Лес кажется необъяснимо неприятным, отталкивающим и оттого незнакомым и чужим. Девочкой Энди облазила здесь каждое дерево, овраг и нору и знала места как тут, так и по ту сторону озера наизусть без всяких карт. Где-то в закоулках ещё можно найти в разное время оставленные ею и другими детьми насечки камнем на камне, конструкции из веток и верёвки, подвешенные на ветках в целях магических и не слишком, остатки сооружённых на больших деревьях домиков и дупла в рассохшихся стволах. Если хорошенько приглядеться, лес всегда был повсеместно отмечен магами и, во всяком случае, вблизи от их жилищ, был частью своего мира. После урагана вокруг веет чем-то чужим. Несильно, где-то на грани осознания, но Энди думает, если бы она пренебрегала мелкими предчувствиями, не выбралась бы целой и из половины своих затей.

Началось всё, правда, вовсе не с неё, а с Гринча, который по своему обыкновению ускользнул в лес за впечатлениями после того, как погода пришла в относительную норму. По опыту, развлечения зуга продолжались несколько часов и заключались в полётах в облике какой-нибудь хищной птички, распугивании и поедании мелкой живности и доступном его размерам вандализме. Энди миллион раз твердила, что облик чумного голубя подошёл бы ему куда больше других – мог бы гадить на головы самым естественным для себя образом. Однако в этот раз гроза местных полёвок вернулся минут через сорок, треща, как тегеранские счёчики Гейгера, и заявил, что видел ни много ни мало неведомую херню. Пришлось призадуматься – если уж зуг, который обычно ведёт себя с апломбом повидавшего всё на свете многодетного техасского реднека, говорит, что видел что-то необычное, имеет смысл выяснить.
«Неведомой» оказалась с трудом найденная в жухлой траве бурая лужица длиной метра полтора, вытянутая по дну овражка, словно порез на теле земли. Прежде чем Энди успела изложить все свои впечатления, отразившиеся, по всей видимости, у неё на лице – лужа после дождя, надо же, какая неожиданность – зуг обозвал её незнакомым человеческому языку ругательством и велел присмотреться, заглядывая глубже материального мира. У Гринча, как у убеждённого, в силу жизненных обстоятельств, индивидуалиста, отличного от большинства своих сородичей, начисто отсутствовали какие-либо понятия о субординации. Но в области астральных штучек Энди засранцу верила – то, что для неё требовало каких-никаких усилий, для зугов было естественным, как дыхание, и если уж он говорит, что эта штука нечто большее, чем видно глазу, так и есть. Внешний осмотр ей так ничего и не дал, странности начались уже дома, куда Энди с предусмотрительным любопытством учёного прихватила образец. В сумерках и зарослях казавшаяся грязно-коричневой жидкость – назвать это водой язык уже не поворачивался – при нормальном освещении приобрела тёмно-бордовый оттенок, характерный для венозной крови. Всё бы ничего, в мире существовало немало озёр странных, в том числе и красных оттенков, многие из которых Адриана видела своими глазами, но едва ли какое-то из них имело схожий с кровью химический состав, насколько то позволяли определить ограниченные возможности домашней лаборатории, и явно не естественное происхождение. Ситуация приобрела неприятный поворот – пожалуй, не всякое порождение астральной изнанки со стопроцентной вероятностью попытается тебя сожрать, но проверять, какой эффект эта подозрительная субстанция может оказать, скажем, на вампирскую часть её семьи, проверять отнюдь не хотелось. Пару дней побродив по лесу в поисках других, схожих с первым, кровавых пятен, Энди вернулась к изначальному и уже там обнаружила, что пакость ещё более неприятная, чем казалось на первый взгляд. Ещё несколько дней назад маленькая лужица теперь приближалась по размерам к вполне объемистому джакузи, и мелкий дождик последних дней едва ли имел к тому какое-то отношение. Озерцо явно съездило к бабушке, там хорошо питалось, и Энди отчего-то сильно сомневалась, что густоватая околокровяная мерзость предпочитает гуакамоле. 
Прошерстив домашнюю библиотеку на предмет потенциально плотоядных кровавых озёр, приходилось признать, что здесь требуется помощь. Кого-нибудь, соображающего в более тонких, чем она, областях магии, опытного и хорошо знакомого – Энди, конечно, известна масштабами ветродуя в собственной голове, но творившиеся последние недели в Аркхеме сложности подсказывали ей, что соваться в подозрительное место в одиночку не лучшая из идей. Оставалось только преодолеть сопротивление обрывающейся связи.

Энди назначает встречу на утро, надеясь, что к тому времени масштабы озера не слишком изменятся, и, как только Магнус появляется, тут же тащит его в лес.
– Извини, кофе и печенья будут позже, – говорит она, стряхивая с рукава опавший лист, – Нормально добрался? После урагана здесь не дорога, а полоса препятствий для скаутов. – Энди легко перепрыгивает через вывороченный корень не пережившего буйство стихии дуба, сидящий на плече зуг возмущённо трещит, сверкая абсентовыми глазами. – Здесь недалеко, минут за пятнадцать дойдём.

