[icon]https://i.imgur.com/z91fKND.gif[/icon]
- Не надо ждать меня к ужину, - Роберт разговаривал с супругой, неспеша попивающей свежесваренный кофе, сидя в кресле в гостиной, даже не поворачиваясь. Пожалуй, сейчас ему не сильно хотелось лицезреть ее весьма знакомое выражение лица, обещающие если не полноценный скандал, то, как минимум, недолгую стычку. У него же на то не было ни времени, не желания. Само собой, о трагедии, постигшей семью ее сестры, Эстервуд сообщил супруге как только узнал сам, на что увидел лишь равнодушное подергивание плечами. Впрочем, вряд ли он ожидал получить от Ромейн какую-либо иную реакцию. Роберт никогда не понимал, как можно было так относиться к собственной, хоть и сводной сестре. Само собой, помощи и сочувствия тут ждать было неоткуда. Да и вряд ли они требовались. Сам мужчина же не мог оставаться в стороне. Со стороны и вовсе могло показаться, что Роберт страдает тяжелой формой паранойи. Вчера, закончив рабочий день, он сменил хирургический костюм на обычную одежду, в последнюю очередь надев на шею цепочку с медальоном, но стоило серебряному кругляшку коснуться кожи на груди, как Эстервуд почувствовал нечто такое, чего не чувствовал никогда ранее. Это был не страх, не отчаяние, а что-то схожее, но усиленное в несколько миллионов раз. Настолько, что мужчина не смог управлять автомобилем, пока не снял с себя медальон. Он пытался дозвониться до Элоры всю дорогу, а пробки Нью-Йорка предоставили ему достаточно времени. Но все было безрезультатно. Либо женщина сама не брала трубку, либо у него просто-напросто не было актуальному номера. Вернувшись домой, проигнорировав вопросы Ромейн, мужчина отправился в свой кабинет, где провел, всматриваясь в экран компьютера, а если вспомнить, какими были мониторы в далеком девяносто четвертом, можно будет сделать выводы о том, что даже очки особо не спасали, листая новостные страницы. Ища любые упоминания о фамилиях, именах или том месте, где жила Элора с семьей. Все было безрезультатно, пока Роберт не додумался в районе трех часов ночи набрать один телефонных номеров. Сперва мужчина выслушал много интересных выражений в свой адрес, а затем наступили тягостные минуты ожидания в тишине. Брюс искал информацию. Пару лет назад Эстервуд спас этому журналисту Нью-Йорк Таймс жизнь, и теперь они числились своеобразными друзьями. Казалось, что за эти пятнадцать – двадцать минут телефонная трубка успела врасти в ушную раковину. Эстервуд осушил два или три неполных бокала бренди – первого, что в баре попалось под руку – а сам кабинет пропах сигаретным дымом, хотя курил мужчина крайне редко. То, что он услышал, наблюдая, как за окном начинает светать, было и страшно, и радостно одновременно. Страшно от того, что супруг Элоры и двое их детей погибли, сгорев в собственном доме, радостно – она была жива. И вот сейчас, под взгляды недовольной, разбуженной им около шести утра супруги, Эстервуд собирался.

Ему необходимо было заехать в больницу, в конце концов, за последние пару лет у него накопилось достаточно отгулов, надо только написать пару строк главному, он вряд ли будет против. Закинув собранные вещи в багажник (в конце концов) Роберт не мог точно знать, когда окажется дома, он все же снова закурил. Дурная привычка, конечно. Вообще он был весьма неправильным представителем древнего магического рода, так трясущегося над своей никому и никуда не упершейся чистокровностью. Костюмам и туфлям он предпочитал джинсы, кеды и футболки, и пусть стоимость их зачастую превосходила первые, в них хотя бы было удобно. Мужчине было страшно представить, как в такой жаре, которая сейчас стояла в городе, можно было бы выжить, выйди он сейчас из дома при полном параде. Но это не ограничивалось одеждой. Года три назад у него случился аппендицит, и, по идее, его познаний в целительстве было бы достаточно, но Эстервуд предпочел лечь под нож хирурга в своей же больнице. Примерно по той же причине он время от времени носил очки. Он уважительно относился к магии, и ему нравилось учиться новому, постигать ее глубже и глубже, вот только Роберт не видел особого смысла использовать оную при каждом чихе. 
- Можешь вообще не ждать, - мужчина нервно пожал плечами, не желая более отвечать на риторические и пустые вопросы Ромейн, которой зачем-то приспичило выйти проводить его, - Это смешно, - готовый было уже сесть в машину, Роберт остановился, нехотя поворачиваясь к супруге, ожидая окончания фразы, - Так цепляться за какую-то полукровку, - женщина хмыкнула, после чего повернулась и направилась обратно в дом. Эстервуд был хорошо воспитан, иногда ему казалось, что слишком хорошо. Потому что в противном случае он бы ее ударил. Даже не избил, нет, ни в коем случае, просто влепил бы одну ощутимую пощечину.

Если с отгулами мужчина разобрался достаточно быстро, то дальше все стало внезапно сложнее. В Нью-Йорке от жары плавился асфальт, а Роберту казалось, что точно также плавятся его мозги. Он побывал на месте трагедии, однако там никто не знал, куда отправилась миссис Блэр. Ничего не знали ни в морге, куда доставили тела погибших, вернее то, что от них осталось, ни в полицейском участке. Эстервуд наплел им что-то про благотворительный фонд, помогающий погорельцам, а приправленным легким внушением эта чушь зашла на ура. Он обзвонил и объехал внушительное количество гостиниц неподалеку, но все было безрезультатно. Город уже погружался в сумерки, мужчина с картонным стаканом кофе из ближайшей закусочной, курил, опираясь на капот машины. И думал. Она могла снять квартиру, и тогда эти поиски затянутся на многие недели, которых у Роберта, само собой, в запасе не было. Также в запасе у Эстервуда была парочка подходящих ритуалов, но для этого надо было бы вернуться домой, подготовить все, возможно достать что-то недостающие. И это тоже было долго. А высококлассным поисковиком от магии Роберт никогда не был. Ситуация казалась безвыходной, ровно до того момента, пока на него не снизошло озарение. Недокурив и недопив, отправив вышеперечисленно в ближайшую урну, мужчина спешно сел в машину и вжал в пол педаль газа.

К месту назначения Роберт добрался уже почти ночью. По крайней мере, было темно и, что хорошо, стало хоть немного свежее. Свет из окна заставил его облегченно вздохнуть, он не ошибся. Последняя попытка увенчалась успехом. Машину пришлось бросить поодаль от дома, в детстве Роберт и не замечал, что здесь есть парковочные места, пусть и в отдалении. Зато он прекрасно помнил этот небольшой домик, и озеро, на берегу которого он стоял. И эту дверь, которая была не заперта, но в которую он постучал, и ждал теперь на крыльце. Когда она медленно отворилась, и в ночном полумраке Эстервуд увидел такое знакомое лицо, что-то предательски сжалось в груди. Он не смог сразу заговорить, просто обнимая Элору, стоя все еще на пороге. Неизвестно сколько времени прошло, пока они вот так молча стояли, пока он прижимал ее к себе, гладил ладонью по темным волосам, прислушивался, как она чуть вздрагивает, видимо, в попытках сдержать слезы, как сильно стучит сейчас ее сердце. Многого Эстервуд не мог ей сказать, как и самого главного – каким бы великим не было это горе, он испытывал непривычную, невообразимую радость от того, что Лора была жива. И сейчас он чувствовал это как никогда явно. – Ты должна была мне позвонить. – это не было укором, просто констатация факта, не более.

