В первую очередь — это становится неожиданностью для неё самой.

Когда на протяжении всей своей жизни ты чувствуешь тонкую связь между своей человеческой частью и животной, когда привыкаешь к абсолютной гармонии между этими двумя составляющими одного целого, а после тебя словно бьют обухом по голове, разбивая на две неравные части, что колют друг друга острыми углами, не желая соединяться вновь — это здорово мешает жить.

Роуг по привычке пытается разобраться со всем самостоятельно, возведя вокруг стены, которые не пробьёт ни один молот. Это детское, упрямое «Я сама» преследует её на протяжении всего пути, здорово усложняя жизнь и принося достаточно много боли и синяков, как физических, так и моральных. Её упрямость - притча во языцах - вообще всё усложняет, однако с этим действительно ничего не поделаешь. Не получилось переучить в детстве, не получится переучить сейчас, когда она повидала столько дерьма и людей, которым действительно не стоит доверять.

Первое полнолуние после стольких лет полной внутренней гармонии она проводит взаперти, старательно утаивая от своей стаи тот факт, что с ней далеко не всё в порядке, ещё больше, чем обычно. Волчица рвёт и мечет, но из старого подвала выбраться не в силах — Роуг себя знает, а потому заранее проверяет все возможные лазейки и устраняет их так, чтобы отсюда смогла выбраться лишь человек.

Конечно, она мало заботится о том, что произойдёт с окружающим миром от её бесконтрольного поведения, но тайна — есть тайна, а подставлять свою стаю и тех, кто успел стать ей близок — совсем не хочется.

Вместе с тем мысль о том, что стоит рассказать своим близким, что что-то не так – старательно отгоняется. Верх здравомыслия. И эгоизм в ярчейшем его проявлении.

Следующее полнолуние она ждёт с тайным страхом, рыча на всех, кто попадётся под горячую руку. Весь лунный месяц она не может добиться полного контроля над собой же, а потому срывается на всякую мелочь. Стоит ли говорить, что весь лунный цикл среди её учеников ходят слухи о затяжных месячных, беременности, расставании с парнем и искренний плач в связи с чередой контрольных — лишь бы отстали. Роуг собой не гордится — среди учеников есть те, кто ей даже симпатичен, но поделать с собой совсем ничего не может - лишь сучится, как последняя шавка.

Пусть скажут спасибо, что она не оставляет никого после уроков. Серьёзно – лишний час в этих стенах она сама не выдержит и тогда быть беде.

Скребущий в подсознании волк, инстинкты, не дают никаких оснований для того, чтобы она позволила себе расслабиться. На самом деле ей чертовски сложно признать тот факт, что помощь всё же потребуется, вот только от кого? В первую очередь в голову приходит Сейдж, но она не вынесет всех этих подколок и издёвок со стороны слепого мага (хотя она сама с радостью кинет в его сторону пару шуток), так что эту мысль оставляет лишь на случай крайних неприятностей.

Идти к стае она не хочет почти так же отчаянно, как и к Мортимеру. Однако, причины совсем другие – она давно прослыла сильной бетой, так что любой показатель её слабости тут же поставит под удар репутацию. Не то чтобы она так сильно беспокоилась по поводу своего места в стае, но ей слишком нравится играть роль сильной женщины.

К своему собственному удивлению, Роуг понимает, что единственный человек, к которому она может обратиться – психолог. Честно сказать, едва эта мысль посещает её голову – Хейл неловко кашляет, подавившись сигаретным дымом. Не столько из-за того, что она собирается добровольно обратиться к доктору, сколько из-за того, насколько эта мысль не вызывает какого-либо отторжения, от чего становится невероятно смешно. Розамунд ненавидит докторов, но из каждого правила есть исключения.

Поразительно, но случайная встреча ради получения банальной справки для работы в доме пыток (старшей школе) привела к весьма доверительным, приятельским (да даже дружеским) отношениям с доктором, психологом, магом в конце концов. Она не может сдержать усмешки при этих мыслях, однако достаёт телефон из заднего кармана.

Конечно, она может наглым образом заявиться к Себастиану, примерно зная, когда у него может быть последний пациент, но иногда стоит вести себя как воспитанная женщина. Тем более в те периоды, когда от воспитанной женщины в тебе остаётся всё меньше и меньше  с каждым днём. Дождавшись чисто формального разрешения «зайти в гости» и время окончания приёмов, Роуг закидывает свой рюкзак на заднее сидение машины и думает о том, что неплохо бы заехать куда-нибудь перекусить. Мало доктору проблем с потерявшим контроль над собой оборотнем, так с голодным оборотнем проблем будет ещё больше.

