[indent] Андрей сам не понимал, в какой момент решил изменить все планы и пригласить Элайджу в музей вместо Содом. Это случилось совершенно спонтанно, почти в последний момент вампир передумал и внезапно (но, при том, абсолютно спокойно) пригласил мага элегантной формулировкой «окажешь мне честь?» и «составить компанию в посещении выставки». Возможно, им двигало искреннее любопытство, желание пообщаться с мужчиной в более… формальной обстановке. Их разговоры проходили, как правило, в приватной атмосфере, один на один, вне чужих взглядов, скрывающих возможное осуждение. В маленьком городке особенно некуда спрятаться, именно поэтому Андрей нечасто выходит просто погулять, а если и делает это, то обязательно одевает безразмерный балахон Натаниэля, натягивая капюшон на голову, чтобы скрыть лицо. Он не стеснялся общества друга (ой-ли? лишь друга?), но совсем не хотел создавать ему лишних проблем – колдовские дома по-прежнему не одобряли вампиров Найтшейдов. Минуло уже почти четыре сотни лет, но мало, что с тех пор изменилось. Элайджа это, по-видимому, тоже отлично понимал, а потому никогда не возражал против приватных бесед. Или ему просто нравилось бывать с Андреем наедине, ровно как и последний получал от их бесконечных разговоров такое же удовольствие? В любом случае, билеты в Музей изящных искусств были возможностью, так сказать, выйти в свет, побыть вдали от набивших оскомину традиций Аркхема, от которых всё еще веяло пуританскими устоями. Бостон – большой город, их никто не узнает. Не осудит. Не будет сплетничать о наследнике, который спутался «с этим вампиром Найтшейдов», хотя между ними двумя нет никаких намеков на близость большую, нежели между двумя друзьями. Намеков сильных, по крайней мере, потому что какое-то напряжение Андрей ощущает, как и чувствует острую симпатию к Элайдже. И когда тот ответил ему согласием, он не сумел сдержать облегченной улыбки, отдающей искренней, детской радостью.

[indent] В город они отправились через портал, что значительно сократило время путешествия, а Андрей почувствовал слабый укол разочарования – он предполагал, что они сумеют еще насладиться обществом друг друга, когда будут ехать на машине. Но Элайджа, кажется, не разделял любви Андрея к ценности каждого мгновения и его умения получать удовольствие даже от простого ожидания чего-либо. Люди, маги в том числе, спешат жить, торопятся, боятся не успеть куда-то, ведь их срок краток, пусть даже у тех, кто владеет тайными искусствами, куда больше времени в запасе, нежели у простых смертных. У Андрея нет необходимости куда-то бежать, он может позволять себе флегматичное, достойное буддистов спокойствие и терпеливое ожидание. Когда у тебя целая вечность впереди, то ты перестаешь ощущать давление времени, спешить некуда и можно насладиться каждым мгновением.

[indent] Вечерний Бостон встретил их легким морозом и Андрей, спохватившись, когда увидел, как пар клубится вокруг Элайджи, включил физиологию, чтобы не выбиваться из толпы. Он не дышит, когда говорит – изо рта не выходит горячего воздуха. Это выглядит странно. Обычный человек, увидев нечто подобное, остолбенеет – он будет понимать, что здесь что-то не так, но едва ли осознает, что именно. Несколько раз, во время учебы в университете, Андрей забывался и в итоге ловил на себе недоуменные взгляды сокурсников, хотя и успевал включить нужные процессе в своём организме раньше, чем остальные студенты начинали понимать – он не дышит. Он холодный. В такое сложно поверить, а потому смертный скорее всего решит, что у него очень странная галлюцинация или какое-то искаженное восприятие реальности, пока не приглядится подробнее, но Андрей предпочитал не рисковать.

Единственной проблемой был тот факт, что он всю неделю сидел на диете из донорской крови, каждый раз откладывая охоту и просто заедая – запивая – чувство голода легким перекусом из пакетиков, любезно пожертвованных госпиталем. Но надеялся, что его хватит и на выставку, и на возвращение домой. В крайнем случае, можно поохотиться в Бостоне – большой город, никто даже не заметит.

