Мисс Блэквелл (именно так ее называют студенты университета) неспешно припарковывает машину на служебной стоянке, выходит, опуская высокие устойчивые каблуки в искристый снег, подхватывая с пассажирского сидения сумку, она захлопывает дверцу, не забывая нажать на маленькую кнопку на брелке, и также неспеша двинуться в сторону входа в один из корпусов Мискатоника. Ей нравится здесь. Даже в те моменты, когда толпы студентов высыпают в коридоры из аудиторий, шумно общаются между собой, когда в теплое время года проводят все перерывы на прилегающей территории, оккупируя ярко-зеленые газоны. Исабель безумно хотела учиться, еще в те далекие годы, когда была... человеком. Ее тянуло ко всему новому и неизведанному, что в итоге, отчасти, но все-таки сыграло с девушкой злую шутку. Только об этом Исабель предпочитала не вспоминать. Так много лет прошло, и если бы время было подобно песку, оно не просто осыпалось сквозь пальцы, но проникло в податливую землю, слилось с ней, буквально перестало существовать. В какой-то степени это было верно и для самой Блэквелл. Для нее уже очень давно времени не существовало вовсе. Да и что оно значит в противовес самой вечности?

Исабель вежливо кивает охраннику у входа, чуть приподнимая уголки губ в едва уловимой полуулыбке. Она привыкла быть вежливой и учтивой с любыми людьми. Этому девушку научили еще в далеком детстве. Не важно кто перед тобой - служанка или король - все они заслуживают вежливости. Гулким эхом отзывается стук каблуков по паркету пустого широкого коридора, на мгновение она поднимает голову, устремляя взгляд на светлый створчатый потолок. Да, ей здесь определенно нравится. Даже больше, чем в Детройте. Исабель могла бы и вовсе не покидать особняк клана, заниматься переводами, писать научные статьи и художественные романы, которые она все также держала в тайне даже от многих членов семьи. Но весьма долго Блэквелл и вовсе боялась покинуть свою комнату, в крайнем случае - стен дома в Нью-Йорке. Отдаленно Исабель все еще помнила, как может страх сковывать любые движения, лишать любых желаний и стремлений, кроме одного - спрятаться так, чтобы ни в коем случае не нашли. Потому однажды, почувствовав себя снова живой (как бы странно это не звучало для вампира), девушка поняла, что готова снова жить, а не прятаться. И это движение вокруг, возможность взаимодействовать с социумом, делало ее действительно счастливой.

Сегодня она пришла несколько раньше, у студентов еще шел перерыв, и аудитория была практически пуста. Но это и к лучшему, Блэквелл успевает в спокойном темпе достать нужные бумаги из сумки, расправить пальто на вешалке, с пару минут полюбоваться мягким снегом за окном, и морозными узорами, разрисовавшими стекла. Она знает, что сегодняшняя лекция будет не обычной. Факультатив о современной испаноязычной литературе она готовила более полугода. Включив в программу не только чисто художественные произведения, но и публицистику, а заодно и столь популярную ныне научную литературу для широкого круга читателей. И когда руководство университета предложило ей пригласить на одно из занятий эксперта в научной области, Блэквелл, само собой, не стала отказывать. Что ж, у нее еще будет много времени, чтобы горько пожалеть об этом невинном решении.

Студенты наполняют аудиторию, рассаживаются на свои места, делая этот пустеющий амфитеатр живым. И это ей тоже нравится. Они приходят, потому что им действительно интересно, а не потому, что их кто-то заставил прийти. Стрелки на золотых наручных часах сходятся на отметке с цифрой пять, а значит приглашенный гость опаздывает. Исабель барабанит ногтями по поверхности деревянной кафедры, и этого достаточно, чтобы тихие разговоры прекратились, и в аудитории воцаряется практически звенящая тишина.  - Здравствуйте, - она говорит обычным голосом, зная, что ее прекрасно слышно, - Сегодня мы говорим о научно популярной литературе, и у нас должен быть гость, по видимому, он опаздывает... - Исабель чуть улыбается, невольно бросая короткий взгляд на массивные двери, которые в следующую секунду отворяются, пропуская внутрь аудитории человека.

