Галерея встречает их той же тишиной, разбавленной тусклым полумраком и рассеянным светом над прямоугольниками картин. Оуэн уверенно направляется к лестнице на второй этаж – Рихард идет следом по инерции, но через несколько шагов останавливается.
- Я подойду чуть позже.
Вампира такой расклад толи устраивает, толи ему плевать. Его неторопливая манера – двигаться, говорить после продолжительной паузы, терять время, выкидывать его на непонятные разговоры об искусстве, человечности, до-ве-рии – все это вызывает непонимание, поднимающееся раздражением ранее и бетонной стеной отчуждения сейчас.
Рихард садится на белый диван, медленно и осторожно, словно боится разрушить нечаянным скрипом это теплое (?) безмолвие, в котором застыли в неподвижном безвременье яркие краски. Ладони напряженно упираются в мягкий сгиб белого ребра. Чех морщится, втягивая воздух через стиснутые зубы.
Наверху щелкает свет, едва слышно хлопает дверь.
Красное полотно не настырно маячит перед глазами – величественно и неподвижно, снеси стену и оно останется на месте.
Чех по-прежнему не видит на нем ничего, сколько ни пытается разглядеть. Переводит пытливый взгляд влево, а после вправо. Трет пальцами переносицу. На его запястье нет часов – они остались в Аркхеме. В этом помещении нет привычного торопливого постукивания на краю слуха, отсчитывающего убегающие секунды, только глухой шум улицы, с трудом преодолевающий толстые стекла, заменившие одну из стен.
Ему нужно позвать Йенса и подняться наверх. Время. Прежде Рихард хочет понять…

Все-таки, в галерее прохладно. На адреналине, страхе и похоти это почти не ощущалось, а теперь тянет по коже под рубашкой редкими мурашками. Пиджак лежит рядом, но чех даже не тянется к нему.
Время.
В полутемном зале, наверное, нет ни одного циферблата, поверх которого торопятся стрелки. Красный квадрат становится больше, заполняет собой пространство – это умиротворение, думает Рихард. Алое спокойствие. Не пульсирующее лихорадочно и дико, не бьющее по глазам. Дающее отдых расширенным от полумрака зрачкам на полотне, закрытом одним только цветом. Никакого буйства красок и оттенков, стремящихся перекрыть друг друга, никакого соперничества одинаково ярких цветов.
Красная тишина.
Сознание перестает искать знакомый и почти неуловимый ход шестеренок, только по-привычке дергает, понукает, подняться и двинуться дальше, бросить себя через портал на второй этаж, рявкнуть на Оуэна, что Рихарду надоело ждать и пора бы уже завершить этот слишком длинный разговор. Сколько они уже потратили? Час, два? И какой, черт возьми, результат?!.
Рихард отодвигает эту наваливающуюся лихорадку раз за разом – еще пара минут. Пара минут не изменят ничего. Герр Сейдж спит и проклятье, плотно обхватившее шею, будет спать вместе с ним до самого рассвета. Болем здесь по своей воле, из-за цепочки событий, которую запустило его желание получить артефакт, нужный не кому-то, нужный ему.

Оуэн может пить, что захочет, и даже может курить. Тоже, наверное, что захочет. Чех почти ломает бровь и хочет пошутить про двадцать один год, но в темном взгляде мелькает что-то такое, что лишний раз подначивать вампира совсем не хочется.
Не потому что до одури страшно – что он может сделать Рихарду в его собственном доме? – потому что нет желания рисковать и сломать хрупкое иллюзорное перемирие, затишье, установившееся не так давно. Но воюет-то Кройф с Хью, а не с магом. Маг же и вовсе – не воюет ни с кем из них. Он просто хочет получить свое.
Тогда почему получается так, что безумие нью-йоркской бойни в «Крученых титьках» дотянулось до самого Аркхема?