Отредактировано Robert Esterwood (05-04-2019 20:44:37)

[icon]https://i.imgur.com/z91fKND.gif[/icon]

Роберт знал, как может разрываться сердце от своей собственной боли. Нечто подобное он чувствовал, когда будучи еще, считай, ребёнком, внезапно потерял отца. Значительно ощутимее и острее он чувствовал нечто подобное, когда получил тот самый отказ. Да, это нельзя было сравнить, но учитывая то, что мужчина на тот момент был уже значительно старше и осознаннее, и эмоции были значительно ярче и болезненнее. Но Эстервуд никогда, до настоящего момента, не мог себе и представить, что сердце может также разрываться и от боли чужой. От боли безумно близкого и дорогого человека. Сейчас он чувствовал, как Лора прижимается к нему, с каким-то исступленным отчаянием, тонкими пальцами цепляется за его футболку, едва вздрагивает; и мужчина готов был поклясться кому и на чем угодно в том, что это сложно пережить. Он не мог себе представить, что происходит в ее душе, но прекрасно помнил, что было с ним от одного прикосновения к медальону. И если это умножить раз в сто, а то и больше, то страшно представить, как такой ужас может пережить одна женщина.

Конечно, она имела право побыть одной. Побыть наедине со своим горем. Но Роберт интуитивно чувствовал, что не сможет сейчас просто развернуться и уехать. Его останавливали не только чувства, которые он испытывал к Лоре, сейчас, учитывая случившуюся трагедию, они не могли быть причиной.  Было нечто другое. Эстервуд никогда не жаловался на интуицию, и в нынешний момент она отчаянно кричала мужчине, что никуда он отсюда не поедет. Не сегодня. К тому же, мужчина видел в каком состоянии Элора, и оставлять ее в одиночестве, и практически в глуши, в том смысле, что здесь не было толком никакой связи, да и людей в близлежащей территории, просто-напросто не безопасно.  – Я понимаю. Понимаю… - ему тоже было тяжело говорить, какой-то ком словно застрял в горле. Все же врут те, кто считает, что все люди по сути своей эгоисты. Он сейчас испытывал нечто схожее с тем, что мог бы чувствовать, окажись сейчас на ее месте. Пусть это и не слишком корректно звучит.

- Я не оставлю тебя одну в таком состоянии. Можешь злиться на меня, если хочешь. Но… - в тот момент, когда Лора сделала шаг назад, Роберт машинально опустил взгляд на ее ладонь, упершуюся в его грудь, и на красноватые пятна на белом полотне его футболки. – Идем, - он говорил ровно и спокойно, но тоном, не терпящим каких-либо возражений. Да и возражать она могла бы сколько будет ее душе угодно. На Эстервуда сейчас бы это никоим образом не подействовало. Он максимально осторожно держал девушку за запястье, проходя внутрь дома, и чуть не вступив в осколки на полу. На несколько секунд мужчина остановился, молча, переводя тяжелый и в тоже время обеспокоенный взгляд на Элору. Он не хотел ничего спрашивать, просто потому что видел ее глаза. Непонятно, что вообще делать, когда человек, которого ты любишь, испытывает такую огромную боль. Но сейчас было другое, сиюминутное дело, которое нужно было решить.

Обстановка в домике будто бы никак не поменялась за столько лет, с того момента, когда Роберт был здесь в последний раз. Он точно помнил, что небольшой диван в кухне стоял у противоположной стены, именно на него он сейчас усадил девушку, садясь рядом и держа в руках ее ладонь, тыльной стороной вниз. – Потерпи, хорошо? – Эстервуд предпочитал никогда не использовать свои магические способности в медицинской практике, но сейчас был несколько иной случай. Он мог бы сходить в машину, принести аптечку с антисептиком, салфетками и бинтами. Но ему отчаянно не хотелось вообще отпускать ее руку, будто бы, если мужчина отлучится на несколько минут, может случиться что-то непоправимое. Он осторожно провел ладонью по ладони Лоры, неслышно произнося слова просто целительского заклинания. Порезы были неглубокие, и затягивались они быстро, не оставляя после себя даже самых тонких и еле заметных шрамов. Так он тоже умел делать. И это было несложно. Вот если бы существовало заклинание, способное также затягивать раны душевные, чтобы не оставалось рубцов, чтобы они не начинали болеть снова и снова, при каждом удобном случае.

Закончив с рукой Лоры, мужчина поднялся, чтобы сделать пару шагов ближе к лежащим на полу осколкам. Пришлось немного напрячь память, все же Эстервуд не пользовался бытовой магией ежедневно, чтобы машинально вспоминать подходящие заклинания. В итоге, после пасса рукой, осколки снова соединились, являя собой целую чашку. Даже без швов между бывшими осколками. Роберт молча прошел к плите, снимая горячий чайник и заканчивая приготовление чая, которое девушка начала еще до его стука в дверь. В конце концов он вернулся к дивану, протягивая Элоре чашку, полную горячего травяного чая. Роберт точно знал, что только она умела готовить его так. Он вдыхал ароматы, которые пробуждали в нем слишком много теплых воспоминаний из прошлого, связанных и с этим местом, но больше всего – с самой Лорой. – Если хочешь, я переночую на крыльце. Но одну тебя точно не оставлю.

[icon]https://i.imgur.com/z91fKND.gif[/icon]

- Помню, - Роберт невольно улыбается, конечно помнит, как и все, до самых незначительных, на первый взгляд, мелочей, что связаны с ней. С каждым моментом, проведенном вместе. Он бережно хранит каждое воспоминание, то и дело, будто заядлый коллекционер, перебирая их, держа в лучшем виде, чтобы ничего не испортилось, не покрылось вдруг пылью. Поэтому он конечно же помнит и про разбитую коленку, как последствие неосторожного качания на качелях, и про эту чашку. И именно поэтому он не смог просто собрать осколки и отправить их в мусорное ведро. Только не с этой конкретной вещью. Как не смог бы никогда отбросить что-либо, что все еще связывало его с Лорой. Слишком дороги были и вещи, и воспоминания, любые моменты, даже самые быстротечные. – Будь осторожнее со стеклом. Пожалуйста, - Роберт не знал, что здесь происходило до того, как он все же постучал во входную дверь. Это была лишь просьба. К другу. И он надеялся, что Элора это понимает.

Эстервуд отнюдь не единожды был вынужден выходить из операционного блока в той больнице, где работал, на ходя стягивая и сбрасывая на пол окровавленные перчатки и верхнюю часть хирургического костюма, также всю в чужой крови. Выходить в коридор, где он тут же становился объектом внимание нескольких пар глаз – встревоженных, обуреваемых страхом и в тоже время надеждой. И центральной фигурой этой надежды был он. И Роберт не понаслышке знал, каково это, когда ты вынужден данные надежды разрушать своими словами. Мы сделали все возможное. Сердце не выдержало. Мне очень жаль. Примите наши соболезнования. Кто-то тихо сползал по стене на пол, заходясь в молчаливых, глухих рыданиях. Кто-то начинал кричать, пытался ударить, сыпал проклятиями. Кто-то просто, будто бы теряя равновесие, цеплялся за его плечо или руку, захлебываясь слезами. И закончив стандартную, но всегда искреннюю речь, мужчина никогда не понимал, что делать дальше. Иногда он выходил из операционной, проведя там по десять-двенадцать часов, буквально еле держась на ногах от усталости, от того, что при общении с родственниками пациента не мог себе позволить. Он не чувствовал вины, потому что знал, что делал все правильно. И что врач – не синоним слова бог. Но, возможно, благодаря врожденной эмпатии, что к магии не имеет никакого отношения, между прочим, Роберт остро чувствовал всю их боль. Точно также, как чувствовал сейчас Элору, хотя даже боялся представить, насколько сильно и глубоко ее горе, если даже малая его часть, что он сам чувствует сейчас каждой клеткой организма, кажется невыносимой.

