Энди влюбляется постоянно и каждый раз как в первый, ценя процесс куда больше результата. Итальянский мальчик Берто не исключение – ей хватает пары месяцев, чтобы оценить его  обтягивающие майки, золотистые глаза и готовность гулять по Неаполю ночи напролёт. Он разделяет её неприязнь к слишком сладкому шоколадному джелато, вполне покорно слушает про предстоящее восхождение на Везувий и не возмущается, когда она лихачит на его чересчур претенциозно-красном для машины такого солидного возраста Альфа Ромео. Требовать большего от человека в её системе координат считается практически кощунством. Впрочем, машина ей всё же тоже нравится – она чудно вписывается в пёстрый суп Неаполя восемьдесят четвёртого. Этот город не способны испортить ни  малолетние модницы в разноцветных лосинах – девицы постарше несмотря на едва ли пятнадцать градусов выше нуля делают выбор в пользу отсутствия штанов в принципе и сверкают прожаренными местным солнцем ляжками из-под мини-шорт и юбок – ни даже суровые мужчины в костюмах, с кейсами и преувеличенно-постными лицами. Добрых восемьдесят процентов из них простые почитатели талантов Пьюзо и Копполы, настоящие же каморристы куда больше похожи на соседей сверху и таксистов, чем на Пачино и Брандо. С Энди общения с этой братией хватило ещё лет сорок назад, когда увлечение красавчиком Лучано и, немаловажно, его удивительной коллекцией редких камушков завело её в те уголки подпольной Италии, что она никогда бы не хотела видеть, но мода в этой части страны, по всей видимости, неискоренима.
Энди тоже старается как может – носит умопомрачительные мини,  варёные «бананы» с дырами, начёсывает тщательно завитые кудряшки, красит глаза под Орнеллу Мути и неожиданно для себя  занимается исключительно ничем. Никаких экспериментов, исследований и даже болтовни с местными магами, только не слишком трудоёмкая подработка хохочущей музой многообещающего, но пока, естественно, непризнанного поэта и драматурга. Непризнанный поэт и драматург – это, разумеется, Альберто и он тоже не обременён постоянным родом занятий – обожающую технические науки Энди всегда тянуло на исключительно творческих обалдуев без определённости в мозгах, зато с запасом отсылок к образам Шагала и ворохом стихов Каммингса на любой случай. Почти единственным исключением из архетипа был Унылый Роджер, за что своё прозвище отчасти и получил. Энди легкомыслие избранников не мешает совершенно, она вовсе не собирается двадцать лет подряд лепить Берто фокаччу, вести светские разговоры с его мамой и плодить карапузов. Ей вполне достаточно окрыляющего ощущения всепоглощающей влюблённости, которой её эмоциональная натура отдаётся честно и полностью, пусть и потенциально, ненадолго. Так что весьма скоропалительное предложение стать синьорой Андолини её не пугает – это должно быть как минимум весело. Энди вспоминает Роджера, Рамона, Гилберта, Александра, смеётся, целует Альберто в щёку и произносит вполне уверенное «si».

Письмо брата застаёт ей сидящей на походной сумке, в предвкушении трехнедельного копания в кратерах подозрительно курящегося Везувия – она всё же вспоминает о работе перед началом свадебных хлопот. Приходится буквально на коленке телеграфировать, что семейная встреча возможна лишь немножко позже, пусть поболтается где-нибудь эти три недели, и она клятвенно обещает показать Микеле кафешку  с лучшим мороженым в городе, как только спустится с горы, проспит тридцать часов и примет нормальную ванну.
Энди, разумеется, до чёртиков рада предстоящей встрече, она протрещала Берто о нём всю дорогу до условленного места и едва заставила себя заткнуться, только чтобы проглотить пару шариков восхитительно-кислого лаймового мороженого. Брата она замечает сразу, моментально виснет у него на шее, оставляет на щеке смазанный след от помады оттенка «рок-н-ролл» и тащит знакомиться, восторженно тараторя:
– Чертовски рада видеть твою родственную физиономию, Микки! Ты смертельно мне необходим, итальянские кумушки хуже гулей. Я не имею ни малейшего понятия, чем кростини отличается от брускетты, но если я им об этом скажу, они сожрут меня живьём. Или отравят своим мерзким, – она на всякий случай понижает голос до шёпота, – лакричным парфе. Проели мне всю... – Энди пропускает пятерню через кудри на макушке – Есть там плешь, нет? Может, седые волосы? Подумываю вернуться и разжечь Везувий. Ах, чёрт с ними. Славно, что ты здесь. Ты где-то спалил нос или это граппа с утра пораньше, мастер Вишня?
За столиком её ждёт обновлённая предусмотрительным Берто порция мороженого – прекрасно, они ещё даже не женаты, а он уже в курсе, что она способна не поморщившись слопать полкило. Лицо у него, впрочем, отчего-то весьма удивлённое.
– Знакомься, – Энди плюхается на стул и притягивает Берто за локоть, - Это мой жених, Альберто. - И на всякий случай делает страшные глаза, чтобы брату не пришло в голову спросить что-нибудь вроде – очередной?