Если бы Блэквелл могла дышать, то задохнулась бы. Она замирает, словно превращаясь в тонкую бледную статую. Карандаш трещит, и в итоге ломается в напряженных женских пальцах. Чуть приоткрытые губы едва заметно дрожат, и если бы не темный бордовый тон помады, они бы выглядели совсем мертвецки бледными. Исабель понимает, что надо что-то сказать, но любые слова застревают в горле. Она вспоминает, что находясь в университете, всегда "включает" функции своего тела. Ведь было бы странно, если бы преподаватель не дышал, не пил воду и даже ни разу не чихнул за год. И сейчас это играет с девушкой злую шутку, потому что сердце отзывается на безумство нервов, а она совершенно отвыкла от подобных проявлений.

- Добро пожаловать, профессор Майрон, - фамилия, услышанная от секретаря учебной части, самовольно всплывает в памяти. Исабель инстинктивно делает шаг назад, хотя между ней и мужчиной остается приличное расстояние. - Спасибо, что согласились прийти, - она невольно вздрагивает, когда он делает шаг, и едва успевает спрятать этот порыв, поправляя ворот блузки. Она хочет отойти еще, но движения сковывает то ли страх, то ли понимание, что не стоит пугать студентов своим поведением. Она машинально ладонью разглаживает никому не заметные складки на узкой юбке, обводит взглядом аудиторию, лишь бы не смотреть на приближающегося к ней человека. Почему он здесь? Что ему нужно? - Может хотите сами представиться? - натянутая улыбка выглядит несколько нервной, но Исабель заставляет себя на несколько секунд встретиться с мужчиной взглядом. Профессор Майрон... Звучит слишком фальшиво. Ему куда больше подходит нечто вроде "больной ублюдок". Именно эти слова верятся на кончике ее языка.

Все это ни что иное, как страшный сон. И Исабель хочет зажмуриться, тряхнуть головой, чтобы затем открыть глаза и увидеть - нет никакого профессора Майрона, ей просто показалось. Но она не делает ничего из вышеперечисленного, ибо прекрасно понимает - мужская фигура, приближающаяся к ней - не наваждение и даже не больная галлюцинация. Он настоящий, из плоти и крови. Из той крови, что они побрезговала бы пробовать на вкус, даже если бы страдала от вампирского голода. Блэквелл хочет понять, что привело этого человека в маленький, никому не известный Аркхем. И в женской голове начинает зарождаться паранойя: мог ли он выслеживать ее? Мог ли искать? И если так, то почему на поиски ему понадобилось так много времени? Исабель могла сколь угодно сильно ненавидеть Габриэля, но умалять его умений и талантов нет, не могла, они были слишком очевидны, и слишком хорошо ей известны. Так значит, эта встреча - случайность не только для нее. Эта мысль пронзила виски, заставляя шумно выдохнуть, благо сейчас она могла себе позволить это сделать.

- Вы... - он делал это специально, и в этом не было ни малейших сомнений. Исабель отчаянно желает сейчас просто одернуть руку, но не может по ряду весьма очевидных причин. Целая аудитория студентов сейчас внимательно следит за происходящим фарсом, и она не имеет права давать им благодатную почву для лишних сплетен и пересудов. Возможно ей и будет плевать на чужие разговоры, но Блэквелл неприятна даже мысль о том, что кто-то будет обсуждать какую-либо связь между ней, и приглашенным профессором. - ... не ошиблись аудиторией, коллега, - она нервно улыбается, точнее пытается это сделать, взяв под контроль все еще дрожащие губы, осторожно высвобождает свою ладонь, более всего сейчас жалея о том, что способна хоть на какие-то ощущения. Если бы их не было, кожа на тыльной стороне ладони сейчас бы так не горела от едва уловимого касания мужских губ. Тоже ей слишком хорошо знакомых.
Исабель видит, что он особо не изменился. Напряженно следит, как мужчина снимает пиджак, небрежно бросая его на спинк стула, как облакачивается о кафедру, наконец-то начиная говорить не лично с ней, а с пришедшей специально ради этого аудиторией.

