Два месяца это много или мало, и в каком масштабе? Шестьдесят пролетевших, как фанера над Парижем, дней не вылепили из Гвидо нового человека, не привили ему утерянных или недостающих моральных качеств; бабочка не вылупилась, цветок окраску не поменял, совести не прибавилось ни на миллиграмм. Но за это время в холодной и тёмной норе холодильника — лампочка его успела сверкнуть напоследок и померкнуть навсегда — поселилось молоко в экологичном картонном пакете,как теперь было модно, в недрах дивана и под ними затерялась парочка заколок, резинка соседствовала с новой щёткой и новой же туалетной водой в ванной, обещанное махровое полотенце исполинских масштабов всё же обрело хозяйку, а запас презервативов исчислялся пятью коробочками полными и одной начатой.
И магнитик. Был ещё магнитик из пиццерии — явно поддатый кролик с треугольником «Маргариты с моцареллой» в своих белых волосатых лапах. Гвидо получил его став, похоже, постоянным клиентом этой обшарпанной фирмочки, а курьеры были не против ездить в такую даль из-за чаевых, вот только смена всё выпадала не их. Гвидо ждал Сэт. Не фигуристую девчонку-новичка со скобкой на зубах, не прыщавого дрища из старшей школы, не тощую мексиканку с проблемами произношения звуков «ц» и «з», только Сэт.

Каждую пятницу он заказывал тот же сок, пиццу на вечер, какую-нибудь дрянь на ленивое утро, какую-нибудь сладкую хрень, и всё это с расчётом и на Сэт тоже.
Каждую субботу она просыпалась в его доме, потрошила чай или кофе, срезала уголок с пакета молока, убирая мокрые длинные волосы с лица, и обрушивала на Гвидо всё тот же ливень из  слов. И хотя он всё ещё мечтал приобрести для неё кляп или раздумывал, а не стоит ли оставлять маффин на столе, чтобы Сэт обезвредилась о него сама, Гвидо мог сказать, что это его устраивает.
И ему совершенно не нравилось, если что-то шло не так.

Горячие коробки с пиццей перешли из рук в руки — огромная «Диабло» с ворохом мясной начинки и не менее солидные  «Четыре сезона»  с экстра грибами, и «Четыре сыра» с ананасами, мидиями и опять же грибами.
— Ваш сок, мистер. — сказал прыщавый дрищ, вытягивая руку с пакетами. — Не забудьте сок.
Сначала Гвидо думал, что парнишка ошибся адресом, но нет. По заказу, по комментариям всё сходилось.
— Ага. — лаконично ответил Гвидо и сжал бумажный — тоже экологичный — пакет. Небрежно засунутый флайер — нефига не экологичный — вылетел длинной лентой и улёгся на курьерском ботинке. — Всё отлично.
Порыв осеннего ветра едва не разметал хрустящую «зелень» по побуревшим кустам.
— Держи крепче. — посоветовал Гвидо, надеясь, что голос звучит дружелюбно.
«Олух недоделанный.»
— И чаевые не забудь.
«Сколько можно возиться?!»
Парнишка шмыгнул носом и старался отделить зерна от плевел, оплату заказа от своего дополнительной мзды. Он был ни в чём не виноват. Он быстро довёз заказ, ничего не разбил, не перевернул пиццу вверх ногами, но на его месте должна была быть Сэт, а её не наблюдалось.
— А МакКенну куда дели? — поинтересовался Гвидо, сделав ставку на чаевые и свое дружелюбие. — В пиццу же не отправили?
Курьер пожал плечами, деньги его занимали больше.
— Да не, — сообщил он, даже не удивившись вопросу, и сунул в руки Гвидо ещё и чек. — Заболела. Уже два дня нкак.
— Бывает.
На этом церемония с расчетом закончилась и реверансы стали бессмысленными.

