Пронзительно хлесткое и настойчивое желание проникает в беспокойный сон. В тусклом свете ночника заметно как сдвинулись набок мягкие льняные простыни, а то, что осталось на кровати мнется по всей длине в толстые складки, сбивается в неуклюжую кучу посредине, насквозь пропитывается вязкой влагой тела. Роскошная кровать украшена увесистым балдахином  - огромное, но насмешливое ложе для надменной принцессы, а в нем хрупкое, почти что детское тело вертится в самом ужасном из кошмаров. Лета распахивает глаза, тяжело и порывисто дышит, мечтает о том, чтобы ей приснились настоящие кошмары с убийствами и жертвоприношениями, не то, что подкидывает ей подсознание; дремота тотчас же покидает ее, оставляет наедине в масленой, болезненной истоме. Не в силах больше находиться в растерзанной постели, ведьма поднимается, ночная шелковая рубашка неприятно липнет к телу, оно словно оцепенело от шока и странного, безосновательного вожделения.

После ритуала прошло несколько недель, каждый новый день после вводит Лету в все большее замешательство, ковыряя сильнее, настойчивее, вбрасывает странные, словно чужие эмоции, заставляет детализировано прочувствовать боль, злость, раздражение и, конечно же, желание. Особенно ярко она замечает несоответствие, когда ее истинные эмоции в определенный момент противоположны внезапным вспышкам чьего-то фантомного присутствия. И тогда-то ведьма и понимает, что Элайджа Фонтейн ее задурил, или недорассказал всей правды, или решил поиздеваться. Она путает "свое" и "чужое", не способна разобраться где заканчивается она и начинается другой человек. Чертов Элайджа Фонтейн. По крайней мере он сейчас развлекается, если чувствует тоже, что и она. От мысли с кем он может развлекаться желудок скручивается в тугой комок ревности и негодования. Лета надеется, что это достаточно сильные эмоции для того, чтобы заставить его почувствовать тоже самое.

Ведьма зажигает режущий глаза свет, перебирает в голове способы себя остудить, умывается ледяней водой из-под крана, включает самую оглушительную музыку в наушниках, переодевается в чистую ночную рубашку, перестилает скомканную постель, концентрируется на одном из скандинавских детективов, найденном в домашней библиотеке Фонтейнов. Ощущение не проходит. Лета швыряет книгу к противоположной стене, раздраженно мечась по комнате. Чертов Элайджа Фонтейн.

Холодный душ ненадолго успокаивает досаду, острые капли царапают кожу в быстром, слаженном ритме, Лета трет спину жесткой мочалкой, пытается думать о самых несексуальных вещах в мире. О червивых яблоках, Дональде Трампе, блюющих младенцах, герпесе, экзаменах. О чем угодно.

Она досуха обтирается полотенцем, стучит зубами от холода, меняет очередную рубашку, расчесывает волосы. Чувство медленно, не торопясь, отпускает. Лета подозревает, что ледяной душ здесь ни при чем, просто Элайджа закончил... все что должен был закончить.

Раздражения, все же, унять пекущими холодными струями воды не получилось. Оно стремительно перерастает в негодование и гнев, с легких вырывается разъяренный рев и крепкая ругань, вещи очень неподобающие для юной леди, как сказала бы мамочка.
Лета ураганом вырывается с комнаты, настежь распахнув дверь, с каждым громким шагом становится все злее, брови стягиваются на переносице в нахмуренную линию, ведьма открывает дверь Элайджи заклинанием, усиливает его неосознанно своими эмоциями, почти срывает дверь с петель, и влетает в темную комнату с приглушенным светом, в ней замечает стройный, знакомый силуэт, благодарит всех древних богов за то, что не видит никого больше.

- Как проходит твоя ночь? Не отвечай. Я знаю, что очень хорошо.

Лета переминается с ноги на ногу, ярость выедает здравый рассудок, сама подбрасывает ей слова.

- Моя вот не очень. Не хочешь рассказать почему?

