[nick]Thomas O`Casey[/nick][status]artist[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2Kd69.jpg[/icon][sign]   [/sign]
Его картины сочетали в себе несочетаемое - грубые мазки и абстрактные пятна с детально прорисованными пейзажами, животными, силуэтами людей. Обрывки текста, обрывки лиц, уплывающие в тумане города. Крохотные люди, уносимые лавиной из грубых, выпуклых мазков краски. Картины никогда не были просто картинами - в них был смысл и душа, сюжет, эмоция. Но никогда никакой конкретики в названиях. Зритель всегда должен был сам догадаться, про что это.
На этой выставке было три картины. Черная, с всполохами зелёного и синего, красная, с каплями оранжевого и бордового, белая, с облаками серебристо-серого и небесно-голубого. У них были простые, невзрачные названия, за которыми на самом деле скрывались ревность, любовь и блаженство. Черная туча, горький комок в горле и привкус ненависти. Страстный туман, жаркий и сладкий. Облегчение и свобода, глоток свежего воздуха, долгожданная эйфория. Финн Лири, Финн Лири и еще раз Финн Лири.
Надо признать - он всегда был одержим им. И сейчас даже больше, чем когда-либо. Раньше Финн был несбыточной мечтой, невысказанным вслух желанием и слишком сладким сном, чтобы стать правдой. Но потом он ей стал, и Томас чуть не захлебнулся в этом чувстве. Не знал, что с собой делать, кроме как любить этого парня, любить его безмерно, отдавать себя всего не задумываясь. Но время шло - он начал задумываться. Финн всегда был магнитом для дам, а теперь и мысль о парнях не была для него чуждой. А еще обстоятельства били по ним хлыстом. Били жестко, так, что и вспоминать не хочется. И все же, через десять лет они всё еще были вместе. Те же самые? Было трудно сказать. Но мир Томаса включал в себя Финна, теперь реального и осязаемого, и он был очень важным элементом в нем. Не единственным - еще было искусство. Томас эгоистично позволял себе страстно любить двоих, но от Финна ждал моногамии. И в каждом движении видел попытку измены. Ведь люди не меняются...Или всё же?
Финн опаздывал, и это давило на нервы. Да, у него была работа, но Томас выдумывал себе то секретаршу, то соседа по офису, предложившего пропустить стаканчик другой после работы, и в этом непременно виделся шаг к измене. Потому что Финн был лакомым кусочком. Потому что Томас представить себе не мог, как можно его не хотеть. Потому что Томас был уверен - Лири это знает и пользуется этим. И за это он его страстно ненавидел.
Потом Томас немного отвлекся – на обсуждение с хозяином галереи того, что его крайне не устраивало расположение его картин. Если конкретнее – соседство. Нет, не то, чтобы его соседи были бездарны, нет, или настолько гениальны, что О’Кейси боялся, будто его картины будут затмлены. Не то, чтобы они неприятно контрастировали. Не то, чтобы они сливались в одну неразличимую массу…Нет. Просто…Просто Томас был недоволен. И высказывал свои горькие мысли мистеру Симмонсу, который слушал его со всей внимательностью.
-Вы же не ждёте от меня, что я прямо сейчас ринусь перевешивать ваши полотна? Честно говоря, для меня они тяжеловаты. Нет, не морально – чисто физически, - Морган Симмонс так искренне улыбнулся, что Томас улыбнулся вместе с ним. Наверное, он просто всем был недоволен, потому что рядом не было Финна.
-Нет, что вы, я этого не жду. Да и оно того не стоит.
-Определенно. Ведь совсем скоро эта галерея узрит вашу личную выставку, и там нежелательного соседства не будет, я вам обещаю.
Томас вопросительно посмотрел на Моргана.
-Простите?
-Да-да. Вы еще не в курсе? Так вот, информирую вас, через два месяца весь этот зал будет увешан вашими картинами. Завтра отдам плакаты в печать. М-м, нет, наверное всё же послезавтра. Завтра у меня будет похмелье.
Томас почувствовал, что мягко краснеет – то ли от вина, то ли от настойчивого внимания.
-Это…предложение? – чуть запнувшись, поинтересовался он.
-Хотел бы я иметь право на констатацию факта, - тяжело вздохнул Морган, - Так что да, всего лишь робкое предложение, но я действительно уже готов печатать плакаты.
Томас улыбнулся, и хотел было что-то ответить, но тут за спиной мистера Симмонса узрел Финна. Тот беседовал с отличной компанией – ехидная злыдня Мойра и заносчивый поблядун Маркус. Лучше не придумаешь. Томас ревностно вцепился взглядом в руку Финна, лежащую на чужом плече – он не помнил, чтобы они с Маркусом были хорошими друзьями.
-Простите…-пробормотал Томас, когда Морган тихо кашлянул, - Я вас ненадолго покину, нужно с кое-кем поздороваться.
Так странно – он всё ещё стеснялся называть его своим парнем, хотя такое уже давно не было в новинку.
Сделав пару шагов ближе к Финну, Томас замер  - нет, он туда не хотел. Не хотел к Мойре и Маркусу, не хотелось видеть, как радостно Финн с ними общается. Не выдержав, он отвернулся, и на глаза попалась собственная картина. Ревность. Черная пучина, где-то там в её центре небольшой силуэт тонущего человека. Мысли, чувства, обрывки фраз – водоворот затягивает это всё.
На плечо ложится рука. Томас вздрагивает.
-Хм…Говорят, у Маркуса весьма опытные руки, - едко отвечает он, не поворачиваясь. Выныривает из объятий и шагает к Моргану, что будто чувствует, и тут же поворачивается к нему, блеском в глазах показывая, что не против продолжить общение.
-Предлагаю вам обсудить выставку на следующей неделе за чашечкой кофе. Что думаете? – спрашивает Томас так, чтобы Финн слышал.