Белль... - звучит как шум в ушах, словно она погружается на дно океана, и толща воды давит на барабанные перепонки
Белль... - он не имеет права так ее называть, и именно поэтому - называет
Белль... - он почему-то до сих пор это помнит

Она нервничает. И эта нервозность выходит из-под контроля, заставляет эмоции брать верх над здравым рассудком. Она становится такой нерасторопной, несколько раз роняя ни в чем не повинную ручку на пол. И ей приходится за ней приседать, что так неудобно. Когда в очередной раз это происходит, и он наклоняется следом, ей хочется оттолкнуть, выбежать вон, лишь бы не находиться настолько близко, не чувствовать себя безвольной игрушкой под этим испытующим взглядом. Блэквелл толком не помнит и не понимает, как проходит вся лекция, она может лишь нетерпеливо ожидать ее окончания. И так глупо пытаться сбежать из аудитории. Слишокм глупо.
Мужчина прегрождает ей дорогу,заствляет остановиться в нескольких сантиметрах от него. Исабель делает пару слабых шагов назад, нервно цепляясь за ремешок сумки на плече. Она даже забывает, что в притворстве больше не имеется смысла, и она может себе позволить отключить ненужное дыхание и сердцебиение. Может быть тогда станет чуть легче? Может быть тогда она сможет более рационально мыслить, не отвлекаясь на безумные пляски того, что отчаянно бьется в груди?

Он издевается. Именно так. И вампирша это прекрасно понимает, не в силах заставить себя отвести взгляд от плавных движений, которыми мужчина закатывает рукава рубашки до локтей. Это зрелище словно гипнотизирует Блэквелл, хотя это просто-напросто невозможно.

- Скучала? - голос слегка дрожит, и Исабель машинально проводит кончиком языка по верхней линии зубов. Она может показать ему, кем стала. Она может продемонстрировать все те умения, что уже много лет ей доступны. Она может свернуть ему шею, слыша как хрустят податливые позвонки. Она может впиться клыками в шею, прямо вот в эту пульсирующую артерию с правой стороны, которая бьется под мужской кожей. В конце концов, она может просто сбежать. Куда быстрее и успешнее, чем делала это раньше. Но Исабель все также стоит не шевелясь, натянутая как струна, наблюдая за тем, кто теперь зовется профессор Майрон.

- Нет... - конечно же она не могла по нему скучать, ни единого раза за почти сто лет. Но почему-то слово слетает с женских губ слишком неуверенно. Точно также неуверенно, как и ее пара небольших шагов назад. Словно это поможет спастись от призрака прошлого, который оказался намного реальнее, чем она могла себе даже представить.  Исабель оглядывает бегло, но других путей отхода все равно нет. Ей надо просто взять себя в руки. Она больше не та наивная девочка. Она может дать ему отпор, может постоять за себя.  - Я спешу. Пропусти... - слишком жалкие попытки. Блэквелл пытается пройти между стоящим Майроном и массивной кафедрой, но едва сдерживает возгал то ли страха, то ли неожиданности, когда рука мужчины смыкается на ее запустье. - Не стоит этого делать... - вампирша старается смотреть ему прямо в глаза.

Пусть он видит, что она его больше не боится.
Пусть видит, что у него нет власти над ней.
Пусть поймет это и навсегда исчезнет, если не с лица земли, то хотя б из ее жизни.

Исабель так и не научилась лгать. Она скована страхом, и только слепой бы не смог это заметить. Губы все также подрагивают, все также вздымается грудь с каждым вздохом. В потайном кармане сумки лежит небольшая фляжка с донорской кровью, а значит она все еще может изображать обычную жизнедеятельность. Ей хватит. А если вдруг что, ей есть чем восполнить силы. - Что тебе от меня нужно?