Рихард мыслями уходит в гостиную флигеля, совсем свежее прошлое, недавнее, выключает телевизор и поднимается на второй этаж следом за своей тенью. Забирает три кольца-артефакта, неспеша надевает их на пальцы, словно примеривает в первый раз, застегивает молнию на дорогих кожаных ботинках – идти босиком настоящее безумие – окидывает взглядом погром в спальне, разгрызает еще капсулу с зелеными колкими гранулами.
Портал раскрывается чернильным разрывом и чех придерживает Оуэна за локоть, когда тот после паузы решается сделать шаг в неизвестность. Рихард понимает желание вампира продолжить разговор уже на своей территории и не видит смысла спорить с этим.
Он не сможет вечно взаимодействовать с Кройфом за стеклами, закрытыми непроницаемой темной вуалью.
- Никогда не заходи в портал без мага, который его открыл. Даже если ты ему – до-ве-ря-ешь, - говорит чех после секундной заминки, и тянет вампира за собой, не выпуская холодной руки из пальцев. Этот Кройф слишком просто относится ко всему. Так нельзя. По крайней мере, не пока Рихард в каком-то плане отвечает за его безопасность в определенных сферах.
Чех сворачивает за пределы штатов, в Европу 38-ого и 43-ого. Алый – это же тревога, кровь, боль, непримиримость, агония, так? Чех пытается вытянуть из себя знания о примитивном ассоциативном ряде, хмурится. Примеряет «красное безмолвие» к затихшим предрассветным полям с рытвинами от взрывов и к обрушенным стенам, излизанным гарью.
Нет.
Перебирает в памяти ярость каждого из Сейджей, осторожно пробует собственную, подкладывая под алый квадрат. Под стоны и сползающие капли крови на стенах. Нет. Нет и нет.
Неторопливо откидывается назад, чувствую под спиной удобную опору и укладывая локти на спинку дивана. Украдкой копирует на себя неспешную вальяжность Кройфа и… других, чуть двигается, словно пытается понять, не жмет ли в плечах.
Красное безмолвие смотрит куда-то вглубь него.
Но он все еще не видит в нем никакого смысла, кроме тишины и умиротворения, таких оглушительных и непривычных.

- Йенс! Блять! Что на тебя…
Влажные острые лапы толкаются в бедро, оставляют след на белой коже – Рихард вскидывается и отпихивает фамильяра в сторону. Как нехорошо… Смахивает ладонью грязь улицы с брюк, но не может толком разозлиться. Цедит сквозь зубы свое недовольство, выговаривает за непонятное озорство, пока зугг щурит блестящие глаза и скрипит острыми зубами. Жди – говорит чех, неохотно поднимаясь, пытается по привычке посмотреть на наручные часы, которых нет на руке. Забирает свой пиджак и приглаживает волосы. Качает головой – нет, Йенс, не вздумай залезть на этот идеально-белый диван – и фамильяр цокает когтями к ближайшему углу.
Впереди лестница.
Чех смотрит наверх туда, где виден свет из-за приоткрытой двери. Он может поставить портал и оказаться наверху меньше, чем через секунду, но вместо этого поднимается так, как это делают люди, тяжело наваливаясь на перила ладонью.

Оуэн все еще занят – чем-то в своем ноутбуке.
- Я могу… - спрашивает Рихард, когда ему надоедает изучать чужой кабинет и выразительно указывает ладонью на шкаф. Кройф кивает. Чех без интереса скользит взглядом по корешкам книг. Они непонятны для него и названия не сообщают ни о чем. И тем более он не собирается читать ни одну из них здесь. Листает каталог американских урбанистов, зевает в ладонь. И чувствует себя нелепо в своем строгом костюме, хотя кабинет Кройфа и выглядит почти классическим.
Он выглядит обжитым, словно здесь и впрямь работает человек, а не бездушный кровожадный монстр. Но Оуэн же не может всерьез заниматься всем... этим? Или может? Зачем ему галерея? Чех искоса наблюдает за вампиром, потеряв к цветным картинкам, напечатанным на мелованной бумаге, остатки интереса.
Этот кабинет, эта галерея - не выглядят как склеп.
Как склеп выглядит его дом, то, что он обозначает этим словом.
Мысль режет остро и неожиданно, выныривает откуда-то из глубин транса у красного безмолвия, и чех слишком резко, громко захлопывает каталог. Он не хочет торопить Кройфа, но ему не нравится ощущение странного шевеления в сознании, отчетливого шумного на фоне редкого стука кнопок.
- Я не буду пить, - сразу обозначает чех, когда Оуэн наконец смотрит на него, - Теперь, мы наконец-то можем поговорить о Хью?
В этой всей неспешности Рихард откровенно не знает, куда себя деть, и почти силой заставляет себя не бросать частые взгляды на настенные часы.

Отредактировано Richard Bolem (01-04-2019 01:22:47)

- Приманить, - говорит Оуэн так просто, словно это ничего не стоит.
На деле он прав, конечно же. Голову Хью получить гораздо проще, чем артефакт, который может быть где угодно. Даже не в чертовом кейсе. Не обязательно подходить к вампиру, чтобы его прикончить – более того, если ты хочешь убить вампира и не погибнуть сам, держи от него максимальную дистанцию.
Расстояние до Оуэна – вытянутая рука.
Зона гарантированной смерти.
Сердце сбивается на частую и неприятную аритмию и Рихард молчит, выравнивая дыхание. Откладывает каталог на край невысокого столика, стоящего перед диваном, и подается вперед, сцепляя пальцы в замок. Неторопливо, словно не он ранее хотел побыстрее начать и закончить этот разговор.
Теперь на часы смотрит Кройф.