«Заболела, значит — спустя пять минут Гвидо расковыривал “Четыре сезона” и вытаскивал из теста гриба. — Уже два дня.»
С досады и еда не радовала, грибы корчили, мидии были слишком пресны, а томаты кислыми, а ведь Гвидо, надиктовывая заказ, считал себя голодным.
«И воды нормальной в её ебенях нет. — Гвидо продолжал цепь рассуждений, размалывая помидоры на одном куске в красную кашу. — Сколько там до её конуры?»
Ворваться в хоромы Сэт начинало казаться разумным, интересным. Правильным. А ключи так удобно лежали на столе, что не зацепиться за них взглядом было невозможно. 

Сэт сделала несколько оговорок, Сэт бросила несколько фраз, Сэт думала об этом — и этого всего было достаточно, чтобы понимать, куда нужно ехать. Проблема с жильем повсеместна, и квартирный вопрос портит всех одинаково. Всем хочется лучшего, но не все могут это позволить. Переделка из коммерческого или производственного, как-то так, на скорую руку и без официальных документов. Вентиляция дерьмо, отопление дерьмо, вода дерьмо, просто крыша и стены, и если повезет, то электричество, таким себе Гвидо представлял жильё своей личной курьерши, и пока первые впечатления подтверждались. Разбитый асфальт, мерцающие фонари, разбитные вопли из бара рядом, и белые стены. Удручающее зрелище. Для полной картины не хватало мексикашек, негритосов и местной Сокровище с теми же габаритами и теми же проблемами.

Гвидо обошел «элитное строение», нашел, каким образом оно примыкает к бару, и обнаружил пожарную лестницу и разбитое окно на этаже. Выяснять, кого он уважает, а кого нет, а тем паче пить, чтобы не выглядеть подозрительным ему не хотелось. Лестница скользила под руками, от неё воняло ржавчиной, но приварена она была прекрасно. По коридору гуляли сквозняки.
Слева, в самом конце,  Гвидо обнаружил потрясающее, на его взгляд, помещение: хозяин просто выделил кладовку, возведя стены, выложил белым больничным кафелем и наклонный пол, и стены и потолок, присобачил душ, расширил дыру для слива воды. Настоящая казарменная ванна, живи и радуйся, и даже не беспокойся о крючках для полотенца и мыльно-рыльных принадлежностей, их просто не было. Гвидо хмыкнул, пустил воду и очутился в горячем облаке пара и хлорки.
— Ностальгично. Но я не скучаю.
Значит, ему нужна была другая часть этой бытовки.
Приобретая всё большую наглость, Гвидо захрустел стёклами и зашуршал горбиками дешевого линолеума дальше по коридору, рассматривал двери и вспоминал приметы комнатушки Сэт. Все они были на одно лицо, но у конкретно этой заедало замок, и потому за замочной скважине были заметные царапины. Такая была одна.

Стук кулаком в дверь мог поднять и мёртвых, но никто из дверей не высунулся, к Гвидо не прицепился, не шелохнулись и за заветной дверь. Гвидо дал Сэт ещё одну попытку услышать и подняться. На третью он собирался ломать дверь.

