Он прождал её в ресторане целый час, пока уже не мисс Мур решил наконец объявиться. Коротко поцеловала отца в щёку, извинилась с милейшей улыбкой на лице и как бы разъяснительно добавила, что девушки обязаны опаздывать. Ну разве мог он злиться на неё после этого? Разве вообще когда-то мог это делать? Лета – уже не его маленькая девочка, а так хочется всякий раз усадить дочь к себе на колени, открыть какую-нибудь очень толстую книжку с картинками и читать ей вслух до самого позднего вечера. Но теперь так малышку не побалуешь, теперь она уже совсем взрослая, привлекательная женщина, что за несколько недель договаривается со своим стариком о встрече, дабы не выбиваться из очень плотного графика собственных безумно важных дел.
И ведь Илай на неё совсем не обижается. Он, как и всегда, всё прекрасно понимает, это его святая обязанность, быть тем единственным из двух, к кому можно обратиться даже с самой серьёзной проблемой и не получить за то не менее серьёзный выговор. На самом деле граф всё ещё не может привыкнуть к мысли о том, что и дочь смогла для него оказаться тем самым человеком, что обязательно поймёт и воздержится от осуждения. Ей он без тени смущения может рассказывать о том, какой они вчера с Бертольдом посмотрели фильм, куда съездили и что там увидели, а ещё тысячу других мелочей, что будет действительно не безразлично услышать только родным, даже близким людям. Тем, с которыми хочется поделиться собственным счастьем.
Они пьют хорошее вино и проводят очень приятный вечер. Илай предлагает её довести и чувствует некоторое удовлетворение от того, что Лета принимает его предложение. Она снова целует его в щёку на прощанье, прежде чем открыть калитку и скрыться за дверью большого дома. Мур не без ностальгии по давно ушедшим дням осматривает то самое жилище, в котором его дочь именуется хозяйкой, после чего смиренно удаляется прочь.
Настенные часы отбивают ровно час ночи, когда Илай опускает ручку входной двери и громко оповещает о своём возвращении. Опускает на вешалку новое пальто, что не так уж и сильно отличается от предыдущего, разувается и проходит в дом. В гостиной всё ещё горит свет, а потому маг направляется именно туда, по ходу движения развязывая бабочку – ресторан дорогой, нужно было иметь соответствующий внешний вид.
Бертольд вроде как в полудрёме лежит на диване, в то время как на экране телевизора маленький Брюс Уэйн падает в старый колодец, полный летучих мышей.
- Тебе не нужно было меня дожидаться, шёл бы уже спать, - он присаживается рядом, на большой кожаный диван, скидывает рядом с собой пиджак. – Я же говорил, что буду поздно.
На самом деле, в глубине души он очень рад тому, что Бертольд решил дождаться его возвращения. Было в этом что-то особенное, что тихо грело изнутри и заставляло нестись домой, наплевательски относясь к превышению скорости. Наверное, всё дело в том, что именно дома его ожидал именно Бертольд.
Вообще, у Илай в принципе никогда не имелось сомнений относительно того, понравилось бы ему жить вместе с Аккерманом или нет. Он всегда об этом мечтал. В детстве мечтал громко и очень ярко, представлял, какой огромный будет у них дом где-нибудь в лесу, а рядом будет жить стая ручных волков, что непременно станет их главным защитником. Когда в его жизни появилась Вивьен, он мечтал, что вместе с Бертольдом они сбегут куда-нибудь в Европу и будут перебиваться маленькими грязненькими отельчиками, днём работать до изнеможения, а ночью просто спать друг к другу прижавшись, и этого им будет достаточно. Со временем он начал мечтать именно о такой жизни, достигнуть которой ему в конечном итоге и удалось. Чтобы небольшой дом только для них двоих и больше ни одной лишней души рядом. Этого же им достаточно? Им всегда было достаточно друг друга.
- Если хочешь спать, лучше идти наверх.
Он наклоняется к его лицу и целует в лоб, не желая лишний раз отгонять от Бертольда сонливость. Илай и сам совсем скоро к нему придёт, нужно только принять душ и закинуть что-нибудь в рот – почему-то после посещения дорогих ресторанов всё равно никак не можешь избавиться от чувства голода.