Сколько всего произошло с ней за эти почти сто лет. Она не просто изменилась, она стала, казалось бы, совершенно другой. Фактически смерть и последующее за ней осознание грядущей вечности, понимание, что твое сердце в груди теперь бьется исключительно по твоему желанию, а для того, чтобы хорошо себя чувствовать, достаточно периодически наполнять хрустальный бокал свежей донорской кровью - все это неплохо меняет мировоззрение, и отношение ко всему, что окружает. И ей казалось, что она справилась, и даже успешно. Что не осталось в ней ничего общего с той юной наивной девочкой, так слепо и истово верящей в любовь, в чистые помыслы и праведные мысли. Она умерла темной ночью, и на ее место пришла другая, совсем другая. Но некоторые вещи, как показывала практика, никуда от нее делись. Что тогда, что сейчас - Исабель могла лишь смотреть на ди Синтру широко открытыми глазами. Не в силах проявить к нему всю ту злость, всю ту ненависть, что закипала и бурлила внутри. Будто искусный гипнотизер, он вводил девушку одним взглядом в состояние ступора, собственное тело ее толком не слушалось, не получалось собрать мысли воедино. С той лишь разницей, что раньше это было вызвано чувством какой-то невероятной любви, затем сменившийся на первозданный страх.

- Исабель Аларкон не могла тебе перечить, - она говорит тихо, и несмотря на эмоции, сквозящие в интонациях, голос все равно предательски подрагивает, заставляя вампиршу взять паузу, когда мужская рука скользит вверх от ее запястья, а затем сильно сжимается на локте. Непрошенные мысли не дают закончить предложение, и ей приходится бросить все свои силы на то, чтобы хотя бы на пару мгновений отвести взгляд от лица мага. - Я - могу. - ей хватает жалких остатков твердости и решимости, но лишь на эти два кратких слова. Интуитивно Исабель понимает, что ему плевать на ее мысли, на ее решения и на тот смысл, что девушка вкладывает в произносимые сейчас слова. Он снова играет, и снова также жестоко и извращенно, как никто кроме него и не умеет вовсе. Вот только
Блэквелл толком не понимает, как оказывается прижатой спиной к холодной стене. Новая волна страха окатывает ее с ног до головы, она невольно упирается ладонями в шершавую поверхность покрашенной штукатурки, запрокидывает голову, лишь бы хотя бы на сотую долю милиметра увеличить расстояние между ней и Габриэлем. Новое имя все никак не желает укладываться в женской голове.
- Лучше было умереть, чем оставаться с тобой! -Исабель безумно бы хотела, чтобы это прозвучало как лучшее в мире проклятье. Но она не умела ни только лгать, но и давать достойный отпор одному конкретному человеку.

Когда его пальцы касаются ее шеи, Исабель вздрагивает, снова. Ей кажется, что она сейчас находится в двух временах одновременно. Она путается в собственных ощущениях. Но все еще ничего не делает.

- Если бы мне пришлось носить эту фамилию, я бы предпочла умереть еще раз, - она неистово желает убрать его руку, отбросить мужчину от себя. И она может это сделать, но все равно не шевелится, будто бы всего происходящего до сих пор недостаточно. Впрочем, это для нее есть предел, а для виконта ди Синтра его никогда не существовало. И он спешит доказать ей это, продолжая говорить, стоя так близко, что она невольно вдыхает до боли знакомые нотки, тут же жалея, что вообще способна ощущать хоть какие-то запахи.

Кузина? Мысли хаотично вертятся в женской голове, отчего она начинает слегка кружиться.
Более покладиста? Исабель не хочет это слышать. Не хочет, чтобы горячий шепот касался ее уха.
Не такой стойкой, как ты... Словно удар под дых, выбивающий остатки воздуха из сжавшихся легких.