На зов Гвидо не поднялись и не открыли, только мяукнули едва слышно, и дверь была сломана. Собственно, это хлипкое и тонкое что-то могло называться дверью лишь до тех пор, пока не появилась на горизонте дверь нормальная — массивная, толстая деревянная или металлическая, с крепкими и смазанными петлями, с достойным замком. Словом то, что могло защитить внутренности бетонной коробки от насильственного расхламления упоротыми наркоманами или дикими бомжами, без особой силы в зажиревших мышцах и знаний по выносу препятствий с пути.
Это было легко. Визг петель, хруст подделки под дерево, сырая пыль и вот, владелец помещения получил право присылать на адрес Гвидо требования заплатить по счетам за закупку материала и ремонтные работы.
— Надо же, — бросил Гвидо, рассматривая косяк, — быстро получилось. Хуйня, а не дверь. — не поскупился он на комментарий и переступил через порог, принеся едкий запах хлорки.
Но и комната была подстать всей этой царской «роскоши». Почти то, что Гвидо себе и вообразил ещё в самый первый раз, при первой пачке обмолвок, замечаний и мыслей. Как раз то, что он никогда не любил, что его душило и раздражало каждой клеткой линолиума, каждым неаккуратным мазком краски.
Комнатушка.
Комнатёнка.
Чулан какой-то. Маленький, невзрачный, затхлый и душный, не пригодный даже под сраный офис, не то что для постоянного проживания. В такие любили засовывать затюканных, пришибленных вьетнамцев, грузя их едва ли не вилами, чтобы больше влезало.
Гвидо пробыл в жилище Сэт от силы минуту, и ему уже стало тесно и не по себе. Стены надвинулись на Гвидо, грозя заключить в каменный мешок и забить единственный выход из него скромной обстановкой — кроватью, комодом, стулом и столом со всякой косметикой, мелочёвкой под общим названием «легко потерять, никто по ней не отследит». И у Гвидо был не дворец, и его дом был маленьким, съёмным, без второго этажа и кучи комнат под библиотеку, кабинет, столовую, детские и гостевые, но там ощущалось движение воздуха, там можно было развернуть плечи, и ванная — очень яркое впечатление этого дня — находилась не в противоположном конце коридора. В конце концов, болеть там было удобнее. Там был чайник! Просто электрический чайник, не то что здесь.

Гвидо бодрым шагом направился к Сэт, попутно, благодаря скромным размерам помещения, и осмотрелся, приметив пару бумажек на полу и коробки из под еды на комоде. Оно и понятно, девушке, закутанной сейчас в одеяло, было не до уборки. А может быть, и не до еды вовсе — заветренность остатков Гвидо не оценивал.
— Рад, что попал по адресу. — сообщил он и приложил ко лбу Сэт ладонь. — Болеешь ты, говорят.
Он воспользовался приглашением и просьбой в одном флаконе и сел на кровать. Послышался скрип сетки, матрас вдавился. Ещё один признак такого себе финансового состояния — эти жалобные звуки, ложа, что не даст нормально выспаться, если только улеглась на него не пушинка.
— Смотрю, были правы. Весело здесь, ничего не скажешь.
Он задержал свою руку у её лица, откинул с него несколько прядей, даже ласково провёл пальцами по девичьей щеке. Аспирин бы ей не помешал, и не только. Пожиток у Сэт негусто, собираться недолго, Гвидо заметил это сразу. Побросать всё в рюкзак и сбежать, в Канаду или ещё куда. Дело двадцати минут.
— Держаться на ногах можешь? — задумчиво уточнил он, осматривая пустые стены, одну-единственную вешалку с одной единственной курткой. — А ходить? Отлично.
Решение принято, делать Гвидо здесь было нечего, не мешать же эвакуации вещей с плоскостей. Он поднялся на ноги, привычным жестом нашарил наличие ключей от машины в кармане джинсов.
— Собирай вещи. Жду в машине
А прежде чем распрощаться с этим местом и уйти, добавил:
— Если через полчаса не увижу тебя на улице вместе с вещами, то поднимусь и утащу на плече.

Сидя в прогреваемом — всё для мерзлявых и больных — салоне и посматривая на время, Гвидо понимал, что же он сейчас сделал. А именно, полюбовался обшарпанным запустелым местом, лишённым уюта, сломал дверь и сообщил малознакомой девушке — бывшей воровке, в настоящем трудолюбивой гражданке — что она с вещами покидает бетонную лачугу. Он её забирает.
Но он не понимал ещё, чего было в его порыве больше — офигевания от места жительства, аж до глубины души, воспоминаний о не такой уж далёкой юности с глинобитными домиками и противными насекомыми или  вспышки альтруизма, подкреплённой хорошим сексом.
Дверь открылась, прохлада ударила в лицо.
— Садись и пристёгивайся, сделаем ещё пару остановок, потом домой.
Какой бы причина не была, ему бы не хотелось, чтобы Сэт, температурная и слабая, ходила по этому коридору, ловя все сквозняки и вдыхая хлорку из казённой ванной.