[indent] Им не потребовался экскурсовод или путеводитель, даже информация на табличках подле великих произведений искусства была совершенно лишней – они переходили от одной картины к другой, и Андрей рассказывал сам, чуть наклоняясь к уху Элайджи. Спокойным и тихим голосом шептал, говоря о том, что они видят сейчас, взяв на себя обязанности проводника не потому что его спутник ничего не понимал в искусстве (о нет, вовсе не из-за этого, Элайджа очень образованный человек), потому что Андрей, в силу определенных обстоятельств, знает больше. Для начала, он сам человек искусства – занимается им и вместе с тем интересуется им же как наблюдатель и ценитель прекрасного. Во-вторых, вампир мог добавить какие-то факты, те или иные детали, которые касались жизни очередного художника, если знал их; факты, о которых никогда не напишут в книгах, в силу того, что их могли знать только современники. В особенности те, кто был лично знаком с великими творцами.

Тициан, Боттичелли, Веласкес, Леонардо да Винчи. Караваджо. Который в своем желании добиться реалистичности собственных полотен доходил до маниакальности и однажды пригрозил натурщикам ножом, заставив их позировать с трупом, что уже начал разлагаться. Не обошлось, правда, и без высказывания личного мнения – Андрей без стеснения, но тихо, словно тайну, сообщил Элайдже, что по его скромному мнению творчество Тициана сильно переоценено и ему просто повезло оказаться в числе таких великих мастеров, как Боттичелли, да Винчи или Рафаэль Санти. Про него была целая лекция, вампир готов был часами расхваливать чувственные, изящные линии на работах кисти Рафаэля, из-за чего его картины выглядят так невесомо и легко, но при этом вовсе не лишены глубины и смысла. Элайдже пришлось даже напомнить, что Рафаэль не единственный достойный художник здесь и пора бы продолжить осмотр экспозиции. В конце концов, скоро уже закрытие.

[indent] И, почти под самый конец, Микеланджело. Его единственная работа - Мадонна Дони. Грубоватая и массивная, словно бы высеченная из камня и созданная в контраст женственности полотен Рафаэля.

[indent] — Впрочем, он же скульптур, глупо было бы ожидать от него иного, — заметил Андрей с легкой улыбкой, убирая руки за спину и обхватывая одной рукой кисть другой, — ты не видел композицию «Оплакивание Христа» вживую? — вампир чуть резковато оборачивается, внимательно глядя на Элайджу спокойным и сосредоточенным взглядом. — Ни одна копия или фотография не передаст всего её великолепия. Эти надломленные складки одежды матери, на которых будто на пьедестале лежит бездыханное тело сына. Мадонна совсем юная, почти так же молода, как её дитя. Даже жутковато, — он мягко улыбается, а затем снова возвращается взглядом к картине, написанной кистью Микеланджело, единственной, что сохранилась из всех его полотен, — жаль, что другие его картины неизвестны человечеству, они были прекрасны – он с таким увлечением над ними работал… хотя Рафаэль мне по-прежнему нравится несколько больше, — чуть смеясь, будто извиняясь за беззлобную шутку над старым другом, добавляет вампир, и ловит на себе нечитаемый взгляд Элайджи, на который отвечает молчанием и вопросительно поднятыми бровями.

[indent] Что-то не так?

[indent] Знаком ли он с ним? Андрей прикусывает нижнюю губу и хитро улыбается, подавляя в себе желание спросить, не напоминает ли ему кого-то лицо Давида? Вспоминает о том, как Микеланджело показывал карандашный набросок своей будущей работы и даже не скрывал, что позаимствовал некоторые черты лица своего юного друга. Тело, разумеется, выглядит совсем иначе – Андрей не воплощение идеала мужской красоты эпохи Возрождения. И это прямолинейный скульптор тоже тогда отметил, рискуя обидеть тем самым.

[indent] — Да, как и с Рафаэлем. Они оба были мне интересны и благородно не замечали того, что я прихожу только по ночам, всегда холоден и бледен, — юноша шире улыбается, — несомненный плюс бессмертия – возможность лично знать тех, о ком сейчас пишут научные диссертации… которые касаются их ориентации иной раз, — он вздыхает, и вздох этот выходит скорбящим и разочарованным, — далась им их ориентация, разве же это так важно?! Они создали бесценные произведения искусства, задали тон развитию культуры на века вперед, продвинули науку и философию… а люди обсуждают безответную влюбленность Микеланджело и рассуждают, спал ли Рафаэль со своими учениками, — возмущенно произносит Андрей, оскорбленный до глубины души такой дерзостью и наглостью. Он делает глубокий вдох и медленно выдыхает через нос, чуть строго смотря на Элайджу, будто бы и он был причастен к этим низким диалогам о личной жизни великолепных мастеров эпохи Возрождения, чье творчество повлияло, без преувеличения, на становление всего мира.