Роберт не знал, что говорить в таких случаях. Одно дело дежурные фразы, и совсем другое – когда трагедия происходит с самым близким человеком. И ты никак не можешь ему помочь, не можешь хотя бы на сотую долю облегчить его страдания. Попытки Элоры то приготовить ему комнату, то найти что-то съестное, больше походили на метания, как мечется загнанный охотниками зверь. И в итоге это получило свое закономерное завершение. – Я здесь. – он моментально оказался рядом, приобнимая ее за плечи и гладя по голове, единственное, что он вообще мог для нее сейчас сделать – это просто быть рядом. Никакие слова не смогут уменьшить горе. И слов этих у Эстервуда не было. Была лишь возможность не оставлять ее сейчас одну, дать ей прожить эту боль, зная, что она не одна. – Я всегда рядом, слышишь? – она наверняка знала об этом и так, но мужчина посчитал нужным напомнить еще раз. Ей нужен был этот прорыв эмоций, которые Лора, вероятно, изо всех сил пыталась сдержать. Поэтому он не торопил, ничего не говорил больше, просто сидел рядом, все также обнимая.

Когда рыдания чуть стихли, Роберт точно знал, что нужно сейчас. Поэтому он предпочел не спрашивать, просто беря Элору на руки, прямо с пола. Он наверняка знал комнату, в которой она ночевала, одну и ту же, всегда. Казалось, что девушка было невесомой, легкой, как пушинка. Мужчина опустил ее на кровать, укрыл одеялом, поправил подушки, после чего сел рядом, беря руки Элоры в свои. – Тебе нужно поспать, хорошо? – Роберт предполагал, что она может начать возражать, а потому продолжил, - Я побуду здесь. Хотя бы пока ты не уснешь. А потом пойду посплю в той комнате, - он неопределенно кивнул на дверь. Эстервуду не раз доводилось ночевать здесь, так что расположение помещений в доме он хорошо знал, как и то, что найти кровать для ночлега не составит труда. – Спи, Лора, - он едва касаясь поцеловал девушку в лоб, продолжая все также сидеть с ней рядом, легко сжимая в руках ее маленькие холодные ладони.

Спустя какое-то время Роберт осторожно, чтобы не потревожить сон девушки, придвинул к кровати кресло, чтобы не мешать ей, и просто побыть еще какое-то время рядом. Ему все казалось, что она вот-вот может проснуться, и какой-то непостижимый внутренний страх не давал Эстервуду оставить ее сейчас одну. Уснул он уже, кажется, ближе к утру, все также сидя в кресле. Да и проспал часа два от силы, не больше. Уже вовсю рассвело, когда Эстервуд решился наконец-то покинуть комнату Лоры, хотя бы ненадолго. Он сходил к машине, забрал оттуда сумку с вещами, и пакеты с продуктами, благо за ночь там ничего не успело испортиться. После быстро принял душ, переоделся и занялся завтраком. Когда Роберт заметил в дверях кухни Элору, у него как раз закипал чайник, дожаривалась яичница, а на тарелках возвышались небольшие горки из бутербродов. – Вроде бы тебе удалось поспать, - мужчина улыбнулся. Он решил не говорить ей где и сколько спал, это было ни к чему. – А сейчас у нас завтрак. – предвосхищая возможные возражения, Эстервуд решил закончить фразу, - И если ты не хочешь, чтобы я кормил тебя насильно, лучше поесть самой.

[icon]https://i.imgur.com/z91fKND.gif[/icon]

Кажется, этой ночью Эстервуду даже что-то снилось. Точнее под утро, когда он на каких-то пару часов все же умудрился сомкнуть веки и провалиться в прерывистый, пусть и со сновидениями, сон.  И сны эти были такими же – сбивчивыми, но яркими картинками, предстающие перед глазами. Усеянное ромашками поле, на другом берегу озера, куда они добрались однажды, практически сбежав от надоедливых родственников с обеих сторон. Было безумно скучно слушать эти разговоры, чинно пить чай и все такое прочее.  Очень живо воспаленное подсознание напоминало Роберту как плескались воды озера под веслами обычной деревянной лодки, как в его глади отражались солнечные блики, заставляя темную воду искриться. Как поле казалось желто-белым из-за сотен и тысяч распустившихся цветов. Как он, будто завороженный, наблюдал за тем, как в руках Элоры простые растения превращались в прекрасный венок, и как он возмущался, что несмотря на то, что ему шестнадцать, это не «всего», а «уже», и он слишком взрослый, чтобы напяливать этот венок из ромашек на голову.  И звонкий ее смех, разносимый ветром по этому полю, на котором они просидели до самого вечера, лишь уже в сумерках спохватившись, вспомнив, что все равно придется возвращаться обратно.

Сны вообще снились мужчине крайне редко, и в своих нечастых появлениях в его жизни, запросто могли обернуться кошмарами, заставлявшими просыпаться и долго всматриваться в едва различимый в темноте спальни потолок. Это не были привычные ужасы вроде монстров, обилия крови и всякого такого прочего. Его личные кошмары показались бы другому человеку ничем не примечательными. Но анализируя их, впору было бы кланяться в ноги Фрейду, Юнгу и Адлеру как родоначальникам классического психоанализа. Песок, рассыпчатая земля, пепел – и любая другая аналогичная по структуре субстанция, утекала сквозь пальцы. Мужчина во сне отчаянно пытался сжать плотнее пальцы, как-то изменить положение ладони, подставить вторую руку. Отчего-то ему было безумно важно сохранить имеющееся. Но не получалось. Чтобы он ни делал, как бы не пытался – не получалось. В итоге он неизменно просыпался, испытывая гнетущее чувство опустошения, потери чего-то очень и очень важного. Эстервуд не был психологом, и, несмотря на имеющиеся знания, вряд ли мог бы разобрать свои собственные сновидения, не будучи предвзятым. Но даже так Роберт прекрасно понимал, что и когда он упустил. Как и то, что до сих пор не смог с этим смириться ни на йоту.

Сейчас Эстервуд даже представить себе не мог, насколько усугубятся эти редкие сновидения несколько лет спустя, в самом конце пока еще столь далекого две тысячи семнадцатого. Когда помимо невозможности удержать желаемое, он неизменно будет видеть ее лицо. Пытаться дотянуться до него рукой, тем самым не только просыпая остатки той или иной субстанции, но и, естественно, не имея возможности в очередной раз достигнуть цели. Вскоре все исчезнет, и роль упущенных возможностей будет раз за разом исполнять обычная черная земля. Он станет чаще просыпаться, станет чаще пропускать стакан-другой крепкого алкоголя перед сном. Нет, не скатываться в пропасть, туда он провалится разом, за долю секунды, и останется лишь перманентно пребывать на дне. И, пожалуй, лишь тогда Эстервуд сможет наиболее полно осознать все, что сейчас испытывала Лора. По-своему, но все-таки сможет.

