-
|
[icon]http://s3.uploads.ru/83hFi.gif[/icon]
Отредактировано Elias Moore (21-03-2019 13:50:57)
Arkham |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Arkham » Сгоревшие рукописи » [AU] what we do in the shadows
-
|
[icon]http://s3.uploads.ru/83hFi.gif[/icon]
Отредактировано Elias Moore (21-03-2019 13:50:57)
Бертольда продали в сексуальное рабство когда ему было 6. Матери он был не нужен после того, как она удачно вышла замуж, отчиму и подавно - никто даже цену сильно завышать не стал. Фактически, его просто отдали.
Бертольд говорил себе, что все лучше, чем жить с этой мымрой, но это было не так - там, куда его определили, было гораздо-гораздо хуже, чем с матерью, правда понял он это не сразу.
В шестилетней возрасте он был не особо красив, да и уже тогда бы достаточно крупным, так что по-быстрому сплавить какому-нибудь толстому извращенцу его тогдашнему владельцу не удалось. Права опечалились он несильно - просто перепродал его одному борделю. Целыми сутками иногда Бертольд занимался тем, что что-то стирал, мыл, убирал, помогал затягивать корсеты и выволакивать пьяных гостей на лицу. Иногда под вечер он не чувствовал себя живым совершенно - просто падал там, где сказали остановиться работать и спал до тех пор, пока чьи-нибудь сладострастные крики его не будили. То есть - пару часов. А там уже работы снова накапливалось, так что снова приходилось идти работать.
Кормили там тоже не ахти, но Бертольд с упрямством одуванчика пробивался через каменистую почву навстречу солнцу - уже в 10 лет многие шлюхи отмечали, что лицом он хоть не хорошеет, но телом скоро сможет очень даже неплохо зарабатывать. Так и вышло - зарабатывать Бертольд начал в 13.
Его брали редко - он был высок, широкоплеч и с большим членом. Таких обычно под себя не подкладывают, если конечно это не какой-нибудь очень специфичный клиент. Навыки таких, как Бертольд, использовали для того, чтобы имели как раз их. Долго, сильно, до боли и сломанных кроватей. С целью последнего Бертольд даже подпиливал ножки у кроватей, на которых "работал", ведь довольный клиент был куда ценнее какой-то мебели.
Два года он полноценно работал в борделе, обучаясь всяким премудростям, начиная от того, как не кончать дольше и заканчивая техникой минета.
А заем его опять продали. С временем это даже стало привычкой - постоянно менять хозяев. Кмоу-то жна не разрешила, кто-то проиграл его в карты, кто-то заложил в споре...Причин было много, однако за пять лет Бертольд из Германии добрался до Ирландии и наконец, вроде как, осел в доме Муров.
Работать здесь было сложнее оттого, что приходилось отдуваться одному за всех - он обслуживал и хозяев дома, и гостей. Особенно требовательными были подруги госпожи Мур - они, как женщины бывалые, очно знали, чего хотели, в отличие от, например, мало искушенных подруг Сильвии. Бертольду, впрочем, этот вызов нравился, и он даже умудрялся никого не разочаровывать - во всяком случае, так ему казалось, раз уж его здесь хорошо кормили и никуда не прогоняли.
Секс бы работой, секс был рутиной, секс был ему не особо интересен.
Чео он не мог сказать о малолетнем пока еще наследнике семейства Элиасе - вот уж кто не считал секс рутиной. Вот уж кому он правда был интересен и правда очень нравился.
Вот уж чьи крики нередко будили бывалого в общем-о Бертольда п ночам, хотя nn искренне полагал, что за столько-то лет привык к самым разным крикам. А тут ведь даже их комнаты были не рядом! Бертольд мог только гадать, как остальные жители дома его терпят. Иногда Бертольд от скуки спал со слугами - за кусок пирога или серебряную ложку. По настроению. Он был не особо прихотлив, но привык получать желаемое, при чем получать исключительно таким путем - если раньше он и умел что-то другое, то уже и позабыл, как это другое делается.
Тот день ничего плохого не предвещал - старшие Муры с утра уехали по делам, младшие были заняты уроками. Бертольд справедливо рассудил, что его услуги минимум до вечера точно никому не понадобятся, так что решил выполнить обещание, данное горничной и, собственно, ее отыметь. Она была милой и доброй, часто подкармливала Берта просто так, но отплатить ей у него все как-то не получалось - то она занята, то у него "гости", Девушка конечно не возмущалась, но Бертольд не ненавидел неоконченные дела, так что зажал ее в комнате слуг, стоило им лишь остаться там вдвоем.
Она конечно же была не против - лишь задорно рассмеялась, когда он подхватил ее под кленки и приподнял над землей, да послушно обвила его поясницу ногами, придвигаясь ближе и помогая ему расстегивать свое платье на груди. У нее была красивая пышная грудь, розовые соски и бледная кожа - как раз все, как нравилось Бертольду. Ему конечно мнение свое иметь было не положено, но его все равно имел. И служанку эту он прямо сейчас тоже имел и, надо сказать, даже сам получая от этого удовольствие. что по факту происходило с ним не слишком-т часто. Механически все было в порядке. просто в эмоциональном плане он, как правило, ничего не получал. А эта девушка, ее, кажется, звали Анна, стонала как-то особенно чувственно, посмеиваясь в перерывах и постоянно лезла целоваться. Целоваться Бертольд не очень любил, но пару раз ей это даже позволил- все-таки она правда была к нему добра. Правда потом все равно опрокинул ее на сундук, все еще придерживая за ноги.
Он вбивался в ее тело резко и глубоко, чувствуя изнутри, как она под ним двигает бедрами, сама явно уже не слишком понимая, в какую сторону лучше податься, чтобы стало еще лучше. Тогда Бертольд положил руки ей на бедра и начал направлять ее на себя так, как было приятнее ему самому. Низко? Возможно. Но она ведь и не платит.
И все бы и закончилось хорошо, если бы ближе к концу Бертольд не решил оторвать взгляд от красивой женской груди и не посмотрел на свою беду на дверь.
Она оказалась приоткрыта, а за ней виднелся чей-то глаз.
Собственно, хоть и было темно, Бертольд без проблем и моментально понял, кто именно за ними подглядывает.
Анна стала стонать более отрывисто, так что разборки с Элиасом Бертольд оставил на потом.
Но он об этом суча не забыл, и вечером, пока еще Муров не было дома, решил наведаться к юному графу.
-А ты у нас, значит, еще и подглядывать любишь? - с вызовом спросил он, крутя в руках какую-то книжку со стола графа. Читать он не умел, так что она не вызвала в нем решительно никакого интереса, но надо же было чем-то занять руки и глаза, не просто же ему пялиться на этого сопляка.
[icon]http://funkyimg.com/i/2RdVH.gif[/icon]
Отредактировано Berthold Ackermann (12-02-2019 03:30:08)
Наверное, самое страшная ошибка для любого родителя – это вовремя не научить своего ребёнка понимать слово «нет». Первые лет пять своей жизни Илай просто не знал о существовании этого слова, а изменить что-то позже было уже решительно невозможно. Взращённый на безграничной любви и обожании, мальчишка довольно рано и удобно для себя понял, что стоит ему печально посмотреть на кого-то своими ярко-голубыми глазами, так этот кто-то непременно сделает всё так, как он попросит. Его природному очарованию не могли сопротивляться ни мама с папой, ни старшая сестра, ни многочисленная прислуга, что больше прочих страдала от выходок маленького ангелочка, скрывавшего под тёмными кудряшками дьявольские рожки. Илай мог творить любые гадости, но никогда за то не бывал наказан.
Домашние, уставшие от взбалмошного и капризного нрава наследника, были уверены в том, что хуже поведения маленького избалованного ребёнка быть уже ничего не может, а потом у младшего Мура наступил период полового созревания. После проведения несложных экспериментов Илай очень быстро сообразил, что если потрогать себя здесь или там, то будет очень приятно и член, обычно бесполезно болтающийся между ног, станет твёрдым и увеличится в размерах, а дальше с ним так и вовсе можно творить совершенно удивительные вещи. За дрочкой старший Мур как-то и застал своего непутёвого сына, после чего, не подобрав подходящих слов, просто вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Молчаливое невмешательство родителя впоследствии и стало для Илая своеобразным разрешением на последующие непотребства.
Вопрос получения удовольствия очень скоро стал самым главным для и без того ужасно любопытного мальчишки. Он продолжал испытывать своё тело на предмет выявления новых способов достижения разрядки, копался в отцовской библиотеке, порой натыкаясь на весьма интригующие картинки и всё ища возможность испробовать это на себе. В том, что в этом может быть что-то неправильное или плохое Илай попросту не задумывался – что может быть отрицательного в удовольствии, когда никто даже не пытается тебе объяснить, что вся эта ситуация в принципе совершенно неправильная.
Это был высокий, широкоплечий мужчина в идеально скроенном костюме и с безупречно гладком подбородком. К отцу нередко захаживали друзья, коих у графа Мура было поистине много, но именно этот человек будоражил самые яркие фантазии Илая. Ни одна горничная, за переодеванием которой иногда подглядывал мальчишка, не вызывала у него столько интереса, сколько этот мужчина. И наследнику пришлось потратить не одну неделю на то, чтобы просто дождаться подходящего момента и наконец исполнить задуманное.
Без лишней скромности и какого-либо намёка на стыд, Илай просто подошёл к мужчине и поцеловал его. Неумело, но очень настойчиво, елозя своими неопытными ручонками по статному телу. Тем же вечером мужчина пришёл к нему в комнату и так хорошенько оттрахал назойливого юнца, что наконец удовлетворённый, но совершенно выбившийся из сил Мур до самого утра так и не смог встать с кровати. Он пообещал, что обязательно придёт ещё, но парнишка уже прекрасно знал о том, что одного его ему будет недостаточно.