[indent] — Вот уже почти тысяча лет, но изменилось лишь то, что никого не сожгут на костре или не подвергнут химической кастрации за влечение к своему полу. На законодательном уровне, по крайней мере. Но судачить о том, кто с кем проводит ночи люди не перестанут, кажется, никогда, будто лишь это и имеет ценность. Словно это как-то влияет на то, кем является человек, — вампир расстроенно качает головой и прикрывает глаза, потому что всё ярче ощущает тепло крови, быстро бегущей в венах Элайджи. И ему это совсем не нравится, голод, что становится лишь острее, заставляет думать о нем как о еде. Не совсем, но слишком много внимания обращать на то, как циркулирует кровь.

[indent] — Что ж. Нам пора, я полагаю? — мягко интересуется он, и, чуть погодя, нехотя добавляет: — Мне нужно поесть.

[indent] Пар вылетает изо рта и образует легкие облачка подле губ, Андрей широко открывает рот и делает резковатый выдох, откровенно наслаждаясь сейчас своей человечностью. Ничего необычного – подросток играется с морозом, даже взрослые бабушки порой играются с ледяным воздухом на контрасте своего горячего дыхания. Ничего странного. Кроме внешнего вида подростка – он выглядит слишком сюрреалистично серьезным для почти-что-мальчишки, в своем пальто и поднятом вороте, в строгом черном шарфе и перчатках (не потому, что вампирам холодно, а потому что людям холодно). Подростки не одеваются так. Те балахоны, которые носит Андрей, когда гуляет по Аркхему, принадлежат Натаниэлю. Маленький взрослый, привлекающий к себе внимание всем этим вместе взятым. Когда он впервые смотрел «Интервью с вампиром», то прочувствовал всю боль Клодии – невыносимая мука чувствовать себя столь старой внутри, и такой непростительно юной снаружи.

[indent] — «Можем»? — вкрадчиво переспрашивает Андрей, останавливаясь и созерцая Элайджу спокойным взглядом. — Хочешь присоединиться к моей трапезе?.. Mon cher ami, я не думаю, что тебе придется по вкусу мой выбор блюд, — вампир бесшумно смеется, весело глядя на Элайджу, словно мужчина сказал забавную, но не позорную, глупость, — как и мне – твой, — добавляет чуть погодя и едва морща веснушчатый нос, не пытаясь скрыть доброй улыбки. Но всё его веселье растворяется в воздухе, а та самая улыбка застывает на губах подобно маске, когда Элайджа протягивает к нему руку и замирает, давая время подготовиться. Андрей перестает дышать совсем, сосредоточенно глядя на мага и не скрывая легкого страха, что сковал его тело и застыл в серо-зеленых глазах. Вампир не пытается скрывать своих эмоций никогда, считая это бесполезной тратой времени. Да и, откровенно говоря, не умеет этого делать. Не говорить всех мыслей, не рассказывать о себе, когда это касается его человеческой жизни – да. Но не таить свои эмоции или пытаться выдать одно за другое. Чувства – бесценны, прятать их на его вкус сродни преступлению. И если Элайджа напрямую спросит об отношении к нему Андрея, тот не станет ничего скрывать. Он и так, честно говоря, не скрывает; не озвучивает – да, но не прячет их на глубине своего сознания. Было бы странно, во всяком случае, если бы Элайджа этого не видел – вампир касается его сам порой, осторожно идя на контакт, близкий, но недостаточный. Передрузья. Недолюбовники. Что-то смазанное, что-то напряженное, но притягательное, манящее. Андрей спокойно касается его сам, но при очередной попытке мага сделать нечто подобное – может дернуться, отойти. Как и сейчас – едва заметно вздрагивает, делая порывистый глубокий вдох и напрягаясь всем телом, чуть испуганно глядя на Элайджу.