- Обязанности здесь не причем, - Роберт улыбнулся, - Ты это и сама знаешь, - конечно, никто не мог заставить Эстервуда судорожно выяснять причины ощущений, полученных от медальона. Но он истово верил в ту магию, что сам вложил в это изделие, вместе с Элорой, и не мог, ровно как и не хотел это игнорировать. Никто не смог бы заставить его наматывать круги в сорокоградусную жару, применять магическое внушение к сотрудникам полицейского участка, и что он там еще делал? Никто. Это было исключительно желанием самого мужчины. Он не мог поступать по-другому. – Добрый? Разве? Никогда об этом не задумывался, - Эстервуд не был альтруистом, хотя, возможно, доброты в нем и правда было временами больше, чем следует.

Роберт ожидал, что так будет, но все равно с трудом сдержался, чтобы не вздохнуть так, чтобы это было заметно. С детства, насколько он мог помнить, и вряд ли когда-либо жаловался на собственную память, Элора старалась быть сильной и самостоятельной. Это вовсе не плохо, даже наоборот, но только не тогда, когда тем самым она отвергала искреннюю и бескорыстную помощь. Мужчина вовсе не обижался на это, и не злился. Просто проявлял настойчивость, считая, что именно так – необходимо. – Ты меня не задерживаешь, Лора, - в конце концов он сам пришел, и сам будет решать, когда сможет, без страха за нее, покинуть это место, или любое другое, в которое Блэр решит отправиться. – Ты не умеешь врать, - Эстервуд горько улыбнулся, осторожно касаясь ладонью ее руки. И правда не умела. Наверное, до какого-то определенного момента. Но позже. Все это будет значительно позже. Пока девушка отвлеклась на телефонный звонок, он успел убрать тарелки и налить еще свежесваренного кофе.  – Я не дам тебе пойти одной, - Роберт сейчас не спрашивал, даже толики вопросительных интонаций не было в его словах. – И прости за навязчивость, я буду рядом с тобой до того момента, пока не посчитаю, что ты действительно в порядке, - это было отчасти жестко, но единственно верно, по мнению Эстервуда. Оставить Элору сейчас в одиночестве – такого он бы себе никогда не смог простить. А список подобных поступков у него и без того уже был в свое время начат. И он явно не требовал продолжения.

Роберт не стал спрашивать у Лоры о подготовке церемонии прощания и похорон, просто дождался, пока она отправится в ванную, взял телефон и набрал нужный номер. С одной стороны он действовал самонадеянно, с другой – желал всеми возможными и невозможными способами оградить девушку от тяжелых и мучительных для нее хлопот, кои все равно были обязательными. Дав похоронному агенту свои данные и пообещав завтра отдать подписанный чек, покроющий расходы, Роберт попросил его более не беспокоить миссис Блэр до завтрашнего дня. Впрочем, на то вряд ли были какие-либо основании, ведь все вопросы были решены.

- Пойдем, подышишь свежим воздухом, - Эстервуд понимал, что ему приходится сейчас заставлять Элору делать какие-то элементарные вещи вроде приема пищи и выхода из дома, но это было жизненно необходимо. Не дать ей спрятаться в плотный кокон, не дать ей утопиться в собственном горе, которое должно быть прожито, высказано. И он готов был сделать для этого все. Даже если приходилось, как сейчас, буквально вести ее за руку вдоль берега, неспеша, укрываясь в тени раскидистых прибрежных ив, прячущих их в своих ветвях от палящего солнца.  – Хочешь присесть? - они дошли до одиноко стоящей деревянной скамейки, на которой сидели когда-то давным-давно часами, просто разговаривая и смотря на озеро, на высокие деревья на противоположном берегу. – Лора, - он осторожно коснулся ее плеча, будто бы просто обращая внимания на свои собственные слова, - Если хочется сказать – говори, не важно как и что. В молчании никогда не станет легче, - чуть помедлив, об все же приобнял Элору за плечи.

Он мог бы сейчас ответить ей, что для него она всегда была, есть и будет самой красивой женщиной на свете. И совершенно не важно, что она может видеть, смотрясь в зеркало. Он мог бы сказать, что ни у одного человека на всем белом свете просто априори не может быть настолько же прекрасных глаз, улыбки, мягкого голоса. Только это давно уже было слишком неуместно. А именно сейчас – вдвойне. И потому Роберт молчал. Не пытался торопить Лору, не пытался что-то вытягивать из нее. Наверное, все же до сих пор слишком любил, чтобы сделать хоть что-то, что может быть и пошло бы на пользу, но неминуемо причинило бы ей еще большую боль.

- Не обязательно. Но так обычно становится легче, - Эстервуд приобнял девушку за плечо, после того как она опустила голову.  – Да,  - Роберт кивнул, как на слова о детях самой Лоры, так и на ее фразу о Бекки. Она была чудесна, и он, как отец, души не чаял в этом ребенке. И страшно было бы представить, что он бы испытывал, лишись вдруг единственного ребенка. Об этом совершенно не хотелось думать. – Я мало их видел, ты права, - мужчина вздохнул, после чего продолжил, - Но даже если бы я видел их с тобой лишь единожды, то этого бы хватило, чтобы быть уверенным  - каждое из прожитых мгновений рядом с тобой – они были действительно счастливы. – Роберт улыбнулся, не обращая внимания на то, что улыбка вышла какой-то грустной. Впрочем, сейчас вряд ли могло бы быть иначе.

От следующих слов Элоры стало невыносимо горько. Тяжело и горько. Он и так это понял, прочувствовал сам, видя осколки на полу и ранку на ее руке. Отгонял эти мысли, занимал себя другим, но подсознательно все равно знал. И от этого осознания становилось настолько страшно, до какой-то неописуемой внутренней дрожи. Мужчина машинально повернулся к Лоре, взяв ее ладони в свои, до определенной степени сильно сжимая. Он чувствовал, что должен сейчас ей что-то сказать. Что-то такое, что принесет ей понимание того, что это никогда не стоит повторять, что даже мимолетом, подобные мысли не имеют права посещать ее голову. На несколько мгновений даже показалось, что Эстервуда охватило некое яркое и болезненное отчаяние. Прежде, чем собравшись с силами, он все же ответил, - Лора, - сейчас он говорил, заглядывая ей в глаза, и мельком подумал, что хорошо, что тот самый медальон, что привел его сюда настолько вовремя, сейчас находился отдельно от него. Неизвестно, как вообще живой человек может вынести подобные эмоции. – Это то, что они бы никогда не хотели, понимаешь?  Они ведь любили тебя больше всего на свете.  – он снова вздохнул, но так и не отвел взгляд, - Им бы хотелось, чтобы ты жила, с памятью о них, храня все счастливые воспоминания о каждом дне. Сейчас тебе больно, невыносимо больно, я знаю, - вряд ли эмоции ребенка можно, потерявшего отца, можно сравнить с эмоциями взрослой женщины, в один миг лишившейся мужа и детей, но хотя бы в какой-то степени Эстервуд мог представить, насколько это страшно и горько, - Но Лора, пообещай мне, - он поднялся, присаживаясь на корточки напротив женщины, и опершись руками о ее колени, снова смотря прямо в глаза, - Пообещай мне, что никогда этого не сделаешь. Ради них. И ради самой себя. – Роберт был готов добиваться этого обещания, просить, делать все, что угодно, лишь бы навсегда искоренить подобные мысли из головы Элоры. Готов был сделать все возможное. И невозможное – тоже.

