Хотелось думать, что всё случившееся ночью – не более чем горячечный бред, сродни тому, что испытывают литературные герои, страдая трехстраничной лихорадкой под неусыпной заботой прекрасной незнакомки. Но город представлял собой печальное зрелище и, вспомнив картины Женевьевы Карстен, владелицы дома не берегу, Калеб подумал, что ей понравилось бы, как сейчас выглядит Аркхем.
Разбитые фонари, перевёрнутые автомобили, беспомощно показывающие всякому своё брюхо, словно тараканы, волей жесткого ребенка оказавшиеся на спине, разбитые окна и витрины, мусор – от бумажно-пластикового содержимого  перевернутых где-то баков до веток и битого стекла – стихия вдоволь порезвилась на улицах тихого, чопорного городка.
Первым делом Калеб позвонил Рою – убедился, что с дядей всё в порядке, насколько это только возможно, сообщил ему, что сам цел, а так же сказал, чем намерен заниматься.
Гиперответственность, одна из отвратительнейших черт его характера, требовала узнать, как лавка мистера Мура, где он работал, пережила буйство стихии.
Калеб склонен был полагать ураган – следствием своего, казалось, такого невинного, магического эксперимента. Но понимал, что ему потребуется получить новые подтверждения и как можно скорее. Даже если от Аркхема останутся одни руины. Не в Иннсмут же уезжать ради нового ритуала?
«Лавке дурных снов» тоже досталось. Дерево, росшее рядом, на расстоянии ширины тротуара, не проявило достаточной стойкости перед стихией и теперь ствол его образовывал острый угол, около тридцати градусов, со стеной двухэтажного дома, на первом этаже которого и находилась сама лавочка. Ветки, кажется, разбили окно на втором этаже. Но в целом, Калеб остался удовлетворён увиденным. Убирать дерево будут городские службы, дверь на замке. Работать в такой день не было ни малейшего смысла.
И решив, что, возможно его помощь понадобится в музее, Петтерсон направился к месту своей второй работы, где делать ему приходилось больше, чем у мистера Мура, а вознаграждением за это бывало лишь: «хорошо, спасибо, а теперь займись вот этим». Файлы, пополнение картотеки, составление описаний… помощь в подготовке новой экспозиции – дел хватало.

До своей следующей цели Калеб не дошёл. Ему потребовалось некоторое волевое усилие, чтобы, задержавшись у дома, в конце улицы, за которым он обычно сворачивал в сторону музея, переменить решение и  направится к выгнутым, подобно парусу, железным створкам ворот, увенчанных сверху рядом штырей с острыми пиками. Для человеческих голов кованые пики  выглядели несолидно, а вот птичьими или кошачьими черепами, при желании, ворота можно было бы украсить.

