Не оборачиваться назад, не смотреть на прошлое, будто в твоих силах что-то изменить. Следуя этому принципу достаточно просто строить вокруг удивительную реальность и не переживать ни о чём, не гадать что о тебе подумают другие и не хвататься отчаянно за упущенные возможности или сожалеть о совершённых ошибках. А их Элайджа допустил немало.

Нет-нет, а закрадывалась в его голову мысль, что из него мог бы выйти хороший отец, если бы в своё время он настоял на том, чтобы принять участие в жизни сына, о рождении которого вовсе узнал случайно. Особенно когда встретил собственного племянника, похожего на него как две капли воды, когда наследнику дома Фонтейн было девятнадцать. Увы, с младшим из детей Маргарет ему не посчастливилось познакомиться, впрочем, как и поговорить трезво с сестрой – новость о пропаже Нильса подкосила каждого. И Элай искренне сопереживал, делал всё что в его силах, помогая в его поисках, выбивался из сил, но так ничего толком и не добился.

Отчаяние капля за каплей наполняет его как пустой сосуд, ударяясь о дно, разлетаясь эхом в голове.

Как бы он не старался, сколько бы времени и труда не вкладывал в то, чтобы завтра стать лучше, чем он есть сегодня, этого недостаточно. Эта беспомощность давит на виски и заставляет от безысходность кричать, срываться, бить посуду и сжимать в ладони осколки, наплевав на дурацкую телепатию и искать ответы у его спутницы жизни, некромантии. Что толку рыться в чужих мыслях? Он скоро ослепнет, и ради чего? Чтобы слышать каждый день, что единоутробная сестра его ненавидит и знать не хочет? Или что её дети обвиняют его в том, что он не был рядом, когда они в нём нуждались?

Не так Элайджа представлял семе счастливое семейное воссоединение после почти полувека разлуки. Аркхем всё то же всеми богами забытое место, где ветер пробирает до костей, забирается под одежду, от холода горит лицо и хочется запереть все ставни и двери, не показываясь миру. Некромант вернулся, чтобы заполучить обратно своё признание, право на главенство в семье, а вынужден разгребать дерьмо, в котором погряз с первого же шага на родной земле, где жил его отец, его отец, и так на много столетий назад.

Искать отдушину на дне стакана или на конце сигареты, отпуская вверх белёсый дым не кажется плохой затеей. Маг пьёт слишком много, но ещё больше времени торчит в барах, ведь эти стены в подвале не давят так сильно на него, как кирпичная кладка именного особняка. Тут же он находит утешение, цепляясь разговором с каким-то незнакомцем. Смеётся. Предлагает угостить его. Возвращается в свою комнату под утро, чтобы обезопасить глаза от солнечного света. И так изо дня в день, будто бьётся головой о тупик как твердолобый баран, но никак не получается пробить стену.

Дрю, а именно так зовут мальчишку, становится первым в списке вызываемых им абонентов, его смех глухой, похожий на его собственный, но улыбается он совершенно искренне с каждой пропитанной печалью шутки Элая, когда тот тушит медленно тлеющий фитиль сигареты о дно пепельницы.

«Что тебе нужно?» - вертится на корне языка вопрос, но одно некромант знает точно – что нужно ему. Забыть обо всём. Расслабиться. Хотя бы на вечер позволить себе не пытаться решить все разом навалившиеся на его плечи проблемы.

- Заходи, - приглашающе отходит Фонтейн в сторону, пропуская гостя в дом и закрывая за ним дверь. Рубашка не заправлена в брюки, волосы не уложены, весь вид его достаточно небрежный. Каждый его жест напоминает простую вежливость, но так много болтовни за последнее время, что кончики пальцев показывает от желания двигаться дальше, придать развития и стереть все недосказанности. Его мысли текут слишком вяло, Элай не думая соглашается кивком головы провести экскурсию, теряя смысл того, что говорит звонкий голос из гостиной, оставляет бутылку на невысоком деревянном столике и пытается успеть за скачущей с темы на тему нити повествования, пока, в конечном итоге не хватает Дрю за плечо и не толкает к стене за его спиной, опуская руку ему на пах: - Помолчи пять минут, ладно? - всё так же устало улыбаясь впивается жадно в его губы и хватает пальцами язычок молнии, тянет его вниз. 
 

