[indent] Она не сразу пришла в себя. Перед тем как открыть глаза, она какое-то время пыталась продраться сквозь дрему. Что-то казалось не правильным. Противно зудело, выло на границе сознания и забиралось под одежду. Словно по щелчку, на мгновение показавшимся реальным, она поняла, что это ветер проникает под легкую накидку, а не нетерпеливый любовник, почувствовала камни, впивающиеся в спину. Как она здесь оказалась? Сложно сказать. Все перепуталось. Как только она попыталась поднять голову, взметнулись искорки перед глазами.

[indent] Мысли скачут как зайчики, что разбрасывали стекляшки с юбки Мадам (этой женщине очень нравится, чтобы ее величали на иностранный лад), когда она лебезила перед еще одним богатым клиентом, заглянувшим к ним, ибо дома стерва-жена проела уже всю плешь. Холеный, даже скорее лощеный, но совершенно не красивый, выбирал себе девочку, с которой не стыдно показаться перед такими же, как он сам. Хочет показать всем, как он хорош? Или на постоянную куртизанку денег не хватило? Ей приятно думать о клиентах, в подобном ключе. Презирать их, Мадам, таких же несчастных как она - всех. Приятнее, чем клевать себя или биться, как птица о прутья, о стены этих проклятых комнат. В конце концов она совсем не знает, что делать со свободой.

[indent] Да и не важно, как она сюда попала. Где она?  Слишком все плывет, чтобы понять. Сначала нужно подняться, но руки слушаются с трудом, кажется, она их обморозила. Как же иначе объяснить, что холод уже не чувствуется, а снег будто не тает под ладонью. Однажды Мадам выгнала одну непокорную на улицу "ловить" клиентов. Бедняжка отморозила себе все пальцы на ногах и  совсем не чувствовала, как растирают конечности. Ей тоже нужно, чтобы кто-то растер руки, нужно лишь встать, дойти до дома и для начала пройти вперед метров десять.

[indent] Их было десять девушек. Он выбирал внимательно, слишком тщательно для того, кто ищет утешение на ночь. Подручный заглянул в рот одной из девчонок. Она понимала, зачем все это, но было в происходящем что-то настолько унизительное, что хотелось проявить характер, развернуться и уйти. Она осталась, как и все остальные. Все же сложно проявить то, чего уже давно нет. Из всех выбрали ее. Мадам пребывала в восторге, щебетала о том, как польщена таким вниманием к ее девочкам, что-то еще про долгую дружбу. Ее же быстро приодели в симпатичное платьице, что обычно подбирают для себя молодые вдовы, причесали и вытолкнули из борделя. Тогда она еще отметила, что все произошло слишком быстро, и Мадам точно получила за нее огромную сумму, но поразмышлять, чем все это может закончиться ей не дали. Все закрутилось, завертелось.

[indent] Совсем нет сил, чтобы подняться. Одна мысль стучит в голове колокольным звоном - «Не хочу так умереть». Словно Господь снизошел до грешницы и решил напоследок помочь, поддержать. Она с трудом переворачивается на живот. Тут же ее выворачивает наружу, благо что нечем, она слишком давно не ела. Закрыв глаза во избежание, со стоном подтягивает колени к животу, упирает руки в землю и чуть отталкивается, чтобы принять сидячее положение. Замирает в таком положении на какое-то время. Не лучшее место для размышлений, но иначе нельзя, ведь теперь ей придется открыть глаза, подавить еще один рвотный позыв и подняться. Сначала на колени - получается, потом полностью, она же не зверь, чтобы ползти. С третьей попытки ей удается встать и, чуть пошатываясь, пройти эти несколько метров, но она уже не смотрит по сторонам. Сосредоточенно делает шаг за шагом, шаг за шагом... В какой-то момент она запинается и падает вперед, в последний момент успевая выставить руки. Раздается хруст и так больно простреливает от запястий к шее, что перехватывает дыхание.