Исабель отключает эти системы. Ей снова не нужен кислород, ее сердце снова перестает биться, но дрожь не проходит. Есть вещи, которые не подвластны даже вампирам. Картина, которую сейчас описывает ди Синтра, живо предстает перед чуть прикрытыми глазами Блэквелл. Милая кузина, младше ее на год, с густыми черными локонами, искрящимися карими глазами, звонким смехом, с раннего утра озаряющим большой и светлый дом. У них даже имя было общее - Мерседес. Только для Исабель оно было вторым, а для кузины - первым и главным. Сколько раз она твердила вечерами, чтобы сестре безумно повезло с женихом. Что эта такая волшебная удача - встретить здесь настоящего виконта из старого света, такого взрослого, красивого и так горячо ее любящего. Матерь Божья, Мерседес, если бы ты знала, что значит эта "любовь"!

Исабель не может сделать вид, что ничего сейчас не слышала. Она перестает опираться спиной о стену, чувствуя, как все еще дрожит. Ладонь ложится на мужскую грудь, упираясь ногтями в белоснежную гладь рубашки. - Да, Габриэль, - говорит почти неслышно, но точно зная, что он правильно различит каждое слово, - Я намного более стойкая, - тонкие пальцы впиваются в мусжкое плечо. И пусть маг благодарит богов, или же демонов, за то, что вампирша все еще в состоянии контролировать свою силу. Один резкий рывок, и они меняются местами, теперь уже ее сила вжимает мужчину в стену. Она могла бы одним движением оборвать его жизнь. Теоретически, могла бы. На практике - нет. Исабель тогда, много лет назад, не могла даже влепить ему пощечину, так что говорить о чем-то большем?

- Многое изменилось, - она сдавливает его плечо сильнее, придвигаясь ближе. На улице уже совсем стемнело, и свет в аудитории выглядит рассеянным и тусклым. Но достаточным, чтобы он мог увидеть вампирские клыки. - Просто оставь меня в покое, - в Исабель все еще слишком мало настоящей решимости. Она уступает тому животному страху, что охватывает девушку, и никуда не отпускает из своих силков.

Она не может приказать ему.
Она не может заставить.
Может лишь просить.
И, кажется, так было всегда.

- Милая девочка умерла, - процеживает слова сквозь зубы, сильнее надавливая на мужское плечо. Сейчас Исабель как никогда четко понимает, чего бы ей хотелось больше всего в данный момент. Если бы она только могла делать все то же самое, но на большем от Габриэля расстоянии. Держать его как можно дальше от себя, чтобы не было видно ни взгляда, от которого как и много лет назад, про выпрямленной спине пробегают мурашки, не слышать ни единого его слова, каждое из которых убивает в девушке любые остатки и без того скудной решимости. Чтобы не смотреть, как предательски пульсирует эта чертова артерия на мужской шее. И чтобы он не мог к ней больше прикасаться. Последнее для Блэквелл было уже слишком.

Она хочет вырвать ладонь из его цепкой хватки, но, как и следовало ожидать, не делает этого. Не потому ,что мужчина держит слишком сильно, а потому что где-то глубоко внутри, на подсознательном уровне, Исабель не может ему настолько сильно сопротивляться. Это для нее - противоестественно. И она терпит, с чуть замутненным взглядом расширенных зрачков наблюдая, как под ногтями выступают алые капли крови. Прямо в цвет ее лака. - Ты ошибаешься, - голос звучит хрипло, но не из-за жажды, и не из-за влияния крови, а из-за влияния этого человека, которое он все еще на нее оказывает. Сколько бы не прошло лет, сколько бы событий не случилось в ее жизни, как бы сильно не изменился мир и, казалось бы, сама девушка вместе с ним, одно все также остается неизменным. Она не может достойно сопротивляться. А может быть просто не хочет?

Сквозь приоткрытые губы все еще виднеются белоснежные вампирские клыки, но Исабель не спешит, и даже не пытается пустить их в ход. Она снова давит на мужское плечо, практически болезненно морщась от его прикосновений.  - Я не стану... - она не может на одном дыхании произнести все желаемое предложение. Хотя бы потому, что он тянет ее ближе, кладет свою руку на талию, там, где заканчивается ремень узкой кожаной юбки. Такой же темно бордовой как ее помада, и как та кровь, что сочится под бледными пальцами. Ей необходимо собрать всю свою волю в кулак, чтобы произнести еще хотя бы одно слово. - Я не стану... - Исабель видит его взгляд, она понимает куда он направлен, и вмиг начинает чувствовать себя слишком неловко, словно оказывается на людной улице совсем обнаженной, и все взгляды прохожих вмиг устремляются на ее персону.