Блять.

И кроме этого «Блять» в голове у Элайджи не звучит больше ничего, стоит ему отпрянуть назад, стараясь не быть совсем уж охреневшим, но его лицо говорит само за себя он пиздец как охуел от вываленной на него правды.

Нет, конечно Фонтейн знал, что где-то живёт его сын, предполагал, что это может быть примерный семьянин с женой и двумя детьми, большой собакой, которая выбегает навстречу всем гостям и радостно латает, с домиком на окраине и воскресными барбекю с друзьями под открытым небом. Или какой-нибудь исследователь, положивший всю жизнь на кон изучения полярного круга и отморозивший себе причиндалы, но зато заслуживший гордое право называться доктором наук и однажды сумевший спасти мир от глобального потепления. Великий человек или простая мошка на длинной летописи человечества – ему было плевать кто его сын, ведь его мать отрезала все способы связи с ним. Для мага он был чужим человеком, не лучше и не хуже тех, кому он улыбается, переходя дорогу, или с кем стоит в очереди за пачкой сигарет в табачком магазине.

Наверное не искать лёгких путей – тропа, которую выбирает каждый Фонтейн. Дрю точно выбрал замысловатый способ познакомиться с отцом, что и привело к неправильному толкованию его действий и ситуации, в которой этот самый отец запускает руку ему под резинку белья, сжимая член.

Теперь же хотелось тереть эту ладонь с мылом пока кожа не покраснеет от раздражения.

Элай бледнее-зеленеет-краснеет, всё сразу. Не то чтобы его моральные устои были настолько крепки, а вся ситуация казалась аморальной, всё же часть слухов про сексуальные извращения и оргии за закрытой дверью его комнаты были правдой, однако становится не по себе. Остались в нём какие-то табу, которые устанавливали границы, которые пересекать нельзя, и секс с собственным сыном был по ту сторону одной из них.

- Быть не может… - наверное, не такие первые слова от него надеялся услышать новоиспечённый первенец. Впрочем, и он его удивил ничуть не меньше. Некромант растирает устало лицо руками, трясёт головой, пытаясь привести в порядок катающиеся в голове лихорадочно мысли, но делает только хуже. Будто в его бестолковые мозги как в холщовый мешок засыпали бочонки для бинго и хорошенько потрясли.

Глубокий вдох. Свистящий выдох.

Устало растирает переносицу указательным и большим пальцами, смотря прямо перед собой в пол, чуть опустив подбородок вниз. Что же, первое их сходства найдено – ему тоже неловко смотреть Дрю в глаза и хочется провалиться сквозь землю, через весь флирт, затянувшийся на несколько долгих вечеров в баре, за время которых он успел рассказать мальчишке едва ли не половину своей жизни и в красках изложить повесть о путешествиях по всему миру, теперь идёт липкое навязчивое звучание надежды и желание узнать его поближе. Не спроста столько внимания он уделял вопросам о любовных похождениях Элайджи, будто проверял действительно ли лощёный некромант в дорогом костюме, не выпускающий из пальцев сигарету, его отец.

- Познакомился? – звучит сухой, напрочь лишённый эмоций вопрос. Вся театральность, алкогольное обаяние подвального бара и шарм долгого вечера за пустой болтовнёй стёрло словно ластиком. Даже черты лица стали острее, а круги под глазами глубже, ещё темнее. Взгляд сосредоточенный и цепкий, словно ловит каждое движение гостя, уже не такого желанного в его доме, - Сам видишь, я действительно такой, каким меня и описывала эта сука Фрида. Я был любезен с тобой только потому, что хотел забраться тебе в штаны.

Врёт. И врёт очень скверно для человека, который зарабатывает на лжи деньги. Губы ненатурально кривятся в ухмылке, когда Элай припадает бедром к столу и скрещивает руки в защитном жесте на груди. Как и всегда боится близости, которой не просил, ответственности, о которой его не просят.