Секс стал для него единственным смыслом жизни и целью, достигая которой ему всегда хотелось только большего. Он даже не пытался скрываться от родителей, мог целовать любовником прямо на отцовских глазах и без зазрения совести затем брать их за руку и уводить за собой. Никто даже и не пытался что-то сделать, как-то воспрепятствовать выбранному им образу жизни. Домашние вели себя как ни в чём не бывало, будто всё это в порядке вещей, будто всё ещё надеются, что мальчик рано поздно наиграется и обратит свой пытливый ум к чему-то более правильному. Но наигрываться Илай не собирался. Его громкие стоны разрывали полуночную тишину, а наутро он в окружении семьи с невозмутимым видом поедал круассаны ртом, в котором всего несколько часов назад побывал чей-то член.
Подглядывать за окружающими было вторым делом по степени приятности для Илая. Он не стеснялся подглядывать ни за сестрой, ни за её подругами, когда те решали переночевать их в доме, а как-то раз так и вовсе через замочную скважину стал свидетелем того, как его собственные родители занимаются сексом. Это было мерзко, это было противно, а потому так сильно Муру и нравилось. Но больше всего, конечно, доставалось слугам. Их было много, все они были разными и уж от них точно можно было не бояться получить подзатыльник. Правда смущать служанок своим присутствием довольно скоро стало очень скучно, пусть даже те и визжали как резаные всякий раз, как замечали его подглядывающий взгляд из щели в двери. Куда интереснее и уж точно приятнее было наблюдать за каким-нибудь конюхом, что как подобает сильному и не очень умному мужчине, не сильно стеснялся своей наготы, да ещё и обладал довольно привлекательным телом.
Но самым любимым экземпляром для Илая являлся, конечно же, Бертольд. Отец купил его где-то около года назад и назначение у этого слуги было самое простое из всех – трахаться, когда попросят. Это было модно, это было удобно и не нужно было обладать высокими моральными качествами, дабы завести себе такое приятное развлечение. Его услугами не брезговали пользоваться все, пару раз наследник даже видел, как Бертольд выходил из комнаты графини, хотя наибольший успех имел, конечно, у многочисленных муровских гостей.
О том, что Бертольд а) великолепно трахается и б) имеет большой член, Илай слышал уже такое огромное количество раз, что порой ему начинало казаться, что от ещё одного упоминания этого имени его непременно стошнит. О Бертольде говорили все, даже подруги сестры, всякий будто бы так и норовил похвастаться, что наконец-таки с ним переспал. И всё это, естественно, разжигало у младшего Мура дичайший интерес и жуткое желание самостоятельно опробовать столь удачное семейное приобретение. И всё-таки сделать это ему не позволяла гордость. Илай никогда не за кем не бегает, никогда никого не просит, никогда ничего не предлагает. Он привык, что стоит только ему кинуть одобрительный на своего нынешнего избранника, его просто берут и больше ничего и не требуется. А этот противный Бертольд будто даже не обращал на него внимание. Сколько бы Мур перед ним не ходил, сколько бы не зыркал на него своими изумительными глазами, тот продолжал стоять истуканом в ожидании, что его попросят исполнить свою прямую обязанность. Но просить Илай не собирался.
Он подглядывает за ними из-за приоткрытой двери, быстро дёргая рукой по собственному члену. Илай пришёл сюда вслед на Бертольдом, он стоял здесь с самого начала и уходить не собирается даже тогда, когда ловит на себе недовольный взгляд парня. Ни капли смущения или желания отвести глаза – Мур лишь пачкает рубашку и опирается спиной о холодную стену.
Почему-то Илай был уверен, что парень заявится к нему раньше, как только закончит со служанкой, а в итоге прождать пришлось несколько часов. В ожидании юнец уселся читать какую-то совсем уж низкую книжонку, что стащил из прикроватной тумбочки старшей сестры. Когда Бертольд заявляется к нему в комнату, от откладывает книжицу на стол и скрещивает на груди руки – он сидит в удобном кресле, закинув ноги прямо на письменный стол.
- В собственном доме не подглядывают. В собственном доме наблюдают, - говорит снисходительно, будто делает парню одолжение уж тем, что вообще с ним разговаривает. – Я сообщу тебе, когда захочу посмотреть ваше выступление ещё раз, выберем более удобное место для проведения представления.
Наглость – второе имя, когда точно уверен в собственной безнаказанности.
[icon]http://s3.uploads.ru/83hFi.gif[/icon]
Элиас Бертольду не нравился.
У мальчишки не было тормозов от слова совсем, при чем Берт все никак не мог понять, почему его родители столь халатно относятся к воспитанию наследника. Сильвия, его старшая сестра. тоже была не подарком, но она хотя бы знала о правилах приличия и умела строить из себя приличную даму. Элиас же был дьяволом с лицом ангела и демонстрировал это практически непрерывно. И дло было даже не всегда в том, что он умел состроить красивые глазки ради собственно выгоды - нет, ему все спускали с рук, потому что...А зачем что-то делать? Можно же просто игнорировать, вдруг само пройдет.
Расти сопляк в борделе, все дерьмо из нео бы выбили за неделю, а на второй он бы уже даже полы собой мыть позволял, но он, к сожалению, был наследником богатого рода, который, несомненно, неоднократно опозорит.
Бертольда он ничуть не смущал - вел себя примерно также, как любая шлюха, чего тут стесняться? Ну юн, ну красив до жути - а толку, если в дырку уже наверно паровоз пролезет без подготовки? Нет, ничего в нем такого, кроме все той же милой мордашки, не было.
Бертольд не понимал, пытается он отчаянно привлечь к себе внимание окружающих или правда настолько испорченный, но ему, в общем-то, было и плевать. В его обязанности не входило ео воспитывать, да и просто желания с нм общаться у него не возникало. К себе он его не звал, даже отсосать ни разу не попросил, а Бертольд не очень-то стремился делать сверх того, о чем его просят или что ему велят.
Сегодняшний разговор, наверно, был от силы третьим за все то время, что Бертольд здесь.
У каждой шлюхи есть свой образ. Есть шлюхи, которые его придумывают и придерживаются, есть те, кто способен заработать достаточно хорошую репутацию для того, что образом стал их собственный характер. Бертольд относился ко второй категории. Он не жеманничал, не улыбался, не смеялся над несмешными шутками по той простой причине, что ему это было и не нужно. Это ведь не его имели - это он всех имел. Он должен бы быть напористым, грубоватым и прямолинейным. Немного животным, немного дикарем. Это все у нео получалось без проблем, потому что таким он и был.
Так что когда граф Мур его покупал, он знал, на что идет, а потому Бертольд никогда не получал за то, что ведет себя так, как ведет, потому что именно за это его и выбрали. Разумеется были границы дозволенного, но их Бертольд не стал бы нарушать в любом случае просто потому что это, опять же, было не в его характере.
Мальчишка нарывался. Бертольд был уверен, что он его ждал, только никак не мог взять в толк, чего же он от него добивался. Хочет, чтобы его выебали? И к чему тогда все это представление, он может Берта хоть с толчка поднять и пригнать в свою комнату, просто щелкнув пальцами. Просто ему нравится бесить людей? Да он и за человека-то Берта наверняка не считает, как, в общем-то, и се в этом доме. Берт - просто ходячий член, это его работа, это единственная причина его пребывания в этом доме, так к чему эти игры?
Берт игра в любые игры и по любым правилам, но только когда понимал эти самый правила. Игла Элиаса была ему не ясна.
Это раздражало.
-Смотрелка отвалится, - предупреждает Бертольд - если будешь так часто смотреть.
О да, о страсти мальчишки к подглядываниям не шептался только ленивый, а он и не сильно-то скрывался. Хотя не то чтобы от этого было как-то приятнее. Конечно он имел на это полное право, Берт, в общем-то, не мог возмущаться. При желании он и вовсе мог пожаловаться отцу, сказав, например, что Берт ебал эту горничную вместо Элиаса, и тогда Берта и вовсе, скорее всего, выпорят, но Аккерман не слишком-то этого боялся.
А вот поставить сопляка а место очень хотелось.
Ну, или хотя бы разобраться, что ему вообще надо.
-Ты же теребишь ее как ненормальный, - продолжает Бертольд, усаживаясь на диван - там поди уже мозоли кровавые. Сразу видно - дилетант.
[icon]http://funkyimg.com/i/2RdVH.gif[/icon]
Отредактировано Berthold Ackermann (22-02-2019 10:10:32)
Ну же, почему ты всё ещё стоишь на месте? Почему не пытаешься завалить меня на кровать и засадить по самые яйца? Что ещё мне нужно сделать, чтобы ты наконец дошёл своей полой как дупло головушкой, что тебе нужно сделать? Или ты настолько туп и не понимаешь, что единственное, что в этом доме вообще может от тебя требоваться, так это твой член? Сколько ещё мне нужно хлопать своими голубыми глазами и метать пронзительные взгляды, чтобы ты наконец меня трахнул?
- Разве кто-то предлагал тебе присесть? – Илай пытается копировать строгий голос отца, которым он нередко выговаривает слугам за плохо проделанную работу. К своему же любимому сыну граф подобным тоном никогда не позволял себе обращаться. – Встань.
Тупой, определённо. Совсем мозгов не хватает, если во время разговора со своим господином позволяет себе подобные бесчинства. Без спроса усесться на его диван – это каким же идиотом нужно быть, чтобы до такого додуматься? Теперь придётся его заменить – не станет же гордый Мур усаживать свою пятую точку в то место, где имело дерзости сидеть эту бездумное животное. А ведь прощаться с такой занятной вещицей будет даже как-то немного грустно. Сколько раз Илай раздвигал ноги, лёжа спиной на этом диване, сколько раз хватался пальцами за его тёмную кожу, дабы не потерять равновесие и не свалиться с чужих колен. Немало крайне занимательных воспоминаний у наследника связано с данным предметом интерьера, однако теперь оставить его на месте не имеется никакой возможности.
