Уинни переминается с ноги на ногу и недовольно морщит нос слыша как хрустит подернутый ледяной коркой снег. Это лишний шум, он ей не нравится. Он привлекает внимание и вынуждает нервничать, а она и без того ощущает себя не спокойно.
[indent] Уже не первый день Уинифред бродила вокруг излишне громоздкого по её меркам особняка, что притаился практически в самом лесу. Ему здесь не место, его здесь быть не должно. От чего-то этот дом вызывает у неё странное, режущее чувство беспокойство, но, что более противно, болезненного любопытства. Громоздкий, неповротливый особняк, он так странно и удачно вписывался в местный ландшафт, что дикому зверю он казался чем-то естественный, что не мешало обходить его по окружности. Уинни же слишком хорошо понимала, что человеческому жилью здесь места нет. Какие безумные звери, отстроили себе такую берлогу? Её выдержки и полузвериного ума не хватало для поиска ответов на очевидные вопросы, однако животное любопытство скрашенное с человеческой наглостью постепенно подводило девчонку всё ближе и ближе к особняку. Она кружит вокруг него не один день, прикинувшись то мишкой, а то обернувшись худой девчонкой. Дом большой, страшный и в нём живет не так уж и много народу, он редко наполняется жизнью и по большей части больше напоминает надгробие древнему человеческому роду. Жилище, что уже напоминает склеп. Уинни знала тех, кого называют живыми мертвецами, но те пахли по другому. От дома же пахло дымом и пеплом, искрами, жженым воздухом, порохом и водой, приторно сладким маревом и жженой травой. От этого дома пахло магией. И от людей, что там жили тоже пахло магией. Они пугали её, но уже чуть меньше, чем те, от кого пахло пивом и порохом. Те обычно так и норовили подстрелить, да загнать, эти же никогда не лезли не в своё дело и держались по большей части особняком, уважая негласный договор с лесом и всем, что в нём обитает. Может от того, Уинни наглела с каждым днем. Она подходила всё ближе, рискуя нарушать границы и заглядывая уже не только за забор но ещё и в окна. Маги, они почти обычные люди. И живут они почти как обычные люди. Может от того, её так тянет к этому странному жилищу? Всего лишьо попытка погреться у чужого костра и хотя бы посмотреть, какого это - жить как человек.
[indent] Уинни переминается с ноги на  ногу. Снег под её ногами уже не хрустит и она воспринимает это как хороший знак. Значит сегодня. Сегодня, когда последние хозяева покинут дом, она попробует залезть внутрь. Заднюю дверь почти никогда не запирают, да и окно в кухне тоже бывает открытым слишком часто. О том, что дом может охраняться магией медведица не думает, для неё это слишком сложно, это не её мир. Ей холодно. Человеческая кожа тонкая, а её одежда уже изрядно поношенная и потрепанная жизнью, февральский ветер легко пробирается под неё и разгоняет мурашки по телу. Уинни ежится и нехотя торопится пролезть через дыру, что она ранее прокопала под высоченным забором, в очередной раз перемазывая и без того не самую чистую одежду в грязи. Сегодня не время для медведя, сегодня она наглой девчонкой влезет в чужой дом, стащит с кухни немного еды, может сможет прихватить что-то из теплых вещей и пары баксов. Ей не нужно много, а они даже не заметят отсутствия таких мелочей, в своём огромном доме.

[indent] Задняя дверь закрыта. Ей даже не нужно дергать ручку, тяжелый замок видно и так. Уинни недовольно фырчит и идет дальше, на звук скрипящей форточки. Забраться на выступ фундамента, подтянуться до окна, что бы просунуть руку в форточку, нащупать там шпингалет и открыть окно. Сложно. Но не сложнее, чем прятать под рваной курткой бутылку молока и шоколадку, не сложнее, чем задубевшими пальцами раздевать очередной труп туриста. Она открывает окно и неловко пролезает внутрь. Старается вести себя максимально тихо, вроде бы даже получается. На самом деле она впервые влезает в чужой дом. До этого как-то не приходилось, до этого не было подходящего дома. Но этот, будто бы напрашивался.