[icon]https://i.imgur.com/z91fKND.gif[/icon]

- Что-то обязательно есть, - Эстервуд грустно улыбнулся, - Я в это верю, - он нисколько не лгал, а действительно искренне верил, что с моментом окончательной смерти физического тела не наступает конец, что там, за импровизированной чертой есть что-то другое – иные миры, вселенные, реинкарнации – да все, что угодно. И никому не суждено узнать об этом до единственного рокового момента. Да, Роберт был врачом, и прекрасно понимал, что официальная наука не имеет ни единого подтверждения тому, что существует пресловутая жизнь после смерти. Он не раз видел, как люди умирали на операционном столе, он видел потом их тела в больничном морге, и ничего не свидетельствовало о том, что они сейчас наблюдают за происходящим, что как-то могут проявить себя для живых, показать им, что они все еще здесь, насколько для них это возможно. И все же он верил. Вопреки научным фактам, не привязывая свою веру к какой-либо из существующих религий или учений. Отчасти соглашаясь с психологами, что с этой верой людям просто легче жить, что они ежедневно не терзают себя страхом смерти.

- Я прошу тебя только об одном, Лора, - Роберт чуть приподнял голову, внимательно, возможно излишне сильно всматриваясь в темные женские глаза, - Не надо проверять. По крайней мере, до того момента, когда это суждено сделать. Очень тебя прошу, - Эстервуд вообще неплохо держался все это время, ради Элоры, ради того, чтобы как и всегда, оставаться для нее опорой, тем плечом, на которое она сможет опереться в любую необходимую минуту. Но и ему было сейчас тяжело, и отчасти по-настоящему страшно. После только что сказанных слов, что дались мужчине действительно с трудом, он опускает голову, прикрывая глаза и прислоняясь лбом к ее коленям. Он мог бы сейчас потрудиться, и объяснить Лоре, насколько в глубине души его терзает липкий, ужасающий страх ее потерять. И насколько теперь этот страх стал явным, когда вчера он увидел девушку с порезанной рукой и осколками любимой чашки на кухонном полу. Роберт не желал представлять ни на йоту, что будет с ним, случись самое страшное, и тем более как-то говорить об этом. Лишь позволил себе несколько секунд слабости сейчас, не более того. Вновь затем пряча свой потаенный страх в самые дальние уголки подсознания. При этом отличнейшим образом понимая, что он будет преследовать его всегда и всюду.

Все прошло, словно неожиданное наваждение, что возникает внезапно, и также внезапно исчезает, когда они оба поднялись на ноги, чтобы неспеша отправиться вдоль озера по небольшой тропинке.  – Может быть я просто неплохо тебя знаю? – Эстервуд улыбнулся, ободряюще приобнимая Лору за плечи. Не было ровным счетом никакого смысла рассказывать ей сейчас, как он спешно брал отгулы, как исколесил множество отелей в округе, и уж тем более, как мило беседовал с полицейским и коронером, вспомнив впервые за много лет, что из себя представляет магическое внушение. По крайней мере сейчас, Элоре вовсе незачем было это знать. Периодически о чем-то переговариваясь, они некоторое время еще бродили вокруг, как в старые добрые времена, когда территория неподалеку от дома и рядом с озером, казалась, чуть ли, не целым миром. И на редкие мгновения казалось, что они правда вернулись на несколько лет назад, когда гуляли здесь, держась за руки, смеялись, и все было настолько легко и просто, что сейчас и не представить даже.

- Отказаться от ужина не выйдет, - кажется, он все же утомил Элору долгими хождениями по округе, но отчасти оно было и к лучшему, ей снова необходимо будет нормально выспаться, насколько это вообще возможно в сложившейся ситуации. – Я не планирую тут заниматься созданием шедевров высокой кухни, так что много времени это не займет, - Эстервуд вообще не особо владел кулинарными навыками, но необходимое все же умел, - Побудешь со мной, пока я пытаюсь не испортить колбаски? – мужчина усмехнулся, стараясь хотя бы своими силами немного поддерживать чуть менее гнетущую атмосферу. Само собой, сложно было бы умудриться испортить колбаски, просто пожарив их на сковороде, как и овощи, просто нарезав их и смешав в миске с соусом, но как-то интуитивно Роберт все еще боялся оставлять девушку одну. Находя для этого все новые и новые поводы не упускать ее из своего поля зрения.

Мужчина несколько беспокойно, но лишь внутренне, уступил Элоре приготовление салата. Так несложно было стать настоящим параноиком, каждый раз слишком внимательно следя за тем, как она берет в руки острый кухонный нож. Нет, Эстервуд верил Лоре, по-настоящему верил. И если она сказала, что не будет ни одной попытки, значит их не будет, и точка. Вот только переживать за близкого человека это никоим образом не мешало. Но все же Роберт взял силу воли в кулак, оставив овощи, вместо с ножом и доской, на откуп женщины.  - Командой? - легкая улыбка самопроизвольно заиграла на его лице, - Даже не сомневаюсь, - в следующую минуту, когда он снова отвернулся, чтобы переложить поджаренные колбаски со сковороды на тарелки, улыбка исчезла, сменившись тяжелыми для мужчины мыслями, которые он хоть и пытался отгонять как можно дальше от себя, выходило порою из рук вон плохо.

Командой? Мы могли бы быть семьей. И от этого понимания становилось нестерпимо тяжело, если даже не больно. Он все также ее любил. Также сильно и также искренне, что не мог себе позволить хоть как-то проявить эти чувства, дать им волю хотя бы на сотую долю секунды. А сейчас - вдвойне. Потому он лишь глубоко вздохнул, после чего повернулся к женщине, покорно следуя за ней из дома на ступени крыльца. Сколько-то там лет назад, они сидели здесь точно также, правда не с салатом, а с миской крылышек, приготовленных на уличном гриле, пока другие члены семей шумно веселились по другую сторону дома. Здесь же было спокойнее, можно было наблюдать за тем, как солнце заходит в спокойную гладь озерных вод, как желто-красными оттенками отражается в темном полотне. Здесь можно было сидеть бесконечно долго, просто болтая обо всем на свете, или в совершенно никого не угнетающем молчании. Это место таило в себе слишком много невероятно теплых воспоминаний о прошлом, которое безвозвратно ушло. Непонятно, что именно так подействовало на Эстервуда - все произошедшее с семьей Блэр, или же само нахождение здесь рядом с Лорой, но сентиментальная грусть, граничащая с ностальгией, все сильнее пытались овладеть его разумом и чувствами, чему мужчина, само собой, усиленно противился.

- Просто я знаю, что ты такие любишь, - Роберт улыбнулся в ответ, снова вспоминая, что каждый раз, когда он брался за приготовление мяса, оно обязательно обзаводилось действительно пикантной корочкой цвета свежего угля. Впрочем, обилие соуса обычно спасало его от неминуемой катастрофы. Лишь начав есть, мужчина все же понял, что и сам был по-настоящему голоден, и, кажется не только он. Иначе чем объяснить некоторое время, которое они провели, сидя в полном молчании, пока не опустели тарелки?

Это прикосновение было неожиданным, скорее всего, потому что Роберт был погружен в свои собственные мысли, но сразу же он поспешил положить поверх ладони Лоры свою, поворачиваясь к женщине, чтобы посмотреть ей в глаза - Я буду рядом. Как же иначе? - трудно было бы подобрать хоть какие-то подходящие слова. Эстервуд лишь подвинулся ближе, обнимая Элору за плечи, давая ей возможность склонить голову на его плечо и просто побыть рядом, без лишних разговоров, без слов никому не нужного утешения. Она все и так знала, в противном случае, его бы здесь не было ни вчера, ни сегодня, ни завтра и никогда бы то ни было еще. Роберт пообещал оставаться с Лорой столько, сколько будет необходимо, а на самом деле - до того момента, пока не будет максимально уверен в том, что его отъезд не причинит ей больший дискомфорт. Пусть это будет два дня, неделя или месяц? Для нее он готов был найти любое время.