Держать голову Бертольда у себя на коленях до боли приятно, особенно когда прекрасно знаешь, что не нужно остерегаться, будто их кто-нибудь увидит, да и видеть то, собственно некому, живут они здесь вдвоём – ну, не считая Непорядка, конечно. Перед переездом, у них не случилось даже какого-то особенного разговора, в котором бы обсуждалась судьба этого кота. Животинка уже давно стала членом их крохотной семьи, а потому его миски паковались в коробки наравне с остальными, не менее важными вещами.
- Элайджа, - он подсказывает ему нужное имя, не прерывая его, а будто бы просто дополняя и без того ясную речь.
Илай обиженно щурится – неужто он забыл о столь немаловажно для всего рыжего семейства факте? Он же ему говорил, верно? Ну просто не мог не сказать, как о таком вообще можно забыть и не сказать. Значит забыл Бертольд. И, наверное, Илаю бы стоило за то на него хорошенько разозлиться, обиженно встать с дивана и в гробовом молчании уйти переодеваться. Да вот только Мур раз уже даже тому, что Берт вообще интересуется делами его детей. К этой скромной участливости они шли довольно долго, ломая искреннюю неприязнь Аккермана к чужим потомкам, а потому подобную оплошность Илай ему смиренно прощает.
- Заделали, - говорит, а у самого непроизвольно выползает улыбка. – Уже совсем немного ждать осталось.
А ему всё с трудом верится, что скоро станет самым настоящим дедушкой. Наверное, пока сам своими глазами ребёнка не увидит, так и не поверит. Ну а разве возможно так легко и просто принимать подобные изменения? Живёшь так себе спокойно сто сорок лет, живёшь, вроде бы ещё даже не седеешь, а потом в один прекрасный день тебе сообщают очень даже неожиданную новость – папа, ты скоро станешь дедушкой. И вот как, спрашивается, на это реагировать? Безусловно, Илай был безумно рад, услышав эти вполне однозначные слова, не мог скрыть своего восторга. Да вот только менее неожиданной от уровня собственной положительности новость не стала. Граф Мур легко представлял себя отцом, он становился им уже пять раз, но о том, чтобы его собственные дети начали обзаводиться детьми, маг ещё как-то не задумывался. Ему всё казалось, что дочери его для того ещё слишком юны, пусть и некоторые из них уже замужние женщины, а ждать продолжение рода от Коула с некоторых пор он и вовсе перестал. Илай чувствовал себя ещё слишком молодым, чтобы в свой адрес слышать едва понятное «дедушка», пусть даже подобное обращение не сказать, что сильно ему не нравилось.
- Они так и не узнали пол ребёнка, представляешь? – искренне делится он своим недоумением. – Ну или это мне не хотят пока его сообщать.
И вопрос этот его совершенно не касается, Илай старательно пытается не вмешиваться в жизнь дочери с обычно бесполезными советами. Ему хочется, чтобы Лета продолжала видеть в нём прежде всего надёжную опору и человека, которому можно доверять, а уж потом того, кто так и сыплет нравоучениями налево и направо. Он был рад уже тому, что с ним она поделилась данной новостью одним из первых, кажется, даже Вивьен была поставлена в известность несколько позже.
О бывшей жене с каждым месяцем Мур думал всё меньше и меньше. Безусловно, переодически в его голове возникали воспоминания о ней, но чаще всего они были связаны в первую очередь с их детьми – то была единственная связь, что ещё имелась между ними.
Илай аккуратно приподнимает с себя голову Бертольда и поднимается с дивана. Берёт скинутый пиджак.
- Раз ты всё равно не спишь, пойдём, я хочу что-нибудь выпить.
Да, наверное, сначала ему неплохо было бы отправиться в душ, и он вроде бы не против был чем-нибудь перекусить. Но мысли о грядущем становлении дедушкой слишком будоражат нервы, что нужно немедленно успокоить.
Они направляются в его кабинет, где в красивом серванте стоят в ряд очень дорогие бутылки. Для Аккермана алкоголь бесполезен, а потому хранить его было решено именно в месте, где чаще всего пребывает их единственный потребитель. Кабинет, кстати, в доме имелся тоже только один, потому что Бертольду всё также был совершенно не нужен, а для Илая являлся самой настоящей необходимость.
Он достаётся из шкафчика почти допитую бутылку без этикетки – ирландский виски по отцовскому рецепту – а следом за ним один стеклянный стакан.