[indent] Уинни удачно попадает сразу на кухню. Замирает вслушиваясь в пустоту здания. Вроде бы никого. Только после этого она решается сделать несколько шагов к дверце заветного холодильника. По спине ползет холодок. Что будет если её поймают лучше не думать. Да об этом и не думается как-то. Стоит увидеть забитые снедью полки её зрачки разве что не расширяются от жадности. Сыр, яйца, фрукты, какая-то банка непонятно с чем, ветчина, рыба... За что схватится первее? Она ведет носом и открывает банку с арахисовой пастой. Боже, как же чертовски вкусно. Долго не думая Уинни просто выгребает всё. Распихивает по кармана что поменьше, а что не влезает просто тащит с собой, не думая как будет выносить всё это через все тоже окно. Где-то за спиной скрипит половица. Из её рук падает банка с засахаренными ананасами. Уинни резко поворачивается на пятках. Человеческий разум не сразу понимает кто перед ним. Дверца холодильника захлопывается отрезая её от изобилия. Медведь реагирует раньше. Она прижимает все что успела выгрести к груди и пятиться назад, пока спина не упирается в холодную, хромированную поверхность холодильника. Уинни сжимается всем нутром, чуть вытягивает шею и открывает рот. Вот только вместо грозного рева наружу вырывается лишь клокочущее бульканье. Несколько раз она клацает зубами, словно надеясь обнаружить на их месте медвежьи клыки. Это мальчишка! Просто мальчишка! Человеческое сознание с трудом пробивается сквозь медвежью шкуру когда она слышит человеческий голос. Смысл слов она улавливает едва ли. Скорее реагирует на спокойный тон и открытую позу. Была бы она медведем, уже давно бы сбила его с ног и уже сжимала горло в пасти. Но медведи не пролезают в окна, так что она всего лишь девчонка.
[indent] Она прижимает снедь крепче и жмется к дверце холодильника. Не отдаст. Это её. Она это добыла. Её... А мальчик будто бы и не собирался спрашивать с неё за продукты. Это даже как-то обидно. Он что, не понимает что это, мать её еда! Еда не валяется на дороге, не достается просто так. За еду надо бороться. Еду надо добывать. Его растерянный и простодушный вид берет верх над её паникой. Уинни поджимает губы, и опускает плечи. Сейчас бы дать стрекача, но навряд ли она успеет...
- Немного. Я возьму немного. - Не оправдание, не просьба и не мольба. Она скорее обрывисто ставит его перед фактом. - Я уйду. Больше не приду. - Наверно не придет. Кому известно куда может завести голод? - Пожалуйста.

[indent] Уинни чуть опускает зажатые плечи и вытягивает голову вперёд. Принюхивается. Мальчишка странный. Угловатый, острый нескладный, болезненно бледный. Можно подумать, что в этом огромном доме он потерялся и не имеет к нему никакого отношения. Случайно зашел и от того, так спокойно распоряжается чужой едой и не сколько не переживает от том, как сюда попала какая-то оборванная воришка. Как говориться, тебе не придется переживать о том, как вор влез в дом, когда ты сам вор. Хотя на брадяжку он не похож, босой, будто бы заспанный, да и одет слишком хорошо, слишком по домашнему, да и ведёт себя слишком уверенно, по хозяйски. Уинни хмурит брови и внюхивается, словно надеется в воздухе уронить тот самый запах, что подскажет ей что именно не так с этим мальчишкой. Может от под чем-то? Может он болен? Может  он просто пьян? Морщит носик, чихает. Вдохнула слишком много, а в помещении до оскорбительного слишком пыльно. Особняк старый, трухлявый, если прислушаться, можно услышать как медленно он весь разваливается в пыль. Этому мальчишке тут не место. Его открытость, его слабость, всё это так заманчиво, так соблазнительно. Зверь внутри неё скребётся когтями и начинает недовольно урчать. Уложи. Сожми горло. Перекуси его. Пара шагов и она в прыжке может уложить его на лопатки. Ей даже оборачиваться не придется, может задушить голыми руками, в крайнем случае где-то здесь она видела нож. Это легко, раз, два, три...