Первая остановка — аптека. Залитый светом, полный стёкол закуток, форм и дженериков аспирина с десяток, аэрозолей для горла и носа — вагон, и под пастилками и конфетками от кащля и от боли в горле можно было кормить голодающих детей Африки.
Вторая остановка —супермаркет. Гордое название для магазина самооблуживания не гигантских масштабов, но амбиции были заметны. И продукты, и какие-то грабли для сбора листьев на лужайке и детские кепки, то есть, по мнению маркетолога, всё то, что так жаждут аркхэмцы и чего нет в других торговых точках.
Третья остановка, финальная — дом.
Рюкзак Сэт соседствовал с свертком лекарств, только что купленным толстым  одеялом в мягкой заводской упаковке с неснятым ценником, с охлаждённой курицей в мокром пакете, замороженными клюквой и брусникой, что начинали подтаивать, связкой оранжевого лука, моркови и воскового цвета лапшой. Ни сумок, ни пакетов-маек в супермаркете не оказалось, всё пришлось нести до машины в руках.
— Не спишь ещё? — поинтересовался Гвидо, паркуясь, — Куриная лапша это просто запихать курицу, варить её и варить, добавить овощи, специи и саму лапшу? Без понятия, как она делается, но тебе поесть не помешает.

— Не доводилось, знаешь ли, и не приходилось; я не болею. Современный прогресс позволяет нам не тратить время и силы на такую фигню, а просто вытащить стаканчик с супом из залежей готовой еды в супермаркете. Или найти ту добрую душу, что сама встанет к плите.

Женщины любят заботиться, это Гвидо уяснил твёрдо, сведя знакомство и с юными девушками и с умудрёнными, но не упавшими в менопаузу дамами, и получать суп и секс было для него едва ли не в порядке вещей. Ничего личного, просто вкусный ужин и секс — до или после — неплохо сочетались.
Считать ли Сэт кармическим наказанием за использование прекрасного пола в корыстных целях? Гвидо серьёзно задумался, сжимая подмышкой скользкую, плотную курицу. Да нет, брел какой-то. Он просто приготовит суп для Сэт, потому что он взрослый мужчина и осознаёт свои поступки. Раз забрал эту болтливую воровку из душного дерьма и гипсокартона, то не голодать же больной и простуженной. Он же, получается, за неё ответственный! Не на бумаге, но как-то по совести — вживлённой, человечьей — и по логике вещей. Гвидо подбросил курицу, поймав, хлопнул по хребту, и задумался ещё сильнее.

—  Как-то раз я попытался. И знаешь что? Я сделал охуенную курицу в беконе. Славься курица и бекон, нахер суп.

Впрочем, состояние  Сэт ему была не очень понятно.  Степень самочувствия Сэт менялась, как слои в плохом коктейле. Деятельность Гвидо, особенно неправильная, её определённо тонизировала, если не действовала как панацея от всего, и от простуды и от потенциальных завихрений в её прелестной лохматой головушке. Одеяло распаковалось, пододеяльник взмывал к потолку хлопковым Каспером, указания раздавались. И кажется, было ничего сложного. Подумаешь, разрубить, промыть, положить. Курица хрустнула хребтом опять, суставами, лишилась толстой грудки и крыльев. В будущий суп спровадили спинку и ножки, а грудка постепенно исчезала. То полоска, то кубик.
— Режь лук. Назовём это фитотерапией.
Сам он с ним связываться не хотел.
— Жарить на сливочном масле - вредно. — заметил недавно восхвалявший бекон. — И может его у меня и нет ещё? Может у меня холодильник под такое не заточен?
Под лапшу — нет. А Сэт своё влияние оказала: масло было. Для её тостов, для её бутербродов. И джем. Джем был тоже. Апельсиновый, оранжевый и тягучий, как жидкая конфета для всех желающих проверить свое анальное отверстие на слипаемость от потребления такоего количества сахара, и черничный, тёмный и душистый, и он-то Гвидо нравился особо.