Он зол на него. Злиться за то, что Бертольд, кажется, делает всё возможное, кроме как то, что от него действительно требуется. Никогда ещё юнец не был столь близок к предмету стольких собственных мечтаний – только руку протяни и сожмёшь его в руках. Илай прикусывает язык, чтобы только отвлечься от уже всплывающих в голове картинок. Сейчас ему нужно не предаваться лишённым каких-либо приличий мечтаниям, а сосредоточиться на том, как бы воплотить их в жизнь.
Илай недовольно хмурится. Это на что он пытается намекнуть, на то что он слишком часто дрочит? Ну наверняка же не про глаза говорит, разве так вообще можно говорить про глаза? Нет, тут дело совсем в другом, это уж точно. Воспринимать слова Бертольда иначе, кроме как в самом пошлом контексте юнец вроде как и не способен – на иные мысли мозги и не заточены. И данный упрёк кажется ему как минимум унизительным. Дрочить – удел тех, кто не может найти, с кем потрахаться. У Илая таких проблем уже давно не имеется, а потому и дрочка в список его ежедневных занятий никак не входит – всегда находится тот, кто поможет справиться с данным затруднением. Мальчишка слишком глуп, чтобы не воспринимать эти слова всерьёз или хотя бы воспринимать их несколько проще. Ему кажется, будто его достоинство нещадно залили грязью, а потому спешит поскорее очиститься.
- Если натру мозоли, мне обязательно потеребит кто-нибудь другой.
Достаточно остроумно? А, что перед этой дубиной словами играть, всё равно ведь ничего не поймёт. Илай смотрит на него недовольно и выжидающе, будто вот-вот Бертольд наконец соблаговолит перейти к действиям более решительным, нежели пустые разговоры.
Но чуда не происходит. Всё стоит как идиот и даже с места не двигается.
- Подойди сюда.
Ему нравится приказывать другим. Илай ловит от этого неподдельный кайф, когда велит кому-то что-то сделать, зная наверняка, что этот кто-то не посмеет ему отказать – в частности слуги. Этой прекрасной возможности управлять людьми мальчишка выучился ещё с пелёнок, впитал её с молоком матери, когда та, держа его у груди требовала от служанок немедленно принести ей свежей клубники где-нибудь в середине ноября – кормилиц графиня никогда не жаловала, слишком любила единственного сыночка, самоотверженно вскармливая его самостоятельно. Есть в приказе что-то притягательное, очаровывающее, ни с чем не сравнимое. Ведь власть, как известно, развращает не хуже притягательного молодого тела.
- Снимай штаны и дрочи себе.
[icon]http://s3.uploads.ru/83hFi.gif[/icon]
Бертольд послушный.
Бертольд никогда не покажет это в открытую, Бертольд знает, что это его обесценит, но Бертольд и правда очень послушный. В этом доме ему хорошо. В этом доме ему сытно и тепло. Через пару лет его перепродадут, как это бывает со всеми наскучившими живыми игрушками, так что он собирается за это время получить по максимуму. И он будет делать все, чтобы в его силах, чтобы, во-первых, не надоесть раньше времени, а во-вторых чтобы не выгнали ни за что. Непослушание - за это его могут даже не выгнать, а убить. Имеют полное право и ничего им не будет, хотя бы потому что для мира Бертольда давно уже не существует. Он даже не был уверен, есть ли в мире документ, в котором есть запись о нем, есть ли где-то хоть строчка о нем. У него нет прошлого, а будущее слишком туманно. Настоящее - все, что у него есть.
Поэтому если говорят встать - он встанет. Велят упасть и удариться головой об пол - упадет и ударится.
И он никому не скажет, что чувствует что-то, что чувствует очень нечасто, когда противный Элиас сейчас включает свой командный тон.
Бертольд не был уверен, что вообще его когда-то слышал - обычно он гундосил, ныл и выделывался. Обижался, дулся, закатывал глаза, щелкал пальцами - словом, вел себя как избалованная неженка. Не как сейчас. Не как хозяин.
И вот такой контраст Берту определенно нравится больше, чем банальное "ангел-демон". "Неженка-господин" - это точно интереснее.
У него даже нет мысли о том, чтобы не подчиниться, но волнения он никакого не чувствует. Что бы Элиас не посчитал нужным с ним сделать - он все равно это сделает. Ударит, выгонит, поставит на колени - все что угодно. Бертольда ему удивить нечем.
Но в его приказе есть что-то, что заставляет его ухмыльнуться про себя. Внешне он, конечно, остается каменно спокойным - как ему и полагается. Он - кукла в руках власти. Он сделает все, что скажут.
А еще он не позволит какому-то неопытному извращенцу полагать, что его так легко смутить.
Дрочил себе Берт тоже нечасто, все по той же причине - его нанимали для того, чтобы их имели. Смотреть на процесс дрочки интересно, когда дрочит кто-то невинный, кто-то милый, кто-то, кого хочется запачкать. Бертольд словно создан для того, чтобы пачкать других, но это не значит, что сам он этого с собой делать не умеет.
Впрочем, он заранее понимает, что у него мало чего получится - в конце концов, он не так давно кончил с той служанкой, а вчера день был насыщенным...Будет как-то даже стыдно опозориться перед юным извращенцем.
Так что Бертольд по-настоящему старается. Шаны расстегивает быстро, спускает их резко, смотря на Элиаса исподлобья, мол, видишь? Делаю, как сказал, но не думай, что лучше меня только поэтому. Этот взгляд у него получается лучше всего.
Вообще про то, что наследник дрочит слишком часто он сказал наобум и только потому что он делал это в тот конкретный момент, когда подсматривал за Бертольдом, но теперь ему казалось, что он попал в самую точку.
Бертольд неспешно ведет по члену стиснутой ладонью от основания до головки, словно бы демонстрируя талант. Такие маленькие похотливые мальчики ведь и мечтают о чем-то подобном, да?
Нет, серьезно, наверняка он делает это очень часто. Любовников него предостаточно, но они ведь не всегда рядом, а Берта он не зовет - то есть, иногда приходится справляться со всем самому.
Бертольд начинает массировать головку большим пальцем, пока не чувствует, как палец становится чуть влажным от первых капель смазки.
И как же он тогда этим занимается? Ведет ли он себя тихо хотя бы когда играет наедине с собой, или те крики, что Бертольд слышит по ночам - это иногда его наслаждение и своими собственными навыками? Хотя какие ту навыки, так, баловство одно.
Бертольд двигает рукой вверх и вниз пару раз и возвращается к головке.
Сразу видно - никто мальчонку не учил. Ну серьезно, кто же так остервенело дергает, если хочет получить удовольствие, а не просто побыстрее возбудиться и перейти к следующему шагу?
Смазки становится больше и Бертольд двигает рукой более свободно. Он мог бы просто плюнуть на ладонь и ускорить процесс, но...
В чем тогда удовольствие? Нет, его явно учил кто-то, кому было плевать на его удовольствие. Нормально так делать, когда ты совсем юн, но этот мальчишка сменил уже столько мужчин, что совершенно ясно - всем просо на него плевать. Все хотели его тело, но никто не стремился им завладеть.
Член не слишком спешно, но все-таки твердеет, и Бертольду становится чуть спокойнее - опозориться перед мальчишкой как-то совсем не хотелось, да и смотрел он на нео сейчас так...
Рукой хотелось двигать быстрее. Резже, жестче, отчаяннее, шумно выдыхая через стиснутые зубы, а Бертольд не видел никакого смысла себя ограничивать.
Элиас, все-таки, очень красив. Безумно красив, но этого он никогда и не отрицал. Его бесило, что он смеет так глупо этим пользоваться, но...Неужели совсем никто и ни разу не захотел доставить ему удовольствие правильно? Никто не был с ним мягок и нежен? Его стоны по ночам такие остервенелые, рваные и грубые, что, если немного подумать, становится ясно - там все дело в скорости. Вставил, выну и пошел. А Элиас небось даже и не знает, что бывает по-другому. Да и откуда? И не ужели ему самому не казалось, что что-то не так? Неужели ни разу не хотелось попробовать что-то другое?
-Хочешь взять его в рот? - слетает с губ раньше, чем Бертольд осознает, что именно спросил. Двигать рукой он не прекращает - никто ведь не велел остановиться.
[icon]http://funkyimg.com/i/2RdVH.gif[/icon]
Отредактировано Berthold Ackermann (27-02-2019 10:32:15)
Он на вдохе задерживает дыхание, когда Бертольд наконец тянется к сдерживающей его штаны верёвке, развязывает её и одежда быстро спадает к самым ступням парня. Илай так долго ходил вокруг да около, всё пытался спровоцировать слугу, а мог ведь с самого начала просто приказать ему раздеться. Ну кто же мог вообще подумать, что парнишка так туп и на что-то более сложное, чем безвольное исполнение приказов не способен?
Попадая в Собор Святого Петра, человек так или иначе цепляется взглядом за будто бы божественно одухотворённую Пьету, всякий посетитель Лувра стремится поскорее увидеть Мону Лизу, в то время как Илай не может отвести глаз от его члена. Пусть провалятся на месте все те, что врали ему в своих рассказах о достоинстве глупого слуги – он намного лучше, чем юнец вообще мог себе представить. И лучше тем, что находится совсем рядом, что его можно потрогать прямо сейчас и никто его не остановит. Илай разглядывает его член как заворожённый и вновь начинает дышать только тогда, когда Бертольд берёт его в руку.