- Привет, - Роуг привычно заходит в кабинет, стараясь особо не принюхиваться к окружающим запахам. Не хватало ещё думать о том, сколько людей за сегодня посетили доктора. Она не очень любит приезжать в больницу, чаще всего они видятся на нейтральной территории (в барах, к примеру), но она не даёт себе ни малейшего мига на то, чтобы передумать, а значит встретиться с магом необходимо как можно быстрее. – Сколько у тебя было пациентов-оборотней за время практики?

Хейл садится в кресло, откидывая голову на спинку, и задумчиво смотрит в потолок, не зная как точно сформулировать то, что происходит в её голове. Подумать только, в какой момент доверие к этому человеку настолько возросло, что она самостоятельно готова пригласить его туда, где зачастую и сама не может найти выхода?

- Диссонанс, - Произносит оборотень, стуча указательным пальцем по виску, скрытым за распущенными волосами. Даже не намекая – прямым текстом приглашая посмотреть самостоятельно. - И с этим мне нужна твоя профессиональная помощь.

Отредактировано Rosamund Hale (28-02-2019 22:11:44)

Она лениво наблюдает за передвижениями Себастиана по кабинету. Вот он закрывает за ней дверь, потому что она как обычно наплевала на все правила приличия и на то, что их вообще-то кто-нибудь может услышать (плевать, проверим, может ли Док поправить память?); вот Валентайн присаживается неподалёку, отвечая как бы между делом на её вопрос про оборотней. Оплот воспитания и спокойствия. Хейл не может избавиться от вопроса, который крутится в голове уже не первый день: она тоже может стать такой спокойной с годами, которые проведёт на этой земле? К сожалению, она прекрасно знает ответ: до такого возраста ей, увы, дожить не дано – кто-нибудь всё же пристрелит как самую паршивую шавку. И, пожалуй, будет вполне прав.

- Ты разбиваешь мне сердце, я надеялась быть если не первой и единственной, то хотя бы одной из единиц, - Розамунд фыркает, окидывая ленивым, усталым взглядом единственного доктора, которому доверяет. – Ну, я же леди, леди не должны писать первыми, - Хейл не может сдержать кривой усмешки, едва сдерживая себя от того, чтобы сделать какую-нибудь пакость: закинуть ноги на гладкую и чистую поверхность стола, сплюнуть прямо на пол или закурить сигарету прямо здесь, в кабинете, перебивая треклятый запах лекарств, болезней и людей. Однако, во-первых не такая уж она и сучка, а во-вторых – это было бы совсем неуважительно по отношению к магу. К тому же, несмотря на его спокойствие, Роуг прекрасно ощущала его внутреннюю силу и догадывалась, что он может дать по мозгам не только в метафорическом смысле. А она на данный момент, увы и ах, далека от своей прекрасной физической формы. Да и не стоит показушная крутость того, чтобы портить отношения с человеком, который может тебе помочь.

Надо будет так сделать в кабинете директора школы, когда ей совсем уж осточертеет работать в школе.

Кого она обманывает, ей там нравится. Эти дети бывают поразительно бесящими, но с ними интересно. К тому же, всё это немного напоминает армию, где она может играть того же командира, только без погон и физических (о чём она иногда жалеет) наказаний. Было бы забавно заставить Крамера, острого на язык школьника, отжиматься в ответ на его колкости.

- Ну, сначала я была занята на работе, а потом… - Роуг крутит рукой в воздухе, пытаясь выстроить в своей голове хоть какую-то хронологию. То ли с возрастом она перестала цепляться за время, осознав, что ей выделено на порядок больше обычного человека, то ли события её жизни стали настолько серыми, что поразительно легко ускользали от её внимания, однако она редко могла назвать текущий день месяца, а то и недели. Храни господи людей, которые создали смартфоны и различные приложения с календарями и блокнотами, благодаря которым она ещё умудрялась не забывать о каких-то важных событиях. – А потом диссонанс. Как раз перед прошлым полнолунием. Пыталась решить проблему самостоятельно, но в итоге провела ночь в подвале. Она почти выбила дверь, но я подготовилась – их было две. Но сам понимаешь – приятного крайне мало.

