В том, что на подобного рода встречу рано или поздно придётся всё-таки согласиться, Илай не сомневался ещё с того самого момента, как Лета застукала их в кофейне. И нет, не сказать, чтобы старший Мур усиленно тому сопротивлялся, однако подобное внимание дочери к его не касающейся семьи личной жизни его всё ещё порядком удивляло. Никак не был он готов получить понимание и поддержку от совсем ещё юной дочери, что по его оказавшемуся совершенно неверным мнению никак не должна была приветствовать связь родного отца где-то на стороне.
Однако факт остаётся фактом, не успел ещё окончиться ноябрь, как приглашение в гости поступило самым обыденным способом – через звонок. Илай даже не стал пытаться отказаться, придумывать какие-то для того причины, а лишь коротко и спокойно уточнил время и место предстоящей встречи. И какого же было его удивление, когда для подобного столкновения дочерью был избран дом её будущего мужа.
Нет, против Элайджи Фонтейна граф абсолютно ничего не имел, может быть даже совсем напротив, а всё-таки подобное решение показалось ему несколько странным. Лета даже не успела ещё стать полноценной хозяйкой этого жилища, разве имеет она права распоряжаться его комнатами и приводить в них своих гостей? Даже, если гости – это её отец и его кто? любовник? Звучит как-то совершенно не презентабельно, однако деваться некуда. Не станешься же каждому первому встречному бросаться в объяснение, мол друг детства, любовь всей жизни и прочее-прочее. Но Лета ведь не первый встречный, верно? Её можно с Бертольдом даже познакомиться, даже, наверное, нужно это сделать. Илай всегда в тайне мечтал о том, чтобы собственная семья приняла его сложный выбор, так какой смысл отказываться от желаемого сейчас, когда до его хотя бы относительного исполнения осталось так немного?
Он даже не спрашивает у Аккермана, хочет ли тот поехать с ним на встречу с дочерью – просто ставит перед фактом. Говорит, что заедет за ним тогда-то и во столько-то, выглядеть нужно как на встречу с королевой и желательно особенно не наедаться. Нет, Бертольд, хорошо выглядеть обязательно. Да, точно. Нет, я не буду любить тебя меньше, если ты поедешь в этих старых джинсах, но вот за Лету отвечать я не берусь.
В назначенный срок Илай подъезжает к аккермановскому новому месту жительства – Бертольд уже дожидается его, стоя на ступеньках. Они едут почти что в тишине, Мур определённо нервничает, что вполне заметно по тому, как часто он позволяет себе постукивать пальцами по рулю. Всё-таки не каждый день по-настоящему представляешь дочери настолько важного для тебя человека. Не каждый день вообще в первый раз приходишь в новый дом своего собственного ребёнка, собирающегося в кратчайшие сроки выйти замуж. Поводов для беспокойства более чем достаточно.
Миновав ворота, он паркует машину во дворе, однако выходить из неё не спешит.
- Я знаю, что делать это ты и не собирался, ты и сам всё прекрасно знаешь и так далее, но сам понимаешь, не сказать этого я просто не могу, - пока они всё ещё находятся в машине, Илай может позволить себе выглядеть взволнованным. Внутри дома ему определённо нужно будет взять себя в руки и вести себя как настоящий отец, а не какая-нибудь там половая тряпка. – Пожалуйста, давай без глупостей.
Он звонит в звонок недолго, но используя только одно нажатие. Не проходит и пары минут, как дверь наконец отворяется и на пороге появляется никто иная, как Лета. Илай даже не успевает толком поздороваться с блудной дочерью, как получает первое указание с чем-то помочь.
- Я тоже очень рад тебя видеть, - совсем беззлобно и даже не ворчит. Просто действительно рад её увидеть. – Где ты успела так испачкаться?
Последний вопрос он задаёт, разглядывая выпачканные во что-то белое брюки девушки. Между делом отдаёт Лете бутылку вина из совсем небольшой, но всё-таки неплохой личной коллекции – с пустыми руками в гости не ходят. А именно этот сорт его девочке, кажется, раньше нравился больше всего.