Они все же ушли в дом, когда на улице уже стало практически полностью темно. - Оставь, - Эстервуд небрежно махнул рукой в сторону грязной посуды, - Ничего страшного не случится, если она тут немного постоит, а тебе надо отдохнуть. И это тоже не обсуждается, - мужчина ободряюще улыбнулся, отпустив Блэр в сторону ванной комнаты, и пока ее не было, решил немного поднапрячь извилины, чтобы вспомнить парочку бытовых заклинаний, благодаря которым тарелки и прочая посуда стали чистыми. А затем и прогулялся вновь до машины, перетащив в дом небольшую сумку с вещами. Все же он был не в настолько безумном состоянии, когда спешно собирался, раз захватил несколько комплектов одежды, и даже строгий костюм. Пусть и по весьма горькому случаю.

- Я просто побуду с тобой, пока ты не уснешь, - Эстервуд вновь занял место в том же самом кресле, прежде поправив на постели подушки. Не понятно, предполагал ли он и правда затем уйти в другую комнату, и поспать хотя бы пару-тройку часов в горизонтальном положении, но оставить Элору здесь до того момента, пока он не убедится, что она крепко уснула, все равно не мог себе позволить.

- Условиях? Ну что ж, - Роберт не спешил подниматься с кресла, но весьма внимательно воззрился на Элору, ожидая услышать те самые условия. Откровенно говоря, подобный подход мужчину радовал, хотя бы потому что она понемногу, но возвращалась к нормальному состоянию – начинала изредка шутить, есть, и вот даже условия какие-то ставить. Вряд ли Эстервуд мог желать большего прогресса. – Не понимаю, о чем ты, - он широко улыбнулся, стараясь не вспоминать, как спал около трех часов в не самом удобном для этого кресле. Но это было только его решение, и Лора уж точно была не при чем, при условии, что в доме были другие комнаты, и он спокойно мог бы найти себе место более удобное для ночлега. – Нет, Лора, тут места мало, - Роберт замотал головой, все же они уже давно не были детьми, когда можно было совершенно спокойно уснуть в одной постели, наигравшись вдоволь, и даже толком не помня, как голова коснулась подушки. Они давно выросли. Возможно, к сожалению. И теперь такое поведение казалось не самым лучшим, не самым… остальные эпитеты мужчина предпочел бы держать целиком и полностью при себе.

Вот только спорить с Элорой, как выяснилось, было абсолютно бесполезно. Женщина отказывалась идти на какие бы то ни было уступки, и заверения Роберта, что сегодня-то он совершенно точно отправится в соседнюю комнату и выспится нормально, к учету не принимались. Кажется, Блэр в них просто-напросто не верила. Поэтому в итоге проще было согласиться, мысленно лишь порадовавшись, что он оказался настолько обстоятельным, даже в экстренной ситуации, раз умудрился взять и домашнюю одежду тоже с собой, и что переоделся в нее до условий, выставленных Лорой.

В отличие от Лоры, Эстервуд никак не мог уснуть, лежа не шевелясь и всматриваясь в ночную темноту, в коей утопал потолок комнаты. Он должен был держаться, ради нее, конечно же. И прекрасно умудрялся это делать. Вот только это вовсе не значило, что самому Роберту было легко и просто. Он не только искренне переживал за Элору и ее состояние, но и испытывал чувства из другого спектра, которые, как не запрещай себе и не прячь, все равно рвались наружу, мучая и терзая душу. Мы могли бы быть командой… Эти слова никак не хотели выходить из головы, особенно сейчас, когда она уже во сне обняла его обеими руками, устроив голову на мужской груди. Сколько бы он не старался, но именно сейчас, в этой звенящей тишине, нарушаемой лишь тихим и размеренным женским дыханием, Роберт не мог не думать о том, что все могло бы быть иначе. Что он мог бы проявить большую настойчивость, что ее «нет», что до сих пор отзывалось лишь жгучей болью, было продиктовано страхом или нерешительностью, а вовсе не категорическим отказом. И что они могли бы засыпать и просыпаться вместе, не тогда, когда в жизнь кого-то из них ворвется страшное горе, и когда будет неизменно требоваться поддержка другого, а каждый день. Ему сейчас было действительно тяжело и горько от осознания всего того, что было и по его вине, в том числе, безвозвратно утрачено. И все же Эстервуд не мог себе позволить шелохнуться даже, не то что отодвинуться или покинуть комнату, перебравшись в соседнюю, где с этой болью он будет уж точно один на один. Каждый раз, когда Лора вздрагивала во сне, он машинально обнимал ее крепче, гладил ладонью по голове, стараясь хотя бы так уберечь ее от возможных ночных кошмаров. Стоит ли говорить, что сам мужчина провалился в сон лишь ближе к утру, когда первые признаки рассвета уже можно было заметить сквозь незашторенное окно.

Залитая солнечным светом гостиная, вовсе не была похожа ни на дом у озера, ни на дом Эстервуда в Нью-Йорке, но все же что-то знакомое в ней было. Она напоминала их старый дом в Аркхеме, откуда они с матерью уже так давно уехали, и ни разу не возвращались. Только здесь было все несколько иначе. Будто бы кто-то наконец-то решил сделать в особняке ремонт, при этом поправ все правила приличия, касающиеся обязательных традиций жить как в филиале провинциального музея, обложившись замшелым антиквариатом со всех сторон. Отнюдь, тот, кто решил делать ремонт, явно был в курсе каких-то совсем уж совеременных тенденций, иначе чем можно было еще объяснить огромные панорамные окна во всю стену, лишенные тяжеленных штор, и выходящие вовсе не в регулярный сад, а скорее в дикий, но оттого куда более привлекательный парк вокруг дома. Роберт оглядывается, чувствуя себя здесь по-настоящему дома. Впрочем, это ведь всего лишь сон, и во снах так бывает. Но сейчас он этого и не понимает толком, подходит к окну, любуясь буйной растительностью, и невольно улыбается, слыша тихие шаги за спиной. Тонкие руки ложатся на мужские плечи, он чувствует, как женщина щекой прижимается к его спине, молчит, просто наслаждаясь моментом. Он интуитивно знает, что это не может быть его жена. Это была не ее походка, не ее жесты и привычки. От нее никогда не исходило столь же родное и безумно важное для Эстервуда тепло. Поэтому мужчина не спешит поворачиваться, желая запомнить это мгновение, каждую его часть. Ведь сейчас ему по-настоящему хорошо. И все же Роберт поворачивается, немного удивленно видя теперь уже перед собой знакомое лицо. Темные распущенные волосы, как будто бы она только что проснулась и не успела еще убрать их в прическу, карие глаза с той самой искрой, что он всегда видел в них, легкая полуулыбка на губах. Сновидения зачастую не считают нужным объяснять дословно и расставлять все по полочкам. Но Роберт понимает все интуитивно, так, как и должно понимать, когда ты находишься во сне. Это проекция того, что никогда не сбудется, проекция того, что он считает для себя самым высшим и единственно возможным счастьем. На долю секунды становится грустно, но Эстервуд протягивает руку, чувствуя под пальцами тепло и шелковистость женской кожи, осторожно проводит линию по овалу лица, чуть задерживаясь на подбородке. А она смеется в ответ, делая практически тоже самое, и легко касаясь его щеки губами в ответ, что невольно вызывает у мужчины практически блаженную улыбку.