[indent] Она вспомнила, почему здесь оказалась. Глупо получилось. Они уже ехали домой к этому хлыщу. Он говорил что-то о друзьях, нес какую-то блажь, потихоньку раздевая ее прямо там в экипаже, что она и не вслушивалась. Старалась, по крайней мере. Глупо хихикала, жеманно водила плечиком и не поняла, что сказала что-то не правильное. Она уже не могла вспомнить причину. Неожиданно на нее посыпались удары – по голове, плечам, животу, сначала он бил руками, а потом и ногами, пока все не померкло. Очнулась она уже здесь на снегу, совсем не чувствуя, что все лицо ее в крови.
[indent] Однако ей нужно встать, иначе она совсем замерзнет. Снова подтянуть к ноющему животу ноги, снова упереться руками в землю и хотя бы поползти. Это всяко лучше чем просто замерзнуть и умереть. Она повторяет шёпотом, что не хочет так умирать, и пытается, но руки дрожат и разъезжаются, как у новорожденного жеребенка, а ей уже очень хочется спать.
[indent] Стоило бы закричать, попросить о помощи, но под мост (как она уже поняла, хоть и не сразу) никто не рискнет заглянуть. Вдруг это воет вурдалак или не упокоенное дитя. В такую ночь и не странно, что дьявольский младенец попытается затащить праведную душонку в Преисподнюю. Если кто и услышит, то потом не один год будет передавать всем, что в священную ночь слышал стоны грешных душ, но они не смогли схватить его. Вот какой он молодец.
[indent] - Не хочу так умереть, - делится с луной самым важным, прежде чем закрыть глаза, постепенно засыпая. Ей чудилось, что она видит звезды, лунный диск и снежинки.  Снежинки и звезды одновременно - это так странно. Не правильно, но на душе становилось приятно от того, что если ей уготована смерть под мостом, как грязной девке, то пусть хоть под лунным светом. Тихо и спокойно.

Натаниэль опускает подбородок к воротнику. Не потому, что рыцарь замерзает — просто нравится ощущать на коже щекочущее прикосновение меха, мягкого и слегка покрытого инеем. Он всегда любил зиму, ещё с самого детства радовался её шествию по родным землям; впрочем, юный Натаниэль с неменьшим восторгом ожидал и лета.

Но сейчас, когда мгла падала на землю уже к пяти часам вечера, когда солнце скрывалось за плотными снеговыми тучами, зима была благословлением для вампира. Время, отведённое для подлунной жизни, наполнялось событиями, не ограничиваясь пустынными предрассветными часами и короткими отрывками после заката, а мороз не так сильно досаждал телу. Вот и сейчас Натаниэль поверх встопорщенного воротника порой жадно оглядывался по сторонам; с виду он выглядел сурово, хмурил светлые брови, чтоб снег не летел в глаза, но на душе было спокойно, даже счастливо; не удержавшись, рыцарь наконец улыбнулся. Он уже пару минут не спускал глаз с мастера, который выглядел более живым, чем все прохожие, что миновали их за последний час; Нат легко сжимает тёплые пальцы своими, более холодными, и на краткий миг приобнимает Андрея за плечо свободной рукой, заботливо стряхивая с одежды снег.

Прикосновение заразительно умиротворением и чистой радостью, и Натаниэль расслабленно вздыхает, опуская напряжённые плечи и поднимая лицо к луне. С кажущегося чистым неба коварно падает снег, редко, но метко, попадает тотчас прямо на ресницы, заставляя часто моргать. В своем обыкновении, рыцарь молча следит взглядом за Андреем, но на этот раз уже не рассеянно, а цепко и со всей полнотой чувств. В очередной раз отец оборачивается неземным созданием, и рыцарь как всегда чувствует себя рядом с ним таким грубым и неповоротливым, пока Андрей танцует и телом, и разумом.