- Не стану марать об тебя руки, - с трудом выдыхает она, пытаясь отодвинуться от мужчины хотя бы на миллиметр. Исабель наконец-то освобождает свою ладонь, спешно вытирая следы крови об собственную светлую блузку, расстегнутую уже больше, чем это вообще позволительно. Она рьяно пытается очистить кожу от этих красных разводов, кажется, что если это ей не удастся, то она просто впадет в окончательное отчаяние. - Ты мне противен, - снова шепотом, напополам испуганным и раздраженным. Бросая бесполезное занятие с размазыванием крови по шелковой ткани, противно прилипшей к телу в том месте, где она вытирала руку, Исабель сжимает пальцы на мужской глотке. Он все еще может дышать, но она давит чуть сильнее, чтобы он чувствовал. Чтобы понял, каково это.

Исабель достаточно очередного взгляда, того самого взгляда, чтобы ослабить хватку, чтобы убрать руки и сделать несколько быстрых шагов назад. Она хотела контролировать ситуацию, но у нее снова ни черта не вышло. Ей снова... страшно. Что может он сделать в следующую минуту? Любое его слово или действие отзывается в ней ледянщим душу ужасом. И в тоже время девушка даже не пытается бежать. Но сколько раз уже можно повторять, что она в силах это сделать? Невольно цепляется рукой за деревянную столешницу справа, кажется, что еще немного, и ноги просто перестанут слушаться.

- Между нами... - ей снова не хватает сил и решимости, но, возможно, основная причина тому вовсе не в страхе, а в том, что врать она не умеет. И он чувствует любую ложь. Исабель отчаянно хочет бросить ему в лицо, что между ними ничего нет, ни сходств, ни чего бы то ни было еще. Но так ли девушка правдива в своих выводах? - Ничего. Общего. Нет, - чеканя каждое слово, что должно было звучать жестко, но голос, пусть тихо и едва заметно, но все равно вздрагивает.

Исабель уже ни в чем не может себе признаться. Она не может понять, что творится в ее душе, заключенной внутри давно уже фактически мертвого тела. Она задыхается, пусть это в ее случае больше психологический, нежели физиологический аспект, когда в приглушенном желтоватом свете, рассеянном по лекционной аудитории, всматривается в мужскую фигуру. И внезапно понимает, что каждую минуту, чем бы ни была она занята, что бы ни делала, в любой стране и городе, он не покидал ее воспоминаний. Страшных, мучительных и... горьких. Совсем юная и глупая девочка, она так желала верить в сказку со счастливым концом, так слепа была, глядя бесконечно влюбленными глазами на это мужественное лицо с правильными чертами, на эти сильные руки, что всегда брали то, что хотели или же что считали по праву своим. Бесконечно затуманенная этими возвышенными чувствами, она жадно ловила каждое его слово, смущенно и чуть кокетливо опуская глаза, когда он позволял себе говорить нечто недостойное ушей правильно воспитанной католички, или же смотрел на нее непозволительно откровенно. Она растворилась в нем, в своих чувствах, что испытала тогда впервые в жизни.

В чувствах, которые никогда более не испытывала.
Возможно, она просто боялась.
Или становление вампиром уничтожило в ней эту прекрасную возможность.
Или же просто ни разу за все сто лет не встретила никого, кто сумел бы стать причиной их возникновения?

Исабель снова позволяет ему приблизиться. Ей было бы приятно считать, что она именно позволяет, а не сам ди Синтра делает то, что хочет. Не взирая на ее желания. Впрочем, мужчина никогда с ними и не считался, полагая, что она должна быть счастлива и довольна и так. - Ничего, - Блэквелл отрицательно мотает головой, то ли подтверждая ранее сказанное, то ли пытаясь так отогнать наваждение, охватывающее ее мечущийся в панике разум. Исабель мучительно морщится, наблюдая как он подносит испачканный в крови палец к губам.