Спустя какой-то там месяц Лете уже кажется, что она живет у Фонтейнов несколько лет, тщательно изучив каждый угол поместья, подружившись с работниками и воспринимая все через призму эмоций Элайджи. Ей здесь нравится. Она, как ни странно, чувствует себя дома.

Наверное, стоило упомянуть отцу, что ужин у них на троих, без лишних формальностей и привычных магических изысков. Она с улыбкой обнимает Илая, отбирает бутылку вина с его рук, радуясь маленькому не слишком-то значительному, но приятному факту - папа помнит ее вкусы (пурпурное полусладкое, с отчетливыми нотками специй, инжира и ягод); неловко протягивает руку Бертольду, не понимая, как лучше с ним здороваться и нужно ли вообще зацикливаться на каждой мелочи.

Как вообще дети здороваются с предполагаемыми любовниками отцов?

- В общем, это мука, - говорит, кивая на рассыпчатое бледное пятно на своих брюках, подходит к столешнице, оставляет на чистой поверхности папин подарок, и принимается мять вязкое тесто, - Йоланта рассказала мне рецепт из своей родины, я мало что поняла, но если в нем есть тесто, значит мне понравится. Бертольд, ты любишь тесто?

Почему-то все адекватные вопросы превращаются в голове в хаотичною кашицу из неловкостей и, вместо того, чтобы спросить отца и его друга о их прошлом, о первой встрече, поинтересоваться жизнью угрюмого великана и спросить, чем он занимается и как так получилось, что они с Илаем до сих пор вместе, Лета выдает лишь идиостский вопрос о тесте.

- Но это сложнее, чем кажется и я не шутила, когда говорила, что мне нужна помощь.

Лета думает, что скорее всего, сходит с ума, пытаясь приготовить что-то действительно съедобное, проглотить это и даже не отравиться, но выражение на лицах ее сегодняшних гостей настолько забавное, что все усилия того стоят.

- Нам потом придется это съесть так или иначе.

Дебют на кухне грозит закончится абсолютным фиаско и ночью, проведенной в обнимку с унитазом, но Лета полна энтузиазма и настойчиво раскачивает толстые листы теста. Коул говорил, что она так и не выросла, оставшись вечным ребенком, воспринимая все вокруг как забавную игру и восторгаясь даже особенно красивому пузырю из жвачки. Прямо сейчас Лета пытается еще и отвлечься от неловкой беседы за накрытым столом, занять свои руки забавным процессом, пусть и совершенно для нее несвойственным. По крайней мере она может прятать глаза от неловкости, если все-таки решится на более колкие вопросы.

Ведьма отвлекается на минуту, чтобы вручить темно-синий фартук сначала отцу, а потом, с невинной ухмылкой, и Бертольду, таща его за рукав к столешнице.

- Это как равиоли, но побольше, - Лета следует указанием кухарки; результат получается угловатым и корявым, но откуда ж ему знать, - здесь полно начинки, так что выбирай какая тебе больше всего нравится.

Она закусывает губу, пытаясь придумать вопрос, который бы не был похожим на вопрос пятилетнего ребенка.

- Так вы состояли в одном ковене в Белфасте? - обращается к двоим одновременно. На самом деле Бертольд выглядит как человек, который не слишком любит допросы. Он выглядит, будто все в этом бренном мире его раздражает, кроме, разве что, Илая, - как вы познакомились?