С маслом или без, но дебют Гвидо в кулинарно-лапшевой отрасли состоялся, и он себе мысленно устроил овацию: фигня этот ваш суп, проще простого, а он сам, разумеется, молодец и нет ему равных. В гордости за себя так точно не было. Как оная взлетела бы вверх после таинства над крепким морсом — можно было только догадываться.
— Приятного аппетита, — сообщил довольный Гвидо, найдя у себя в шкафу самую глубокую миску и наполнив её почти что до краёв.
Но не тут-то было.
— У меня нет ручек и ножек, я упаду оземь? Тебе, что, настолько настолько плохо?
Гвидо поглядел на эти бездонные глаза с пеленой слезы, прикоснулся ко лбу Сэт ещё раз. Исчезни бы её температура и девушке пришлось бы в срочном порядке отрастить себе и ручки и ножки и губозакаточную машинку, но температура была. И Гвидо уступил.
— В постели можно, но ложкой орудуешь сама. И не разлей всё на матрас, я не хочу спать на курице.
Тарелка перекочевала на столик у кровати. Ложка булькнулась в суп. Гвидо оставил Сэт с едой один на один и вернулся на кухню, покорять вторую кулинарную вершину.

Как же сложно с этими людьми! И болеют, и в наркотический трип с полпинка падают, и напиться им легко. Неудобные тела, неудобная физиология, что же им можно-то? Себе Гвидо бухнул бы алкоголя, да повыше градусом, но Сэт можно с жаропонижающим? Вряд ли. Печень жалко. Сэт многое потеряла.
Через пятнадцать минут Гвидо пришел в оккупированную спальню вместе с пятьюстами миллилитрами густого кислого морса, горячего, но не кипящего  — по вкусам хрупкого витамина С.
— Вместо десерта. Пей полностью.

Отредактировано Guido Zeger (20-06-2019 22:33:29)

— Может быть и с сахаром, — отозвался Гвидо и поправил сползающее вниз одеяло даже не глядя, каким скольским был этот конкретный пододеяльник он знал.
Его кулинарная попытка не оказалась — внезапно для него — провальной;  хотя на новые подвиги Гвидо не был способен, разве что на уже упомянутую и знакомую курицу с беконом, Гвидо был доволен. Лекции о «белом яде», такой ожидаемой, он читать не стал. И настроение было хорошим, и все что угодно можно назвать вредным. Дышать, например, тоже опасно. Каждый глоток кислорода приближает людей к смерти. Когда-то в опале были яйца и бекон, а теперь — ничего, ешьте себе спокойно.
– Лучше с мёдом. У тебя нет аллергии?
Пока Сэт всасывала в себя морс, Гвидо присматривался к ней и размышлял, что в её случае называть ухудшением. Когда звать доктора в белом халате? При предобморочном состоянии? Ждать фебрильных судорог? Есть ли у Сэт страховка?

Хотя, какая страховка, что вы. Стоит только посмотреть, где она работает и с кем. Этот её работодатель и не почешется оформить своей рабочей силе что-то эдакое. И текучка же, только бумаги подашь и заплатишь, как надо отзывать и переделывать на следущего, захотевшего дополнительных денег. Гвидо подтянул к себе пустую тарелку, поставил поверх пустую чашку и приплюсовал возможное посещение частного медработника к будущим расходам. Курица и одеяло были только началом длинного списка увеличившихся закупок. Экологичные коричневые пакеты из вторсырья уже приглядели себе место в багажнике машины — чем больше едоков, тем разнообразней продуктовая корзина, разнообразная из-за различающихся привычек и рационов. Аптечка грозила пополниться целым рядом лекарств, ведь люди такие хрупкие. А про гигиенические прибамбасы говорить не приходилось, чудесное жидкое мыло, шампунь и гель для душа, белоснежная туалетная бумага начнут заканчиваться чаще.
В душе Гвидо жил не то оптовик, не то социопат, и он планировал закупиться настолько, чтобы пару-тройку месяцев обойтись без нудного стояния на кассе, фальшивых улыбок уставших кассиров и наборе пинкода от карточки. А ведь ещё была одежда! Скудные пожитки Сэт намекали, что запихни всё в стиралку, то девушке и носить-то нечего будет, даже причинные места прикрыть, а стало быть, джентельменский набор из белья и носков, пары футболок и кофт, в зависимости от сезона, штанов купить бы стоило, а к ним обувь и куртку.
«Ладно, разберёмся.» — решил Гвидо, список требовал визуальности — росчерков ручки или отметок в смартфоне.
— Посижу, если прекратишь болтать и постараешься уснуть. — рука Сэт была такой же ощутимо тёплой, как и подогретое масло, но в лапе Гвидо почти не ощущалась. — Конечно здесь приятнее болеть, у меня вода хлоркой так не воняет, и суп, если верить тебе,  получился неплохим.