Дымка сновидения рассеивается, когда Эстервуд открывает глаза, щурясь от ярких солнечных лучей. Сквозь сон он еще слышал, как хлопнула дверь в комнату, а потому практически не удивляется, что Лоры сейчас нет рядом. Он еще какое-то время лежит, пытаясь избавиться от сонного наваждения, вспоминая о том, что готовит им обоим сегодняшний день. И одновременно отгоняя слишком уж тягостные размышления. Все же он заставляет себя подняться на ноги, застелить постель и отправиться в душ. Контрастный, с преобладанием холодной воды. Это, как минимум, бодрит. В отличие от строго черного костюма, который приходится на себя натягивать. Таковы правила. И они останутся неизменными, даже для таких как Роберт – всею своей душой ненавидящих смокинги, фраки и иже с ними. Особенно в такую жару. Хотя, кажется, погода решила преподнести свой сюрприз, иначе чем можно было объяснить, как стремительно небо затягивало темными тучами.

Роберт сейчас даже не стал пытаться заставить Элору позавтракать, прекрасно понимая, что в ее состоянии может полностью отсутствовать аппетит. Да и он и сам не горел желанием что-то отправлять в желудок в это утро. Им оставалось лишь выйти из дома, открыть портал и оказаться на месте. Благо он смог тогда воспользоваться случаем (и чужим телефоном), чтобы договориться о всех нюансах мероприятия, прекрасно понимая, что женщина, пребывающая в столь всеобъемлющем горе, просто не может обо всем этом вовремя вспомнить. Да и не должна. Иначе зачем он вообще здесь до сих пор? – Ты готова? – несмотря на то, что Эстервуд считал Лору самой красивой женщиной в этом мире, и никогда это его мнение не изменится, он бы меньше всего хотел видеть ее когда-либо в траурных одеждах. – Ты не одна. Помнишь же? – видя ее состояние, мужчина подошел ближе, обнимая Блэр, на это еще было несколько минут. И все же им пришлось выйти из дома, пришлось открыть портал и покинуть домик у озера, даже если сейчас этого хотелось меньше всего. Роберт предпочел бы воспользоваться не магическим транспортом, но 4 часа трястись в машине по федеральным трассам было не лучшей идеей. По крайней мере не в такую жару и не в такой одежде. Ну и не по такому случаю, к тому же.

Эстервуд не любил похороны. Впрочем, покажите человека, который любит подобные мероприятия. Психически здорового человека. И таковых вероятнее всего просто-напросто не найдется на всем белом свете. Он помнил, как еще ребенком, но уже вполне осознанным, присутствовал на похоронах отца. И как совершенно не понимал, зачем это все происходит, что действительно случилось, и к тому же искренне не верил, что Теодора больше нет, и не будет с ним уже никогда. Это осознание настигло Роберта значительно позже. Наверное, к сожалению, сейчас Элора была уже не в детском возрасте, и понимала все правильнее и буквальнее, а потому и было ей в разы тяжелее, чем ему когда-то. Эстервуд и представить себе не мог, да и не хотел этого делать, что испытывал бы он, окажись в одном из ничтожно маленьких гробов тело его дочери. Это было все еще выше его понимания. Он просто был сейчас рядом с Лорой. Держал за руку, когда это было необходимо, стоял возле, когда она разговаривала с другими присутствующими людьми, все, что Эстервуд мог сделать – это лишить Блэр необходимости заботиться о каких-то организаторских нюансах, и, все также быть рядом, безусловно, без каких-либо просьб.

Все это казалось вечностью, хотя по сути прошло не так уж и много времени. Но внутренне Роберт был рад, что они наконец-то могут покинуть территорию кладбища. Ему всегда в таких местах было неуютно. Хотя, казалось бы, из века в век маги его рода практиковали некромантию, тесно соприкасаясь с миром мертвых, в то время как сам мужчина рос вдали от семьи, и обучала его по большей части мать, а потому родовая страсть к экспериментам с трупами ему никоим образом не передалась. Знал бы Роберт сейчас, что однажды наступит то страшное для него время, когда он будет регулярно посещать Аркхемское городское кладбище, сидеть возле холодного могильного камня, и рассказывать ему все, что наболело, все, что так тревожило ум и душу. И что самые ужасные в его жизни похороны буду снова в обществе Элоры. Сейчас он не мог и думать о подобном, к счастью, ни в коем разе не обладая даром предвидения. И потому они лишь молча и неспеша шли по дорожке прочь от рядов могил и надгробий, к выходу с территории кладбища. Роберт думал о том, что делать теперь, что говорить, но слов как таковых не было. Он сжимал женскую холодную руку в своей ладони, и просто молчал. И лишь когда они уже вышли за кладбищенскую ограду, из тени деревьев на палящее солнце, идея все же пришла ему в голову.

Он знал, что спрашивать о чем-либо Элору сейчас бесполезно. И она имеет право как на молчание, так и на пребывание в своих мыслях и переживаниях. И отчего-то мужчина именно сейчас вспомнил то место, куда он изредка наведывался, когда становилось настолько тяжело, что это невозможно было перенести ни на работе, ни уж тем более дома, где и вовсе всякие зачатки терпения рушились молниеносно. – Подожди минуту, хорошо? – он внимательно взглянул в глаза Лоры, прежде чем отпустить руку и отойти к одному из тех сотрудников похоронного агентства, что устраивали само мероприятие. Разговор и правда вышел недолгим, но Роберт был благодарен этому человеку за помощь, которую он, в принципе, не обязан был оказывать. – Давай пройдемся чуть-чуть, - он вернулся к женщине, вновь беря ее за руку и неспеша ведя прочь от ворот по уже более просторной дороге. – Я подумал, что не обязательно сразу возвращаться обратно. И, если что, просто скажи, я сразу же открою портал, ладно? – тяжело было попытаться внятно объяснить то, что сам Эстервуд до конца не понимал. Он лишь махнул рукой тому самому сотруднику агентства, который по его просьбе арендовал и пригнал сюда машину. Можно было бы вновь воспользоваться магией, но отчего Роберту показалось, что провести чуть меньше двух часов в дороге с весьма приятными глазу пейзажами – не самый худший сейчас вариант. И уж точно более спокойный.

Он не хотел пытаться расшевелить Лору пространными разговорами, тем более в какой-то момент она, кажется, успела даже подремать, удобно устроившись на пассажирском сидении. Поэтому ехали они в тишине, но именно эта тишина отчего-то казалась Эстервуду целительной. Он совершенно не знал, что говорить в таких случаях, слова просто-напросто застревали в горле, и любая попытка казалась проигрышной еще до начала ее осуществления. Да и в сущности, что здесь можно было говорить? Что он сожалеет? Нет, ничем нельзя компенсировать ту горечь утраты, что сейчас испытывала женщина, и уж тем более дежурным сожалением. Что он понимает? А что он может понимать, если никогда не был в аналогичной ситуации. Что он рядом и она может на него положиться? И это мужчина уже говорил, и не раз, и совершенно точно был уверен в том, что Элора это знает наверняка, и ей вовсе не нужны лишние словесные подтверждения. Молчание, в итоге, оказывалось самым верным и самым правильным решением из всех возможных.