Она не хочет смотреть.
Она готова выцарапать себе глаза, лишь бы этого не видеть.

Но Исабель забывает даже моргать, смотря на это странное зрелище так, как смотрит кролик на удава. - Не прикасайся, - она не добавляет следом логичное "ко мне", еле удерживается на ногах, когда мужчина рывком тянет ее к себе. Его дыхание кажется девушке слишком горячим, будто бы это не воздух, а настоящий огонь низвергается с его рта. Исабель понимает, что он пытается уколоть побольнее, нащупать те точки, после давления на которые она сломается окончательно. И может лишь мысленно твердить себе, что реагировать на слова Габриэля нельзя. Она не доставит ему подобного удовольствия. Больше никогда.

- Они дали мне самое главное, - девушка едва слышимо вскрикивает, когда натыкается на край столешницы, и понимает, что снова оказалась в ловушке. Как ни больно осознавать - практически добровольно. - Они дали мне жизнь без тебя, - с Блэквеллами она чувствовала себя в безопасности, всегда. Она знала, что теперь часть большой семьи, и члены семьи защищают друг дурга, и помогают друг другу. Она знала, что может всегда попросить помощи, если не у главы клана, то хотя бы у Арно, и у других, кого уже много десятков лет считает самым близкими друзьями. Она знала, что будучи вампиром, и сама способна постоять за себя. И до сегодняшнего дня так оно и было, пока уверенным шагом в ее размеренную счастливую жизнь не вошел виконт ди Синтра, и не сломал эту жизнь ко всем чертям. Да что там жизнь. Он почти что сломал ее саму.

- Не надо, - и вот Исабель уже просит его, слишком расплывчато, но он несомненно понимает ее наилучшим образом. Она дергается назад, когда губы касаются обнаженной кожи, но позади лишь стол, ей не отойти, не отпрянуть от его настойчивости. И кажется, что даже будь вокруг них бескрайняя степь, она все равно стояла бы как вкопанная, не имея ни малейшей возможности пошевелиться. - Габриэль, я прошу... - он не слушает. Вернее слушает, но делает с точностью до наоборот, обрывая оставшиеся на блузке пуговицы. И та распахивается, делая Блэквелл совсем беззащитной перед ним. Будто бы она лишилась единственной преграды, что еще могла хоть как-то ее спасти.

Скрип двери более всего походил на спасение, но она не успела даже закричать, лишь приоткрыв рот и глотнув воздух, когда двери вновь захлопнулись с резким шумом. Она понимает, что это не случайность. - Отпусти меня! - ее шепот полон отчаяния и обреченности. Исабель пытается освобдиться, не дать ему и дальше трогать ее, но, кажется, просто играет по правилам мужчины от начала и до конца. - Не смей! - она чудом изворачивается, занося руку и опуская ладонь на его лицо, с силой, но все еще с силой просто человека. Звон пощечины врезается в уши, заставляя ее саму вздрогнуть от собственного поступка.

Исабель помнит, как было раньше. Слишком хорошо помнит, и эти воспоминания заставляют ее переживать давно забытые ощущения. Ушедшие из ее жизни вместе с самим Габриэлем де Синтра.

Исабель будет проклинать себя за каждую секунду промедления. На это оправданное самобичевание у нее будет еще целая вечность. Она будет закрывать глаза, в надежде забыться, и на полотне плотко закрытых век будут проигрываться эти картины, когда она внезапно оказывается практически лежащей на столе, а уверенная и сильная рука сильно прижимается к коже, в то время как губы едва слышно шепчут неизвестное ей заклинание. Блэквелл не так много знает о магии, да и сколько бы не знала, все равно не в силах понять, на что направлены действия мужчины. И только когда она собирается с силами, чтобы вывернуться, внезапно осознает, что сил у нее больше нет.