Дрочка – это слишком просто, её всегда недостаточно. Можно стереть в мозоли руку, как неожиданно правильно заметил Бертольд, но они никогда не заменит крепкого члена в заднице. Илай дрочил нечасто, считая это унизительным, себя недостойным. Но когда же дело всё-таки доходило до того уровня необходимости, что и дальше запрещать себе себя же касаться просто нет никаких сил, мальчишка Мур всё-таки позволял себе опуститься до этой низости. Во время секса он нескончаемо громок, срывает горло, будто бы хочет, чтобы все вокруг узнали о том, как ему сейчас хорошо. Он не привык сдерживаться, не умеет и не видит в этом абсолютно никакого смысла. Его любовникам это нравится, ведь своими разрывающими тишину комнат стонами Илай объявляет всему миру о том, как же они хороши. Есть, конечно, и такие, что напротив, зажимают ему рот руками, заставляя давиться собственным дыханием и голосом. Но тут уже дело совсем в другом: просто кому-то нравится затыкать пасть богатенькому наследнику, что столь безотказно и безропотно ложится под любое привлекательное тело, и винить их за это было бы глупо – у всех свои собственные слабости. Правда Илаю совершенно наплевать, как именно относятся к нему все эти мужчины, пока они балуют его своим присутствием и восхваляют его молодое, столь манящее тело. Дрочит же парнишка всегда непременно тихо. Зажимает в зубах ребро ладони, чтобы не проронить ни звука, запирается в своей комнате. Одного этого ему безумно мало, а потому нужно максимально сконцентрироваться на собственных ощущениях, позабыть о существовании мира вокруг, зажмурить глаза и утонуть в собственном теле. То, что было сегодня утром - огромное исключение. Илай хотел чувствовать не себя, а его. Он хотел ощутить в себе его член, что полностью исключает любой отказ от окружающего мира.
Он неотрывно следит за чужой рукой. Как та плавно скользит по стволу, как пальцы собирают капельки смазки – здесь юнец непроизвольно сглатывает. Бертольд никуда не спешит, будто пытается посильнее раззадорить мальчишку, пока тот не может смотреть без восхищения наблюдать за тем, как и без того немаленький член наливается кровью, становится больше, становится твёрдым. Создание синематографа ещё лишь только постучалось в двери человечества, а что уж говорить о порнофильмах, массового появления которого придётся ждать ещё долгие и долгие годы. Но никакое порно на картинке Илаю и не требуется – оно уже здесь, и лучшего человечество и не придумает. В собственных штанах становится невыносимо тесно, но о том, чтобы высвободить свой член юнец даже и не думает – слишком заворожён прекрасным зрелищем, разворачивающимся у него на глазах. Бертольд дышит шумно, через зубы, а Илай, кажется, не дышит вовсе – эта необходимость исчезает за яркой потребностью прикоснуться. Коснуться рукой головки, обвести её языком и поглубже заглотнуть. Боже мой, как же сильно хочется взять его в рот.
Слова парня будто выводят мальчишку из ступора. Да, Боже мой, ужасно хочет. В принципе, это самое яркое желание из всех, что сейчас у него имеется, такое чувственное, что он вот-вот сорвётся и встанет перед слугой на колени.
Но это игра Илая, а её правила он нарушать совсем не любит.
Он резко поднимает взгляд от надрачиваемого члена к лицу Бертольда, ловя взглядом его взгляд. Юнец смотрит ему в глаза, когда подносит к своему рту свою же руку и разводит указательным пальцем алые губы. Он проходит языком по пальцу, едва его касаясь, затем зажимает губами первую фалангу, проскальзывает дальше, облизывает ещё один палец, несильно прикусывает, добавляет третий. Илай посасывает их, будто на самом деле это и есть крепкий член, а на лице его виднеется удовлетворением, получаемое исключительно от данного процесса.
Смотрит ему в глаза, неотрывно, не теряя зрительно контакта. Он представляет себе его член у себя во рту, но продолжает довольствоваться собственным развлечением. Периодически он тихонько постанывает, когда получается слишком уж правдоподобно и тело само начинает верить в картинку, находящуюся у него в голове.
Игнорировать собственное возбуждение больше не имеется возможности, Илай касается члена через плотную ткань штанов, но проскальзывать под них никак не хочет.
Достаточно понятно для твоей тупой головы?
[icon]http://s3.uploads.ru/83hFi.gif[/icon]
Отредактировано Elias Moore (22-02-2019 21:25:28)
Бертольд видит - хочет.
Бертольд даже в какой-то мере надеется, что это произойдет как раз потому что видит это по Илаю и это перекидывается и на него. Во всяком случае, ему так кажется.
Угадывать желание клиент - это первое, чему стоит обучиться в ремесле Бертольда.Можно конечно обойтись и без этого, особенно, если ты девушка. Девушек ебут по спросу и без, спереди и сзади и всем,в общем-то, плевать, понимает их конкретно эта шлюха или нет - клиенты и сами берут все, что хотят. Ее работа - просто молчать. Ну, может, постанывать вовремя, да и то многие этим пренебрегают. Совсем другое дело, когда ты - парень, еще и тот парень, который должен трахать не только девушек, но и мужчин. Угадывать желания в этом случае - это необходимость. Большинство клиентов Бертольда делилось на две категории: конченые извращенцы, либо невинные и не слишком опытные юнцы. Первые бы не возвращались, еси бы Бертольд позволял себе ошибаться, а вторые бы только зажались больше, если бы Бертольд неправильно их понял. Так что тут хочешь-не хочешь, а головушку к головке подключаешь.
Хотя конечно со временем все это происходит больше на инстинктах - видишь, как на тебя смотрят, слышишь, как дышут, как стонут, видишь капельки пота на шее, видишь, как облизывают губы - все это знаки слишком очевидные, хоть и сразу начинаешь обращать на них внимание.
Так что Бертольд точно знает, чего хочет Элиас, но когда он, вместо того чтобы сделать предложенное вдруг кладет палец в рот, Бертольд раздражается. Раздражается так сильно, что чувствует слабое, но все-таки желание зарычать и стукнуть кулаком по стене, чтобы образумить малолетнего кретина. Ну вот же он - посмотри. Стоит прямо перед тобой и предлагает все, что умеет - предлагает забрать контроль, предлагает овладеть так, как наверняка больше никто не мог овладеть...А ты? Ты что, отказываешься от этого ради того, чтобы просто...
Бертольд не додумывает. Игра, которую затеял парень, н разгадал сразу, только вот никогда бы и подумать не смог, что она окажет на него хоть какое-то влияние. Обычно реакции его организма были крайне просты: гладишь, лижешь - стоит, не гладишь и не лижешь - не стоит, но сейчас он чувствует прилив такого возбуждения, словно бы действительно дрочит себе не сам и...Что это? Это вот так чувствуется, когда член встает торчком не только по чьей-то указке, но и потому что...Хочется?
Он что, его хочет? Вот его, эту мелкую наглую дырку на ножках? Ну нет, это ерунда какая-то.
Это просто работа. Он дрочит, потому что должен. Если бы был не должен - не дрочил.
Только вот от собственного тела никуда не деться, и Бертольд почти с праведным ужасом понимает, что чертов мальчишка загипнотизировал его настолько, что он уже подстроил темп руки под движения Илая, а потом и вовсе начал подмахивать бедрами, словно бы и правда имел его в рот. Хорошо так имел, с чувством.
Когда он начинает постанывать, Бертольду кажется, что он ослышался. Нет, конечно, он слышал эти стоны столько раз, что не мог сомневаться, но все же...Серьезно? Неужели ему уже настолько хорошо от одного зрелища иот несколько пассивного участия?
Выходит, что так.
А это значит лишь одно - он пока просто не знает, как себя почувствует, когда они закончат эту детскую игру и Бертольд наконец нагнет его вот на этом самом драгоценном диване.
Самое сложное во всех этих играх - понять, когда клиент готов отдать тебе власть. Есть конечно те. кто сохраняют ее до последнего, но для большинства важна лишь прелюдия, а потом они видят большой член и успокаиваются, но тут главное поймать тот момент, когда уже можно коснуться другого без спроса. Когда можно проявить настойчивость и стать напористым.
Сейчас ему кажется, что он определяет этот момент безошибочно.
Он следит взглядом за второй рукой Элиаса, укладывающейся на его собственный член. Это даже немного забавно, учитывая, о чем они говорили минут десять назад, но не Бертольду осуждать - не когда он сам с таким трудом перестает себе надрачивать, дабы сосредоточить все внимание на нем. В конце концов, они здесь не ради удовольствия Бертольда, ведь так?
Он перехватывает руку парня и дергает за нее, заставляя встать. Бертольд выше и сильнее, а потому без особых усилий притягивает его достаточно близко для того, чтобы нависнуть сверху, заглядывая в ошалевшие от желания глаза. Ему нравилось так делать, когда ему позволяли. А сейчас ему позволяли. И он, черт возьми, не видел еще глаз и взгляда прекраснее.
Он толкает его к дивану - довольно грубо, но все-таки не настолько, чтобы причинить боль. Затем все же давит, заставляя коленя встать на диван и умереть я руками в спинку.
[icon]http://funkyimg.com/i/2RdVH.gif[/icon]
Отредактировано Berthold Ackermann (27-02-2019 10:32:56)
Молчать, скрываться и таить – это не про Илая. Он кричит, показывается на людях и сам же разбалтывает все свои секреты. Понять по нему, чего мальчишке сейчас так сильно хочется, не сложнее, чем прочесть о его желании в развёрнутой книге. Если ты способ быстрее получить желаемое, нежели всем своим видом показаться, что столь сильно тебе хочется. Именно поэтому неспособность Бертольда сразу понять о желании господина так выводит Мура из себя, и именно же поэтому он так быстро сменяет гнев на милость, когда до того всё-таки доходит.