Отредактировано Letha Moore (21-02-2019 21:09:32)

Аспидный тонкий шелк рубашки без усилий приподнимается вверх по ноге с каждым резким, разозленным шагом, чтобы уже в комнате некроманта повиснуть на бледных худых бедрах, притаившись в нерешительности, в ожидании следующего решения Леты. Тусклое освещение скрывает густой румянец, когда полный возмущения взгляд останавливается на Элайдже. Уверенность тотчас же пошатывается, все самообладание рискует развалиться, растечься надвигающейся волной терпкого, тошнотного, щекочущего чувства внизу живота, выдать шаткое состояние трясущимися голыми коленками; ведьма сводит напряженные ноги вместе, пока руки сжимаются в кулаки, острые полумесяцы впиваются в ладони до красных отметин как отрезвляющее напоминание о собственной слабости.

Не смотри вниз.

Элайджа выглядит раздражающе, вопиюще соблазнительно. Глаза сужаются в гневном прищуре. Она злится на него за то что, заставил ее почувствовать каждый момент, пока его тело изнывало, выворачивалось в сладкой, изнуряющей, истомной пытке, за то, что глядя на него ей хочется все это повторить, прильнуть к нему, убрать нелепую подушку, провести отмеченной шрамом ладонью вдоль тугих мышц груди, потянуть на себя, прошипеть сквозь стиснутые зубы насколько он ее раздражает.

Не смотри вниз.

Пропускает его колючую ремарку, сильно закусив нижнюю губу. Лета обещала себе, что не прибежит к некроманту при первой же возможности, а сама вламывается к нему посреди ночи, растерянная, раздавленная желанием, обманутая и злая. К ее ужасу он сжимает пространство между ними до смехотворного расстояния одного глупого решения. Лета борется с порывом сделать шаг назад, но лишь пустяковое проявление слабости грозит закончиться поражением, поэтому она останавливается на месте, впивается взглядом в его проницательные, красивые глаза, не рискуя опустить взгляд ни на миллиметр. Очень хочется его проучить, но в голове идея звучит неразумно, по-детски, будто жертва собирается перехитрить хищника, когда всего лишь мечтает о том, чтобы поддаться и не терпеть больше мучительного ожидания смерти.

- Мы так не договорилась, Элайджа, - углубленный, притихший голос превращает упрек в неясную мольбу. Дыхание утрудняется практически бесконтрольно, волоски на коже предательской, покоренной армией, встают дыбом, публично объявляют о победе тела над здравым смыслом, - ты меня обманул. Для чего, скажи? Пользуйся моими силами на здоровье, ты мужчина в возрасте, тебе нужнее. Но о таких побочных эффектах нужно предупреждать! Что, черт возьми мне теперь делать?

Досада не позволяет Лете сдерживаться и дальше. Она с чувством толкает Элайджу в грудь, вреда от этого ему, как от прикосновения пакостливого котенка, но она уже не может остановиться.

- Это было отвратительно.

Лета толкает еще раз, заставляет Элайджу сделать полшага назад, следует за ним по наитию, ткань рубашки задирается выше, все еще мокрые волосы оставляют на спине холодную, неприятную влагу, ее трясет от внезапного холода, от раздражения и от ненормального, болезненного желания.

- Ты мне отвратителен.

Лета мечтает о том, чтобы произнесенное вслух запечатлелось в памяти, превратило пустые, неряшливые слова в твердую истину, но рука камнем повисает на груди некроманта после очередного толчка, все еще сжатая в маленький, жилистый кулак; она прикладывает много усилий, чтобы успокоить свое дыхание, заглушить вспышку ярости, прикрывает глаза, пытаясь сосредоточиться, угомонить нервы.

Кулак бессильно разжимается, скользя по распаренной, гладкой коже ниже, к сплетению мышц на животе; Лета вдруг пугается, растеряно поднимает глаза, вспоминает, что изо всех сил пыталась концентрироваться только на лице. Ей не хочется убирать ладони, не хочется никуда идти, только кричать от собственной несдержанности, наслаждаться как раскаленная кровь курсирует по венам, гонимая бешенным сердечным ритмом, и, может быть, сделать еще один шаг к Элайдже.

Не смотри вниз, - повторяет Лета мысленно, слабым, крохотным внутренним голосом и окончательно сокращает расстояние.