- Легко сказать «режь», - бурчит Илай, вроде как отцепив от пальцев липкое тесто. Однако Бертольд своим указанием тут же кидает его вновь на кухонную амбразуру. Граф поднимает взгляд на Аккермана, затем на Лету, после чего переводит его на горстку муки, что ссыпалась совсем неподалёку от него. Он опускает в неё сначала пару пальцев, ощущает неприятный скрип между ним, однако затем пачкает всю ладонь – так, на всякий случай, чтобы точно больше не прилипало. Где там лежит ближайший нож? Его тоже нужно посыпать, чтобы тесто и ему не смогло навредить?
Бертольд подаёт голос и это уже очень хороший знак. С тех пор, как Илай мог спокойно ходить пешком под столом прошло уже так много лет, изменилось столь многое, но полное осознание перемен так и не пришло. Мир не меняется резко и неожиданно, он действует постепенно, так, чтобы ты ничего не успел подметить. Просто в какой-то момент всё-таки оглядываешься на своё прошедшее и болезненно осознаёшь, как многое успело поменяться. И ведь самое неприятное в этом всё, что как прежде уже не будет, как не проси. Только благодаря вот таким вот рассказам вслух и становится возможным воскресить из мёртвых дни далеко минувшего прошлого.
Уже заготовленные кем-то колбаски из теста Илай нещадно рубит ножом, оставляя после себя абсолютно разного размера кусочки. Как снежинки непохожие друг на друга, они смиренно ждут своего часа быть раскатанными под тяжёлой скалкой Аккермана. Мур с некоторым любопытством наблюдает за работой дочери, с не меньшим упорством чем он сам пытается вылепить… как он там их назвал? pelmen.
Да, Бертольд, расскажи, каким я был. Послушать о себе со стороны всегда намного интереснее, нежели пытаться высказать собственную оценку самостоятельно. К тому же, это мнение уже давно стало достоянием прошлого, а значит этот взгляд со стороны станет прекрасной возможности припомнить из давно покинувшего их детства. О себе ребёнке Илай всегда вспомнил с некоторым сочувствие и радостью: первое в связи со слишком тепличным воспитанием, а второе исключительно благодаря Бертольду. Так каким же он остался в глазах человека, честно разделившего с ним самые беззаботные годы?
Когда все готовые колбаски подходят к концу, Илая решает, что настал его черёд заняться этим вроде как несложным делом. Он откладывает нож и берётся за тот бесформенный комок теста, что вот-вот должен принять вытянутую, обтекаемую форму. Отламывает от него не очень большой кусочек и уже сосредоточенно пытается придать ему нужную форму. В конечном итоге он опускает его на стол, и тот мгновенно прилипает к недостаточно запылённой мукой поверхности. Замечательно.
- До смерти твоего деда она была не такой устрашающей. Довольно тяжёлой, но обычно не обременяющей себя вмешательством в какие-то семейные дела, - Илай честно пытается максимально скрасить собственной впечатление от матери. – Думаю, просто после его смерти она решила, что настало её время показать миру своё истинное обличие.
Отношение с матерью у Муру всегда были несколько напряжённые. Ему всегда так хотелось почувствовать тёплую материнскую заботу и искреннюю нежность с её стороны, но раз за разом он получал лишь полные холодной сдержанности взгляды, очень ясно намекающие на неудовольствие действиями сына. Кейтлин Мур была и остаётся довольно сильным магом, однако поистине хорошим родителем ей стать так и не удалось.
- Как бы удивительно это ни звучало, но она была этим довольна, - и здесь Илаю даже не приходится лукавить. – В нашем доме помимо нас двоих детей больше не было, ведь Сильвия к тому времени уже давно уехала, к тому же, она всё-таки меня значительно старше, по крайней мере тогда мне так казалось, а потому вряд ли бы стала меня развлекать. Я думаю, мама была только рада тому, что я лишний раз не беспокоил её или отца.
Он грустно улыбается, вспоминая ту часть своего детства, что с Бертольдом никак не связана. Учёба учёбой, да только на ежедневном семейном ужине от родителей книжками никак не отгородишься, пусть это было уже и в чуть более сознательном возрасте. Нет ничего удивительного в том, что в первую очередь старшие Муры видели в нём продолжателя рода, а не нуждающегося во внимании сына. Их было всего двое, на сестру возлагали совсем иные надежды, в нём же больше всего ценилась та часть, что находится у него между ног. От этого осознания становится даже немного противно.