Гвидо оставался рядом с больной, пока не убедился, что она уснула — Сэт даже не пошевелилась, когда он переложил её руку на постель, а после поднялся и вышел, унося с собой посуду. Несколько часов — из спальни никакого шевеления не доносилось, хотя у Гвидо сготовилась и курица с беконом, и новая порция морса, на этот раз с мёдом. Вернувшись к Сэт, Гвидо обнаружил, что она не меняла своего положения, сама дрожит, и горячая уже словно печка. Возможно, расталкивал он её не слишком деликатно, может быть, грубо, но ему уж очень хотелось вручить ей морс и жаропонижающее.
— Проснись и пей! Иначе я вызову специализированную помощь. Она будет щупать тебя холодными руками и лезть к тебе холодными инструментами.

У Гвидо имелось разумное предложение.
— Ты переверни подушку прохладной стороной, и в одеяло обмотайся, — посоветовал он, разглядывая узоры из разводов морса.
Они ему напоминали одну странную индийскую вышивку — её он как-то раз он видел у продавца в трущобах — от них сложно было оторвать глаза, что тогда, что сейчас.
— А ногу высуни. Станет легче. Мне всегда помогает.
Но у Сэт были другие планы.

Гвидо не ожидал, что его новая соседка по дому будет лежать смирно, как, например, сытый и отрубившийся младенец или запеленутая милой пятилетней девочкой кукла, но и активна Сэт была как-то не в меру. И конечно же, не замолкала, безбожно тратя силы. Как же ему хотелось её повоспитывать, будто от соблюдения мелочных инструкций зависело её здоровье! Гвидо подавил свой порыв души и ничего не сказал, но став свидетелем специфического ритуала, он не сдержался и уточнил:
— Это ты так каждую жидкость, из тебя выходящую, рассматриваешь? Мило, мило. — его воображение дорисовало штрихи к картинке «Сэт, насморк и завтрак», — Только избавь меня на будущее от таких комментариев, вне зависимости, какого цвета там, не важно где, прожилки и в какие линии они выстраиваются. Есть вещи куда более эстетичнее. Снежинки там, кристаллики льда в соке, прекрасная свиная шейка в остром соусе...
Другая биологическая жидкость — его собственная — по каким-то причинам Гвидо никак не смущала, иначе бы Сэт то и дело не стягивало кожу.

«Это всё жар, — рассудил Гвидо, пока его суматошная гостья устраивалась рядом с ним — Выше или ниже и она будет валяться, как ей и положено!»
— Эй-эй, там есть подушка, может, ты ляжешь на неё?
Из поля зрения  порицающего Гвидо ушел важный элемент, а может быть, он проигнорировал это милейшее и гладкое бревно у себя в глазу: ещё несколько минут назад ему пришлось будить её, какой же горячей и вялой она была, и как это его напрягло. Стало быть, ни одно состояние Ифе не обходило гвидовский неумолчный цензор, и ворчать преспокойно он мог по любым поводам, и выражать им не сколько своё неудовольствие, сколько беспокойство.
— А кто-нибудь, хоть раз, кусал тебя? В рамках своеобразной справедливости?