Отредактировано Victor Rose (30-05-2019 17:04:57)

[nick]Thomas O`Casey[/nick][status]artist[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2Kd69.jpg[/icon][sign]   [/sign]
В такие моменты Томас никогда не задумывался о том, какой ждёт реакции от Финна на собственные слова и действия. С одной стороны, ему стоило бы отвалить и вернуться к своим новым друзьям, но тогда, несомненно, О`Кейси затаил бы обиду на всю оставшуюся жизнь. Но и то, что сделал Финн сейчас его не устраивало и злило. Вероятно, в таких ситуациях правильного ответа попросту не было. Но было очевидно, (только сделав свой опасный финт, Томас это понял) что Финн не мог его бросить одного, он бы не был собой, если бы не вмешался. И теперь он казался ему навязчивым, мешающим элементом. Нет, конечно же нет, но Томас злился, раздражался и сам себя в это убеждал. Ещё и рука на талии! Приятное, родное прикосновение, из-под которого он спешит вывернуться. Не лучшее время и место.
Томаса бесит и тот факт, что он сам теряется и замолкает, осознавая авторитет Финна и не решаясь что-либо сказать. А у Симмонса тает улыбка на лице.
-Что ж, решено, - сухо сообщает он, глядя уже на Лири, - Тогда я напишу вам завтра и уточним детали, хорошо?
Не напишет – Томас это чувствует. Не напишет.
Они все сдержанно прощаются, кивают друг другу, и хозяин галереи переключается на других гостей, а Томас, чуть помедлив, направляется к выходу. Он знает, что Финн пойдёт за ним.
В гардеробе никого нет, кроме работницы, на которую Томас предпочитает не обращать внимания, впечатывая любимого мужчину в стену.
-Какого хера ты творишь? – шипит он, как змея, тягая Финна за ворот, - Ты сегодня решил портить мне настроение? И карьеру, за одно! Какого черта ставишь меня в такое положение при посторонних?!
Он знает, что всё это фарс, что это спектакль, который он сам начал, но остановиться уже трудно, его несёт на волне собственной эмоциональности. И да – как бы наивен он не был, но прекрасно понимает, что Морган просто хотел залезть ему в штаны, и теперь его лишили надежды на подобное. Но по своей наивности Томас считал, что сможет этим воспользоваться, убив двух зайцев – заполучив личную выставку и заставив Финна ревновать.

Отредактировано Victor Rose (30-05-2019 17:15:26)