- Интересно, они уже подобрали ребёнку имя.
Эта тема всё никак не оставляет его в покое. Даже, когда Мур откупоривает бутылку, он продолжает мыслить исключительно о своём будущем внуке или внучке.

Янтарная жидкость аккуратно переливается в красивый хрустальный стакан – привычка Илая окружать себя подобными вещами с годами только усиливалась. Если он собирается пить, почему бы не использовать для того хорошую посуду? Если спать, то исключительно на качественной и не скрипучей кровати, а жить уж точно в богато обставленном, пусть даже и не таком большом доме. Много комнат им и не требуется, живут только вдвоём, а принимать гостей Бертольд не слишком большой любитель. Илаю стоило больших усилий уговорить его переехать из его малюсенькой квартирки сюда, в ход шёл даже самый мелочный шантаж и все доступные ему уговоры, а потом останавливать его было уже слишком поздно – они въехали в уже обставленный мебелью дом, на которую Аккерману не хватило бы и десятилетней зарплаты. Не все предметы, конечно, выглядели очень уж дорого, пусть и добротно, а потому скандала на этой почве чудом удалось избежать, а у Илая хватает ума не трястись над каждой тумбочкой с причитанием «смотри не сломай, ей лет больше чем нам с тобой вместе взятым». Граф Мур никогда не походил на привычного обществу сноба, каким, наверное, должен был стать, и всё-таки полностью от своей аристократической натуры избавиться так и не смог. Да и, собственно, сделать это никогда и не пытался.
- Так не обязательно же пол знать, чтобы имя подобрать, - делает один большой глоток, - можно сразу два имени выбрать, а потом уже взять то, что подходит.
К созданию кабинета Илай подошёл максимально ответственно. Вообще, именно эта комната любого дома всегда нравилась ему больше прочих – начиная с самых детских воспоминаний и заканчивая жизнью нынешней. В кабинетах всегда чувствуется дух строго учения, смешанный с чувством вальяжной роскоши. Тяжёлый стол из цельного куска дерева, диван и кресло исключительно из настоящей кожи, множество всевозможных шкафов и шкафчиков, чьи полки заставлены самими различными книгами. В голове его хранится одному ему единственная система расстановки бумажных носителей знаний всего человечества, что вряд ли легко поддастся первому случайно зашедшему сюда человеку. Самый огромный книжный шкаф можно именовать одним коротким словом «Античность» и всякий раз удивляться тому, что здесь делают в лучшем случае самые откровенные произведения неизвестных писателей-модернистов конца девятнадцатого века. Наверное, Илай и был бы рад кому-нибудь показать свою десятилетиями собираемую коллекцию, показать тому, кто действительно проникнется и сразу всё поймёт и прочувствует, да вот только не было пока ещё у него ни одной возможности провести подобного рода показ.
Он усаживается на диван, откидывается на его спинку, делает ещё пару глотков, после чего опускает стакан на стоящий рядом маленький столик, но не убирает от посудины руку.
- Я тоже как-то об этом не думал, - говорит честно, как бы размышляя вслух. – И никогда не понимал, что значит «заводить детей». Это же не домашнее животное, чтобы его завести. Просто приходит такой момент, когда ты становишься родителем для ещё одного человека, которого не любить просто невозможно, потому что он твой, - отводит взгляд в сторону, над чем-то крепко задумавшись. Делает ещё один небольшой глоток. – Но да, наверное, ты прав. Я люблю детей.
Ведь так обычно и бывает. Когда ребёнок не чувствует со стороны родителей должной заботы и любви, он всеми силами стремится подарить их уже своим собственным детям. С отцом у Илая всегда боли очень странные отношения, что скорее походили на формулу ученик-наставник, в которой наставник пытается контролировать все сферы жизни своего ученика. С матерью же всё было гораздо проще, взаимодействие с ней можно было описать одним коротким словом «никак», да кто же мог подумать, что из этого тихого и отстранённого наблюдения может вылиться такая серьёзна проблема в будущем. Безусловно, в далёком детстве Илай чувствовал себя совершенно недолюбленным, компенсируя это привязанностью и общением с Бертольдом. Наверное, обрати на него внимание родителем немного раньше, чем перед вступлением в брак, сейчас жизнь его сложилась бы совершенно иначе. Очень вряд ли, что более счастливо, но то, что совсем по-другому – определённо факт.