Очень быстро нехитрый процесс готовки начинает надоедать. Лета неумело доделывает последнюю лепешку и решает, что с нее достаточно. Опирается о столешницу, растирая руки, избавляясь от остатков присохшей к пальцам муки и начинает наблюдать, как двое взрослых мужчин возятся с тестом (у папы получается все совсем плохо, а Бертольд будто солидную порцию лет прослужил кухаркой в каком-нибудь графском доме), но что странно и что непроизвольно вызывает у Леты заинтересованную, слега удивленную улыбку – отчетливо ощущается, что этим двоим рядом друг с другом очень комфортно. Берт выглядит как человек, которому очень редко бывает комфортно, но стоит тому поднять глаза на Элиаса, черты его лица смягчаются, углы и линии напряженного тела расслабляются и во всем выражении скользит… нежность?

Романтизировать все вокруг свойственно Лете даже в большей мере, чем самой младшей лисе из рыжего семейства, хотя желчи и порой злобной иронии в ней явно больше (не так, как у Алисии, но с Коулом она бы посоревновалась). Ведьма чувствует, что причиной напряжения Берта является она, - тут и к экстрасенсу не ходи, он смотрит на нее, будто она ему денег должна. Отец пытается компенсировать слабые социальные навыки своего друга (Лета это очень ценит, правда), но ее взгляд блуждает по Бертольду, анализирует, пытаясь понять причину его поведения, чтобы узнать, все ли дело в не самом радужном в мире характере или правда кроется на поверхности и заключается лишь в том, что Бертольд Аккерман ненавидит детей. Возможно всех, возможно только рыжих, возможного такая удача коснулась лишь отпрысков Элиаса.

Когда кто-то пытается отгородиться от нее своей отрешенностью, Лета действует решительно противоположно – пытается докопаться до сути своей разговорчивостью. Или же создать максимально неловкую ситуацию.

А ей явно наскучил рутинный процесс лепки пельменей.

- Так ты помогал ему со шнурками, значит?

Лета обращается к Бертольду, сузив глаза и скрестив руки на груди. Случайно задевает несколько вполне сносных на вид лепешек и те падают на пол бесполезной вязкой кляксой. Ощущает некий диссонанс – Бертольда хочется задеть за живое, чтобы тот продемонстрировал хоть маломальское наличие эмоций, но с папой действительно хочется пообщаться, - возможно впервые за долгое время.

В голове всплывает воспоминанием хрупкое старинное издание «Илиады», которое папа раскрывал часто, когда она не могла уснуть и увлеченно читал ей о Троянской войне, а Лета с упоением вслушивалась в каждую строчку, - частично из-за того, что для Илая это была гораздо более занятная альтернатива обычным сказкам и Лете нравилось наблюдать за тем, с каким интересом его глаза блуждают по тексту, но частично из-за того, что она жутко боялась уснуть и случайно очутиться в ненавистной ей Стране снов. Поэтому читали они очень долго.

Лета скучала по таким вечерам. Возможно из-за этого ведьма выбирает не отпугнуть и Бертольда, и Илая вместе с ним совсем провокационными вопросами, но все же докопаться до сути, не без удовольствия, ставя Берта в неловкое положение.

- Пааап, - странная нерешительность заставляет медлить и растягивать имя отца как в детстве, в манере, которая очень бесила Алисию, - а сейчас вы вместе?

Она говорит «сейчас», потому что факт наличия у них отношений в прошлом казался ей настолько очевидным, что любое отрицание она восприняла бы как наглую ложь. С такой нежностью на старых знакомых не смотрят.