–  Это уже не вода, –  качает головой Энди, доставая из кармана красного пальто вчерашний образец в маленькой пробирке с завинчивающейся крышкой. На свет жидкость блестит алым и оставляет на стеклянных стенках подсыхающие коркой следы, –  И я не уверена, что это когда-то было водой. Полного структурного анализа не предложу, но по всем признакам это кровь. Дегустировать не стали, –  добавляет она, обозначая краешками губ улыбку, хотя это вовсе не смешно, и Энди предпочла бы, чтобы местные любители гемоглобина держались от этого места как можно дальше. Зуг в нездоровом интересе тянет к пробирке щупальце и останавливается только после угрозы получить разряд, меньшее его не удержит. Она совсем не уверена, что засранцу хватит осмотрительности действительно не лезть пробовать – в конце концов, фамильяры во многом отражения своих магов, а Энди отличается любопытством совершенно кошачьим.
– И вся вода в реке превратилась в кровь, и рыба в реке вымерла, и река воссмердела, и Египтяне не могли пить воды из реки, и была кровь по всей земле Египетской, бла-бла, –  цитирует она некстати лезущее в голову сравнение, переворачивая в ладони пробирку. – Я не ощущаю в ней следов трансфигурации, но это и не настоящая кровь. –  Энди морщится, разглядывая некрасивые подтёки на стенках. – Она похожа, возможно, даже идентична, но едва ли имеет естественное происхождение.  – Энди совершенно небрезглива, однако эта жижа вызывает у неё странное отвращение. Есть в ней что-то жутковатое, как в созданных силами современных технологий человеческих лицах, до неотличимости похожих на настоящие, но ещё сохраняющих в себе отчётливое ощущение неправильности происходящего. Она чувствует это краем сознания, но всё слишком размыто, чтобы оформиться во что-то существенное и не иметь шанса оказаться простой паранойей.
Обыденный вопрос кажется странным и даже вызывает лёгкое раздражение. Честно говоря, Магнус-подросток, рассуждавший о картофельной форме её носа нравился ей гораздо больше.
–  Для полноты светской беседы осталось поговорить о погоде и справиться о здоровье моего отца. –  Энди фыркает недовольно и устало, подозрительно щуря голубые глаза. В последнее время она видит сложные ковенские рожи внутреннего круга слишком часто, чтобы привыкнуть к общению в стиле палаты лордов, но любить его от этого больше не стала. Уж точно не от Магнуса, которого она знает достаточно давно, чтобы обойтись без пустых любезностей. – Прекрати, у меня от этого тона зубы болят, - она возвращает за ухо лезущую в глаза прядь волос и добавляет мягче, - Заходи после, поговорим.
Поговорить действительно было о чём. Во время испытания Энди была куда больше озабочена претендовавшим на должность братцем и не отказалась бы услышать, что именно произошло от того, кто участвовал в процессе. Если, конечно, расскажет.

Искомое появляется внезапнее, чем рассчитывает Энди и она едва не вляпывается носком ботинка в край лужи, превратившейся уже скорее в пруд.
–  Оно растёт, –  на очевидный вопрос отзывается она, от впечатлений неосознанно пихая Магнуса локтем в бок. – Быстрее, чем вчера.
Зуг скатывается с её плеча и заинтересованно тянется мордой к блестящей поверхности, благоразумно не касаясь её. С видимой стороны озерцо всё ещё не кажется чем-то опасным, но Энди на всякий случай предупреждающе рявкает: Не трогай. Гринч смотрит на неё почти обиженно.
Вокруг пруда почва сухая и каменистая, совсем не похожая на окрестности находящегося к западу озера, нет ни привычных для озёрных предместий растений, ни хлюпающей под ногами мокрой глины. Энди знает это место лучше других – приметный холмик, заросший лесом. На низких ветвях кряжистого вяза слева они с братом провисели не один год, об эти корни она трижды расквасила себе нос, а он выбил оба передних зуба разом, здесь закопаны их послания в будущее – завёрнутые в вощёную бумагу детские письма и самодельные амулетики – и где-то на стволе начиркано «Andy», с длинным-длинным хвостом у «у». Среди символов её детских воспоминаний не место багровой луже-переростку.
– Здесь нет и никогда не было источников воды. Слишком высоко. – Энди пробирается через колючий куст на берегу, безотрывно смотря на озёрную гладь и наконец понимает, почему всё вокруг кажется таким непривычным – озерцо как будто выгрызло вершину холма и совершенно нарушило все мыслимые законы образования природных водоёмов. Она опускается на одно колено, вглядываясь в «воду», собственное отражение видится в нём тёмным и чужим. Дует лёгкий ветер, ощущаясь холодом на щеке, но поверхность остаётся недвижимой, словно отдельной от окружающего мира.
Теперь озеро отчего-то не кажется таким уж неприятным, оно гладкое и блестящее, как лаковая крышка домашнего рояля, как шоколадная глазурь на пироге. Это красиво, разве что-то такое вообще могло казаться ей противным? Энди обожает красное – огонь, гранаты, закаты, вино, листья осенних деревьев, своё пальто в конце концов – и глянцевое, алое на отблеск озёрное отражение уже не выглядит отличным от привычного пейзажа, оно словно было тут всегда, оно
Энди с усилием разрывает зрительный контакт, неосознанно вцепляясь в одну из серёжек-фокусировщиков в правом ухе – ей всегда с трудом удавалось бороться с наваждениями, а что-то в разросшемся озере явно ими промышляет.
- Чувствуешь? – она понимается на ноги, отодвигаясь на пару шагов от берега, - оно словно живое.