Отличным дедушкой… О, на это Илай очень надеется и очень хочет данному статусу соответствовать. Он вовсе не уверен, что ему удалось хорошим отцом, так почему бы не попытать счастья хотя бы с внуками?
- Надеюсь, - натянуто улыбается ему, не совсем уверенный в том, что заслужил данную похвалу. Затем в голове его рождается уже новая идея, и недоулыбка превращается ухмылку. – Так получается ведь, что ты тоже дедушкой станешь. Ты – мой муж, а значит и дети мои для тебя больше не чужие. Следовательно, внуки мои тоже будут общими.
Ещё глоточек и можно ждать реакции Бертольда. Он же стал проще относиться к его детям, верно? А значит не должен воспринять эти слова в штыки.

На самом деле, один факт того, что, вступив с ним в брак, Бертольд стал хотя бы отчимом для всех Муровских детей, очень грел Илаю душу. Как говориться, если закрыть сначала один глаз, а потом второй, можно с большим натягом, но всё-таки представить, что все эти рыжие потомки действительно их собственных дети, которых они вместе вырастили и вместе любят, к которым какая-то там Вивьен не имеет никакого отношения. Да, для Илая всегда было определённо важно, чтобы Бертольд относился к его детям как минимум нейтрально. Пусть без особой теплоты и заботы, но хотя бы не терпел, посильнее сжав зубы, а мог спокойно с ними общаться. Дети всегда были и будут оставаться одной из важнейших составляющих жизни графа, а потому для него невероятно важно видеть, что его дорогой супруг не питает к ним какой-нибудь невыносимой ненависти.
А если уж говорить до конца откровенно, то Илай был почти уверен в том, что наибольших вклад в подобное положение вещей внесла никто иная, как Лета. С самого первого момента девушка проявила к отцу чудеса понимания, позволила тому поверить, что всё действительно может быть хорошо и для того вовсе не обязательно нужно скрываться. Отчасти именно благодаря ей Мур всё-таки смог разрешить себе разорвать потерявшие какой-либо смысл отношения и наконец-таки даже с точки зрения государства официально связать себя узами с человеком, которого действительно любит. Которого теперь нет никакой необходимости скрывать от каких-нибудь пронырливых знакомых, а при знакомстве с полным спокойствия и умиротворения сердцем представлять, как «Бертольд, мой муж».
Единственное, что всё ещё не давало графу покоя, так это отношение остальных детей к такой глобальной перемене в жизнях их родителей. Окрылённый пониманием Леты, Илай рассчитывал на хотя бы относительно похожую ситуацию и в отношении остальных детей, однако где-то наткнулся на накрепко закрытые двери, в которые бейся-не бейся, а всё равно никто не откроет. Это всё ещё угнетало Илая, однако он всё ещё искренне верил в то, что однажды и с этой стороны ему откроют и позволят и дальше любить себя так сильно, как это может сделать только отец.
Как-то слёту на вопрос Бертольда ответить не получается. О подобных вещах прежде Муру думать как-то не приходилось, попросту не было повода. Брак с Вивьен всегда держался исключительно на взаимоуважении, о любви говорить было попросту глупо. Любить Илаю вообще все эти годы было в принципе некого, ведь Бертольд находился очень и очень далеко, а других претендентов как-то искать и не хотелось. Наверное, это был ещё один из тех самых факторов, по которым маг так сильно любил и пёкся о своих детях, ведь кроме них, по сути, у него никого и не было. Вся его необходимость заботиться о ком-то концентрировалась исключительно на них, что иногда заходило в совсем уж маразматические стадии, но отрицательным от того ни капли не являлось.
Окончательно опустошает стакан и убирает от него руку.
- Не знаю, - совсем уж честно, а потом с какой-то грустной, почти трогательной улыбкой. – Наверное, не таким опекающим.
А что же сам Бертольд? О его детях они говорили совсем уж редко, оба не горя желанием поднимать данную тему. И если Муровские потомки очень часто становились участниками их личной жизни, то уже не маленькие Аккерманы на горизонте даже никогда и не появлялись. Наверное, Илай не должен был столь незаинтересованно относиться к детям Бертольда. Наверное, он должен был периодически спрашивать, как у ни дела и как они поживают, да вот только что-то сам Берт не особенно часто и много с ними общался, если вообще делал это. Из чего Мур делал вполне очевидный и сам собой напрашивающийся вывод – отношения у Бертольда со своими детьми были как минимум напряжённые.