Упреки застревают в горле, влечение парализует слова на выходе, позволяет вырваться тихому, предательскому стону, Лета насильственно соединяет разгоряченные от собственного дыхания губы, как легко она проваливается, как нравится ей лететь с обрыва, и не думать, не думать, не думать.

Она мечтает о руках Элайджи на ее теле десятки мучительных дней, каждый раз лаская себя, представляет, как будут ощущаться рубцы, бледные шрамы и свежие порезы, соприкасаясь с ее мягкой, выхоленной кожей, каково будет выводить вдоль них витиеватые узоры подушечками пальцев, царапать ногтями, задевать губами. Представляет его вес на себе, каждый рельефный, красивый контур тела льнет к ней, его ладони путаются в янтарных волосах, грубо тянут вниз, обнажая шею, как он обжигает ее дыханием, как легко раздвигает тощие, безоговорочно подчиняющееся его приказам, ноги, как в предвкушении собственное тело поднимается навстречу.

Фантазии кочуют в реальность, оставляя Лету безоружной, путают мысли, нещадно, играючи. Она дрожит от недавней злости, пережитого унижения, обиды из-за обмана, вопиющего нарушения личного пространства, но ей больше всего на свете не хочется разрушать мгновение. Отчего-то совершенно неправильные, неподобающие вещи кажутся наиболее правильными, а бесполезные, несвоевременные чувства захватывают, интригуют как ничто в ее жизни до Элайджи.

- Хорошо, - соглашается она с неожиданно чутким, взвешенным предложением некроманта, - останови меня.

Губы змеятся в хитрой, лукавой, словно знающей самые оберегаемые, сокровенные тайны, улыбке, она отдаляется, наполняя сжатое, горячее пространство полоской воздуха, медленно, с ребяческой напускной серьезностью, расстегивает оставшиеся пуговицы, воздушная ткань покорно спадает на пол, Лета отбрасывает в сторону нелепое прикрытие некроманта, разрушая последние искусственные барьеры. Она видит его будто впервые - взъерошенного, застигнутого врасплох, с затуманенным взглядом, вторящего ее желанию, отвечающего взаимностью на ее сорвавшеюся из-под контроля нужду. Лета не может унять разливающегося по внутренностям трепета, когда наконец-то сдается, дает волю глазам, они блуждают хаотично по хорошо сложенному мужскому телу, сознание захватывает мысль о новоприобретенных возможностях.

Стопы неуклюже путаются, когда ведьма подводит Элайджу к кровати, уверенно, повелительно, будто существует мир, в котором он действительно ей принадлежит, без контрактов, соглашений и фарса, она крадет этот момент у параллельной вселенной, вдыхает жизнь в манящую, розовую грезу, забвенно следуя своему порыву. Лета усаживает себя ему на колени, ноги обвиваются вокруг талии инстинктивно, согласовывая действия лишь с ее фантазиями, не со здравым смыслом иди холодным рассудком. Она осуществляет свои маленькие девичьи мечты, оставляя цепочку из жадных поцелуев начиная с еще свежего шрама-обещания на ладони, щекочет кожу мага волосами, двигаясь выше, к крохотным, саднящим отметинам на предплечье. Вспоминает, как давила в себе желание дотронуться к ним, когда они с Элайджей впервые откровенно заговорили о взаимовыгодном, лишенном сантиментов, разумном плане. Нет ничего разумного в том, как расширяются от удивления и восторга ее зрачки, сердце глухо пульсирует между ног, а каждое нервное окончание посылает импульсы в мозг, заставляя тело изнывать от возбуждения.

- А вот теперь поздно, - Лета приподнимается, выгибаясь, доверчиво цепляется за плечи, с силой их сжимает, пока прикусив губу, опускается со сдавленным стоном.