Натаниэль смешно морщит нос, когда вновь речь заходит о музыке. Конечно, отец прав; эти произведения заслуживают того, чтобы звучать на весь мир, и он помнит мелодии все до единой, всякий раз вздыхает, услышав их от незнакомцев. Он бы и сам играл, но привыкшие к жёсткой хватке рукояти пальцы никогда не обгонят ловкие руки Андрея, поэтому рыцарь лишь слушает, способный провести долгие часы в неподвижности, пока мастер заставляет инструмент петь.

Конечно, Андрей прав, и всё же Нат упрямо дёргает щекой, чуть качает головой. Рыцарь не любит лжи, особенно в письменной форме; над ровными рядами нот должно быть выписано лишь одно имя. Очень щедрые подарки, зачастую недостойные счастливчиков, как кажется вампиру; и исполнение-то потом хромает, и искры не чувствуется, и душевности. Неуклюжие попытки объясниться всегда разбиваются в прах о ласковую логику отца, и со временем Натаниэль просто ворчит, вздыхает, хмурится при желаниях Андрея вновь подбросить в колыбель чужого разума зерно гения.

Видит в глазах напротив искры веселья и не знает, куда девать взгляд, поэтому смотрит прямо на Андрея. Рыцаря, как всегда, волнуют его слова, проходятся прямо по душе; до сих пор не привык к чужому удовольствию от одного своего существования. Волосы? Глаза? Смущение сбивает дыхание, но Нат улыбается в ответ. Видит хищно затрепетавшие ноздри Андрея ещё до того, как сам чует кровь. Уже обыденный запах, но вокруг царит такая идиллия, что Натан вздрагивает, когда мастер ускользает вперед в поисках источника. Замешкавшись, рыцарь следует за ним, поскальзываясь на снегу и восклицая имя; неловко замирает, возвышаясь над плечом.

Под ногами умирает девушка, грязно, жестоко и бесчеловечно.

Хотя на самом деле — наиболее человечно, ведь сотворено это людскими руками. Намётанным взглядом вампир машинально отмечает повреждения, следы ударов и кровоподтёки ещё до того, как хрупкое, изломанное тело скрывает одежда учителя; Нат сжимает кулаки, порывисто оглядывается. Бесполезно, искать виноватых поздно. Натаниэль множество раз видел смерть, порой даже от своих собственных деяний, но подобная сцена всё равно заставляет невидимые когти горя и сострадания стискивать горло. Она красива — и на грани, ещё молода — и уже потеряла слишком много крови и тепла; наверняка жестокое избиение превратило её изнутри в один сплошной комок боли.

Натаниэль готов нести возмездие, Андрей — утешение, пусть даже оба они видят её впервые. Но рыцарь уже скорбит, когда его учитель начинает спасать; и вампир слышит такие знакомые слова, замирает, потрясённый. Нат не пытается возразить или удержать своим негромким "не знаешь её"; это срывается с губ неосознанно, глупо, и уже спустя мгновение он опускается на колени рядом, прямо в смешанный с грязью и кровью снег. Нервно оглядывается вокруг, остерегаясь чужих взглядов; жадно и смятённо следит за действиями отца. Собственное обращение он помнил плохо по известным причинам; до этого момента не доводилось видеть воочию этот ритуал.

И до того дня, как Натан остаётся следить за температурой воды и чистотой одежды, которую он повытаскивал из шкафов в незнакомом доме, в его груди мечется беспокойство. Оспорить решение отца? Никогда. Сомневаться в том, что рыцарь знает, как правильно себя вести? Это пожалуйста, затмевает обычно спокойное лицо. Вот даже сейчас — не слишком ли горяча ванна? Не забыл ли он какую-либо деталь одежды? Впору ли придётся новорожденной то, что он выбрал, по вкусу ли? Хоть Натаниэль и выглядит, как ходячая осадная башня с льдистым суровым взглядом, хоть и понимает, что Андрей с минуты на минуту вернётся не с малолетним ребёнком, всё равно рыцарь вздрагивает от излишне громко щелкнувших замков.

С липким ужасом осознаёт, что всё это время нервно сжимал в руке женское бельё, роняет его рядом со стопкой полотенец и словно нашкодивший юнец выглядывает за дверь.