Гвило потянулся и убрал прядь со лба Сэт, а заодно и проверил, не становится ли Сэт пылающим светочем лихорадки, но фармакология была сильнее. Гвидо расслабился и желание спеленать больную одеялом, уложить её ровно — отпало. Он и не возражал, когда Сэт улеглась ему на колени, точно соскучившаяся кошка, только вздохнул от побледневших из-за состояния Ифе перспектив. Он задумался, как температура женщины влияет... на ощущения у неё внутри?
— Не нос бы лучше трогала. — в голосе послышалось предупреждение, манёвры больной Гвидо совсем не понравились. — Накройся одеялом, а то ничего не расскажу.
Рассказать было что, но не всё можно. Больше всего Гвидо разрывался между желанием выдумать небылицу и рассказать какой-то факт из жизни на вымысел похожий или какой-то не слишком значительный, и второму варианту он отдавал предпочтение.
— Брат и сестра есть, — мёртвых зародышей он пока решил не упоминать, кроме той, что должна была расти бок о бок с ним, — и ещё одна была. Но я виделся только с братом. Большая разница в возрасте, всё такое, мы не поладили, и едва друг друга не переубивали. Родители в это не вмешивались, всё-таки мы были взрослые, да и не было это в их привычках.
Гвидо прервался и деловито пощупал у Сэт шею, пощекотал рёбра и залез рукой на голую грудь, и всё, чтобы проверить, не слишком ли она потная, не слишком ли для своего состояния раскрыта.
— Короче, мы не поладили и если вновь увидимся, то вряд ли будем обниматься и искать ближайший бар, чтобы отметить нашу встречу.

— В старости на тебя обидится что угодно. От сустава до мочевого пузыря. — резонно заметил Гвидо, — И не угадаешь, что именно. Сейчас ты балуешь ногу, а в итоге нелады с поясницей, хороша лотерея?
Гвидо она не грозила. Или о драконах в маразме он не знал.
— А тебя старой не представишь.
Как он не старался — не мог. Не видел, чтобы это тело расплылось и перетянулось дряблой кожей, не видел, чтобы округлые очертания скул и подбородка расплылись и огрубились, не слышал, чтобы её голос поменялся на дребезжащее дребежание. Может быть, он просто не хотел.
— Не думай об этом.
Это же он сказал и себе, перечеркнув заодно и очень неприятную его душе тему соплей и прожилок. Очевидно, нужно было родиться Сэт, чтобы получать удовольствие от таких вещей. Вот о мясе Гвидо мог поговорить без ступора и ментального поддёргиваним глазом. Мясо это жизнь, даже человеческое.
— Теоретически, откусить от человека кусок ты бы могла, особенно, если бы заточила зубы, а вот чтобы отгрызть палец — тебе бы понадобилась съёмная челюсть а-ля Красный Дракон.
Или быть драконом.
— Но и попытка оттяпать хоть кусок кожи здорово бы охладила накал нападающего на тебя, если конечно он не был бы похож на тебя, а это совсем другая история.

Гвидо хрустнул плечами и потёр нос, ему всё казалось, что после инспекции Сэт он чешется и как-то неловко ощущается на лице, и он не мог понять в чём же дело. А тема носа всё не кончалась и не кончалась, и Гвидо подозревал, что дал Сэт в руки мощное оружие, попросту спровоцировал её на шутки подобного рода и носовую страсть.
— Ещё немного и я решу, что ты не отличаешь нос от члена.
Разница между этими двумя органами существовала значительная. Солидная. Большая, если позволите. Внушительная?
— Всё у меня в порядке с приоритетами! Нос это нос.
Гвидо принялся разворачивать свои мысли Ифе, но не уверял себя, что девушка их вообще услышит. Ифе... Ифе имела потрясающую способность пропускать мимо ушей всё, что ей не нравилось или не котировалось как важное, но при этом она вылавливала из чужой речи кирпичики и строила на их замки своего красноречия. Она могла заболтать самого дьявола, явись бы он ей сообщить на какой котёл она уже согрешила и не хочет ли она услышать о специальных условиях своего загробного пребывания.
В свою очередь, Гвидо не слишком хорошо учился на своём опыте и исправно подкидывал Ифе зёрна для размышлений. А может быть, делал это специально, и стоял на словесном берегу с «сетью», вылавливая из Ифиного моря что-то о ней говорящее, а понимал свои действия спустя некоторое время.
— Им дышат, в нём бактерии и слизь. А член это член. — сие в подробном представлении не нуждалось, — Если ты хочешь что-то трогать, то между носом и членом выбирай член! Тем более..., — Гвидо поискал последний аргумент в пользу, — он чистый. А если ты и тогда захочешь трогать мой нос, — вот странная женщина тогда, не хочет тянуть руки в брюки, а упорно лезет к голове, — то перед тем как стонать и плакать, подумай, что  мы поговорим об этом потом, например, после марафона под названием «Ифе трахнули во все доступные отверстия».