- А ты, – вполне закономерный вопрос, - каким ты был бы отцом для наших детей?
Почему-то именно такая формулировка вопроса сама выскальзывает их его уст. Ну а разве это не синоним к Бертольдовскому «по любви»? Они ведь любят друг друга, верно? Значит именно об их несуществующих детях Берт и задавал тот вопрос, что ввёл Илая в довольно сомнительные размышления.
Однако именно подобная формулировка сама подталкивает графа на совсем иного рода мысли.

Ничто так не способно привести к самым неожиданным размышлениям, как одно случайное «а что, если». Идеи спонтанные очень быстро находят в голове для себя свою собственную нишу, цепляются за неё всеми руками и ногами, никак не желая отпускать. Именно такие случайные идем всегда наиболее продуктивны – ими движет спонтанность, ими движет немедленно желание взять и сделать всё прямо сейчас, сию же секунду.
Эта мысль выскальзывает как-то совсем уж нежданно, но разрастается в геометрической прогрессии. Вот только Илай вопрошал у него об отношении к несуществующим детям, как фантазия уже подкидывает ему те самые картины, прежде о которых он даже и не задумывался.
Дети. Их собственные дети. Совсем немного, максимум двое-трое, к пяти Муровским отпрыскам большего количество и не требуется. И это именно их дети, их собственное, для которых только они станут подбирать имена, для которых только они будут являться родителями. Прогресс же уже успел дойти до такого уровня возможностей, верно? И не будет никаких склок и огорчений, не придётся сокращать и без того болезненные телефонные разговоры, дабы друг друга случайно не расстроить. Они смогли бы растить их вместе, в этом самом доме, жить как совсем уже настоящая семья.
Илай даже не пытается скрыть улыбки, когда слышит довольно поверхностное описание из уст Бертольда.
Если ты будешь будить их по утрам, то я могу читать им сказки на ночь. Самые невероятные и интересные истории, чтобы затем им снились самые красочные и приятные сны. Я могу перепроверять за тобой домашнее задание, но так, чтобы они этого не знали и никогда в тебе не сомневались. Могу хвалить, а после любой провинности проводить спокойные, совсем не страшные беседы без отвратительных выговоров. Мы бы могли делать это вместе. Нет, конечно, ты бы не налажал.
- Ты был бы очень хорошим папой.
Вот они вместе встречают Рождество. Их четверо, а больше никто им и не нужен. Совершенно рыжий мальчишка громко и по слогам читает этикетку на огромной коробке в красивой, праздничной обёртке, после чего передаёт её совсем ещё маленькой сестрёнке. Она безумно похожа на Бертольда, особенно глазами, этим слишком серьёзным для столь нежного возраста взглядом. В центре их небольшой гостиной стоит несоизмеримо огромная ёлка, за окном беззвучно падает снег, а в камине тихонько потрескивают поленья. До безобразия банально и скучно, но от того не менее тепло и приятно. Рождество ведь семейный праздник, верно? Так почему бы не разрешить себе представить хотя бы это, совершенно обыденное и такое простое. То, что случается каждый год, но от того ничуть не становится хуже.
Интересно, а Бертольд хотел бы для них именно такое Рождество? Хотел бы попробовать ещё, действительно попытаться не налажать? Наверное, да, иначе он бы не отводил взгляд, не говорил об этом столь серьёзно и рассудительно.
Илай было открывает рот, чтобы высказать самое очевидное предложение, но тут же закрывает его обратно. Разве могут они мечтать о подобном счастье, когда срок их совестной жизни уже давно поставлен на таймер и оборвётся самым трагическим образом? Имеют ли они право заводить детей без возможности подарить им светлое будущее? Они же пообещали друг другу, что уйдёт обязательно вместе. Согласился бы Илай пожертвовать собственным израненным сердцем ради их общих потомков? Нет, это не имеет совершенно никакого смысла. Заранее обрекать ни в чём неповинных детей на подобные страдания – более отвратительное злодеяние ещё нужно поискать.
Улыбка сходит с его лица как-то постепенно, уступая место горечи и обиде. Обиде на судьбу и проведения, что в очередной раз поставила им подножку и даже не попросила прощения.