— Добро пожаловать... домой, — взгляд Натаниэля мечется с одного лица к другому. Он вспоминает, каким потрясением был скован в своё время, и усилием воли заставляет себя улыбнуться. Дружелюбнее, Нат. Теперь их трое. — Всё готово, мастер.

[indent] Вечность? Другая сторона? Жизнь? Как соблазнительно все это звучит, и от незнакомца совсем не веет угрозой. Дал кровь, чтобы она могла жить дальше, но иначе. Отбросить прошлое? С радостью. Но как ей жить теперь? Может быть, все же улизнуть от существа (обычным человеком он точно не является, а вот бесноватым вполне), а потом бежать всю жизнь, ибо посмотреть в глаза прямо уже не посмеет. Может быть, ничего не выйдет, и ее поймают раньше. Стоит ли пытаться или остаться, сделать шаг вперёд, принять так и не опущенную руку? Нужно ли устраивать переполох? Может, получится договориться, стоит лишь сказать, что он пугает ее, что она ему не доверяет, что дома ее ждут - нет, ее уже несколько лет никто не ждет (и к лучшему, сколько ночей она провела в могиле не известно). Для кого ей жить сейчас? Болезни всегда обходили стороной только ее. Все говорили, что она то ли ведьма, то ли якшалась с темными силами - почти одно и то же, но проверок не устраивали. Стоило ей отвернуться, иногда даже исполняли ритуалы, отводящие дурное. Ее презирали в городе и будут дальше. Не больше, чем других девочек - все же она никому по-настоящему не нужна. Она уверена, что, сколько бы ночей уже не минуло, ее никто не искал, никто не звал по имени, блуждая по улицам с огнем, и не будет. А стоит ли ей держаться за прошлое, раз все закончилось под мостом? Теперь она вспоминает, что происходило ранее, и смутный силуэт. Она умерла в ту ночь, а он ее вернул - легко принять, сделать шаг вперед сложнее.
[indent] Она молча выслушает все сказанное, лишь взгляд мечется между фигурой незнакомца (ах, она ведь уже знает его имя), его лицом и деревьями, ни на чем не сосредотачиваясь. Вампир. В детстве ее пугали ими, было страшно, теперь смешно. Смотреть на мир не хочется, она внимательнее вглядывается в лицо Андрея. Что ей до красок мира, что ей звуки! Даже если она стала монстром из сказки, сил убить себя у нее не хватит, а Андрей едва ли уничтожит ее, она ему зачем-то нужна. Они похожи. Сегодня ей будет достаточно и этого.
[indent]  [indent] - У меня много имен, - срывается привычный ответ, сотни раз сказанный клиентам. Это не вся фраза. Там есть еще «Угадаешь?» Всего одно слово, но словно обрело реальную форму и не позволяет произнести его также громко и легко, как первую часть. Уже тише женщина добавляет, - Но они мне не нужны. Прошу, дай мне другое.
[indent] Рената. Так ее никогда не звали. Красиво, и совсем не похоже на настоящее. Скажи Андрей нелепое и смешное имя, или даже угадай данное при рождении, она бы не ушла сразу. Но... Ей хочется доверять, идти за ним. По крайней мере, пока снова не станет больно.