О некоторых тонкостях невозможно знать, если ты не маг и не провел полжизни, практикуя мистическое искусство. Черт возьми, даже не все маги понимают полный спектр возможностей друг друга, потому что стараются стать лучшими в двух-трех направлениях, а не серой посредственностью во всех возможных.
- Я не смогу просто щелкнуть пальцами и преподнести тебе голову Хью на золотом подносе.
Рихард считает нужным проговорить это, хотя Кройф вряд ли из тех дураков, которые думают, что у магии нет границ и пределов,
[их нет – шепчет изнутри забытый голос, который чех не слышал уже очень и очень давно]
но, все же, маг предпочитает обозначить этот момент, дотошно, занудно и вслух. Один раз, чтобы быть уверенным наверняка. Раскладывать пасьянс с полным перечнем своих способностей и слабостей Рихард не собирается и вместо этого переходит к другому.
- Я могу позвонить Моргану в любой момент. Он ждет моего звонка. Найти покупателя на сферу не так просто. Я соглашусь на его условия. Мы назначим встречу. Он не ожидает, что я мог выйти на тебя, потому что к этому нет никаких предпосылок, но если ты говоришь, что он усилил охрану, что Морган беспокоится за свою жизнь… Значит, при самом плохом раскладе, он не приедет. Меня повезут к нему.
Рихард говорит об этом ровно и просто, но все равно чувствует волнение и внутреннее сопротивление. Потому что это плохой план и он ему не нравится – слишком рискованно, для самого мага. И еще более рискованно для Кройфа, который хоть и пел ему про доверие, но вряд ли настолько проникся собственной же концепцией. Чех не отводит взгляд от лица Оуэна, не сглатывает шумно и выразительно, не выдает своего недовольства сказанным им же самим на невербальном уровне, только сильнее стискивает переплетенные пальцы.
И не из-за того, что снова чувствует, как неприятно стояк натягивает ткань брюк.
Кстати, спасибо тебе, Кройф, что ты наконец-то оделся.
- Я открою портал тебе и твоим людям. Возьмете Моргана тепленьким. Узнаем, где артефакт прежде, чем ты сможешь лично оторвать ему голову. И мы в расчете. Каждый получит свое.
Звучит как безумие, даже с учетом того, что чех умолчал о возможных сюрпризах вроде того, что он будет говорить с Морганом в круге из соли и тогда все полетит к черту. Но маг надеется, что как-нибудь решит подобные несущественные затруднения, не если, а когда они возникнут.
Господи, он начинает рассуждать так, словно Оуэн сейчас просто кивнет и согласится на все.
В конечном итоге к этому плану идеально подходит название «ты слишком дохрена просишь». Наверное, как-то так это сейчас выглядит со стороны Кройфа, и пока тот не расхохотался и не послал его к черту, чех напористо добавляет:
- Ну, а у тебя есть план? Хоть какой-то, получше этого?
…он даже не представляет, насколько показательной хочет сделать расправу над Морганом Кройф. Мир вампиров представляется ему жестоким, щедрым на подобные казни. В людском мире тоже проливается кровь, но чаще другого характера, ее пытаются скрыть, завуалировать, замаскировать, как и в Ковене, сосредоточии мира магов.
Рихард надеется, что Кройф сейчас откажется. Скажет, что у него есть другие зацепки, свои варианты. Сделает свой шаг навстречу, как его сделал сам чех со своей стороны. В конце концов, у вампира должен сыграть природный инстинкт самосохранения для того, чтобы отказаться совать голову в предложенную петлю. Чех расцепляет пальцы и нервно трет ладонью вскипевшую жаром кожу на шее.

Отредактировано Richard Bolem (14-04-2019 14:45:08)