Сложно говорить о любви подчинять и господствовать, когда трахают именно что тебя, а не наоборот. Илай любит командовать. Именно вот так по-детски, указывая тонким пальчиком на желаемый предмет и добавляя к жесту горячее «хочу». Он любит, когда исполняются все его желания беспрекословно и без лишних комментариев, когда предугадываются его потребности раньше, чем он успеет о них заявить. Но почему же всегда так хочется почувствовать на спине сильную мужскую руку, что прогнёт так, как будет удобнее ему самому, а у Илая не будет возможности не подчиниться. Ему нравится, когда берут его без лишних вопросов, когда просто делают это не спрашивая, нравится ли ему самому. Потому что именно так мальчишке и нравится. Жёстко и быстро, чтобы было необходимо подстраиваться под другого, а не в мельчайших подробностях описывая, как хочется ему самому.
Судьбы к Илаю невероятно благосклонна. Родись он в семье пониже классом, а ещё лучше где-нибудь на улице, непременно очень быстро бы попал в чьи-нибудь совсем не заботливые руки. Личиком парнишка получился непонятно в кого, слишком чистенький, слишком невинный – такого хочется поскорее испортить. С такими данными беспрестанно шататься по городу было бы просто небезопасно, рано или поздно его на его задницу всё равно нашлись бы приключения, правда теперь бы у юнца не было бы возможности выбирать, кто именно в эти приключения с ним бы отправился. В лучшем случае, попал бы в бордель. Там было бы хотя бы относительно безопасно, учитывая, что помимо него имеются и иные варианты, которые также могли бы принимать многочисленных гостей. В случае худшем, Илая бы забрал домой какой-нибудь полуненормальный аристократ, что чувствуя собственную безнаказанность, очень быстро бы превратил жизнь мальчишки в сущий ад, а затем и вовсе сжил его со свету. Но Мур богатый и благородных кровей рачительно не понимает, от какой пропасти его отвратила прирождённая удача, а потому тратит её бесценные подарки на то, чтобы с упоением мечтать о члене куда менее везучего слуги.
Бертольд хватает его за руку и из горла Илая вырывается смазанный стон – да, пожалуйста, сделай так ещё раз. Он чуть было не падает с кресла, когда слуга тянет его на себя, вынуждая подняться на ноги. А если бы он упал, побежал бы тут же жаловаться отцу или же тут же бы перебрался на колени, поближе к желанному члену?
Вот оно, желанное тело, так близко, что можно коснуться руками. В его глазах плещется терпкая похоть, и он послушно вскидывает голову – Бертольд выше его почти на голову, что до дрожи захватывает дух. Илай не может удержать себя от того, чтобы потянуться к его огромному члену и наконец сжать его в кулаке – ещё лучше, ещё больше, чем в его фантазиях. Кому вообще сдались эти чёртовы деньги, когда между ног у тебя находится такое чудо?
Но на этом Бертольд не останавливается, а грубо толкает юнца к дивану. Ноги мальчишки не слушаются, а потому он неприятно ударяется лицом о спинку, когда падает на эту лишь относительно мягкую поверхность. Он давит, тут же заставляя встать, как ему хочется, и Илай мгновенно повинуется – мокрые пальцы пачкают слюной дорогую кожу. Сделай так ещё раз, пихни посильнее, подчини себе и трахни пожёстче. Глупый Мур пальцами пытается впиться в диван, но ткань слишком плотная, хорошенько ухватиться всё равно не получается. Он трётся пахом о спинку, потому что трогать себя руками не намерен, а хочется это сделать невероятно сильно.
Ему хочется сейчас и побыстрее. Резко, одним махом и на всю длину. Слишком долго он его ждал, слишком долго его дожидался. Давай скорее, не томи. Ну же!
[icon]http://s3.uploads.ru/83hFi.gif[/icon]
Отредактировано Elias Moore (21-03-2019 12:13:57)
Страсть, настоящая страсть, обуревала Бертольда очень не часто.
Он был здоровым молодым человеком, проблем с эрекцией у него не было никогда, и иногда даже получалось изобразить, словно бы встал у него чисто случайно и только потому что клиент такой весь себя невероятно притягательный и необыкновенный, но по сути это было ложью практически всегда. Секс для Бертольда уже давно был просто...процессом. Таким, в котором ты знаешь, что должно произойти слишком хорошо для того, чтобы это не произошло. Секс был точно отлаженным механизмом, обеспечивающим Бертольда какой-никакой, а все-таки жизнью. И заработком. Бертольду не было противно, но и сильно приятно тоже не было. Иногда он даже впадал в странные рассуждения о том, что он и его член - это две несвязанные личности, обреченные существовать вместе по воле случая, потому что он явно получал от этого удовольствия больше, чем Бертольд, а Аккерману оставалось лишь радоваться за друга поменьше.
С Элиасом все было как-то иначе. Нет. конечно, Бертольд не был в него влюблен, ни в коем случае, он бы даже никогда о нем не подумал в этом ключе. Ему, на самом деле, и парни-то не нравились, если было скучно - он всегда выбирал девушек. Но было в Элиасе что-то такое, что...злило его? Раздражало? Заставляло забыть об осторожности, быть резже, быть жестче...Рисковать. Бертольд никогда не позволял себе быть грубым с клиентами, даже если они просили - он никогда не перегибал палку. А с Элиасом хотелось именного этого - перегнуть. Заставить его содрогнуться, заставить его сомневаться в собственном опыте, потому что Бертольд знал - так, как его может отыметь он, его никто и никогда не имел и не отымеет. И ему впервые в жизни хочется доказать, что он лучше кого-то, даже не кого-то определенного: лучше всех, кто был до него. И это так глупо, что Бертольд даже задумывается, не подмешали ему сегодня что-нибудь в еду? Может, какой-то афродизиак? Не могут же быть эти странные мысли и желания исключительно его...фантазиями?
Он велит себе успокоиться. Велит себе вспомнить, что все это - лишь работа, которую он должен сделать хорошо. Велит вспомнить, что если он причинит мальчишке боль - его выставят сразу же, посчитав опасным, а он совсем не хочет оказаться на улице.
Но он ведь просит. Он ведь всем своим видом просит именно этого - вон какой податливый, вон как ему нравится то, что Бертольд уже успел с ним сделать за столь короткое время. Значит, он готов? Готов принять все, что Бертольд только сможет с ним сделать?
Он ведь и хочет этого, так? Хочет, чтобы Бертольд показал все, на что способен? Он заинтригован, но наверняка слышал всякие разговоры о нем, и теперь хочет знать, правда ли он так хорош.
И что же - позволить ему уйти разочарованным?
Впрочем, времени рассуждать и принимать решения у Бертольда сейчас не то чтобы много - все-таки сейчас он занят другими вещами.
Он стаскивает с Мура его штаны резко, едва не разрывая их и выдергивает шнурок из своих собственных, отставляя их на полу. Отрывает руки юного графа от дивана - ему совсем сейчас не надо, чтобы он мешал ему работать, а, зная бунтарскую натуру сопляка, ожидает он от него именно этого.
Он связывает его руки за спиной крепко - наверняка останутся следы, но сейчас ему плевать на это. Наверняка графенышу будет не слишком удобно, но об этом он тоже не думает. Он скорее даже хочет этого, хочет, чтобы у него было выбора, чтобы он мог сосредоточиться только на одной вещи - на члене Аккермана у себ в заднице.
Он любуется содеянным лишь дою секунды, наконец осознавая, что этот ребенок и голым выглядит очень даже ничего. Бледная кожа, чуть выпирающий позвоночник, даже намек на талию, совсем как у девчонки - в нем все прекрасно. Даже удивительно, каким грязным и распутным может быть это красивое создание.
-Заждался меня, да? - шепчет он ему на ухо, пристраиваясь на диване сзади - маленькие сучки всегда чувствуют...-он отвлекается на то, чтобы сплюнуть себе на ладонь, размазывая слюну по члену и приставляя головку к растраханной задолго до него дырке - где член побольше.
Он входит в нео резко, слишком резко даже с точки зрения собственного комфорта - все же обычно мужчины под ним предпочитали подготовку подольше, но Элиас всем своим требовал, чтобы ему вставили побыстрее и не церемонясь.
-Значит брать у меня в рот тебе гордость не позволяет, да? - он дергает парня за бедра, натягивая его на себя до предела - когда я с тобой закончу, ты будешь спускаться в кухню и сосать мне там при всех, лишь бы я трахнул тебя еще раз, - он начинает двигаться в нем короткими рывками, сначала давая себе привыкнуть, а затем наращивает силу и темп, заставляя юношу вжиматься грудью в спинку дивана - будешь умолять, - он шлепает его по заду и хватает второй рукой за кудри, заставляя откинуть голову назад - работай бедрами, сучка, я же не бревно ебу.
Он убирает руку с его задницы, хватая за плечо, чтобы дать себе самому дополнительную точку опоры. Он самую малость боится перестараться и завалиться назад в очередной раз, когда двинет бедрами назад, чтобы потом снова вставить ему до предела. Зато уже совершенно не боится причинить ему боль.
В конечном итоге он все же решает их перевернуть, чтобы точно обойтись без комичных сцен и, дернув Элиаса на себя, заставляет того развернуться и встать на диване раком. Шлепает его по заднице снова, теперь уже одобрительно.
Сейчас можно не бояться упасть, а еще становится проще коснуться его члена.
Впрочем, если обычно он старается сократить процесс, предпочитая все делать быстро и эффективно, то сейчас ему хочется растянуть процесс, а потому, чувствую, как Мур подходит к краю, он переживает его чен у основания, начиная вбиваться еще ожесточеннее.