[nick]Thomas O`Casey[/nick][status]artist[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2Kd69.jpg[/icon][sign]   [/sign]
Знает ли Финн, как обидно звучат его слова? Но вместе с тем Томас испытывает чувство стыда – ему стыдно за то, что он может показаться со стороны тем, кем его сейчас якобы видит Финн. Неужели он может подумать, что Томас будет спать с кем-то ради того, чтобы добиться своего?
Он сжимает зубы и губы изгибаются в гримасе гнева и недовольства. Оглядывается – женщина, что ошивалась рядом, явно почувствовала себя лишней и куда-то удалилась. Хорошо.
-Ты действительно считаешь, что мне не хватит ума просто поводить его за нос? -  шипит он, - Если я и позволю кому-то трахнуть себя, то только потому что сам этого хочу.
Пальцы на воротнике сжимаются добела, глаза будто заливает кровавой пеленой. Эти приступы гнева, неконтролируемого, удушающего. Вряд ли он вспомнит, вряд ли будет считать, но это началось спустя полгода после того «случайного» нападения в подворотне около дома. Стоит вспомнить – и легкие горят так, будто в них залили раскаленное железо.
- Мне ведь даже не с чем сравнивать, - в голосе досада, наигранная, но так похожая на искреннюю, - Может ты далеко не самый лучший, может я зря трачу на тебя время?
Единственный смысл этих слов – обидеть. Конечно, дело совсем не в сексе – он любит его всего, душу, тело, его ужасный характер, даже его отвратительное неумение быть пунктуальным. Но это именно те слова, которыми можно задеть. Напомнить, что Финн, перед тем как найти свою половинку, перемерил их сотню, а у Томаса никогда никого кроме Финна не было. И он всё поставил на то, чтобы быть с ним, чуть не стал инвалидом по причине своей запретной любви, а этот козёл позволяет себе класть руку на чье-то еще плечо, кроме его собственного.
От близости Фина по телу пробегает электричество – в чёрную гущу гнева примешивается бордовая капля похоти. Все эти чувства отдаются в теле физической болью. Он хочет поцеловать Финна. Он хочет ударить его. Он хочет его. Всегда. Везде, черт подери.
И всё же он делает выбор оттолкнуть его, потому что снова раздаются шаги, и в помещение входит…кто бы вы думали? Конечно же, Маркус. Вид у него такой, будто он кого-то ищет. Не Финна ли? Не успев остыть, Томас направляется к нему стремительно, как плывет к добыче акула, почуяв каплю крови.
- Привет, Маркус, - улыбается он сладко, глядя тому в глаза так, что если бы взглядом можно было убивать, архитектора бы уже не было в живых, - Поздравляю с  очередной дурацкой башней, которой ты изуродовал этот чудесный город. Если еще раз увижу тебя рядом со своим парнем – засуну эту башню тебе в жопу. Ты меня слышал.
Когда Томас в ярости, он не думает. Не думает о том, что подумают люди, что они перескажут другим, какие слухи расползутся по кругу знакомых. К счастью, Томас пока не настолько знаменит, чтобы про его ревнивые выходки писали в желтой прессе. И всё равно – такое себе позволять никак нельзя. Но…если весь город узнает, что у Финна Лири смертельно-ревнивый парень, разве Томас будет против?
Не слушая, что отвечает архитектор, Томас разворачивается и спешно удаляется на улицу, где тут же ловит такси. Забираясь внутрь, делает шоферу знак немного подождать и пустым взглядом смотрит в сторону галереи, ожидая, когда Финн выйдет следом. Он пытается успокоиться, но с каждой секундой промедления только разгорается больше.

Отредактировано Victor Rose (03-06-2019 18:16:36)

[nick]Thomas O`Casey[/nick][status]artist[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2Kd69.jpg[/icon][sign]   [/sign]
Где-то глубоко в душе Томас прекрасно понимает, что каждый раз перегибает палку. Даже догадывается, что осмелься поделиться с кем-то кроме Финна всем тем, что происходит в его душе – ему бы предложили посетить психотерапевта и пропить курс какой-нибудь дряни вроде транквилизаторов или антидепрессантов. И были бы правы, но… Нет, он ведь не такой, не беспомощная депрессивная тряпка, которая нуждается в чужих советах. Он справится сам, или просто не хочет думать иначе. Боится того, к чему могут привести попытки измениться к лучшему. А еще он любит эти игры в ревность. Любит чёрной, злой любовью, как любят тяжелые наркотики, как влюбляются в сатанинские ритуалы и террористические идеи. Ничего доброго и хорошего в этом маленьком хобби, но от него трудно отказаться. Каждый раз, когда он находит повод для ревности, Финн признает свою вину и позволяет наказать себя, потому что помнит про «всё то, о чем они не говорят вслух» и считает это достаточно веской причиной, чтобы прощать Томасу его «маленькие вредные привычки». Позволяет применить к себе извращенную, дикую силу, которая прячется в этом уточенном и хрупком на первый взгляд теле. Позволяет Томасу превратиться в порочного палача, давая ему необходимую разрядку – потом, на пару недель или, если повезет, даже месяц с лишним, Томас превратится в нежного, мурлычущего зверька, неспособного выпустить когти. До следующего приступа. Страшно ещё и то, что это в какой-то мере нравится им обоим, и потому ни у одного из них не хватает должной силы воли, чтобы раскрыть глаза и осознать – это не те отношения, о которых они мечтали в семнадцать лет. Это совсем не то, чем они могли бы гордиться.
Наверное, если бы Финн не признавал свою вину, было бы иначе, но он раз из раза поддавался и покорно склонял голову, лишь убеждая Томаса в своей правоте. И это тоже часть их страшной игры.
- Ты прокололся по всем фронтам, - холодно произносит Томас, картинно отвернувшись от мужчины и флегматично разглядывая пейзажи за окном. Он будто бы не замечает руки на своем колене, но внутри всё закипает от возбуждения. Финн и не думает убирать руку, а потому, спустя некоторое время Томас сам раздраженно её скидывает, не говоря ни слова.
Когда они подъезжают к нужному дому, Томас сует водителю купюру, щедро покрывающую неудобства связанные с необходимостью наблюдать сию сладкую гейскую парочку у себя в машине.
До двери в квартиру они идут молча, как на казнь – но один в роли жертвы, а другой палача.
Томас нарушает молчание лишь тогда, когда щелкает дверной замок изнутри.
- Снимай пиджак и рубашку, - не просьба, совсем не просьба. Голос тихий, но такой серьезный, что мурашки могут стайкой пробежаться по коже.
Тем временем Томас сам снимает свой пиджак, небрежно бросая его на стул. Ослабляет галстук и аккуратно стягивает его с шеи, пропуская его между пальцев в ожидании, пока Финн выполнит его приказ.