Шрам на руке расцветает болезненным бутоном, от него во все стороны расползаются горящие волны, проникают под тонкий слой кожи и вызывают мелкую дрожь. Лета вдруг знает как глубоко вонзить ногти в спину, оставляя на бледном теле острые красноватые дорожки, чтобы украсть с уст некроманта очередной выдох вместе со сдавленным стоном; она подстраивает узкую фигуру для удобства Элайджи, в точности вторя его темпу, выгибаясь, поверяя себя в руки тому, кого чуть ранее со злостью пинала в грудь и обвиняла во лжи. Ритуал соединяет не только их силы, но и рецепторы, нервные окончания, превращает их договоренность в коварную, несмешную шутку, заставляющую тела зеркально отражать ощущения друг друга, будто страдать одинаковой болезнью, отражающую каждое тактильное касание. Она чувствует за двоих раздающееся терпким теплом, выделяющееся вязкой влагой из пор желание; понимает, что Элайджа, должно быть, пребывает в таком же замешательстве, поглощенный чужими ощущениями, остро различимыми среди своих собственных.

Делиться откровенными эмоциями гораздо интимней, чем делиться самим телом, будто некромант владеет еще и ее сознанием, спрятанными от постороннего вторжения мыслями, скрываемыми порывами, в которых она не хочет признаваться даже себе. Лету раздражает насколько привлекательным и извращенным ей кажется это открытие, она наказывает себя, крепче оборачивая руки вокруг напряженной мужской поясницы, прося ускориться, надавить сильнее, глубже, пока горячий воздух не начинает плавить легкие, вырываясь из груди вместе с протяжным стоном. Она сгорает презрением к себе за то, что сдалась первой, по своей инициативе оказалась под ним, раздвинув ноги как послушная девочка, невзирая на недавние развлечения в этой же постели  Элайджи со своим клыкастым другом (а она уверенна, что это был именно Дик).

Ведьма винит во всем хитрую ухмылку, заставляющую одновременно хотеть заехать по красивому лицу звонкой пощечиной и запустить руки в аккуратно выстриженные волосы. Проклинает Элайджу за бесстыдный и наглый обман, за то, что вместо логичного требования отменить неудобное последствие ритуала, она этим же последствием наслаждается: запрокидывает голову, давясь собственными липкими ржавыми прядями, позволяет оставлять на себе жар дыхания и алые отметины, лопающееся кровяные сосуды, которые превратятся в ярко синие напоминания о его губах на коже.

Лета ластится как не до конца прирученный, все еще дикий зверек, притягивает к себе некроманта, выпуская очередной вздох, прежде чем впиться требовательным поцелуем, смешанным со своей яростью, отчаянной озлобленностью на себя и отсутствие выдержки, цепляется зубами за нижнюю губу, оттягивает, пока через их связь не ощущает сладко-острую боль. Смотрит в ясные глаза с вызовом - Лета теперь все время так на него смотрит - стоит во взгляде мелькнуть намеку на смирение, она начнет соглашаться с каждым словом и действием Элайджи, и превратится в отвратительную, кроткую копию себя.

- Еще не поздно остановиться, - выдыхает ему в лицо с неустойчивой, ехидной ухмылкой, кривляет его же слова, подразнивая, желает испытать на себе его раздражение. Вытягивает руку вверх, цепляясь за изголовье кровати для большей устойчивости, оставляет вторую на его плече для исследования жестких, натянутых линий, блуждая по жилистой шеи, концентрируясь на новых для нее ощущениях, предоставленными ритуалом как приятный бонус или же как обещание начала множества неприятностей.

Отредактировано Letha Moore (15-03-2019 13:52:36)

Удушливый, язвительный шепот пульсирует в голове, Лете хочется укутаться в его жестокой притягательности, она совершенно по-глупому не может устоять перед обезоруживающей самоуверенностью. Она не остановится ни за что в жизни. Если Элайджа решит вдруг над ней поиздеваться - оставит угловатое тело корчиться, выгибаться на встречу пустоте, отправит прочь с самодовольной ухмылкой, решит, что Лета недостойный его ласки ребенок - она почти уверена, что начнет его просить опять к ней прикоснуться. Наплюет на уважение к себе, на шуточные ошметки гордости, потому что расстаться с присутствием некроманта в ее теле и в горящем, слабовольном сознании, кажется участью гораздо хуже какого-то там унижения.