[indent] — Изголодавшимся, — поправляет он и, звучит невероятно тихо, едва шевелит губами, произнося это, потому что прилагает всю свою силу воли, чтобы не вздрогнуть сильнее, когда маг снова проводит по скуле. Его можно понять – Андрей слишком редко бывает теплым, только когда включает физиологию. А включает он её лишь те моменты, когда находится среди простых смертных.

[indent] — Всю неделю на донорской крови, — настороженно поясняет вампир, сильнее напрягаясь от длительного касания. Сейчас главное не выглядеть так, будто прикосновение мага ему неприятно, Андрею бы не хотелось, чтобы Элайджа так думал. Но все эти воспоминания настойчиво лезут в его голову, как бы он ни пытался их подавлять, заткнуть эту протечку в своем сознании – будто пытается прикрыть дыру в водопроводной трубе пластырем. Он не смущается от это прикосновения, не краснеет, но сердце начинает бешено биться в страхе. Яркая вспышка поражает его сознание с очередным движением пальцев Элайджи и плотину прорывает – в мыслях всплывает чей-то силуэт, неясное очертание человека, но пышущее отвратительной похотью, отдающее желанием унизить и жестоко подчинить себе, не проявляя ни капли сочувствия.

[indent] «Ты так красив, мальчик».

[indent] Андрей дергается в тот же миг, когда слышит сиплый голос в своей голове, что стонет над его ухом, закрывает глаза, но в последствии пытается придать больше мягкости своему движению, сделать его менее резким. Менее испытывающим отвращение в это мгновение, потому что испытывает его не к Элайдже, а к мерзкому образу из далекого прошлого в собственном сознании.

[indent] — Не надо, прошу, — на выдохе произносит Андрей, накрывая руку мужчины своей и мягко отводя от своего лица, но не отпуская её – он чуть сжимает его пальцы и своим большим проводит по внешней стороне ладони, — ты же знаешь, я не очень… люблю это, — он не сразу находит достойную альтернативу фразе «я боюсь чужих прикосновений, как бы ни были они мне приятны», — не сейчас, Элайджа, — еще мягче говорит вампир и осторожно улыбается магу, боясь обидеть своими реакциями и прося за них прощения. Он словно дает ему обещание и вместе с тем – просит еще времени привыкнуть. Может быть, однажды Андрей скажет, отчего так реагирует, но точно не сегодня и даже не завтра. Когда в нём появится смелость рассказать о своей человеческой жизни, про которую вампир чаще всего даже не думает. Словно и не жил никогда, а сразу родился в сумраке ночи, открывая глаза на руках у Энцо.

[indent] — О чем попросить? — непонимающе переспрашивает Андрей, глядя чуть сверху в задумчивости, а когда до него доходит, брови удивленно ползут вверх и глаза чуть испуганно расширяются. — Ох, боже, нет! — он почти ужасается этому предложению и отрицательно качает головой. — Я не могу, — Андрей решительно отказывается и разворачивается, чтобы продолжить путь, но – слишком поздно. От предложения Элайджи в горле все пересохло из-за жажды, сердцебиение мужчины стало ощущаться слишком громко, кровь по его венам начала бежать непозволительно шумно, пульсируя и разгоняя тепло. Горячая, сладкая (на вкус вампира) кровь мага. Андрей никогда не пробовал колдунов. Каждый новый шаг вперед становится всё менее решительным, от острой жажды проступают клыки, думать становиться совсем сложно. Слишком соблазнительное предложение – вампир уже думал о том, каким Элайджа окажется на вкус. Представлял, как слижет языком горячие алые капли с его запястья, смакуя их. Чересчур притягательный запах, который, кажется, можно уже сейчас ощутить на своих губах, по которым Андрей в это мгновение рефлекторно проводит языком, а после поднимает нерешительный взгляд на Элайджу.

[indent] Что такого в том, чтобы насытиться его кровью?.. Разве это так ужасно, покуда мужчина сам предложил? Вампиры – хищники, и Андрею не стоит винить себя за это желание. Он ведь не обвинит голодного волка за то, что тот загрыз отбившуюся от стада овечку? И сам всегда новорожденным своим детям повторял это: мы не монстры, мы – хищники. Лицемерно с его стороны теперь отказываться от любезного предложения Элайджи и думать о себе, как о чудовище.