Хейл закатывает глаза, пытаясь зацепиться за атмосферу спокойствия и защищённости, дабы ни в коем случае не спровоцировать свою вторую сущность, но та будто чувствовала, что ей пытаются подавить, а потому с поразительным упорством щерилась, показывая клыки человеку.

Розамунд нравилось представлять две свои сущности в своей голове. Волка и человека, который стоял рядом, в любой момент готовый схватить зверя за загривок, с силой тряхнув и усадив подле себя. Обычно это срабатывало, но сейчас волк глядел исподлобья, качал лобастой головой и утробно рычал, стояло протянуть к нему руку. Это было странно. Неправильно. Неестественно. А ещё отдавало горьким запахом и привкусом предательства: уж от кого-кого, а от себя она действительно не ожидала такой гадости. Кто угодно может предать: семья, друзья, любимые люди – была бы цена, достойная их желаний, но твоя единственная, самая настоящая, вторая половинка – никогда.

Как оказалось, время всё же пришло.

Хейл сморщилась, будто унюхала особенно противный запах и резко встала с кресла, начав мерять кабинет широкими шагами. Да, до леди ей определённо далеко: походка у неё с детства была размашистая, уверенная, мужская. «Твёрдо стоишь на земле» - смеялся дядя, трепля ей по волосам, будто несмышлёного щенка, коим она в те времена и являлась. Если раньше воспоминания о семье, первой стае, заставляли волка блаженно щуриться, разом вспоминая кучу запахов и тепла, то сейчас лишь недовольное ворчание. Честно, если бы Роуг могла – встряхнула бы волчицу как нашкодившего щенка, потому что главная здесь она, однако последний месяц ей приходится в этом лишь сомневаться.

- Я не могу её понять. Меня как будто подменили. Инстинкты обострились, я чувствую больше животных желаний, нежели своих собственных. На прошлой неделе в магазине едва не вызвали копов, потому что я вгрызлась в кусок сырого мяса. Сырого, док. Пришлось соврать, будто я так свежесть проверяю. А для того, чтобы поверили – закатила скандал, что мясо – с тухлятиной. А это был ближайший магазин к дому, мне теперь туда путь заказан. Мне что, из-за этих волчьих месячных на другой конец города ездить за продуктами?

Конечно, были и другие «звоночки», но Хейл попыталась хоть как-то разрядить обстановку. Хотя ситуация в целом была одной из самых раздражающих – ей нравился этот магазин.

- Когти сами лезут. Клыки удлиняются, стоит только кровь почуять. Я волк, а не вампир, простигосподи, ну какая к чёрту кровь?

Хейл резко перестаёт мерять кабинет шагами, осознав, насколько сейчас была похожа на зверя в клетке. Ещё один тревожный звоночек в копилку её сумасшествия на почве лунного обострения. Ей приходится прикрыть глаза на пару минут, успокаиваясь. К сожалению, счёт до десяти перестал помогать ещё три недели назад.

- Я не ставлю тебя перед фактом, что теперь придётся мне помочь, но ты ведь понимаешь, что такими темпами я стану опасна не только для себя, но и для окружающих. Проявишь свою активную гражданскую позицию, залезешь ко мне в голову? – Розамунд ухмыляется, падая обратно в кресло и выжидающе поглядывая на приятеля. Ну конечно поможет, её вопрос – чистая дань формальностям. – Если хочешь, можно заковать меня в цепи, ради твоей безопасности. Хотя я предпочитаю другие ролевые игры, - Хейл с вызовом дергает бровями, не столько флиртуя, сколько не в силах отказать самой себе в тупой шутке.

Хейл строит расстроенную мордашку, будто всерьёз предлагала приятелю развлечься с цепями, и кивает в ответ на справедливое замечание про смс. Да, могла. Да, это действительно следовало сделать, даже не из-за каких-то приличий, сколько выполняя роль заботливого друга. В конце концов, здесь, в Архкеме, у неё не так много близких людей, чтобы про них забывать и не оказывать должного внимания. Роуг при всей своей ершистости не такая гордая, чтобы в самом деле стесняться написать первой. Напротив – напишет, позвонит, явится лично в конце концов, если вдруг почувствует что-то неладное. Однако, последний месяц тяжело ей дался, как морально, так и физически – оказалось, что сдерживать волка без абсолютной гармонии действительно тяжело. Особенно по ночам. Конечно, не оправдание, но Розамунд кивает сама себе в последний раз, делая заметку в голове на будущее – если у тебя проблемы, будь добра, сразу о них сообщай, а не тяни до самого последнего.