Лета смыкает ладони на мужских руках, вселенная стягивается до единой крошечной точки, каждая связная мысль превращается в сладкое ничто, как хорошо, оказывается, поддаться контролю. Существует только дыхание, мучительно громкое, скребущее по трахеи раскаленным металлом, и его встречное - такое же паляще беспощадное, острое и настойчивое, как и его язык и настырные, ловкие пальцы, запечатлевшие на мягкой коже багровые узоры неровных линий. Мур сжимает колени сильнее, плотнее к телу мага, стремительный ритм вдруг заставляет напрячься, словно на самой устрашающей точке в парке аттракционов жестяная вагонетка останавливается на тягостную секунду прямо перед полетом в пропасть, а затем душа выпрыгивает из тела со звонким, искрящимся восторгом, и несется в бездну с радостным визгом. Лета рассыпается на атомы, она прижимает Элайджу ближе, запоминая, вдавливая в себя момент, пока веки трепещут от накрывшей тело легкости, что тепловой волной разносится от центра, как взрыв, оставивший ее расщепленной, невидимой частицей. Она знает, она чувствует, как ощущения Элайджи смешиваются с ее в хаотичную, яркую смесь, будто лишенная последовательности и логики целая палитра красок, разболтанная на холсте в небрежную мазню.

Ведьма не считает времени, не засекает промежутка между двумя состояниями, не понимает, в какой именно момент решается на то, чтобы распахнуть глаза, ощущая, как деревенеют усталые мышцы, ощущая тоску из-за отсутствия тяжести между ног и блаженное умиротворение.

- Я... - начинает охрипшим, сиплым голосом. Поворачивает голову в сторону, расплывшийся взгляд устремлен в темноту смятой постели, и через мгновение глаза утыкаются в Элайджу. Рука самовольно тянется к его лицу, сначала медленно, затем легко и решительно длинные пальцы скользят по красивым чертам в странном порыве нежности. Лета приподнимается на локте, искусанным губам больно улыбаться, но она все равно их кривит в ребяческой усмешке, - а теперь ты дашь мне автограф?

Длинные волосы задевают его ключицы невесомым прикосновением, ей отчего то нравятся кривоватые, резкие шрамы, поселившееся на теле неизменными спутниками до самой смерти. Лета понимает, что признаться в чем-то столь нелепом то же, что и признаться в каких-то чувствах, а сказанное вслух окажется еще большей реальностью, чем ощущается сейчас. Хватает и того факта, что он может читать ее мысли, а теперь и эмоции и физическое состояние. Поэтому даже находясь в его постели, с таким удовольствием отдавая ему контроль, Мур твердит себе, что трахаться - еще не значит любить.

- Хочу есть, - просто говорит она, пытается оборвать момент, ищет в себе силы, чтобы распрощаться с ним и уйти к себе в комнату, как будто ручная шлюшка, а ни разу не будущая жена. Он ей не принадлежит. Лета даже не уверена, что его влечение на самом деле его, а не разделенная через связь эмоция.

Еще немного. Совсем чуть-чуть. Всего лишь до утра можно себе позволить растянуть мгновение.

Где в огромной комнате спрятаны сигареты Лета не знает, но все равно поднимается, чтобы поискать, не заботясь о своей обнаженности, и наивно надеется таки найти пачку на ближайшем прикроватном столике. Через минуту решает воспользоваться магией - она слабо теплится на кончиках пальцев чистейшим потоком энергии, Мур по старой привычке подзывает к себе предмет заклинанием из "Гарри Поттера". Пачка сигарет оказывается у нее в руке, Лета, подчиняясь своим желаниям, ложится обратно в постель, в животе урчит от голода, но она слишком устала, чтобы тянуть свое измотанное тело на кухню. Сил все же хватает на то, чтобы достать сигарету и прикурить. Возможно, ранее этой ночью тем же самым занимался здесь Дик. Ведьма смотрит отрешенным взглядом на пылающий шрам на своей ладони.

- Я должна сейчас тебя сильно ненавидеть за такой мудацкий поступок, но я слишком устала. Просто расскажи мне все о ритуале. Я очень попытаюсь не уснуть.