Их будет всего двое… Что?! Рихард смотрит на вампира и пытается понять – тот так изощренно издевается над ним, шутит с непробиваемо-каменным выражением лица или что он сейчас делает. Не может же Оуэн на полном серьезе соглашаться с планом, который может оказаться ловушкой для него, а не для мага. В руках не монета, а пакетик с розоватым порошком. Шелестит почти неслышно, пока чех офигело и растерянно мнет его в пальцах.
То, что их будет всего двое, означает то, что им понадобятся действительно убойные артефакты, но такие, которые не зацепят Хью, потому что Болему нужен его кейс. Артефакты заменят небольшой отряд Оуэна, которого у вампира нет – значит, нужно будет подготовиться, нужно будет время, чтобы сделать это.
Чех не особо понимает, в какой момент начинает продумывать детали. Медленно выдыхает и откидывается на спинку дивана, потому что шея уже устала от неудобного положения, и окидывает Оуэна непонимающим взглядом. Тот говорит о том, что они должны… держаться вместе? Рихарду кажется, что он ослышался. Замирает и сердце начинает стучать чаще, хотя никакой романтикой тут, определенно, и не пахнет.
- Не должно быть никакого разделения...Тебя от меня.
Маг понимает, что снова перестает понимать вампира. Чего он хочет-то? Но спустя пару фраз становится ясно – чего и Рихард расслабленно кивает, а напряженные плечи опускаются.
- Да, у меня есть подходящие артефакты. Я покажу… потом.
Оуэн подбирался к основному, имеющему практическое значение, вопросу такими окольными путями [как там, в галерее, к наркотику], что чех в очередной раз чувствует скребущее на краю сознания раздражение. Почему нельзя сразу перейти к тому, что имеет значение, зачем, к чему все эти абстрактные вступления ни о чем?
Кроме того, теперь, после слов вампира о том, что он фонит кровью, ему еще сильнее хочется поправить галстук и сейджевская удавка, кажется, впивается в кожу кусачее обычного. Но маг держит себя в руках. В конце концов, Оуэн и впрямь знает лучше. Рихард моргает и неожиданно думает о том, каково вампиру находиться рядом с ним.
Гамбургер, который нельзя сожрать.
Даже попробовать нельзя.
С которым приходится говорить.
Оуэн мог бы его сожрать. А Рихард хотел бы с ним переспать. Но никто из них не получает сейчас желаемого и не делает того, что мог бы. Дилемма.
- Не делать… как? Так? - и чех медленно, вдумчиво поправляет узел галстука, выразительно поднимая бровь. Угрызений совести из-за причиненного неудобства Рихард не испытывает. Наверняка есть и другие люди, с которыми вампир взаимодействует, постоянно. У всех свои сложности и свои… особенности. А чеха неотвратимо накрывает волной тихой паники и неприятия плана, который он сам же и предложил. Но он молодец, он пока держится от того, чтобы заорать – блять, Оуэн, какого хрена, это же ебанное самоубийство, давай придумаем план получше, мать твою!

- Кто такой Хью, - Рихард заставляет себя произнести это ровно, - Я хочу сказать, ты знаешь о нем больше, чем я. Это твой город, а не мой. Что он может сделать при самом плохом для нас раскладе? Сколько их будет. Что он знает о магах.
В «Крученых титьках» кто-то врубил противопожарную систему, воду, льющуюся с потолка. Чех копается в своей памяти и припоминает бармена. Но если об этом знал он, то где гарантия, что об этом не знают остальные кровососы вроде Хью. Об этом и чем-то еще. Куда вообще может отвести его Морган. А если он никуда его не повезет - не устраивать же бойню в людном месте? Чех понимает, что опять нервничает, и неосознанно сжимает в ладони пакет с порошком.

- Я не…я не пью успокоительные. Они рассеивают внимание. Притупляют разум. Я буду плести заклинания с задержкой, слабее, хуже, я итак делаю это медленнее боевых магов, а у нас каждая секунда промедления может стоить нам жизни.
На ритуалах некоторые маги иногда [а некоторые - постоянно] использовали наркотики в том или ином виде. Суть в том, что магия – всесильна, хотя чех и сказал Оуэну об обратном. Единственное, что ее сдерживает – разум. Расширение сознания и собственных границ, вот почему каждый маг хотя бы раз в жизни пробовал тот или иной наркотик [а некоторые – подсаживались, сильнее, чем люди, потому что дарованное ощущение всемогущества, фактического, держит крепче обычного кайфа].
Они работают по-другому, думает Рихард. Не как таблетки седативных веществ или их более мягкие аналоги, доступные в аптеках. Почему бы и нет. Чех все равно не уверен в своем решении.
- Мне нужно будет попробовать…
Героин, так, кажется, назвал розовое вещество Оуэн.
- Как это подействует. Внизу ты говорил, что оно расслабит меня настолько, что отключит. Какую дозу нужно… принять. И как. Чтобы не отключиться.