Роуг бросает беспокойный взгляд на часы, понимая, что пришла несколько поздно и это может стать реальной проблемой, но тут же себя осаждает. Они всё поправят.

- Мне нравится, что ты так хорошо успел изучить мою… Сучность. Пожалуй, слово идеально походит моему характеру, не правда-ли? – Оборотень усмехается в ответ на спокойную улыбку. Всё же поразительно, как иногда два абсолютно разных человека находят какую-то общую волну, благодаря которой могут так спокойно, доверительно общаться.

Вопрос про предшествующие события вводит её в некоторое подобие ступора. Не сказать, что она сама не задавалась этим вопрос: ну не могло же всё произойти просто так, без какой-то встряски. Однако, как бы она не задумывалась над этим, сколько бы времени не проводила в размышлениях, гипнотизируя полупустую бутылку виски, в голову всё равно ничего не приходило, что раздражало ещё больше. Отец всегда учил её, что каждому событию предшествует другое событие, а сама она была немного фаталистом, но увы, ни на поверхности, ни где-то в глубине её сознания причина упрямо не находилась. Роуг как-то некстати вспомнила, как её ещё в детстве водили на рыбалку. Рыба вела себя так же, как и мысли в её голове – проплывала мимо, задевая хвостом наживку и постоянно соскакивала с крючка.

Рыбаком ей никогда не быть.

- В том-то и проблема, - Розамунд не может отделаться от этой усталости в голосе, - Ничего не происходило. Ровным счётом – ничего. Подготовка к учебному году, бумажная волокита, стайные дела и прочая-прочая муть, к которой я уже привыкла. Мне кажется, будь я в самой гуще каких-то событий, ввязалась в неприятности или ещё что-то – было бы куда легче. – Хейл морщится, думая о том, насколько она может быть беспомощна. Вот уж точно – неприятность пришла, откуда её не ждали. – Есть вероятность, что это как-то связано с тем, что было месяц назад с другим пациентом? Ну, знаешь, оборотнический грипп, в воду что-то подмешали, заговор правительства...

Розамунд снова косится на часы, прикидывая сколько примерно времени у них осталось. Конечно, с каждой минутой ей становится всё сложнее, но, если бы она не была уверена в том, что не сможет справиться с собой в присутствии Себастиана – не пришла бы. В крайнем случае – уедет, когда почувствует, что времени совсем не остаётся, а там как-нибудь доберётся до ставшего родным (чёрт возьми) подвала.

- Сам в это веришь? – Хейл едва ли не смеётся, когда док говорит, что телепатия – совсем не его позиция. Серьёзно, будь у неё такая способность – постоянно использовала бы. А как легко было бы палить учеников! Пожалуй, это становится тревожным – ненормально так много думать о работе. – Честно скажи, сколько раз ты меня считывал? Понимаю, что вмешательство было не таким глубоким, но читал же, - Роуг встаёт с кресла вслед за приятелем, продолжая посмеиваться над такой лёгкой ложью. Пожалуй, ей следовало бы злиться на то, что кто-то может копаться в её голове без её ведома, но особой ярости она не испытывала. То ли по той причине, что Валентайн обладал неким кредитом доверия, то ли потому, что она и так была фактически открытой книгой.

Роуг никогда не держала язык за зубами, говоря прямо в лицо то, что думает, соответственно мысли в её голове особо не задерживались, тут же формируясь в колкие слова. Да и мимика, надо признать, у неё всегда была довольно активной. Серьёзно, если бы не было нужды скрывать тот факт, что она – оборотень, с удовольствием бы рычала на окружающих, скалила клыки и с удовольствием запугивала школьников. Аж уж как прекрасно было бы идти в бой не только с автоматом наперевес, но и когтями!
Хотя стоит признать, был бы это кто-то другой – не задумываясь вцепилась в лицо. Ну, чисто из уважения к своему личному пространству и к тем остатком мыслей, которые всё же ютились в её буйной не по возрасту голове.