Этот дом выглядел оставленным, почти заброшенным, но еще хранил следы человеческой заботы – можно было догадаться, что невысокие вязы с пышными кронами, некогда стригли, придавая им овальную и шарообразную форму. Мощеные светлым природным камнем дорожки еще несколько дней назад были усыпаны опавшей листвой, но теперь всю её сдуло ветром. Калеба обеспокоило, что он не увидел высокой, в два ствола ели, шишки с которой нет-нет да попадались ему, когда он проходил мимо этого дома. Нетрудно было предположить, что дерево упало, как многие другие в парке Аркхема и на его улицах. Но вот каковы последствия этого падения – стоило узнать. Заодно проверить, не оборвалась ли проводка.  А потом, если дом нуждается в восстановлении или ремонте, сообщить в муниципальные службы – там уже найдут, как связаться с владельцами. Или примут какое-то решение.
Провода и впрямь были оборваны. Но это было видно с улицы, и электрики не пропустят этот участок, а вот во дворе… Ураган снес какой-то деревянный сарайчик в дальнем углу широкого двора, и тот теперь завалился на бок грудой досок,  прикрывавших, очевидно, какой-то садовый инвентарь.  Решив  осмотреть это место в последнюю очередь, Калеб  направился вдоль дома.  Окна были закрыты изнутри и занавешены плотными шторами, так что за ними ничего нельзя было рассмотреть. Разбитым оказалось только одно, и то, только с правой стороны. А вот деревянный флигель с отдельным входом серьёзно пострадал.  Ель легла аккурат на него, спрятав под своими зелеными ветвями часть крыши и козырек крыльца. Петтерсон нырнул  под неё и обнаружил, что окна еще с допотопными деревянными рамами высажены еловыми ветками.
Заглянув в одно из них, Калеб, разобрал очертания мебели, какие-то стеллажи, заставленные папками и книгами, пузатое резное бюро у стены напротив и большой белый прямоугольник со двудверной тумбой – завешенное тряпкой зеркало.  Сорванные шторы, вместе с карнизом, валялись на полу.
Раздумывал он не долго.
Выбив куском доски остатки стекол, открыл  задвижку, удерживающую оконные створки, и забрался внутрь. Первым делом раздвинул пыльные шторы на других окнах и перешел во вторую комнатку, больше похожую на творческую студию дамы с весьма разносторонними интересами. Здесь стоял и мольберт, и какие-то, нагроможденные один на другой ящички, большая корзина в углу, накрытая куском вытертого бархата. Какая-то странного вида рама, по всему периметру которой были просверлены отверстия одинакового диаметра, заставила Калеба поломать голову над её предназначением.
Но самое печальное было вверху – потолок просел на добрый фут вниз почти в самом центре так, что края сломанной балки выглядывали в дыру, а на полу под этим местом, прямо на ковре с прихотливыми восточными орнаментами, лежали куски отвалившейся штукатурки.
Первый же дождь зальет в этой комнате пол, а всё, что не пострадает от него сразу, потом деформируется или заплесневеет от влаги и сырости.

Самое простое и выполнимое решение заключалось в том, чтобы перенести отсюда вещи в соседнюю комнату, хотя бы те, которые нуждаются в этом в первую очередь. Деревянный комод, настенные часы и кованую подставку для зонтов, века эдак XIX, можно было пока и не трогать.

Осмотревшись, Калеб начал с коробок, иногда открывая их, чтобы полюбопытствовать, что внутри. Какие-то уродливые игрушки, клубки, коробка, настолько легкая, что показалась ему пустой, была набита золотистой, тускло мерцающей шерстью. В другой лежали ломанные и целые пастельные мелки. В самой нижней обнаружился ворох пожелтевших кружев. Все они были перенесены в соседнюю комнату и аккуратно составлены в углу.  К обеду Калеб убрал почти всё, не требующее серьезных усилий, включая кресло-качалку и пыльные подушки бордового плюша, расшитые пошлыми золотыми маками.
Оставалось  либо перетащить диван, либо принести  сюда чехлы для мебели, или, на худой конец, мусорные мешки и скотч, чтобы закрыть  его.
За ними, да за тем, чтобы перекусить, Калеб и отлучился.
Работа эта позволила упорядочить сумбурные мысли, вызванные ритуалом и встречей с призраками, и Калеб, чувствуя определённое удовлетворение уже сделанным, отправился к ближайшему пункту оказания помощи. Стакан горячего, растворимого кофе и бутерброды. Школьница, стоявшая на раздаче, вымученно ему улыбнулась, подавая бутерброд. Он спросил её про мусорные пакеты, но девчонка только пожала плечами.
Мусорные мешки удалось заполучить у бригады волонтеров-уборщиков. Скотч Калеб реши поискать в доме.
Но, когда он вернулся,  у ворот стояла машина.
Пройдя во двор, парень обнаружил входную дверь открытой и, чуть помешкав, поднялся на крыльцо и вошел в дом следом за тем, кто воспользовался, очевидно, своим ключом.
В холле никого не было.
- Эй, - проговорил он, - Привет. Кто здесь?
Где-то дальше, в глубине дома послышались шаги, и он прошел туда.
Женщина. Молодая, темноглазая с выразительным лицом и удивительно светлой кожей. Петтерсон отметил небрежную гармоничность странного, но нередко встречающегося у женщин, ведущих богемный или околобогемный образ жизни, стиля её одежды. На плечах незнакомки лежал живописными складками широкий шарф тонкой вязки, длинный настолько, что концы его, украшенные длинной бахромой, свешивались ниже подола  широкой юбки, закрывающей колени.