Отредактировано Richard Bolem (14-04-2019 14:42:16)

Конечно у него только монеты, потому что он не взял чертов бумажник! – Рихард вскидывается, когда ему чудится затаенная издевка в словах Оуэна, но он молчит, наблюдая, как тот раскатывает две розовые дорожки. Конкретики в словах вампира, как обычно, чуть...
Ладно – думает чех – ему приходилось работать еще и не в таких условиях неопределенности.
Ничего сложного, на самом деле – продолжает отчаянно храбриться, хотя голова уже пухнет от множества возможных вариантов. Того, что случится там, сколько и каких артефактов им понадобится, что он будет делать, если что-то пойдет не так, и что будет делать Оуэн, если у него будет шанс спастись в случае неудачного исхода, только бросив мага у Морганов.
Бам-бам-бам…
Мысли стучат в голове частной лихорадочной дробью, а Рихард как-то тупо и непонимающе смотрит на две розовые дорожки и берет свернутую купюру не сразу. Хочется буркнуть вампиру что-то вроде «отвернись», потому что чех всей кожей ощущает, насколько неловко и неуверенно он двигается, наклоняется вперед, мнет хрусткую десятку, примериваясь к первой полоске.
Финиш, блять… докатился…
Толи кашляет, толи чихает в сторону, втягивая первую, оставляя неровный розоватый край, морщится, инстинктивно трет нос жестом, который видел пару раз в фильмах, и неуверенности, когда он берется за вторую, в разы больше, хотя получается гораздо лучше. Рихард раздраженно сжимает купюру, бросает ее на низкий столик и косо смотрит на Оуэна. Снова трет нос, настороженно и напряженно прислушиваясь к своим ощущениям. Ждет, когда мир превратится в нечто другое, ждет, когда его ощущение окружающего пространства изменится.
Ему кажется, что вампир опять смеется над ним, молчаливо, беззвучно, где-то в глубине невозмутимо-темного взгляда.
Некоторое время они сидят в тишине.
Чех курит, шумно выдыхая сквозь стиснутые зубы, с трудом сдерживает в себе вопросы – когда это подействует, насколько долго, как, как он поймет, что словил тот самый… приход или как это называет?..
Блядский кровосос. Разодрал ему плечо, втянул в какую-то безумную историю, навязал этот наркотик – героин вообще что, нюхают? какого хрена, его же, вроде как, колят! – и теперь на полном серьезе требует, чтобы чех сунул голову в петлю, отправившись к Хью в качестве эдакой приманки.
Ебанутая идея. Которая не закончится ничем хорошим.
А теперь сидит и льет уши какой-то бред с умным видом - злится Рихард и нервно трет ладони друг о друга, щурится от дыма, и разглядывает розовые крупинки, оставшиеся на зеленоватой поверхности низкого столика. За каким чертом ему нужна информация о бизнесе этого Хью и за счет чего он держится на плаву, если это не имеет ровным счетом никакого значения. Оуэн, конечно, опять никуда не торопится - он расслаблен и собран одновременно, не бежит за секундами, не следит за стрелками, не смотрит в телефон, вообще не держит гаджет на виду, словно нет у него никаких дел снаружи этого кабинета.
На второй сигарете желание встать и уйти начинает перевешивать желание закончить эти чертовы переговоры, которые длятся уже дохрена и, видимо, будут длиться до конца этой блядской ночи. Чех трет пальцами переносицу и веки, давя в себе раздражение и злость.
Как ни странно - помогает.