- Когда кости при трансформации ломаются – вот что неприятно. А всё остальное – мелочи жизни, – Хейл не может сдержать вызова во взгляде и кривой усмешки. Иногда ей кажется, что когда на её лице начнут появляться морщины, первой будет именно складочка возле рта – первый показатель её нелюбви к полным улыбкам. Волчица недобро косится на человека, снова начинает рычать и скалить клыки, совершенно не одобряя постороннего вмешательства. Честно, Роуг уже хочет дать ногой по клыкам животного – настолько всё это раздражает. Но заниматься самовредительством как минимум глупо. Она не может не отметить в очередной раз их разницу в росте, смотрит снизу вверх, прямо в глаза, слегка изгибая бровь. Ей совсем не страшно, скорее дико интересно – как именно это будет. – Я не знаю, про что пошутить. Попросить тебя не смотреть в моей голове порно, или заранее выбрать стоп-слово.

Роуг улыбается напоследок, краем глаза отмечая тянущиеся к её вискам нити, как-то разом превращаясь в невероятно серьёзного взрослого человека, задолбавшегося ещё лет десять назад и сейчас просто плывущего по течению без каких-либо мыслей кроме той, что у неё – серьёзные проблемы с самоконтролем. Остаётся только надеяться на то, что Себастиан сможет вырубить её в случае возникновения неприятности. С этой мыслью оборотень послушно закрывает глаза.

Всё же он был прав – это оказалось не самое приятное чувство.

Перед «падением» Роуг не может не подумать вскользь о том, что ей не хватает для полного счастья только потерять контроль настолько, чтобы кого-то убить, не оставив не следа. Она может сколько угодно играть стерву, но основные понятия о морали в её голову были вложены ещё в детстве, как родителями, так и книгами, которые она так любила; а потому сама мысль о том, чтобы навредить кому-то невинному – здорово пугала. Ей кажется, что ещё чуть-чуть и безопасней будет пристрелить разбушевавшегося оборотня как бешеного пса: цена одной жизни никогда не будет выше сотни, а она, увы, никогда не была кем-то настолько важным, чтобы пренебречь жизнью большинства.

Наверно, поток не самых оптимистичных мыслей здорово мешает, а потому Хейл старательно их обрубает, позволяя другу проникнуть в свою голову, едва сдерживаясь от внезапного желания оттолкнуть: естественная реакция на не самые приятные ощущения. Однако, она лишь стискивает зубы крепче, принуждая себя расслабиться. Ничего, ей бывало и хуже. В конце концов, она не лгала о том, какие чувства испытывает во время трансформации. Но та боль – другая, привычная. Ты каждый раз думаешь, что очередной вздох будет последним, но следом за ним идёт следующий, а ты расправляешь плечи и трясёшь головой, приходя в себя.

Что делать с лёгкой болью в голове и чувством чужого присутствия – она не знает, но позволяет Себастиану действовать на своё усмотрение, параллельно отмечая, что если доктор и считывал её раньше, то никогда не заходил так далеко. Ей становится интересно, может ли он вообще залезть в голову кому-то так глубоко, не имея разрешения и физического контакта. Эту мысль она решает отложить на потом, как и ту, слышит ли он вообще то, о чём она думает.

Параллельно с неприятными ощущениями её захватывает любопытство и желание узнать всё, что происходит. То ли все женщины в принципе любопытны как кошки, то ли она сама ставит интерес превыше остального, но это ощущение загорается теплеющим огоньком в её мыслях, оттесняя боль на второй план.

Очень странно слышать голос Себастиана изнутри и Роуг цепляется за него, стараясь скрыть чувство неопределённости и легкого волнения из-за того, что она не находится в самом центре происходящего. Вокруг неё темнота, что имеет логичное объяснение – в конце концов, она стоит с плотно закрытыми глазами. Ей кажется, что даже если кто-то войдёт в кабинет – она настолько она сконцентрирована на том, что происходит внутри. Единственное, что она ощущает – запах Валентайна, а потому цепляется за него как за единственную ниточку-связь с реальностью.

- Порядок, – Это неожиданно больно, пытаться разговаривать с кем-то, кто уже находится в твоей голове. Ей кажется, что, если бы она говорила вслух, ощущения были бы менее неприятны, но не хочет проверять не зная точно, услышит ли её доктор. – А ты?