-Не так быстро, красавчик, - ухмыляется он, кусая того за мочку уха.
[icon]http://funkyimg.com/i/2RdVH.gif[/icon]
Отредактировано Berthold Ackermann (27-02-2019 10:32:32)
Его могли трахать жёстко, его могли трахать грубо, но всегда с оглядкой на удовольствие самого Илая, готовые в любой момент прекратить любую забаву. Каким бы глупым, самостоятельно подставляющимся мальчишкой он ни был, всё равно оставался наследником могущественного и крайне богатого рода. Любимым сыном своих родителей, что в случае первой необходимости обязательно кинуться на защиту своего неразумного чада. Даже, если защищать придётся от не менее влиятельного господина, чей член пришёлся юнцу не по вкусу. Конечно, до подобного абсурда дело ещё ни разу не доходило, но вовсе не потому, что чета Муров недостаточно корпели над своим ребёнком, а просто Илай был слишком неприхотлив, предпочитая принимать в себя всё, что только предложат.
Он слышит звук потрескивающей ткани, когда наконец оказывается без одежды. Бертольд неоправданно резок, он стаскивает с него штаны, вовсе не беспокоясь о том, что ткань неприятно проходится по стоящему члену – мальчишка уже давно отказался от идеи носить нижнее бельё, слишком часто приходилось потом его искать где-то под какой-нибудь горизонтальной поверхностью на ножках. Имей Илай чуть больше наглости, так вообще бы стал разгуливать по дому голышом. Собственное тело ему нравится ровно настолько, что все мысли мальчишки прямо-таки переполнены необходимостью доставить ему удовольствие. Он может по полчаса простаивать возле огромного зеркала, разглядывать каждый сантиметр своей кожи, разбавляя скучное настоящее сладкими образами фантазии. Поэтому теперь, оставшись перед слугой без одежды, он чувствует себя гораздо комфортнее, нежели всего минуту тому назад, когда вынужден был томиться в этих дурацких тряпках.
- Эй, - только и срывается с его губ, когда Бертольд перевязывает ему запястья, предварительно заведя его руки за спину.
Это восклицание – лишь иллюзорная попытка сопротивляться. Он должен был, просто обязан выразить своё недовольство, всё ещё имеет необходимость выказывать свою несогласную натуру. Никто прежде с ним так не поступал, никто не пытался обездвижить – этого и не требовалось, хоть царапаться и щипаться Илай и был горазд, однако все его попытки к бегству никогда не переходили определённую черту. Черту, после которой секс уже не имеет никакого значения. И всё-таки теперь он абсолютно точно заинтригован. Шнурок затянут слишком туго, от чего рукам становится не только неприятно, но и больно. Теперь у него не будет даже возможности удержаться – станет падать на спину и ничего не сможет с этим поделать.
Его слова совсем на ухо заставляют трепетать. Так хочется податься назад, чтобы поближе, чтобы наконец почувствовать этот член не упирающимся в задницу, а внутри. Чего ты ждёшь? Да, заждался, да чувствую, но ведь ты и сам это прекрасно знаешь, так чего же тянешь? Илай боится отвечать на эти очевидно риторические вопросы в страхе, что Бертольд сам решится с ним поиграть и бросит всё это дело, кинет прямо здесь на диване, голого и распалённого, изнывающего от переполняющего желания и не имеющего никакой возможности его удовлетворить – руки то связаны.
- Блять.
Выгибается всем своим хрупким телом, широко раскрыв рот, откинув голову назад. Без какой-либо подготовки принять в себя такой огромный член почти насухо и весь сразу оказывается довольно болезненно. Но боль эта странная, её хочется прочувствовать целиком, она легко переползает в разряд удовольствия. Он действительно больше, чем он себе представлял, заполняет целиком, в какой-то момент в голове мальчишки даже проскальзывает юркая мысль о том, что он его непременно порвёт. Бертольд дёргает его, и он податливо клонится в нужную сторону. Бертольд начинает рывками двигаться в нём, а всё, на что способен сейчас Илай, это коротко хватать ртом воздух, да растворятся в ощущении смешанной напополам с удовольствием боли. Его нерегулярные стоны становится громче, когда слуга тянет его за чревато длинные волосы – о, пожалуй, это одна из его любимых составляющих любого секса.
В голове разом возникает картинка: его чистенькие брючки очищаются собой совсем грязный пол огромной кухни, когда их обладатель становится на колени перед слишком нерадивым слугой. Когда пытается целиком вобрать в рот слишком большой для того член, когда злится на то, что у него ничего не получается. Когда окружающие не могут решить, что им следует делать – немедленно отвернуться, сделать вид, будто их не существует или немедленно выйти из комнаты, а потому просто стоят и в десятки глаз наблюдают за довольно непристойной картиной. Когда сперма стекает по искусанным губам, ниже по подбородку, потому что язык не успевает всю её возвратить обратно в рот.
Он пытается подмахивать бёдрами, работать телом, но всё время боится завалиться на спину. Даже тогда, когда рука слуги оказывается у него на плече и они вроде бы занимают относительно устойчивую позицию. Которая, как вскоре выясняется, Бертольда вовсе не устраивает.
Вынуждает его опереться головой о диван – точки опоры в виде рук у него просто не имеется – всё также упираясь коленями, совсем уж отклянчить задницу. Илай дёргается, когда получает увесистый шлепок – всё это ему безумно нравится.
И нравится настолько, что дыхание сбивается просто к чёрту, а все мысли так или иначе сводятся к ощущениям в нижней части тела. Он уже не пытается следовать какому-то странному ритму, чувствует, как доходит до той самой грани, что вот-вот кончит. Примерно в этот самый момент противные пальцы сжимаются на его члене, лишая возможности это сделать.
В такие игры он не играет.
- Дай мне кончить, - требовательно и капризно, как ребёнок, у которого только что отобрали любимую игрушку. Его голос заглушает дурацкий диван, но Бертольд должен его услышат.
Бертольд должен выполнить любой приказ своего маленького господина.
[icon]http://s3.uploads.ru/83hFi.gif[/icon]
Отредактировано Elias Moore (21-03-2019 13:50:36)
Бертольду самую малость интересно, трахал ли Илая так ко-нибудь раньше. Мальчик явно любит пожестче, но Бертольд не привык создавать лишь иллюзорность - у него если жестко, то жестко. К милому просто сексу он в принципе не был расположен, но от него этого как-то и не ждал никто- словно бы на нем где-то была набита инструкция по эксплуатации с предупреждением "избегать нежности".
Его всегда удивляло то, как ловко все хозяева и клиенты прикидываются порядочными людьми на публике. Все такие красивые, прилизанные, чистенькие. Словно бы все эти сэры и не просят по ночам своих рабынь запихнуть им ногу в рот или пройтись острыми каблучками по мошонке. Словно бы все эти миловидные леди не любят, когда им по губам стучат большим и возбужденным членом. Ночь вообще оказывала на них какой-то практически ужасающий эффект и, наверно, если бы Бертольд не видел этого всего с самого детства, неизменно бы сильно пугался поначалу, когда высокомерный джентельмен, едва взмахнувший рукой, мол, иди за мной, вдруг падал перед ним на колени в темном углу и умолял дать отсосать.
Элиас был другим. По Элиасу с самого начала было понятно, кто он такой. Да, Бертольд и без того прекрасно знал, что у каждого есть свои скелеты в шкафу, только вот Элиас словно бы то шкаф не запирал. Хотите - смотрите, не хотите - идите мимо. Он словно бы хотел смутить вокруг, отчаянно нуждался во внимании всех и каждого и жутко обижался, не получая этого внимания. И пускай Бертольда акая навязчивость и раздражала, не удивляться такой своеобразной искренности он не мог. Может, все дело было в его юном возрасте, когда эмоции и желания вообще тяжело прятать, а может это уже сформировавшаяся личность, и он останется таким навсегда. В любом случае, Бертольд бы не отказался взглянуть на него лет через двадцать, чтобы убедиться, но, скорее всего, этого не случится. Он пробудет в этом доме еще года три, прежде, чем окончательно наскучит и его перепродадут. К тому момент и ему все уже слишком наскучат, чтобы трахать их с былым рвением. ак что ничего страшного. Так и должно быть. Не стоит привыкать к этому месту и считать его домом - дома у него нет и вряд ли когда-нибудь он появится.
А пока ему нравится, как Элиас ему отдается. Он не вдет себя как бревно, что было довольно распространено в его кругах и не был слишком навязчив, что встречалось еще чаще. Он прекрасно понимал, что сейчас он - тот, кого ебут, а потому надо слегка отпустить возжи и позволить Бертольду делать свою работу. По нему было даже не слишком понятно, нравится ли ему вся эта фишка со связанными руками или нет, но, по опыту Бертольда, если бы не нравилось - он бы сообщил об этом громче. Ну, или ударит Берта после того, как они закончат - в этом ничего такого нет.
То ли приказ, то ли просьба Элиаса, конечно же, остается неуслышанной. Вренее, услышанной, но не выполненной - Бертольд не так послушен. Точно не сейчас, точно не с этим противным мальчишкой.
Он смеется ему на ухо, почти полностью выходя из него и входя снова особенно сильно.
-Плохо просишь, - констатирует он. По правде сказать, ный граф казался ему более опытным, а опыт в его понимании напрямую влиял на выдержку, но, кажется, Мур никогда не пытался продлить себе удовольствие, просто всегда быстренько кончая под каким-нибудь сомнительно опытным утырком.
Ну, с Бертольдом так просто не получится, сам нарвался.