- Наверное, - говорит неуверенно, глядя куда-то в сторону окна. – Наверное, будь у нас больше времени, мы могли бы завести детей.
Пауза короткая, но Илай встаёт с дивана, поднимает со столика стакан. Самое время его снова наполнить.

В этот раз он наливает значительно меньше, чем прежде, а затем одним точным движением снова его опустошает. Жидкость приятно обжигает горло, согревает тело и временно освобождает от самых дурных мыслей. Всего на мгновение, пока неминуемое разочарование на накатывает с новой силой.
- Но мы то ведь знаем, что будет, - оставляет стакан рядом с бутылкой, на сегодня явно достаточно.
Они знают, а потому не посмеют обречь ещё только недавно появившегося на свет человека на неминуемые страдания. Даже если бы Илай отказался от идеи уходить вместе с Бертольдом, какого было бы их детям ещё в самом начале своего жизненного пусти потерять одного из родителей? Наверное, они бы не стали скрывать от них эту скорбную новость, и они бы уже всем вместе отсчитывали отведённые им дни – это ли не ужасно? Да и не стал бы Илай отказываться от задуманного. Он решил твёрдо и ничто не сможет его переубедить. Конечно, после их смерти дети не остались бы в одиночестве – Лета обязательно бы о них позаботилась. О, в этом Мур совершенно не сомневается. На неё он уж точно может положиться. Однако даже думать об этом как-то глупо и совершенно неправильно, детей заводят не для того, чтобы поиграться. Это должен быть обдуманный и серьёзный шаг, на который они просто не могут позволить себе решиться.
Заслышав последнюю фразу Бертольда, Илай лишь тяжело вздыхает и почти закатывает глаза. «Не навредить тебе» - порой ему кажется, что Берт не понимает совершенно очевидных вещей. Своей смертью он навредит ему гораздо больше, чем если позволит попытаться. Это кажется ему понятным донельзя, однако Аккерман старательно отвергает данную мысль.
Он потратил на поиски достаточное количество времени, больше полугода упорной работы. Перечитал кучу старинных книжек, древнейших фолиантов и гриммуаров, даже к сестре успел обратиться за помощью. Он искал так долго и усердно, что в конечном итоге всё-таки смог вычленить из описаний множества ритуалов тот самый, что смог бы помочь Бертольду справиться с проблемой. С их общей проблемой. Ритуал был сложный, ритуал крайне энергозатратный, но что гораздо важнее – очень опасный. Опасный настолько, что даже при положительном исходе его проведения, безопасность его участникам никак не гарантируется. О, этому красноречивому описанию в книге была выделена целая страница. Наверное, Илаю стоило было умолчать о данном обстоятельстве. Просто сказать, что нашёл, просто попытаться, а потом будь что будет, может быть всё-таки повезёт. Всё равно у них нет другого выбора, так не разбрасываться же и без того хрупкими возможностями. И всё же ему хватило ума рассказать обо всём Бертольду. Рассказать, чтобы затем получить решительный отказ когда-либо приступать к этому ритуалу. Многие часы Илай потратил на то, чтобы попытаться его уговорить, чтобы объяснить всю безвыходность их ситуации, однако все его попытки были тщетны. Аккерман категорически отказывался, а вот теперь с таким умным видом заявляет «я бы сделал что угодно». К чему же так бессовестно врать?
- Знаю.
Заставить себя это произнести оказывается невыносимо сложно. Этот единственный вопрос, по которому они так и не могут найти единого ответа, старательно разрушает Илая, притупляет надежду, что в самом начале их поисков, казалось, била через край. Но что он сейчас изменит, если вновь пуститься в бессмысленные уговоры? Если опять попытается объяснить ему, что так у них был бы хотя бы шанс всё исправить. Какой смысл бояться и беспокоиться по этому поводу, если в конце пути их всё равно ожидает совсем скорая смерть? Это не имеет никакого смысла.
Он подходит к нему поближе, опускает руку на плечо и натянуто улыбается. Нельзя позволять себе падать духом. Нужно бороться до самого конца, пока у них есть хотя бы немного времени.
- Мы обязательно найдём способ всё исправить, - это не для Бертольда, это для него самого. Кто-то всё ещё должен помогать ему продолжать надеяться. – И тогда заведём ребёнка. Нашего, по любви.

Отредактировано Elias Moore (25-03-2019 11:01:41)