Чертовски пугается перемен.
 

Яблочко от яблоньки.

Элай был всегда уверен, что если ему жизнь и подарит наследника, то будет это самое уродливое, самое червивое яблоко из всех, которые ему доводилось видеть. Не верил, что от его рук может получиться что-то прекрасное, поэтому отчасти и боялся встречи с тем, от кого отрёкся много лет назад. Легче было убедить себя, что всё хорошо, у него сложилась своя жизнь, может быть успешная, может скучная, это не важно, лишь бы не видеть в нём отражение собственных ошибок, прозрачное стекло, через которое просматривается каждый его недочёт.

И вот перед ним не его точная копия, но через призму полученных знаний становятся заметны и схожие черты, и острота линий, и чернота волос будто воронье перо, которое ловит серебряные блики. Даже широко посаженые глаза и те похожи. Действительно его сын.

- Я удивлён, - искренне признаётся Элайджа, - что такая сука смогла воспитать человека, и рад, что у тебя своя голова на плечах, в которой появляются правильные вопросы.

Некроманту даже льстит, что Дрю не доверился слепо каждому слову матери, не впитал его как податливая губка, а решил рассмотреть все составляющие головоломки прежде чем делать выводы и искать выход, который бы был наиболее приемлем для него. Восхищает, что малец сообразителен.

Мужчина опускается на стул, притягивает ближе бутылку с виски, оставленную на столе ещё с утра, пустой стакан, на дне которого ещё осталось несколько капель. По правде, мог бы поделиться и с Дрю, но он уже пригубил вина, а мешать алкоголь всегда паршивая затея сколько бы лет тебе не было – шестьдесят или тридцать.

Сигареты и алкоголь – две составляющие жизни Фонтейна, без которых он не представляет своего дня.

Махом руки приглашает его присесть напротив и подпирает тяжёлую голову рукой. Кажется, что в одно мгновение она стала чугунной и неподъёмной, стоило ей наполниться тяжёлыми густыми мыслями. Хочется ущипнуть себя и пошлёпать ладонями по щекам, приводя в чувство, убеждаясь, что это всё действительность, не его ночной кошмар, который догнал его спустя столько лет болезненным напоминанием о связи с женщиной, которая была быстрой, как вспышка огня, горячей, яркой, прожигающей внутри его груди дыру, в конечном итоге оставляя чёрную пустоту. Фридерика настоящая ведьма, которая иссушила его полностью, не оставила сил бороться за своего первенца, только бежать, унося как можно дальше ноги. Жертва, на которую было необходимо пойти, чтобы спасти себя.

- Послушай, - вкрадчиво начинает, тяжело вздыхая, - Я не отказывался от тебя. Никогда, – сжимает бутылку в руке и выплёскивает в стакан побольше виски, легко ударяя горлышко о покатый бок, - Твоя мать настояла, чтобы я исчез из твоей жизни. Хотела воспитывать тебя одна.

Подносит стакан к губам и делает глоток. Ещё один. Кадык подпрыгивает резко вверх и плавно опускается вниз. Вытирает рот рукой и тяжело ставит стакан обратно, прежде чем продолжить: - Я хотел бы быть рядом с тобой, но увы, она не оставила мне выбора. Либо я ухожу, либо…

Поднимает руки в беспечном жесте, тихо смеётся. Слишком рано рассказывать о том, что треклятая ведьма окончательно слетела с катушек и была готова оборвать собственную жизнь и жизнь своего не родившегося дитя, лишь бы не видеть его морду рядом.

- Не извиняйся, - алкоголь ударяет по вискам и смотреть Дрю в глаза снова становится легче. Это снова Дрю, тот приятный парень, с которым он делил бутылку несколько вечеров к ряду. С лица уходит напряжение, остаётся чуть усталая полуулыбка и вымученный взгляд, - ты поступил правильно, и я рад, что мы познакомились, - придвигается ближе, стирая деревянные ножки стула о пол, протягивает руку для рукопожатия, - Мне называть тебя сынок или ограничимся именами? – не может удержаться от этого, ухмыляется, становясь чуть больше похожим на своего первенца, будто моложе на десяток лет и не таким заёбаным жизнью.