Сам Бертольд чувствует, что вполне спокойно продержится еще какое-то время - во всяком случае, если Элиас не придумает что-то, что сможет его впечатлить и заставить тело среагировать раньше, чем это произойдет само собой, но в это верилось как-то слабо.
[icon]http://funkyimg.com/i/2RdVH.gif[/icon]
Отредактировано Berthold Ackermann (25-03-2019 09:08:08)
Без возможности кончить, без возможности сняться с чужого члена, без возможности вылезти из собственного тела – беспомощность странным ощущением, граничащим с неудовлетворённостью и оцепенением распирает каждую его клеточку. Руки противно ноют в плечах – потому что приняли совсем нетипичное для себя положение, руки резью ноют в запястьях – потому что самым наглым образом были перевязаны. Ему неудобно. Вот то самое всеобъемлющее слово, что способно разом описать все испытываемые Илаем ощущения. Ему неудобно находится вот так, без возможности сделать хоть что-то, прекратить или закончить процесс, управление которым сам же передал в чужие руки – во всех возможных смыслах.
Он скорее скулит, чем внятно стонет, а на лице его красуется самое жалостливое положение. Все его предыдущие попытки как-то подстроиться под темп Бертольда сейчас превращаются в хаотичное ёрзанье, будто бы так он сможет скинуть его руку со своего члена. Мир больше не ощущается так, как было это хотя бы несколько минут назад – он явно помутнел, как холодное стекло во время мороза, на которое достаточно просто подышать, чтобы то мгновенно запотело.
Подобного прежде с ним явно никогда не бывало. Все желающие насолить великовозрастному отцу, поимев его малолетнего сына, могли вышёптывать ему на ухо самые грязные ругательства, могли резко тянуть за вечно взъерошенные волосы и засаживать ему так глубоко и часто, насколько позволяли собственные физические возможности. Однако в их головах всегда существовала та самая черта, заходить за которую всё-таки не стоило. Илай – всего лишь глупый мальчишка, но кто знает, что столь беспечный отпрыск может натворить. Его слово не играет роли для многочисленной толпы, но к нему всегда прислушивается любящий отец, а уж тот явно сможет попортить кровь неудавшимся любовникам драгоценного сына.
Но Бертольду нечего терять. Что может ему сделать совсем раздосадованный и недовольный Илай? Уговорить отца продать его новым хозяевам? Кому-нибудь совсем без тормозов, кто явно сможет превратить жизнь слуги в кромешный ад? Обычно, подобные ему люди из преисподней и являются, а значит пугать его родным домом нет совсем никакого смысла. Отчаянный, не имеющий и гроша и душой, он волен делать с ним всё, что пожелает – хотя бы сейчас, пока Илай сам ему это позволил, пока сам спровоцировал, сам себя ему и предложил.
Но жалеть о содеянном мальчишка и не стремится. Его нынешнее состояние больше походит на затянувшуюся муку, на перверсивные практики, прибегнуть к которым пожелаем совсем не каждый. Он привык кончать почти сразу, как только почувствует себя достаточно к тому готовым. Никогда не видел смысла в том, чтобы оттягивать этот момент, да и никто прежде подобных предложений ему не делал. Сейчас же всё совершенно по-другому. Что-то совершенно новое растекается по его членам раскалённым металлам, выдворяет наружу его настоящее лицо.
- Ну же, хватит, - выдавливать из себя оказывается куда труднее, чем может показаться. Хотя бы потому, что голос его звучит как-то совсем уж странно, - я же сказал, - здесь Бертольд вновь засаживает ему совсем уж резко и до конца, от чего Илай коротко почти что воет, - пожалуйста…
Он не привык у кого-то о чём-то просить. В принципе, у него никогда не было такой необходимости. Стоило ему только скорчить нужное выражение лица, тыкнуть пальцем или демонстративно отвернуться, как всевозможные няньки, родители, а вслед за ними и обычно совершенно семейные мужчины кидались исполнять любые прихоти маленького негодника. Бертольд приказов будто бы не понимает, как будто совсем не хочет их понимать. Наверняка же видит, паршивец, как изводится совсем юный граф, но никак не хочет исправить его растерзанное состояние.
Всё тело ощущается одним огромным куском ваты, лишь пах горит столь сильно, что впору начать выкрикивать различного рода угрозы, с целью заставить Бертольда наконец-таки убрать свою чёртову руку. Но Илай этого не делает. Странное желание подчиняться любой прихоти этого безмозглого животного оказывается сильнее.
[icon]http://s3.uploads.ru/83hFi.gif[/icon]
Отредактировано Elias Moore (24-05-2019 23:12:31)
Бертольду стоило бы признать уже, что он трахает парнишку не столько потому что таково его назначение в этом доме, сколько потому что ему надо что-то доказать. Назначение - это просто. Стул нужен, чтобы на нем сидеть. На пианино играют, из тарелок едят. Бертольд обычно просто кого-то трахает. Хорошо, но без энтузиазма. Любовью это точно назвать нельзя.
То, что сейчас происходит у них с мелким тоже конечно не любовь, но и на простое использование себя по назначению это тоже же не похоже. Во всяком случае, в голове Бертольда все совсем не так как обычно. Он не думает о том, как правильно, как нужно, как качественнее. Не думает о том. как быстрее, хотя об этом он вообще редко думает, потому как не знает хороших и дорогих шлюх в дорогих и хороших домах, что мечтали бы сбагрить клиента побыстрее. Нет, хорошие шлюхи делают все так, чтобы их хотели снова и снова. Хорошие шлюхи вырабатываю от себя зависимость, крепкую и долгую. Бертольд обычно в таком силен не был, но все равно советы мудрых слушал, не давая ни себе, ни клиенту кончить слишком быстро.
Но сейчас все не так. Да, чисто с точки зрения механики все именно так. но Бертольду нахрен не сдалось, чтобы мелкий теперь хотел его постоянно. Он ему неприятен. если не сказать противен. Он не понимает его, он в принципе не способен понять кого-то настолько неспособного четко выражать свои желания и потребности. Бертольд никогда не умел играть во все эти их игры, с ним надо было или по-простому или никак. Но такие, как юный граф, так не могут. Сказать прямо - значит проиграть, да? Если скажешь сам- то будто бы попросил, будто бы унизился.
И Бертольд заставит его просить. Заставит его унижаться, хоть сам это унижением и не считает.
Он буквально одержим сейчас этой идеей и все, чего он хочет - чтобы Илай попросил. Не приказал, не "разрешил" - попросил. Тело Бертольда горит, но горит сейчас и его голова. Собственные мысли, точнее - одна навязчивая, полностью лишают его возможности делать все как обычно. Он словно бы выключил самого себя, перестав быть человеком и став...Животным? Можно ли сейчас сравнить себя с животным? Ох, об этом он точно не думает.
И наверно поэтому, стоит только юному графу наконец произнести то, что он так надеялся услышать, как все самообладание рушится с такой скоростью, словно бы его и не было вовсе никогда. Бертольд кончает в парня почти позорно, как какой-то неопытный юнец, как девственник. Кончает слишком неожиданно даже для самого себя, даже не успевая подавить пошлый стон. "Пожалуйста" Илая гудит в черепной коробке колоколом, и он. кажется, вообще больше ничего не услышит уже никогда. Его тело стремительно размякает, уходит напряжение, уходит агрессия, но он знает, что это еще не конец.
Он ведь должен закончить работу, да? Игра была бы нечестной. если бы после этого он не сделал того, чего обещал, да и хрупкий розовый мир мальчишки был бы разрушен. позволь он себе такую низость. Бертольд не хочет никого расстраивать, а потому расслабляет руку, снова начиная ею водить вперед и назад, но теперь уже очень быстро, так быстро, как только может. Он сам все еще внутри парня, все еще жмется к нему так близко, как только может, не желая дать их телам остыть раньше времени.
Навязчивая идея выветривается из нео моментально, уступая место привычному профессионализму и опыту. Он знает, что довести дело до финала теперь не составит труда и что продлится все еще очень недолго.
[icon]http://funkyimg.com/i/2RdVH.gif[/icon]
Отредактировано Berthold Ackermann (26-05-2019 23:41:24)
Он чувствует, физически ощущает, как в заднице становится совсем уж мокро, как Бертольд кончает, окончательно вдавливая его в спинку дивана. Ему так хочется возмутится этой совершенно жуткой несправедливости – его использовали в угоду собственному удовольствию! Почему-то именно эта мысль зарождается в его голове столь искромётно, как загорается чиркнувшая спичка. Пожалуй, впервые в собственной жизни он чувствует себя использованным, а вовсе не на оборот. И кто же виновник его обиды? Никчёмный слуга, чьё единственное предназначение в этом доме – трахать тех, кто об этом его попросит. Да, от этого осознания становится ещё более гадко. Илай чувствует себя гадким. Испорченным, грязным. Таким, каким не ощущал себя никогда прежде, потакая всем своим нехитрым порокам.
Однако это ужасное просветление заканчивается слишком быстро, стоит только Бертольд дёргать своей рукой взад и вперёд.
Мальчишке не требуется много времени, чтобы кончить – это желание распирает его уже достаточно, чтобы хорошенько так сократить время работы слуги. Он всё ещё чувствует чужой член в своей задницы, когда пачкает кожаную обивку дивана, а заодно и мужскую руку. И это ощущение ему, как, впрочем, и всегда, безумно нравится. Со спермой из его тела выходят и все короткие сомнения, да вот только осадок всё-таки остаётся. Где-то глубоко-глубоко, в месте, где никогда не восходит солнце, а случайные прохожие даже не пытаются направить свет ручного фонарика. Сейчас Илай совершенно доволен. Сейчас Илай хорошенько оттрахан и прямо-таки чувствует, как приятная слабость раскатывается по его слишком юному телу.