Беззащитность, то есть, укутанность Сэт будила в Гвидо зверя и тянула на приключения. Маньяком с бензопилой Гвидо не был, и зверя в нём можно было назвать даже хорошим. Он просто соблазнился и шёл этой дорогой дальше, выбив совести зубы. и, как говорится, не мешая ей себе отсасывать. Его рука прочно обосновалась на груди заболевшей девушки, проходилась пальцами по соску и отвоёвывала всё больше и больше пространства, уверенно двигаясь ко второй груди; вдруг и эта часть тела обидится и вдарит Сэт в её старости, не стоит же её забывать, так ведь?
— Рос один, было... странно.  — Гвидо пожал плечами, как привыкший к такому положению вещей, — Я и мать, как понимаю теперь, практически не знал, родственников вот не знаю, не общаюсь, и если узнаю что-то о них, то по удачному стечению обстоятельств или когда они умрут.
Перед глазами Гвидо уже заклубился багровый туман, и всё из-за Сэт — она повернулась, лишив его доступа, и он ощутил, как твердеет спина, как из кожи поднимаются наверх первые чешуйки драконьей прочной кожи. Недовольство и жажда, вот о чём они говорили.
— В прошлый раз я воспользовался состоянием пьяной женщины, — напомнил Гвидо Сэт на ухо и развернул её к себе лицом, — Что помешает мне воспользоваться состоянием женщины больной? Когда же я ещё узнаю, что там у неё внутри творится при повышении общей температуры?

Он понадеялся, что Сэт в температурном тумане не ощущает, что напрягшийся член... слегка необычен и все страннее и страннее становится, а ещё больше надеялся, что когда дойдет до  дела он сможет взять себя в руки и трахнуть Сэт нормальным человеческим пенисом, без дополнительных функций. Потому что трахнуть он собирался её в любом случае, прими его детородный орган нормальный вид или ещё больше изменившись, в размере, объёме, форме и деталях, но совершенно не знал, что он станет делать с последствиями.
— Конечно под одеялом, дорогуша. Серьёзному взрослому с классным носом и классным хуем оно не помеха.
О, Сэт могла лежать снизу и ничего не делать сколько угодно, просто раскинув свои прекрасные ноги. А что ей осталось ещё делать с таким неугомонным и голодным рядом, как Гвидо? Только не мешать и купаться в температурных парах и с трудом искать путь от дремоты к яви.

Гвидо втиснулся в её одеяло, расшатав кокон, но ещё не  подставляя  уязвимую Ифе комнатной прохладе, прошелся с поцелуями по шее, куснул cквозь одежду напряженные соски и содрал всё с Ифе доступное прочь.
Но предписание «накрыться одеялом и не раскрываться» соблюдалось так себе уже очень скоро, запах Ифе, яркий из-за её болезненного состояния, лишил Гвидо остатков терпения и долговременной памяти, чешуя так и лезла на спине, выступила на локтях и бёдрах.
Одеяло кое-как держалось, пока руки Гвидо скользили по телу Ифе или тянули её за волосы, намотав на пальцы или кисть, чтобы поцеловать или укусить под челюстью, но после оно сползло. А когда Гвидо вознаградил укусами тёплый живот своей подопечной, впился поцелуем во внутреннюю сторону бедра, подтащив Ифе к себе ближе, оно и вовсе опустилось на пол, утянув с собой что-то из одежек девушки.