С каждым днём Элай всё больше убеждался, что без его присутствия в жизни некоторых людей даже лучше. Малец вот вырос не таким засранцем как его папочка, взгляд не таких как у него, более тёмных и глубоких, глаз внимательный, немного бегающий из-за шалящих нервов и всей этой ситуации, что сложилась между ними, но Фонтенй не осуждает. Окажись он на его место наверняка тоже чувствовал бы себя не в своей тарелке.

Чужой город, чужой дом, а теперь ещё и практически посторонний человек, которого надо называть папой. К счастью, Дрю смышлёный. Не настаивает на своей близости, не навязывается и сам прекрасно понимает, что его личность не то чтобы значима в жизни Элайджи, если уже однажды он сумел отказаться от него. Ничто не мешает ему изменить ход времени, завоевать его доверие сейчас, стать безусловно значимой составляющей жизнью отца, а не просто ещё одним завсегдатаем в небольшом подвальном баре, но для этого требуется времени. А его не так много у того, кто заключил договор с древним.

Говорить об этом при первой же формальной встрече в статусе отца и сына Элай, само собой, не планирует.

Огонёк его магического дара слаб. Нет, не так. Он как яркое, но спокойное пламя медленно тлеет в груди, не подпитываемое регулярной подзарядкой. Определённо его первенец талантлив, но мог бы стать его сильнее окажись он в умелых руках. Себя таковым некромант точно не считал, сразу для себя уяснив, что их способности кардинально разнятся, и максимум, которым он поддержать Дрю – это похлопать по плечу и сказать «я в тебя». Впрочем, и на семейные знания молодой мужчина не претендовал. Им очевидно двигало простое человеческое любопытство, все мы так или иначе хотим знать откуда наши корни, где та земля, на которой жили наши деды и прадеды.

Стакан в его руках слишком быстро пустеет, виски до боли опекает ранку в уголке губ, но маг не обращает на это внимания. Пьёт снова. Будто пытается протолкнуть ком в горле глубже, чтобы выдохнуть это тяжёлое, отдающее зловоньем спирта признание:

- …Либо не было бы тебя снова, - закрывает глаза рукой устало и смеётся, давится хриплым отчаянным стоном, - Эта конченная сука считала меня монстром и угрожала покончить с собой, если я не исчезну. «Глаза б мои тебя не видели!» - подражая писклявому голосу Фредерики передразнивает и откидывается на спину стула, запрокинув голову назад, - Однажды я едва успел остановить её от прыжка с крыши.

Вся эта ситуация нелепа. Тридцать с лишним лет он был отцом и даже не знал об этом, разумеется, его озадачила эта ситуация, но Фонтейн был горд тем, как держится. Весьма неплохо для того, кто ещё утром не догадывался о существовании сына и потом чуть не забрался к нему в штаны.

- Будет что вспомнить, - неловко пытается отшутиться, улыбаясь совершенно искренне, и снова наклоняет голову ниже, смотря на него исподлобья. Слушает. Шаг за шагом собирает головоломку, дополняет картину случившегося всё новыми и новыми деталями, понимая, что Дрю ещё одна жертва безумной ведьмы, не выдержавший её чокнутой натуры. Проще сбежать, так далеко как это возможно – первое, что усвоил Элайджа, стоило ему вырваться из плена женских объятий и вернуть свою свободу.

Что бы там не говорили, маг – отличный слушатель, и вывод, который он озвучивает, напрашивается сам собой: - Ты можешь задержаться здесь, - обводит рукой комнату, подразумевая особняк в целом, - если тебе нужно где-то переконтоваться. Или обратиться ко мне за помощью в любое время, считай это моим подарком за долгое отсутствие в твоей жизни. Но, - делает паузу, прежде чем сказать: - Я не буду бегать за тобой и вытирать сопли. Просто предупреждаю.