Исабель опоздала. Она должна была не оставлять на его щеке простую пощечину, не должна была, пусть и весьма сильно, сдавливать мужское плечо. Ей стоило сжать тонкие пальцы на глотке португальца, и сжимать их пока не послышится характерный хруст ломающихся позвонков. Она была и остается с ним слишком слабой. Слишком ведомой. Слишком... запутавшейся в самой себе.

- Что ты делаешь? - слова теряются, упираясь в разбросанные по столу бумаги. Вряд ли Блэквелл требуется ответ на этот вопрос, тогда как она подсознательно все знает и сама.  - Габриэль, пожалуйста, - она словно вернулась сейчас на много лет назад, только тогда все это имело для нее совершенно иную окраску. Каждое его прикосновение к ней воспринималось как нечто безумно желанное, как что-то, чего она хотела всем сердцем. Ей и тогда было сначала безумно страшно. Потому что близость для юной девушки была чем-то тайным и неизведанным, о чем она слышала, о чем читала, но что доподлинно не могла себе никак представить. Вот только ди Синтра тогда вел себя иначе. Он был так обходителен, порою даже нежен. И Исабель верила, что так будет между ними всегда.

Сейчас все складывалось иначе, уничтожая те легкие миражи, что всплывали в сознании девушки.  - Горевал? - она с трудом произносит единственное слово, слишком слабо пытаясь освободиться от цепкой хватки, и в тоже время осознавая, что сделать это просто-напросто не в силах. Ее снова держит нечто значительно большее, чем заклинание, чем его сильные руки. Ее держат те призраки прошлого, тот страх, помноженный на легкое подобие мазохизма, что не дали Исабель убраться отсюда раньше, чем все это случилось. Она знает, что произойдет в следующую секунду. Она слышит звук резко расстегиваемой пряжки. Она хотела бы ничего не чувствовать, но не может. Эти ощущения обрушиваются на девушку как снежная лавина с высоких гор.

Исабель не доставит ему хотя бы одного этого удовольствия. Она будет молчать. Сжимать зубы до скрежета, закусывать губу, но не произнесет ни звука. Пусть ждет, что она будет кричать. Пусть ждет, что будет умолять отпустить ее и не трогать. Пусть надеется, что крики недовольства и страха перерастут в стоны наслаждения. Нет. И еще раз нет. Исабель хотя бы в этом сможет себя сдержать.
И она сдерживается, мучительно зажмуриваясь при каждом новом толчке, тратя все остатки самообладания на то, чтобы не шелохнуться, чтобы не дать ему ни единого повода считать, что ей это нравится. Блэквелл не понимает, сколько проходит времени, когда шумный выдох все же срывается с ее губ, смешанный с едва слышимым стоном. Она больше не чувствует новых движений, и потому резко разворачивается. Силы еще не восстановились полностью, но их достаточно, что выпрямить согнуту в колене ногу, направляя высокий устойчивый каблук сапога в пах, и чуть оттолкнувшись от несчастной столешницы, ударить его по лицу наотмашь.

Кажется, на этом вся смелость Исабель улетучивается. Она отчаянно пытается оправить вниз задранную юбку, запахнуть бессовестно испорченную блузку и убрать налипшие на лицо пряди длинных волос. Ее трясет мелкой дрожью, и девушка не в состоянии понять то ли это от страха, то ли от того, что только что случилось. От той силы и напора, которому она так и не научилась противостоять.

- Ненавижу, - у Блэквелл прорезается голос, и она произносит единственное слово по слогам, сквозь зубы, но достаточно громко, чтобы он его расслышал. - Ты, - она указывает пальцем куда-то в область мужской груди, - Пустая оболочка, в которой нет ничего, о чем я могла бы сожалеть или скучать, - Исабель безбожно лжет, но в кои-то веки с налетом уверенности в голосе. Пусть Габриэль и знает ее слишком хорошо (или же считает, что знает), пусть умеет различать, когда она правдива, а когда пытается лукавить. Не важно. Ей просто хочется это сказать. Ей просто-напросто хочется верить, что она действительно так считает. Даже если обманывают саму себя. - В любом мертвеце большу души, чем в тебе, Габриэль ди Синтра.