[indent]  [indent] - Рената, - повторяет женщина и вдыхает холодный воздух полной грудью. Ее все также мало интересует природа, и на выдохе она осматривается скорее рефлекторно, напряжение, как перед прыжком, покидает постепенно, пусть не до конца. Ее рука не дрожит, когда женщина касается Андрея и позволяет вести себя в дом. Снег хрустит под ногами, несколько хлопьев осыпаются на ладонь Ренаты и не тают. Как еще одно доказательство, что она уже не человек. Монстр или кто-то другой, но не та что прежде, незнакомая даже самой себе, а ответы есть только у Андрея.
[indent]  [indent] Спокойствие дается с трудом, однако решение принято, передумать... можно в любой момент. Оттого Рената уже не вздрагивает, а лишь хмурится, когда видит высокого мужчину. По возможности, не заметно и быстро она оглядывает комнату и прислушивается, опасаясь еще подобных "неожиданностей", но нет. Тут только один человек. Нет, вампир. Натаниэль словно теряется в ее присутствии - смешно, пусть будет так. Спокойнее. Рената переводит взгляд с одного мужчины на другого, сама же старается незаметно переместиться так, чтобы одновременно видеть обоих. Она не испытывает доверия, а улыбка одними губами - дань вежливости и немножко привычка.
[indent] - Рада познакомиться, - ложь, ей совсем не радостно. Сказать подобное - поступок правильный, они спасли ее, но что делать дальше со всем этим - не понятно и это мешает ей вести себя непринужденно. Оттого Рената с облегчением подчиняется, кивнув между делом, что-де так все и будет, она, конечно, выйдет (сразу же, ага), и сбегает в другую комнату, не забыв плотно за собой закрыть. Какое-то время она стоит, прислонившись к двери и не шевелясь. Наверное, очнись в теплой кровати, пусть и абсолютно здоровая, Рената приняла бы их помощь более благосклонно, но вышло так.
[indent] От воды идет пар. Вся процедура не вызывает в душе (если она у нее все еще есть) женщины трепета. Рената не ищет на своем теле дьявольскую метку, но не может отказать себе в том, чтобы изучить кожу на руках, животе, ногах. Она слишком плохо помнила ту ночь, даже обрывков было достаточно, чтобы понимать, ран нет совершенно, а они должны быть. Ни одного кровоподтека или зарапины. Старые шрамы никуда не делись, в остальном - идеально. Волшебство. На секунду Ренате подумалось не поранить ли руку, чтобы проверить, повторится ли все или заживление - одноразовая магия, но она отбросила эту идею, как глупую и не дальновидную.
[indent] Даже полностью собравшись, Рената не спешит выходить и несколько минут изучает прошлую одежду. Грязная и вся в крови - ничего странного. Она сама не понимает, чего желает увидеть: разорванную юбку, так это она сама постаралась, следы от ран, их и не было, только синяки и ушибы, а кровью залит весь лиф, что ничего не понятно.
[indent] «Это нужно сжечь,» - решила Рената, но в этой комнате нет ничего подходящего, что возвращало ее к старой проблеме - необходимо выйти. Она колеблется. С одной стороны ей интересно узнать, кто они такие, откуда взялись и прочее, с другой, возможно, придется рассказывать о себе. Неприятно. Едва ли у нее выйдет отделаться одними ничего не значащими фразами. Эта трусость раздражает женщину. Чего ей бояться? Опасаться, испытывать не доверие, тревожиться - еще куда ни шло. Как-то глупо трусить впрок.

[indent] - Хочу все это сжечь позже, - начинает сходу Рената, стоит ей войти в комнату, и указывает на одежду, аккуратно сложенную стопочкой. Ей не нужно ни разрешение, ни помощь - так женщина скорее заполняет неловкость и набирается храбрости для следующего вопроса. - И... Вы расскажите, кто вы все таки такие?
[indent] Рената не стала проходить дальше, так и оставшись у двери, разве что прислоняется к косяку и выжидательно смотрит на мужчин.