Не смотря на неприятные ощущения, Роуг всё же не может не поинтересоваться тем, всё ли в порядке с тем, кто сейчас видит о неё то, чего не знает даже она сама. Не смотря на короткие, односложные фразы ей хочется продолжить диалог: неожиданно, но находиться в темноте лишь наедине с самой собой оказывается немного страшно. Хейл поздно понимает, что волка рядом не чувствует. В очередной раз хочется дёрнуть, оттолкнуть тёплые руки и оглянуться в поисках своего зверя, но женщина сдерживается, сжимая зубы, не смотря на зарождающееся беспокойство.

***

Зверь недоволен.

Если его человек имеет неосторожность так слепо кому-то доверять, то он такой глупости никогда не совершит. Мужчина перед ним смотрит прямо, не столько бросая вызов, сколько уже показывая насколько он уверен в своей победе. Ярость зарождается где-то в грудине, пуская огонь по венам, рождая утробный рык, рвущийся наружу вместе со слюной, капающей на чёрную землю, оставляющей после себя капли кроваво-красной влаги, которая даже не думает впитываться во влажную, рыхлую поверхность. Он чувствует её под своими лапами в тот момент, когда расставляет их пошире, готовый напасть в любое мгновенье. Его не боятся, или же старательно делают вид, что спокойны, но это его территория, которую он с таким трудом отвоёвывал у своего глупого-глупого человека, променявшего свободу и силу на глупые людские ценности.

Мужчина перед ним говорит уверенно, не сводя с волка взгляда. Зверю всё равно на его приказы, он рычит громче, предупреждая в последний раз, давая фору: «Уходи с моей территории»; прижимает уши к лобастой голове, готовится прыгнуть, но натыкается будто на стену на повторяющееся слово: «Стой». Волк чувствует чужеродную силу, способную его подавить и из-за этого ярость с новой силой начинает клубиться под кожей, приводя в движение литые мышцы. Он не прыгает, делает очередной шаг вперёд, будто проверяя насколько хватит мощи этого человека, которая с каждым шагом начинает давить всё сильнее.

Почему-то слова Себастиана о том, что он в порядке, успокаивают её больше, чем его же забота. Она не чувствует себя в безопасности, ровно как и не знает, насколько опасно Валентайну оказывать ей помощь, так что его голос в голове кажется неким якорем, за который она может уцепиться в любой момент. Беспокойство, однако, не сходит, всё так же скребётся где-то за грудиной, напоминая лишний раз о том, что она не чувствует свою вторую половину. Ей следовало бы обрадоваться, ведь в последнее время она и так не чувствовала себя  целой, но без волка рядом она не может сказать, что ощущает себя по-настоящему собой. Ей холодно и одиноко без своего зверя, но эти мысли лишь отвлекают, заставляют слегка паниковать, так что она вновь и вновь старается сконцентрироваться на чём-то приятном и спокойном. Воспоминания о доме, тепле матери, сильных руках отца и вечно подранных коленках младшего брата, который доверчиво к ней жмётся в поисках утешения. Всё это неожиданно не приносит должного спокойствия, что здорово удивляет женщину, ведь зачастую она цеплялась именно за эти мысли в попытках обрести душевное равновесие.

- Я надеюсь, что если станет совсем невыносимо, я действительно успею что-то сказать, а не оттолкнуть тебя на рефлексах, - Слишком длинная фраза доставляет ещё больше мигрени к тому страху, который она и так испытывает, но не ответить Себастиану не может, при этом старательно прислушиваясь к тому, что происходит в её подсознании. Она не видит того, что видит её друг, но слышит всё, что он говорит. Ей хотелось бы иметь силы с достоинством принять то, что её волк, часть её души, страдает от того, что она его контролирует и не даёт убивать. Сложно принять тот факт, что ты на самом деле монстр, жаждущий чужой крови.
Конечно, она помнит эту полную гармонию в своей голове, в то время как её тело обжигало пылающее солнце Афганистана, а кровь бурлила в ожидании очередного сражения. Им обоим это нравилось: постоянный адреналин, энергия, бьющая ключом, возможность показать своё истинное лицо врагу перед тем, как переломать ему хребет. Сейчас, когда человек уже вернулся с той войны, оставил её позади, встав на другой путь, волк отчаянно скучал по полю битвы. Вот тебе и диссонанс.