Будто бы пытается лишний раз пошевелиться – дышит тяжело и очень быстро, но при этом не позволяя себя дёргаться слишком уж сильно, чтобы ненароком не согнать с себя Бертольда. Совсем напротив, ему нравится находиться вот так, зажатым между относительно мягкой спинкой и определённо разгорячённым человеческим телом. То самое ощущение, ради которого всё это, в принципе, и затевалось, ускользает из него столь стремительно, а Илай не менее стремительно пытается его удержать ещё хотя бы на пару лишних секунд, когда не позволяет себе шевелиться.
Но рано или поздно всё хорошее всё-таки заканчивается. Бертольд отстраняется, выходит из него, лишая тем самым его какой-либо поддержки. Илаю удаётся не завалиться на спину, а лишь сползти по спинке вниз, лечь на бок, уткнувшись лицом в быстро остывающую кожу. Руки его всё ещё связаны, и теперь начинаю зудеть всё сильнее. Само положение его из-за них крайне неудобное, и лишь один человек сейчас способен исправить эту проблему.
- Развяжи, - то ли просьба, то ли приказ – Илай сам не до конца понимает, что именно хочет выразить в одном этом единственном слове. Однако осознание своего всё-таки высокого положения постепенно возвращается, а вместе с ним и его бесконечная любовь к приказам.
Куда исчезло то ни с чем не сравнимое желание подчиняться сейчас сказать совершенно невозможно. Куда пропала эта минутная слабость – Илай сам никогда бы не дал на то верного ответа. Всегда, во время самого для него же неприятного секса он всегда оставался господином, как бы то ни пытались изменить его любовники. Сейчас же, не прилагая для того и капли целенаправленных усилий, Бертольд сделал то, о чём прочие могли только мечтать и на что могли только надеяться. Это странно, это следует обдумать, и хотя бы эта мысль пока не торопится покидать голову мальчишки. Он знает, что в таких вещах, особенно слугам, не стоит признаваться, а потому смиренно ждёт, пока его руки наконец развяжут.
[icon]http://s3.uploads.ru/83hFi.gif[/icon]
Бертольд вообще не был уверен, что хоть когда-то в сексе с мужчиной кончал первым. Он легко вспоминал разы. когда кончали под ним, давая кончить в себя - некоторые даже ловили от этого дополнительный кайф. Нехотя вспоминал, когда нельзя было кончать не в кого-то не на кого-то - ему это всегда казалось каким-то очень уж однобоким даже для разового перепихона, но разумеется он держал свое мнение при себе, потому что никто его не спрашивал. Были и те, кто был в принципе не настроен кончать - кому нравилось смотреть, как это делает Бертольд, в одиночку и без посторонней помощи, но это было не в счет.
Сейчас же он даже не знает, что о себе думать. Проявил ли он слабость? Был ли это непрофессионализм? Позволено ли вообще шлюхам кончать первыми?
Он растерян и даже немного смущен, хоть и старается ничем этого не выдавать.
Старается он и не думать о том, что ему понравилось все это. Понравилось быть главным, понравилось не слушать господина, понравилось делать то, что диктует собственное, а не чужое тело. Он бывал главным в сексе, но это было совсем по-другому - там все равно был приказ. там всегда было понятно. чего именно от него ждут и хотят. Здесь же все было на инстинктах, на первобытных желаниях, которые ему вообще-то стоило бы держать при себе. Но почему-то он не стал. Почему-то он позволил глупым эмоциям взять верх, почему-то позволил себе расслабиться подобным образом. И кто теперь знает, что его за это ждет.
Он вглядывается в лицо парня - настолько, насколько ему это позволяет их положение. Пытается понять, что чувствует тот сейчас. Испуган ли он сам. недоволен ли. Ему ведь ничего не стоит уничтожить Бертольда. Скажи он, что тот его изнасиловал, взял силой или же в процессе перестал подчиняться - это будет конец. Его не возьмут ни в один дом. ни в один бордель. С непослушными разбираются очень быстро, потому что они опасны. Непослушные рабы хуже бешеной собаки.
Однако он не видит ничего такого в Илае - скорее видит, насколько сильно он обмяк. Его лицо абсолютно расслабленно, он. кажется, вообще почти готов уснуть. И все же Бертольд не может перестать тревожиться, все еще пытается увидеть то, чего и в помине нет.
В чувства его приводит приказ. Теперь уже настоящий, правильный. Такой, из-зак которого не станешь ломаться. Момент ушел, момент был использован по полной, теперь же им обоим однозначно пора вернуться к своим привычным ролям.
Бертольда молча развязывает руки графу, следом поднимаясь с дивана. Его на него пустили только на время действа, теперь же ему здесь не место. Он чувствует наваливающуюся усталость, которая иногда одолевает его после секса, но уснуть прямо здесь было бы непозволительной роскошью. Ему, на самом деле. вообще нельзя сейчас спать - спать днем разрешалось только если ночью было много клиентов. Например, после приемов, балов, встреч женских клубов и мужских салунов Бертольду позволялось отсыпаться аж до обеда.
Сейчас он без позволения не может даже одеться, если конечно Илай не уснет прямо так - голый и с его спермой в заднице. Уйти от хозяина просто так просто верхом грубости.
-Я могу идти? - спрашивает он, смотря на Илая сверху вниз. Он стоит прямо, опустив руки по швам, без грама стеснения и стыда. Этти эмоции ему совершенны не свойственны, неважно, что именно сейчас произошло между ними. Тело - лишь инструмент, не больше и не меньше. И пускай ему самому сегодня чертовски понравилось на нем играть - это ничего не меняет.
К лучшему или худшему.
[icon]http://funkyimg.com/i/2RdVH.gif[/icon]
Отредактировано Berthold Ackermann (26-05-2019 23:41:01)
Долгожданная свобода рук не сразу становится облегчением. Совсем напротив, в попытке положить их перед собой, потереть покрасневшие запястья, Илай отчётливо различает пронзающую их боль. Не самая приятная плата за довольно короткое удовольствие. Да и были ли оно вообще, это удовольствием? Так ли было необходимо перевязывать его тонкие руки, когда одной ладони Бертольда вполне хватило бы, чтобы лишить хозяина полной подвижности. Однако возмущаться данным обстоятельством мальчишка совершенно не намерен. В целом, если не обращать внимание на ноющую боль, данное упражнение оказалось вполне положительное влияние на общий процесс, а значит его можно было бы даже как-нибудь повторить. Но только, если со всё тем же Бертольдом. Даровать такую власть кому-то ещё, кто жаждет её постоянно, было бы верхом неразумия, несвойственным даже Илаю. Всё-таки в этом слуга действительно имел некоторое преимущество перед прочими – он даже не подозревал, что тоже имеет право стремиться к чему-то прочему. Мысль о преимуществах почти раба для секса кажется юному графу невероятно странной.
Он переворачивается на другой бок, дабы не упираться лицом в холодную спинку. Всё ещё потирает руки, прижав их к груди, поджимает ноги. Сейчас ему определённо стоило бы принять ванную, очиститься от спермы, привести себя в порядок. Или хотя бы одеться. Но вместо этого, Илай чувствует, как его расслабленное тело постепенно растекается по дивану, лишая силы какие-либо части его тела. В таком положении он больше походит на ребёнка, что решил прикорнуть после обеда. Будто бы робкий, совсем невинный, но с хорошенько растраханной задницей и даже без нижнего белья. Как всё-таки обманчива внешность, или проблема заключается исключительно в том, что жизнь Илая пошла совсем не по тому пути, по которому его было уготовано пойти свыше?
О существовании Бертольда, а особенно о его нахождении рядом, мальчишка забывает сразу же, как только тот развязывает ему руки. Его громкий голос будто бы вытаскивает его из состояния полусна, требует какого-то внятного ответа.
- Нет.
Максимально коротко, достаточно отчётливо и внятно. Илай даже не особенно задумывается над своими словами, просто озвучивает первое, что приходит ему в голову. Нет, он не хочет, чтобы Бертольд уходил. Почему? Потому что он слуга и его господин может себе это позволить. Не отпустить тогда, когда, вроде как, он больше и не требуется, когда выполнил свою работы и заслужил какой-никакой отдых. Но Илай с этим совершенно не согласен. Вредность тощим червяком точит его сердце, а потому он никак не намерен отпускать восвояси свою новую игрушку. О да, теперь, распробовав её вкус, он обязательно воспользуется ей ещё раз, и ещё. Пока не надоест, пока Бертольд не выкинет какую-нибудь глупость, сделает слишком больно, потеряет контроль над ситуацией. Но пока он находится в этом доме, Илай станет раза за разом заставлять его удовлетворять, в первую очередь, его собственные потребности.
Бертольд – это удобная игрушка, почти домашнее животное, что научено выполнять не самые хитрые команды. А домашние животные довольно часто спят со своими хозяевами, верно? Так почему бы ему не последовать их примеру? Улечься здесь же, на полу, как самый верный пёс. Ты же хороший мальчик, Бертольд? Ты же станешь охранять сон своего маленького господина?
В сон Илай проваливается довольно быстро. Усталость окутывает наскоро, освобождая от необходимости чувствовать натруженное тело. Во сне он похож на прилежного мальчугана, что любит своих родителей, старшую сестру и игру в солдатики. А ещё своего лучшего друга Бертольда, что пойдёт за ним и в огонь, и в воду, и за медными трубами, но всё-таки не станет отвечать на десятки самых искренних писем и когда-нибудь обязательно согласится провести медовый месяц в одном из самых удивительных городов мира. Но это уже совсем другая история.
[icon]http://s3.uploads.ru/83hFi.gif[/icon]
Отредактировано Elias Moore (27-05-2019 22:48:07)
Вы здесь » Arkham » Сгоревшие рукописи » [AU] what we do in the shadows