А потом. Ему просто. Становится… хорошо? Классно? Кайфово?
Какие-то глупые слова.
Талый сахар под кожей – перекатывается, течет, щекочет едва заметно, бежит слабыми вспыхивающими искрами и не уловить толком, как не старайся. Рихард коротко хмурится, с силой трет ладонями лицо, глаза, медленно зачесывает обеими пятернями короткие пряди назад, неторопливо выпрямляясь в спине и запрокидывая голову, сцепляя пальцы на затылке... Он все еще сидит, но словно потянулся всем телом после утреннего пробуждения, обнимая весь мир – и мир тепло обнимает его в ответ.
Надо подняться и пройтись. Проверить, как работает магия – о, Рихард уверен, что все будет отлично, за-е-ба-то, потому что как может подвести то, на что он полагался всю жизнь. На изучение чего потратил всю свою жизнь. Что является неотделимой частью его самого, как рука, нога или один из органов. Он же не беспокоится о том, что его собственная рука его подведет или не думает, не перестанет ли сердце прогонять кровь по сосудам, верно? Все дело в сознании, в его мыслях, в его голове, в которой сейчас, на удивление, нет всех этих пустых, мельтешащих мыслей, отвлекающих от главного.
Чех лениво смотрит на часы, следит взглядом за секундной стрелкой, завершающей очередной из множества циклов и начинающей следующий. И следующий. И сле… Рихард их не считает, наблюдает динамику и только. Каждый - ровно шесть десятков секунд. Или шесть десятков лет. Примерно столько он работает на Сейджа. Короткая вспышка, если вдуматься, треть жизни прожито, впереди еще две. Динамика. Цикличность. У Оуэна, в теории, бесконечное число таких циклов. Времени всегда так мало – думает чех – и, одновременно, так много.
- Вечность – это дохуя как долго. Тебе не страшно будет прожить столько? – молчит и все-таки спрашивает, поворачивая голову к Кройфу, - Это оно?
Тот усмехается и чех тепло, душевно даже, улыбается ему в ответ, медленно выдыхает, подбирая под себя одну ногу, и манит пальцами монеты из пиджака. Выкладывает их в ряд на столе, не касаясь, едва шевелит пальцами, плавно двигая по одной ему понятной траектории, пока не поднимает в воздух все пять.
- Есть мелочь?..
На краю пепельницы затухла забытая сигарета. Запястья расслабленно лежат на коленях, тыльной стороной ладони вниз и Рихард двигает кончиками пальцев, пуская блестящие кругляши в уже знакомый Оуэну пляс. Это происходит как-то легко, естественно, и не требует сейчас ни малейшего усилия, напряженной сосредоточенности или концентрации, пусть и привычной за долгие годы практики, но все равно… через силу.
- Р-е-е-едкостная дрянь, - на немецком, негромко тянет чех и коротко, бархатисто смеется, прежде, чем перейти обратно на английский, - Теперь я понимаю, что они в этом находят. Это и правда…
Он добавляет еще опорных точек, вытягивает оси, чуть трогает потоки, свивающиеся в кольца, от которого движения монет приобретают умиротворяющую упорядоченность, если наблюдать за ними долго. Рихард закуривает, расстегивает манжеты, закатывая рукава рубашки выше, выдыхает сизый дым через нос, и, наконец, задумчиво сообщает Оуэну:
- Я хочу… чтобы ты увидел. То, что вижу я. Насколько это… красиво.
Ничуть не хуже твоих картин. Он наполняет сизым дымом кольца, движущиеся в бесконечно прекрасном танце, выверенном в своей траектории до последнего градуса поворота, образующем в конечном итоге сферу. Какие-то наполняет почти материальным ощущением плотности, какие-то едва ощутимым, ускользающим контуром.
- То, что я ищу. В чем-то похоже на… это.
Движение монет, каждый их разворот вокруг собственной оси, приобретает смысл – если вглядеться, если смотреть долго.
- Знаешь, ты прав. Нет никакого смысла в том, чтобы угадывать, что придумает Хью. Сколько их там будет. Что они могут сделать. Это не имеет никакого значения.
Рихард скидывает ботинки и шевелит пальцами, расслабленно скользя взглядом по кабинету. Эта картина, которая висит здесь, не внизу, наверное она чем-то важна для Оуэна. Чеху она тоже нравится сейчас – в ней совсем нет спешки и очень много оттенков, которые можно разглядывать бесконечно, так же, как тренировать собственную концентрацию, нет, все-таки язык не поворачивается назвать это упражнением, что-то… другое.
Игра. Забава. Творчество.
Рихард улыбается, потому что никогда не думал об этом в таком разрезе и не искал такого смысла в том, что делал.
Всё так просто на самом деле…
- Не нужно ничего усложнять. Я просто остановлю время, когда мы будем там, - отрешенно произносит чех, не спуская взгляда со сферы, частично копирующей ту, которую он ищет. Рихарду кажется, что Оуэн ему не верит, по крайней мере, что-то такое мелькает в темном взгляде, когда маг смотрит на вампира, и поэтому он ведет средним и указательным пальцем по своему старому тонкому шраму, пересекающему предплечье, вскрывая его заново. Чуть морщится, когда алая дорожка огибает руку - в целом это скорее приятно, чем больно - чех ловит ее губами, слизывает, вытягивает из раны, нашептывая формулу.
- Я сделаю это… так, - сфера расширяется с неотвратимостью взрыва сверхновой, накрывая почти все пространство кабинета, и время в нем - замирает.

[он не думает о том, что вампир может и не выйти из стазиса, что откат будет чудовищным, что он мог что-то не просчитать – так нельзя, со временем не шутят, лучше перепроверить все расчеты несколько раз, чтобы исключить вероятность глупой и фатальной ошибки
серьезно? просто расслабься – все будет нормально
он настолько уверен в заклинании, в силе, которую бездумно зачерпывает из собственной крови, из запретного источника, который почти никогда не использует, в отличие от Сейджей, в том, что делает – в себе – что даже не задумывается, не сомневается и не останавливается]

Шелестит по коже ткань идеально выглаженной рубашки и брюк при каждом движении пока Рихард тушит сигарету, поднимается и делает несколько шагов туда и обратно по замершему кабинету, растерянно смазывая пальцами и языком сочащийся алым старый шрам.