Розамунд грустно усмехается, осознав, что её зверь – чудовище, а значит и она сама недалеко ушла. Привыкла, успешно притворилась, что давно остепенилась, свыклась с новыми ролями, в то время как мысли нет-нет, но возвращались в те времена, когда можно было не сдерживать себя и действительно наслаждаться тем, кто ты есть. Но Валентайн прав.

Война закончилась.

***

Волк позволяет человеку подойти ближе, всё так же неотрывно наблюдая за каждым его шагом, слушает внимательно, цепляясь как за слова, так и за тембр голоса. Пока что он не возвращается к попыткам подавить нарушителя его спокойствия: после первого раза ему стало понятно, что ему придётся приложить гораздо больше усилий для того, чтобы прогнать мужчину со своей территории. В конце концов, зверь решает, что он всегда успеет прыгнуть, сбив хрупкого человека с ног, проламывая позвоночник одним ударом и разрывая грудину когтистой лапой. Ему хочется этого, но он вполне в состоянии подождать ещё чуть-чуть.

Человек приближается всё ближе и он понимает. Наверно только по этой причине зверь всё ещё медлит, пусть и продолжает рычать и скалиться, всё так же роя землю лапой. Но уши настороженно прислушиваются к спокойной речи, к словам, которые расставляют все точки в этой истории. Да, его человек, его вторая часть – невероятно глупа, раз рассчитывает на то, что сможет зарыть себя, свои инстинкты и потенциал как можно глубже. Зверь знает, что такая жизнь не принесёт им никакого удовольствия. Но слова мужчины, который успел приблизиться максимально близко и даже более того, протянуть руку, касаясь волчьей пасти. Волк вновь рычит, опуская голову ниже, глядя на человека исподлобья, будто размышляя, вцепиться ли в хрупкую руку, оторвав её сильным движением, или обождать. Подчиняться он совершенно не намерен, насколько бы сильным не был человек перед ним. Однако, задумывается ровно настолько, чтобы дать магу фору.

Где-то глубоко в голове бьётся в силках его вторая часть, напоминая о себе, разрывая звериный мозг болью. Она абсолютно бессильна сейчас, но зверь всё же останавливается, замолкает, даёт ещё один шанс самому себе.

Рычание стихает, осмысленный волчий взгляд следит за замершим перед ним мужчиной. Зверь принимает решение: тычется холодным носом в ладонь, щурится совсем по-человечески и резко разворачивается. Не подчиняется до конца, но и не угрожает скорой расправой, будто останавливается на перепутье. Волк разворачивается и, не оборачиваясь, возвращается в чащу. Он ещё успеет всех разорвать, но любопытство, по всей видимости, присуще обоим ипостасям Хейл, раз он решает дождаться будущих действий со стороны своей второй половины. Он сделал своё заявление, а этот человек помог его услышать.

***

Роуг отстраняется, тяжело хватая ртом воздух, который кажется раскалённым, разом возвращаясь воспоминаниями в своё военное прошлое. Она тяжело оседает на стоящее рядом кресло и прикрывает глаза, силясь собраться с мыслями, заглядывает в себя, но уже без шершавых пальцев на своих висках. Волк стоит рядом, смотри в ожидании, но позволяет коснуться себя слегка дрожащей рукой. Она знает, это не полная капитуляция – перемирие, ожидание и возможный шанс всё исправить.

Вот только как?

- Была сукой, сукой и останусь, - Хейл открывает глаза и смотрит на друга, ощущая разыгравшуюся мигрень (что абсолютно непривычно для оборотня), сухость во рту и некую опустошённость. Она не знает, что ей делать дальше, но сейчас ей дали время, которое зачастую бывает самым щедрым подарком. – Ты как? Что ты видел?

Любопытство, однако, гораздо более сильная эмоция, нежели страх. Ей действительно интересно узнать о том, что видел Себастиан, но расспрашивает она скорее аккуратно, догадываясь о том, что подобное путешествие оставляет след не только на пациенте.

- И что мне теперь делать, возвращаться в горячие точки? – Хейл откидывает голову на спинку кресла, рассматривая ровный потолок и не может собрать мысли воедино. У неё на самом деле не так много вариантов того, как найти для своего волка достаточную отдушину. Тренировки не помогут – она знает. В голове всплывает разговор с дядей о том, что тому пришлось убить своего отца, когда тот обезумел. Ей совсем не хочется идти по стопам предка, но что если других вариантов просто не останется? – Спасибо. За всё.