[indent] — Ты уверен?.. — с легкой тенью недоверия спрашивает он. — Мне нужно много крови. Мы не сможем вернуться сегодня – тебе будет дурно, — Андрей поджимает губы, стараясь не показать клыков, поскольку счел сейчас, что это было бы невежественно с его стороны, — придется снять номер. Ты уверен, что хочешь? — снова уточняет Андрей, чуть сощуриваясь.

[indent] Но Элайджу, похоже, совсем не пугает перспектива небольшой кровопотери. Кажется, даже приятно волнует предстоящий новый опыт.

[indent] — В таком случае, нам следует найти отель, — Андрей мягко улыбается, кивая куда-то в сторону, приглашая на поиски места для уединения, — хороший отель, действительно хороший, — уточняет юноша, ступая по хрустящему под ногами снегу, — в плохих стоят камеры. Иногда, — хорошие отели себе такой роскоши не позволяют, поскольку эту нарушает закон.

[indent] Юноша улыбается, зачарованно наблюдая за колдовством. Ему это бесконечно сильно нравится – магия. То, как и почему она работает. А какие спецэффекты к ней прилагаются – закачаешься! Впрочем, немного коробит тот факт, что Элайджа вновь решает сокращать путь при помощи портала. Андрей бы предпочел прогуляться, пусть даже на улице легкий мороз, а маг, всё же, по-прежнему более человечен, чем его спутник, и потому может и простыть.

[indent] — Благодарю, — вампир осторожно кивает и проскальзывает в сияющую дыру в пространстве, оказываясь в ярко освещенном помещении, обставленном слегка старомодно. Будто они переместились не из одного места в другое, а из одного в другое время. Следом из портала появляется Элайджа и ему навстречу кидается молодая женщина, мгновением назад стоявшая на стойке ресепшена.

[indent] Она целует его быстрее, чем Андрей успевает понять, что сейчас произойдет. Будто это происходит где-то вне его досягаемости, не рядом – вампир до последнего не мог осознать, что какая-то женщина может вот так просто подойти и поцеловать кого-то.

[indent] Она метит его, размазывая непростительно яркую алую помаду (моветон) по чувственным губам Элайджи, а в мыслях Андрея вспыхивает собственническое «он мой. мой». Он давится этим чувством, подавляет ревность, насильно проглатывая её, только сведенные брови выдают недовольство произошедшим. Вампир складывает руки перед собой в замок, словно пытается и внешним видом сдержать рвущуюся ревность. Это дикое желание стереть с наверняка мягких и горячих губ Элайджи этот вульгарный след чужого поцелуя. Желание испробовать его вкус прямо сейчас становится жизненной необходимостью. Рана на его запястье будет меткой Андрея, взамен той пошлой отметины, что оставила на мужчине эта женщина. Вампир почти ненавидит её в это мгновение. И завидует вместе с тем – она так легко это делает, словно это ей ничего не стоит, словно они не первый год встречаются. Андрей не в силах позволить себе такой вольности, быть может чуть позже он сумеет, но только если сам будет вести. Ему невыносимо чувствовать себя ведомым со времен Византии. Именно поэтому может сам прикоснуться к Элайдже, огладить пальцы его руки или провести по щеке чуть более интимно, чем того следует ожидать от просто друга. Возможно, для мага это ничего не значит – Натаниэля Андрей может ласкать точно так же, вот только посылы в эти жесты он вкладывает кардинально разные. Но на его движениях, к сожалению, не написано, сотканы они из отеческой любви создателя к своему творению или из духовного и физического влечения к конкретному человеку. Мужчине.

[indent] Вдох, выдох. Андрей кашляет, привлекая к себе внимание, стараясь этим жестом напомнить, зачем они сюда явились. Определенно не за тем, чтобы смотреть, как Элайджу едва ли не всасывает в себя чужая женщина. Но на этом его участие в разговоре заканчивается – он поджимает губы и сосредоточенно смотрит перед собой, все крепче сжимая руки в замок, откровенно говоря боясь сорваться и зарычать мужчине: «сотри эту вульгарщину со своего лица». Андрей понимает, что не имеет права на подобные вещи. Они не состоят в отношениях… формально. Между ними напряжение и жесты, но не более того. Всё, что остается вампиру – переварить внутри себя ядовитую, колючей проволокой опутывающую сердце, жгучую ревность. И на приветствие женщины Андрей отвечает дежурной, бездушной улыбкой и сухим кивком головы.  В дальнейшем разговоре он не принимает участие, полностью доверясь Элайдже, лишь крайне терпеливо прикрывает глаза и вздыхает, когда женщина пытается флиртовать с магом. Так откровенно, берет почти напором, и Андрей все острее чувствует волны ревности и гнева, что накрывают его с головой. И только когда они идут вдоль коридора к своему номеру, а женщина остается позади, вампира прорывает. Рывком поворачивая голову, он натянуто и строго, но тем не менее спокойно, говорит:

— Сотри этот кошмар шестидесятых со своего лица, умоляю, — на миг в его голосе все-таки проскальзывает раздражение и ревность. Андрей вновь отворачивается, делая резковатый выдох, но ему становится чуть легче от того, что он сказал это. Стало бы совсем спокойно, если бы мог добавить: «я ревную». Но вампир еще не выжил из ума, чтобы заявлять свои права на того, с кем не состоит в отношениях.

[indent] Впрочем, о подобных вещах Андрей имеет чисто теоретическое представление. Он не знает, когда уже можно говорить о ревности и требовать принадлежать лишь друг другу. Не понимает, как вообще к этому стоит перейти. В его сознании официальные (назовем их так) отношения наступают вместе с сексом, а к нему Андрей не готов совершенно. Так что… он в ловушке, сотканной из собственных мыслей: одна её решетка – его страхи, другая – желания.

Быть может, есть вещи, которые никто не способен побороть в одиночку. Не для того ли людям нужны психотерапевты и психологи? Быть может, Андрей бы справился, если бы Элайджа помог. Но ведь ему для этого нужно всё рассказать. А это… ох, нет, это не то, в чем вампир хотел бы признаваться тому, кто так прочно засел в его душе, сердце, забрался под самую кожу.

[indent] Дверь за ними закрывается. Верхняя одежда и обувь остается в прихожей. Элайджа проходит вглубь снятого номера, а Андрей идет чуть позади, расстегивая пиджак. Голод становится острее, но живот сводит в предвкушении и волнении – сейчас будет происходить нечто большее, чем рядовой ужин. Царящий в комнате мягкий полумрак только способствует атмосфере таинства и интима, обостряя все ощущения. В горле от жажды пересыхает, клыки снова заостряются и царапают нижнюю губу. Андрей медленно дышит, сосредоточенно расстегивая запонки и закатывая рукава белоснежной сорочки, он намеренно тянет время, наслаждаясь этим мгновением и вместе с тем – оставляя позади ту ревность и раздражение. Нет необходимости спешить, вампир не упадет без чувств в ближайшие десять минут, торопиться, чтобы поскорее ощутить вкус крови мага на своем языке.. Было бы кощунственным не получить максимум наслаждения от предстоящего действа, а ожидание сделает его слаще. Андрей бы спешил с кем-то другим, со случайным прохожим, которого заприметил для себя в качестве ужина, потому что именно так его воспринимал бы – еда. Сосуд с кровью. Не более того. С Элайджей хотелось совершенно иного. Более чувственного, интимного…

[indent] Андрей поднимает на мужчину взгляд и замирает в недоумении – тот сидит на краю постели с открытой шеей. Расстегнув рубашку и откинув голову.

[indent] — Элайджа, — мягко зовет вампир, закатывая рукава своей сорочки и опуская руки, — что ты делаешь?.. — любопытствует юноша, с интересом рассматривая эту картину. Безусловно, такой открытый и… беззащитный вид мага его пленит (добровольно и совершенно покорно отдается в руки хищника – о, как эта мысль волнует Андрея!), но тем не менее – что мужчина делает?

[indent] От его ответа на губах вампира появляется мягкая, умиленная улыбка. Он тихо и беззлобно смеется, медленно подходя к Элайдже.

[indent] — Мальчик мой, я не собираюсь тебя кусать. Тем более в сюда, — ласково произносит Андрей, медленно протягивая руку и касаясь шеи мужчины подле ворота, поначалу прикрывает, а затем, передумывая, снова обнажает кожу и ведет по ней пальцами, снизу-вверх от ключицы до подбородка, делая касание невыносимо интимным, — было бы кощунственным вгрызаться в твою шею, подобно дикому зверю. Я ведь не варвар, — Андрей едва дышит, шепча это и уже не пытается скрыть поблескивающих в полусвете острых клыков. Внимательно смотрит на Элайджу, на его лицо, продолжая едва касаться шеи и подбородка, а затем снова ключиц, мягко обводя. В воздухе повисает волнительное напряжение, а от этой продолжительной ласки внизу живота скапливается жаркое возбуждение. Оно соединяется с острой жаждой и забивает все мысли собой, мешая думать. Завороженным взглядом вампир следит за движениями своих пальцев по коже мужчины, наслаждаясь её теплотой.