[indent] Натаниэль множество раз видел радость мастера и воистину по-детски был уверен, что за прошедшие десятилетия успел рассмотреть все её спектры. Однако сейчас Андрей светился совершенно иначе: это было и вдохновение, и гордость за другого, смешанная с трепетом и жаждой заботы. Будто бы ещё пара улыбок - и сможет не касаясь земли парить в воздухе; Натан принял его в свои руки по уже давней привычке, но перенять это энергичное счастье целиком не вышло. Спонтанное решение мастера, которое рыцарь и не думал оспаривать, требовало от него быстрой и верной реакции (трёх суток оказалось удивительно мало). Требовало адаптации и честного отклика уже сейчас, пока Рената тихонько шумела в соседней комнате, возвращая себе живость облика. Судя по рассказу, в этой девушке жил дух бойца, а сердце было храбрым и стойким, что не могло не вызывать уважения; неужели их отец действительно прочёл это в те короткие минуты, когда они только нашли её в холодной подворотне? Спонтанное, но уверенное решение сбило привыкшего к долгим размышлениям рыцаря с толку. Пока Андрей описывал её новое рождение, Натаниэль то и дело бросал взгляды на закрытую дверь; он не боялся своих чувств. Оставлял за собой право немножечко тормозить с реакцией, потому что так было спокойнее: нет нужды торопить сердце и разум, ни к чему спешить трём бессмертным созданиям.

[indent] Вечно юным и, если верить Андрею, в его случае - вечно наивным. Нат не может удержаться от широкой улыбки, такой же, какой одарил его мастер, и аккуратно притягивает ещё ближе к себе. Он - тот, кому рыцарь согласен доверять слепо и полностью, но в то же время у новообращённой, определённо, есть множество причин сомневаться. Это лишь подчёркивает её склонность к независимости и стойкость разума; нет, не может быть случайностью, что Андрей выбрал её так порывисто, как это выглядело. В очередной раз Натаниэль лишь вздыхает своим мыслям о том, насколько же его учитель проницателен и мудр, и насколько же ему самому следует стараться, лишь бы достичь подобных высот.

[indent] - Я сделаю всё, что в моих силах, - Натан говорит так тихо, что голос раздаётся низким рокотом в груди. Мужчина до сих пор не оставил обескураженный и неуверенный тон, перебегая взглядом с одной детали обстановки на другую. Андрей вновь погружается в тревожащее рыцаря состояние, тонкими пальцами вцепляясь в него, словно в последний оплот защиты. Натаниэль вздыхает практически в унисон, скользнув одной рукой к чужому затылку и успокаивающе приглаживая непослушные волосы. Эта брешь в душе родного существа всякий раз заставляла рыцаря окружать Андрея вниманием и заботой до того момента, как грязные и холодные когти воспоминаний не отпустят его; и Ренату, вышедшую к ним, Натан встретил обеспокоенным, но полным надежды взглядом.

[indent] Даже если она чувствует страх и желание как можно скорее покинуть этот дом, Натаниэль этого не видит. Наблюдает, как её, прислонившуюся к косяку так по-домашнему, окутывает комплиментами Андрей; он не вмешивается в их разговор, но участвует по-своему. И не может не заметить, как присутствие Ренаты меняет мастера, поднимая вновь болезненные темы в беседу. Они действительно похожи и манерой речи, и даже некоторыми движениями, и Натан одновременно удивлён и поражён точным выбором. Сама ли судьба привела их в этот час к месту её гибели (и спасения?) или же в самом деле старший вампир обладает предчувствием ещё более сверхъестественным, чем можно даже предположить?

[indent] - Найду, - лаконично подтверждает Натаниэль, неосознанно проведя языком изнутри по ровному ряду зубов. За те долгие годы, что он провёл под луной, не только теоретические науки укрепили его сознание и разгоняли скуку; порой былая страсть к охоте вынуждала развивать и без того острое чутьё. Когда-то для этого он держал верную и преданную делу свору гончих, а ныне в этом необходимости не было. Азарт погони, увы, был совершенно не тот, но Натаниэль не сомневался, что выслеживание по просьбе Ренаты принесёт ему не слишком праведное, но удовольствие.

[indent] Андрей вдруг и сам помянул судьбу, отчего мужчина невольно скользнул взглядом к мастеру. Не первый раз возникало подозрение, что тот читает мысли, но чаще Натан думал об этом, когда Андрей предугадывал его реплики, улыбаясь с хитрющим прищуром. Вновь глянув на Ренату, рыцарь отчего-то подумал, что новообращённая предпочтёт философским изысканиям чёткие факты; так бы поступил и он сам, и теперь с интересом ждал реакции сестры.