Отредактировано Victor Rose (15-07-2019 01:40:27)

[nick]Thomas O`Casey[/nick][status]artist[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2Kd69.jpg[/icon][sign]   [/sign]
Наверное, всё дело в том, что он слишком долго чувствовал себя жертвой. Так долго, что это взрастило в душе лютую злость, которую он долгое время не способен был выплеснуть, не находил в себе сил и смелости, и вот он, прекрасный шанс в лице парня, который полюбил его не смотря на множество "но". Если так подумать, Томас ведь с самого начала был странным, не совсем здоровым в своих пристрастиях — слежка, подглядывание, кража личных вещей, создание множества рисунков весьма пикантного содержания и отдельной воображаемой вселенной, в которой Финн принадлежал только ему. Если взглянуть на вещи скептично, всё это признаки нехилой паталогии. Но в то же время... ну разве не романтично? Ведь даже делая все эти вещи, Томас оставался трепетной фиалкой, заливающейся краской от единого взгляда на объект вожделения, смущенно хлопающей длинными ресницами и нервно поправляющей воротник тонкими пальцами. Нет, он не выглядел как извращенец, садист, ревнивец и контрол-фрик. Тогда - нет. Время немного подправило его нежные черты, добавив им жесткости, влив в зрачки холод стали, придав изящным рукам властность. Даже вихры каштановых волос казались жесче, и с новой прической уже не вызывали асоциаций с представителями ангельской расы. Не переставая быть самим собой, Томас О'Кейси изменился и внутри, и снаружи. А рядом с ним был человек, который слишком сильно любил, чтобы делать замечания, когда Томас добровольно делал выбор поддаться этим переменам. Возможно, он даже считал, что они неизбежны, что иначе никак. Возможно, они оба так считали. Никто из них не мог дать точного ответа - то, что происходит в такие вечера, оно по-настоящему, всерьез, или только инсценировка? Не задумываясь об этом, Томас  сиюминутно менялся, с  охотой примеряя новую (уже не такую и новую) роль. Иногда ему просто необходимо было выпустить эту злость на волю, и как бы он это делал, если бы не Фин, который давал повод одним своим существованием?

Томас с наслаждением наблюдал, как мужчина перед ним копошится, стараясь как можно быстрее скинуть с себя рубашку. Но вот он, бросив ее на пол, сам рухнул рядом, будто не в силах больше стоять на ногах. Наслаждение в глазах О'Кейси тут же потухло. Выдержав тяжелую паузу, он подошел ближе и легко коснулся пальцами подбородка Финна, глядя на него сверху вниз. Пальцы оторвались от щероховатой кожи, и через миг легкое поглаживание превратилось в хлесткую пощечину.
- Я не приказывал тебе падать на колени, - сообщил Томас жестко, дергая парня за подбородок и призывая встать. Стоило Финну подняться на ноги, как Томас толкнул его к обеденному столу и после прижался к плавящейся под прикосновениями коже мужчины. Руки огладили его крепкое тело, огладили властно, каждое движение кричало: "Моё". Наконец рука добралась до коротких волос и сжала их, оттягивая голову Финна назад, открывая шею и острый кадык, который Томас  покрыл бы поцелуями в немного ином состоянии, но сейчас мог только что выгрызть.
- Скажи, тебе просто нравится злить меня? Строить глазки первым встречным, показывать им всем, какой ты доступный, и какой я наивный дурачок, что решил строить с тобой серьезные отношения?
Было очевидно, что Томас играет лишь от части, и имеено потому с его губ срываются подобные вопросы.
- Ты принадлежишь только мне, - шепчет он, почти шипит, сильнее сжимая пальцы на затылке Финна, шепчет почти губы в губы, но не собирается целовать – лишь оставить на коже парня жгучий след несбывшегося прикносновения.

Отредактировано Victor Rose (27-10-2019 14:47:55)