Волосы незнакомки определенно были уложены, а не расчесаны наспех, или стянуты в хвост на затылке, как у всех девушек и женщин, замеченных им сегодня на улицах Аркхема. Неужели, она нашла этим утром время на прическу и макияж? Или просто не изменяет привычке следить за собой?
- Прошу, прощения, мэм, - Калеб задержался в дверном проёме между небольшим коридорчиком и гостиной, - но кто Вы и что… здесь делаете?

- Знаю, - серьёзно кивнул Калеб, не видя смысла отрицать очевидное или игнорировать вопрос.
Он понимал, что за этим вопросом, после столь откровенного признания, стоит что-то помимо желания незнакомки получить обратную связь и удостовериться, что собеседник её понял. Но что?  Ни в позе, ни в выражении её лица не читалось угрозы и даже намека на негативное отношение к факту его появления.
- А вы знаете, что мародёрство относится к действиям, имеющим весьма негативную оценку с точки зрения большинства людей, - констатировал он проходя на кухню и осматриваясь.
Количество ненужных вещей, выставленных хозяевами дома на всеобщее обозрение просто поражало. Коллекция фарфоровых кошек на отдельной полочке, мертвые розы в пузатой фарфоровой вазе, украшенной рельефными  медальонами с ажурными, рококойными рамками, вызолоченными и переходящими в прихотливый растительный орнамент, покрывающий основную часть вазы. На медальонах тоже были розы. Здесь же был узкий, темно-вишневый шкафчик от пола до потолка с резной дверцей.  Калеб прикинул мысленно, что пространство внутри него всего дюймов пять шириной и ему стало интересно, что же там может хранится. На стенах висели картины - не репродукции,  а именно картины, написанные маслом и сюжеты их странно дисгармонировали с общим интерьером кухни. Еще одна ваза, низкая, ровная, совершенно белая стояла на тумбе возле плиты и украшена была чернильным росчерком, являющимся, очевидно, частью более осмысленного рисунка или знака. Но ваза стояла так, что рассмотреть его с того места, где находился Калеб, было невозможно. Заварочный чайник в виде домика на полке, рядом с банками в виде кошек, большой, медный чайник - на плите. Подносы - один медный, но совершенно не утративший блеска и не окислившийся, словно начищен был, самое большое, неделю назад, а второй обычный, пластиковый, с дешевым цветочным принтом, стояли вертикально на другой тумбе, прислоненные к стене. Перед ними красовалась каменная ступка с пестиком и тут же лежали, тускло поблескивая стеклами, солнечные очки "стрекоза" и  лежали стопкой пять или шесть квадратный фарфоровых подставочек с китайскими сюжетами. На полу у холодильника обнаружилась скамеечка-пуфик для ног, обитая вытертым плюшем а на стене слева от двери  висели часы с кукушкой и литыми чугунными гирьками в виде двух чертенят.
Глядя на эти часы, Калеб испытал сразу два желания - завести их и забрать себе, присоединившимся к акту разграбления дома.
- Надеюсь, я смогу вас разубедить, мэм, - продолжил он, поймав взгляд темных, любопытных глаз незнакомки, - если вы расскажете, что хотели найти здесь. А еще, мне кажется, что если связаться с хозяевами и сообщить им о проблемах, возникших после урагана, при личной встрече можно будет договориться о встрече и покупке многих вещей.  Просто попросить...
У Калеба не было проблем с тем, чтобы просто попросить желаемое. Разумеется, не всегда ему отдавали книги или вещи, и не всегда уступали право на последний товар на полке, места, или очередности, но процент положительных решений был достаточен, чтобы не отказываться от этой практики.
- Мне, в любом случае, придётся это сделать, - вздохнул он, - и не хотелось бы сообщать, что дом пострадал не только от урагана.