступление, милый Данте, — произносит Андрей почти укоризненно.

[indent] Вампир поднимает свой мягкий и грустный, от всех этих мыслей, взгляд на своего рыцаря, протягивая руку к его шее и мягко проводя.

[indent] — Тебе это неприятно? — снова спрашивает он, убирая руку и сжимая её в кулак, а после отходит, делая шаг назад, и качает головой чуть в сторону, указывая на чистую одежду, сложенную на скамье.

[indent] Значит, всё в порядке. Андрей удовлетворяется ответом и остается чуть поодаль, позволяя Натаниэлю отойти, двигаться, словно вновь познавая собственное тело. Но наблюдает с удовольствием и тайным вожделением – рыцарь не может представить, как притягателен сейчас. Плавность, ловкость движений, тихие шаги, почти бесшумные, по полу. Воплощенная грация так и манит, умоляет коснуться еще, будто бы новое смазанное движение пальцев по плечам и рельефу мышц позволит всецело познать силу и изящество новорожденного дитя ночи. Прекрасен. Теперь, когда полон жизни (и снова – какая ирония! умереть, чтобы исполниться жизни!) и здоровья, Андрей снова может жадно упиваться его мужеством и красотой, благородством и тела, и души своего восхитительного Данте.

[indent] — Вспомнил ли?.. – сомневается вампир, склоняя голову чуть на бок. — Это ведь было так давно… ты был совсем молод, — впрочем, он и сейчас юн, для Андрея, по крайней мере. Ему не кажется, что для Натаниэля это было чем-то значительным, знаковым; и тогда, и сейчас, в нем больше веры в то, что рыцарю не впервой было помогать потерявшемуся ребёнку, спасать чью-то жизнь. — Но я смел надеяться.

[indent] Ловким, быстрым движением, вовсе неуловимым для человеческого взгляда, Андрей оказывается подле своего дитя и опускает ладони на его плечи, при этом приподнимаясь на мыски, чтобы заглянуть в широко распахнутые ярко-голубые его глаза. Натаниэль значительно выше и вечный юноша получает от этого какое-то странное удовольствие.

[indent] В глазах благородного рыцаря удивительная ясность и проницательность, Андрей отвечает на это обрадованной улыбкой.

[indent] — И впрямь помнишь, — пораженно шепчет он, — ты никогда не перестаешь меня удивлять, Натаниэль. Совсем не похожий на всех остальных людей вокруг, словно создание других миров, более добродетельных и чувственных, чем этот. Как же такое возможно, скажи мне? — с улыбкой спрашивает Андрей, чуть игривым, дразнящим взглядом рассматривая лицо Натаниэля. Отпускает его плечи и делает шаг назад, вновь опускаясь на всю стопу. Его дитя подобно живому искушению, так и манит к себе. А может быть, это сам вечный юноша так истосковался по чужой близости, по ощущению чьей-то кожи под пальцами и тихому дыханию над ухом.

[indent] Он вздыхает немного тоскливо из-за этого, и улыбка становится печальной.

[indent] — Теперь ты понимаешь, что тем вечером я действительно был голоден? Но меня мучила не физическая жажда, а духовная – я изголодался по самой жизни, по ощущению её внутри себя, — с новым вздохом поясняет вампир, слегка качнув головой, — я и впрямь был пуст, одинок и потерян. Мир совсем перестал меня интересовать, а музыка и искусство, прежде так нежно любимые, больше не волновали разум и сердце. Лишь сосуд с кровью, оболочка с пустым взглядом. Без мыслей. Без желаний. Без души, — Андрей чуть вздрагивает, вспоминая своё то состояние безжизненного мрачного призрака, бесцельно скитающегося по земле, бродящего потерянной тенью из одного города в другой, и прикрывает глаза, — и твоя протянутая рука стала моим спасением, твоя теплая улыбка и бархатный глубокий голос словно пробудили от долгого, мучительного кошмара… о, я говорю, как влюбленный мальчишка. Быть может, так оно и есть, — Андрей тихо смеется, чуть укоряя самого себя этим смехом; его узкие плечи едва дрожат в это мгновение, — ты второй, кто проявил ко мне такую искреннюю доброту и заботу. Первым был мой мастер. Хотел спасти, забрать к себе и обратить, но когда я повзрослею, — вампир тихо вздыхает, его взгляд чуть угасает, потому что мыслями он на мгновение покидает своего рыцаря, возвращаясь в те далекие времена, — однако я заболел, и ему пришлось забрать меня в ночь раньше, чем он планировал. Мой мастер до самого конца сожалел, что обратил меня в, как он говорил, нежном возрасте: уже не ребёнок, еще не взрослый, — Андрей прикрывает глаза, а когда снова поднимает веки – его взгляд проясняется, он чуть качает головой, будто сбрасывает с себя оцепенение и туманную паутину воспоминаний.

[indent] Решительный вдох и вампир порывисто протягивает руку Натаниэлю, приглашая подойти.

[indent] — Тебя ждет твоя первая охота, — волнительно и с торжеством объявляет Андрей, — я хочу посмотреть, как ты умеешь соблазнять и увлекать собой, как совладаешь с силой внушения и будешь ли нежен и заботлив с тем, часть чьей жизни забираешь, — старший вампир манит рукой, мягко перебирая пальцами в воздухе, и они выходят на улицы ночного города. Большинство его жителей спит, но возле таверн всегда кипит жизнь, даже по ночам. Натаниэлю приходится следовать за Андреем, пока что – скоро он будет делать это один. Ловко находить людей, блуждающих в ночи, и уводить.

[indent] — Мы не можем войти в чужой дом без приглашения. Ты дал его мне, когда мы встретились впервые, — пускается Андрей в новый круг объяснений, когда они двое оказываются подле одной из таверн. Слышны пьяные голоса, льется свет, но утаскивать совершенного пьяницу вампир, конечно же, не собирается. Он ждет, пока выйдет кто-то трезвый, а таких, на удивление, не мало – ночные странники, путешествующие по городам; очаровательные барды. Сами работники или работницы таверны.

[indent] Андрей оборачивается и поднимает голову, мягко протягивая руку и подцепляет подбородок Натаниэля кончиками пальцев.

[indent] — Когда выйдет кто-то, чей запах одурманит тебя – осторожно подойди, но не пугай бесшумным появлением за спиной. Помни, что ты можешь двигаться слишком быстро и слишком тихо для простых смертных, — вкрадчивым, ласковым голосом учит Андрей, — соблазняй и очаровывай, заглядывая в глаза – уводи за собой, используя внушение. Ты быстро поймешь, как это делать, — вечный юноша улыбается, — словно вкладываешь свои слова в разум другого, мягко окутываешь чужое сознание своими мыслями, — Андрей приближается к нему, — подведи ко мне и помни о сдержанности, — волнение проступает в его цепком взгляде, — тебя может обуять жажда из-за близости живой, теплой крови, но не давай ей захватить себя. Уверен, ты справишься, мой прекрасный рыцарь, — но, если что-то пойдет не так, старший вампир в любом случае рядом и поможет. Остановит и оттащит, хотя такое вряд ли приключится – с воскрешения прошло совсем немного времени.