Наконец-то они приехали, и уже беглый взгляд на знакомую местность заставил Роберта тихо порадоваться, что несмотря на жаркий день, никто не решил вдруг устроить здесь пикник или сеанс вечернего загара. Он помог Лоре выйти из машины, и так и не отпустив ее руку, повел за собой, сначала по небольшой тропинке, окруженной кустарником, а затем и по плотному песку берега Гудзона, с которого сейчас дул так необходимый свежий ветер. – Я приезжаю сюда очень редко, - мужчина заговорил, неспеша, размеренно, просто рассказывая, но не пытаясь что-либо объяснить или же доказать столь сильную необходимость побывать здесь именно сегодня, - Только когда мне действительно сложно, тяжело или слишком грустно, чтобы легко от этих эмоций избавиться, - Роберт окинул взглядом местность, в очередной раз убедившись, что людей, кроме них, здесь нет, а уж теперь, после нескольких легких магических пассов, и не предвидится уже сегодня, - Я приезжаю обычно к вечеру, сижу здесь, смотрю на закат, размышляю, - он вздохнул, наконец-то останавливаясь, когда они уже практически дошли до самой кромки берега, - Не знаю, есть ли что-то особенное в этом месте, но именно здесь мне всегда становится легче. И поэтому мне вдруг подумалось, что я хочу отвезти тебя сюда. Сегодня. Вдруг и на тебя оно подействует хотя бы немного также. – Эстервуд чуть грустно улыбнулся, поворачиваясь к Элоре, - И мы отправимся домой, как только скажешь. – он ни в коем случае не хотел ей навязывать что-либо, лишь искренне надеялся, что хотя бы на сотую долю здесь ей станет легче.

И Роберт был с Лорой, как и всегда, честен. Он и правда приезжал сюда редко, только когда становилось совсем невмоготу. И здесь ему правда становилось несколько легче. То ли от красоты пейзажа, то ли от пребывания наедине с собой и своими мыслями, то ли, порою, от чрезмерного количества крепкого алкоголя. Хотя последнее случалось весьма редко. Одного Эстервуд не расскажет Элоре никогда. Даже под страхом смерти не сможет поделиться теми воспоминаниями. Сейчас же почему-то картины прошлого всплывали перед ним, слишком явно, сменяясь подобно игрушечному калейдоскопу, заставляя снова и снова переживать те эмоции, что слишком сильно хотелось бы забыть, но никоим образом не получалось этого сделать. Он никогда не расскажет Лоре о том, что действительно желал ей счастья в ее обретенной семье – с мужем, а затем и с детьми. Вот только остовом того желания была такая боль и горечь, о существовании которых Роберт просто-напросто не знал до определенного момента своей жизни. Он никогда не расскажет ей, чего ему стоило улыбаться, жать руку мистеру Блэр, высказывать свои поздравления, когда сердце внутри грудной клетки сжималось до размеров наперстка, когда он изо всех сил душил в себе зарождающиеся глубоко внутри нотки ненависти к этому человеку – к человеку, который обошел его, которому повезло больше, который услышал одно заветное «да» по-настоящему, а не только лишь в своих снах и мечтаниях. Он никогда не расскажет Лоре какого мужества сдержанности ему стоило пережить ту церемонию и официальную часть банкета, и что именно тот вечер стал первым в его жизни, когда он безо всяких объяснений в адрес Ромейн, просто не вернулся домой. И о том, что именно на этом берегу он нещадно глушил виски или коньяк, а может и то, и другое вперемешку, отчаянно пытаясь забыть. И забыться. И с каждой минутой все больше и больше понимая, что это сделать просто-напросто невозможно. Он не станет говорить и о том, что все равно и всегда желал ей лишь добра и счастья. И что именно в адрес нее был готов принять тот факт, что по-настоящему счастливой ее сделает кто-то другой. Как бы больно и тяжело это не было. Как никогда не сможет поделиться с Лорой тем, что не понаслышке знает, каково это ощущать себя «ненужным», даже несмотря на то, что искренне полагает, что такие эмоции присущи лишь девушкам с тонкой душевной организацией и маленьким брошенным детям, ну или котятам и щенятам, оставленным посреди улицы в мороз.

Возможно, он зря выбрал это место. Возможно, это был слишком серьезный риск, и для него самого в том числе. Или же его просто что-то в очередной раз надломило – то ли те слова про команду никак не хотели выходить из головы, то ли прошедшая ночь, со всеми этими слишком сложными и горькими мыслями и ощущениями, и уж тем более снами. Одним из многих снов, о которых Роберт Элоре тоже ни за что в жизни и никогда не расскажет. Но почему-то здесь действительно становилось легче. И он искренне надеялся, что не только ему одному.

- Посидим, может? – он скинул пиджак, бросив его на песок и немного расправив руками, чтобы места хватило им обоим. Было и без того тепло, и поверхность земли успела основательно прогреться, но пачкать одежду песком все равно не было ни малейшего желания. Спустя некоторое время молчания, Роберт подобрал около себя небольшой камешек, прицелился и запустил его в воду, немного завороженно наблюдая за тем, как по гладкой воде расходятся равномерные круги. А затем еще один, и еще. – Держи, - камешком здесь было предостаточно, и он протянул один из них Лоре, - В больнице, где я работаю, есть психотерапевт, - Эстервуд усмехнулся, прекрасно понимая, что начало фразы было так себе, - Так вот, он как-то говорил, что нужно визуализировать свои грустные мысли и все такое, я точно не вспомню, но, - Эстервуд сделал небольшую паузу, чуть улыбаясь, насколько это было вообще возможно, - Если представить, что вся та тяжесть, темная грусть и боль – вот в этих камешках, и со всей силы кидать их в воду, это вроде как помогает. Хочешь попробовать? – он не был уверен, были ли у Лоры сейчас хоть какие-то желания, но попытаться все же стоило. Пусть и таким, казалось бы, детским способом. Роберт точно также и не был в курсе, насколько профессиональными могут быть советы психотерапевта, едва приступившего к работе, но он казался парнем хоть и весьма молодым, но вполне толковым. И люди о нем также весьма положительно отзывались.

- А камешков тут много, так что давай, хотя бы один, - он пытался подбодрить девушку, как умел, так и пытался. Можно всю жизнь утопать в своем горе (и об этом Роберт знал наверняка), но это ничем не поможет. От страданий нужно избавляться. И, возможно, он был несколько эгоистичен, но он не мог видеть всю ту боль и печаль, что отражалась на лице Элоры. И готов был сделать что угодно, лишь бы увидеть хотя бы намек на ее прежний, полный жизни, искрящийся взгляд.  Эстервуд внимательно проследил за камнем девушки, который хоть и с трудом, но достиг водной глади. Конечно, у него было значительно больше физической силы, а Лора мало того, что была девушкой весьма хрупкой, так еще и уставшей, так что странно было бы требовать большего. – Можно я тебе чуть-чуть помогу? – он вовсе не собирался запускать несчастные камешки вместо нее, но кое-какая идея у Роберта все же имелась в наличии, - Бери еще один, - легкое шевеление пальцев, и выпушенный из руки Элоры небольшой камешек получил куда более знатное ускорение, шумно плюхнувшись в воду куда дальше от линии берега, чем предыдущий. – Так лучше, да? Еще? – он не хотел пытаться проводить тут психотерапевтические сессии, предлагая Лоре вложить в эти камни все, что она чувствует, все, что отзывается острой болью и горечью в ее душе, она сама могла сделать все так, как лучше было бы для нее в данный момент времени. А он мог лишь быть рядом, помогать и поддерживать, но ни в коем случае не решать подобные вещи в одиночку.