- Ты можешь двигаться очень быстро, гораздо быстрее меня. Тебе хватит десяти секунд, чтобы вырезать всех?.. – спрашивает чех, стоя напротив Оуэна, привалившись с его столу и глядя сверху вниз, как недавно стоял сам вампир. Маг разглядывает его с отстраненным интересом. На низком столике лежат наручные часы, стрелки которых так же, как на настенных - остановились. «Audemars Piguet». Рихард оценил. И даже прикинул их к руке, когда доставал из ящика рабочего стола Оуэна. Его наручные часы, конечно, проще, практичнее, и выглядят устаревшими, но секундная стрелка на них продолжает свое движение.
- Вот как мы это сделаем, - умиротворенно улыбается чех и снова переводит взгляд на картину, пока у стен затихают монеты, в которых слишком медленно гаснет импульс движения.
- Мне нравится. У меня никогда не получалось так... легко провернуть подобное.   
У него впервые за долгое время вся вечность мира в руках и - совсем некуда торопиться.
- Ну, а если что-то пойдет не так, то я просто откачу все назад и мы попробуем снова, - беззаботно сообщает чех, потому что верит, что действительно сможет это сделать.

Отредактировано Richard Bolem (13-04-2019 09:14:01)

- Нет, не все, - говорит Рихард и впервые чувствует такое расслабленное удовлетворение от сделанного, через которое пробивается непривычное самодовольство [я – смог и я – сделал], и ему очень хочется добавить заносчивое "я такой один", но это будет совсем неправдой и чех просто ухмыляется. Вообще, вампир мог бы проявить и более… эмоциональную реакцию. Вскочить на ноги, например, начать размахивать руками, возмутиться по поводу часов, которые явно заметил...
Оуэн и эмоции.
Невозмутимый, сука, Оуэн с этими своими пафосными и лаконичными жестами – даже сейчас его поза кажется издевательски-выверенной, застывшей.
Быть как люди. Казаться людьми.
Оуэн…
Чех негромко и коротко смеется, разглядывает своего без всякого сомнения – партнёра, легко отталкивается от стола и подходит к дивану, садясь рядом. Закуривает как-то по-женски и почти кокетливо выгибая кисть, медленно выпускает сизый дым к потолку.
- Четыре координаты. Три плоскости и временная шкала. Когда я получу сферу, то… понадобится время… но… я думаю… что наконец-то пойму, как ставить порталы в прошлое. Или будущее.
«Понимаешь?..» - застывает неозвученный вопрос в глазах мага. Ничерта, конечно же, этот Оуэн не понимает, а чех впервые за долгое время испытывает непреодолимое желание рассказать, поделиться, и поэтому думает, подбирая слова, которые будут понятны вампиру. Пересаживается, копируя его позу – только Оуэн расслаблен и у него под спиной есть подобие опоры, а чех подается вперед. Кожаная обтяжка дивана кажется теплой на ощупь.
По ней чертовски приятно вести пальцами, вычерчивая абстрактные круги и овалы.
Рихард думает, что вытянулся бы на этом диване, прижался щекой к этой теплой коже и закрыл глаза. Нет, он совсем не хочет спать, но моргает как-то медленно, то проваливаясь в темноту под веками, то снова выныривая из нее.
- Этот артефакт что-то вроде адронного коллайдера. Только размером поменьше. Ты знаешь, нахрена он нужен? Вот и я не знаю, - смеется, - Или… эти их, телескопы. Смотреть на далекие звезды и искать братьев по разуму… Хью наебал сам себя. Ни одной нью-йорской гадалке, медиуму и прочей шушере не нужен коллайдер, чтобы гадать на кофейной гуще, наводить порчу на лохов или искать людей по фотографии, а до Аркхема, где он мог бы продать сферу, он не доберется. Не додумается… Schwanzlutscher… ебанный… Мы вообще искали эту сферу для того, чтобы книгу прочитать. Но это... будет... гораздо... более интересно. Я думаю, что это две половины одного целого, а не два разных артефакта... И я. Вряд ли. Ошибаюсь.
Пальцы жжет и столбик пепла осыпается вниз, на ткань брюк, уже во второй раз. Чех открывает глаза [он что, держал их закрытыми все это время?], лениво спохватывается, смахивает серый пепел и по привычке вмазывает окурок в пепельницу, хотя в этом нет необходимости.
- Я отмотаю время назад, если что-то пойдет не так. Только ты уж, пожалуйста, позаботься о том, чтобы я был жив, цел и в сознании для этого. И постарайся выжить сам, потому что мне может понадобиться… жертва. Ну еще откат, конечно, но да черт с…
На темной дорогой ткани остается серый смазанный след. Чех хмурится, слюнявит пальцы и пытается его убрать. Привычного раздражения нет.
- Хочешь, покажу тебе фамильяра? – внезапно предлагает маг, отвлекаясь от пятна, - Он со мной… с тех пор, как я устроил первый серьезный погром из-за проснувшегося дара.
Оуэн, может быть, и не хочет или ему плевать, но Рихард все равно закрывает глаза и зовет – Йенс – несколько раз, прислушиваясь к отклику, пока не ощущает, как из угла тихо и недовольно шуршит и цокает зуг, не желая подходить ближе.
- Тебя боится... - чех улыбается и сдерживает смех, - И я его по-ни-ма-ю. Сейчас привыкнет и подойдет сам.