[indent] — Мы не кусаем, если не хотим убить, — наставленическим, поставленным голосом мягкого учителя, произносит Андрей, — мы делаем надрезы на коже жертвы там, где проходят вены, — его взгляд становится чуть пьяным от смеси возбуждения и голода, — я почти вижу, как циркулирует кровь в твоем теле. Жарко бежит по венам, — Андрей делает глубокий вдох, втягивая тягучий запах железа и неосторожно облизывает свою нижнюю губу от нетерпения, — здесь, — он ведет указательным пальцем по одной из ярёмных вен и слегка склоняет голову на бок, — или здесь, — скользя рукой ниже, на грудь, мельком забираясь ладонью под рубашку, — мне не нужно накрывать рукой твое сердце, чтобы узнать, насколько быстро оно бьется, — его мягкая улыбка становится хищной, алчущей, а податливость мага и его покорность сейчас только распаляет сильнее, завораживает. — Я больше всего люблю запястье, — юноша присаживается рядом, забираясь одной ногой на постель и кладя её под себя, а затем берется за руку Элайджи и вытягивает её, начиная неторопливо закатывать рукав и обнажать горячую кожу, под которой призывно пульсирует кровь. Несколько мгновений завороженно гладит пальцами проступающие вены, поднимает голову и внимательно смотрит на мага. Протягивает к нему свободную руку и берется за подбородок, подтягивая к себе чуть ближе и проводя большим пальцем подле его губ.

[indent] — Хочешь, я введу тебя в оцепенение. Ты не почувствуешь боли, — предлагает Андрей, внимательно глядя на Элайджу, а получая отрицательный ответ – чуть улыбается, — хорошо, — он забирается полностью на постель, кладя под себя обе ноги, и достает из кармана брюк небольшой складной нож. С тихим лязгом выскакивает лезвие и Андрей, одно продолжительное мгновение все так же смотрит в глаза мужчины, но затем медленно отворачивается и, чуть наклоняясь, целует его запястье, лишь после этого делая небольшой, но глубокий надрез, одним быстрым движением пальцев – навык, отточенный до идеальности почти тысячелетием жизни. На коже тут же проступают алые капли, но прежде, чем они сольются в тонкую струйку, Андрей собирает их языком и припадает губами к ране, жадно глотая. Зажмуривается от удовольствия, напрягается всем телом и расслабляется с каждым новым глотком, одной рукой удерживая запястье мужчины, а другой проводя где-то возле его локтя. Впивается длинными ногтями в кожу, не в силах проконтролировать это из-за наслаждения. Солоноватый привкус так сладко разливается на языке и обжигает горло, что Андрей на мгновение даже боится, что не сможет вовремя остановиться. Ему хочется еще и еще, больше. Неосторожно надавливает зубами на края раны, подгоняя кровь, ощущая хищное желание вонзиться клыками и выпить всё до последней не капли. Последний раз с ним такое было… он и не помнит, когда. Вкус крови Элайджи такой сладкий, что из груди Андрея вырывается рычащий низкий стон удовольствия. Спустя несколько мгновений он силой заставляет себя остановиться, понимая, что выпил чуть больше необходимого. Пережимает руку мужчины ниже раны и поднимает ее выше, чтобы остановить кровотечение, но не отстраняется, продолжая кончиком языка собирать медленно проступающие капли, как маленький ребёнок, дорвавшийся до сладостей и теперь таскающий каждый раз по последней конфете. Ранку он перевязывает лоскутом ткани, который легко отрывает от подола своей сорочки, после поднимая на Элайжду благодарный и сытый взгляд. Облизывается, собирая вкус его крови со своих губ, и протягивает руку, тыльной стороной ладони поглаживая щеку мужчины.

[indent] — Как ты себя чувствуешь? — обеспокоенно спрашивает Андрей, напряженно всматриваясь в лицо Элайджи и не обращая внимание на свое возбуждение, считая его чем-то незначительным и не важным сейчас.