Оуэн немногословен – не то, чтобы это удивляло Рихарда или причиняли какой-то дискомфорт. Он может поговорить с вампиром и без активного участия своего нового… партнера? Знакомого? Друга? Определенно, такие беседы неплохо проходят под дорогой коньяк, но чех совсем не хочет, чтобы Оуэн снова показно хлестал дорогой алкоголь из горла.
Глупый и бессмысленный перевод продукта.
Как и его попытки курить – занять руки, если, конечно, вампир сейчас не жжет выпитую кровь, чтобы ощутить физический эффект от никотина, с шорохом заполняющего и освобождающего легкие на вдохе и выдохе. Рихард откровенно разглядывает фаланги, сигарету, зажатую между ними, то, как вокруг фильтра смыкаются холодные губы, четко обозначенную линию челюсти, уходящие вниз, к ключицам, прямые вен, проступающие под кожей, и кадык, почти не вздрагивающий при необходимом рефлексе сглатывания скопившейся слюны во рту.
Зали-па-ет.
Вот что он делает. Переводит взгляд на чужой циферблат часов, отмечая, что секундная стрелка сделала несколько оборотов, существенно сдвинув с места минутную. Спохватывается:
- Спешат, - подкручивая свои на несколько минут назад.
Фамильяр подходит ближе медленнее, чем обычно, и чех манит его рукой, легко похлопывая по поверхности низкого столика. Говорит на немецком – посторонние, Йенс – когда тот шипит и недовольно скрипит в сторону вампира. На руки он забирает уже черного кота, тяжелого, зуг всегда был крупным по сравнению со своими сородичами, топит пальцы в мягкой шерсти и мнет ими складки кожи, не сразу отпуская фамильяра. Не торопится с ответом, потому что никогда не думал над этим вопросом – нет, не с практической точки зрения, а с другой. Непривычной.
Так же можно было бы спросить и самого Оуэна:
- А ты? Зачем нужен? – тот же вопрос можно было бы задать и самому магу, но Рихард сознательно упускает его, - Он мой… питомец. Друг. Часть меня. Как рука или нога. Мои глаза и уши – там, где не могу пройти незамеченным я, сможет он. Видит магию…
Можно продолжить список незаменимых умений зуга, но чех молчит.
- Он всегда со мной. С детства. Мой ровесник почти. Я привык к нему. С ним… удобно. Он всегда был рядом.
Окидывает вампира задумчивым взглядом. Оуэн явно не из той категории «зачем», чтобы быть всегда рядом и чтобы с ним было удобно.
Рихард не думает о том, что вампир его наебет, когда и в какой момент, легко отодвигает от себя эту мысль, закидывает, как ненужный хлам на чердак.
Рихард думает о том… о чем он думает?
Когда пересаживается на самый край дивана, тянется уверенной ладонью к фамильяру, сверкающему понятными желтыми глазами, потому что ощущение тепла и короткой, не колкой шерсти приятно пальцам, вздрагивающим от подбирающегося отката.
Чех зовет обратно свои монеты, наклоняется за ними и убирает в карман, позволяя одной остаться в темной щели под массивным диваном. Ему еще может понадобиться этот маячок.
- Я позвоню Хью через несколько дней. Раньше нет смысла. Надо переждать откат.
Который его тоже не особо-то беспокоит. Чех тихо смеется и ловит широконосую морду зуга обеими ладонями, с хрустом почесывая за мягкими ушами, почти дерется с ним, недовольным такой невиданной фамильярностью при посторонних.
- Свои, Йенс, свои…