[indent] Она чуть дергается вперёд. Остаётся на месте. Девчачий разум не даёт ей совершить уже такое привычное для медведя убийство. То, что она позволяла себе в шкуре, всё ещё не подавалось человеческим рукам. И хоть она никогда и не ощущала тяготы за совершенные преступления, человеческое восприятие упорно сигнализировало, что это не правильно, ей не стоит так себя вести. Но быть медведем было проще. Он не испытывал угрызения совести и всегда был уверен в своих действиях. В то время как девчонка постоянно сомневалась. Вот даже сейчас. Медведь чувствует слабость, чувствует податливость и напирает. Она же не знает что делать. Растерянная, впервые за долгое время столкнувшаяся с человеческой добротой. Вот значит о чем были все те глупые сказки, что когда-то рассказывала ей мама. Вот значит, что такое настоящие чудеса. Она позволяет себе немного расслабиться, расправить плечи, свалить на кухонный стол, рядом с холодильником всю добычу, освободить руки. Пристальный, хищный взгляд на мальчишку. Медведь всё ещё ждет подвоха. Девчонка все ещё растерянна. Она сглатывает. Переминается с ноги на ногу. Снова принюхивается, ища подозрительные запахи. Хмурится, сводя белесые брови к переносице и шумно выдыхает морща нос. Дикий зверь не знает как реагировать в подобных ситуациях, Уинни кажется, что она когда-то знала как стоит себя вести с добрыми людьми, но сейчас будто бы никак не может вспомнить. Так сложно, у неё сейчас заболит голова.
- Ты что, - она нервно облизывает губы и складывает руки на груди, прячась за этим жестом, на всякий случай выстраивая незримую стену. На этот раз человеческое начало берёт верх, где-то внутри недовольно урчит медведь. - дурачок?

[indent] Люди не самые быстрые звери. Им не свойственна ловкость и внимательность. Они полагаются на зрение, не обращая внимания на сигналы нюха и слуха. Наверно по тому они такие медленные. Наверно по тому, она не ожидала от мальчишки такой прыти. Он оказывается близко и слишком ловко хватает её за руку, в момент когда зверь пытается размять затекшее запястье. Девчонка даже не успевает отреагировать и лишь бессмысленно клацает зубами. Он категорично заботлив. Усаживает её на стул и Уинни не находит ничего лучше чем подтянуть к себе ноги, с которых едва не сваливаются кеды, явно на пару размеров больше чем юбку. Стоит ему отвернуться и вот она уже забралась на стул с ногами, ссутулилась и явно ждет атаки, точнее, скорого наказания. Еще чуть-чуть и перепуганный зверек начнет скулить. Ей бы вскочить, бросить всё и сбежать, но скованная ужасом она всё еще продолжает сидеть на месте, обнимая себя за колени и прячет в них лицо. Вздрагивает, когда слышит как тяжелая посуда стукается о поверхность и с испугом поднимает взгляд. Это что? Это зачем? Это кому? Это ей? Украдкой Уинни тянет со стола куриную ножку, еще до того, как пустые тарелки касаются дерева стола. Помирать так хоть на сытый желудок. Грязные пальцы сжимают куриную голень слишком сильно, будто в любой момент кто-то может её вырвать. Прежде чем есть Уинни принюхивается. Пахнет специями, куриным жиром, маслом. Совсем не похоже на сырую рыбу, что медведь ловил в местной речушке или холодную ветчину, что девчонка изредка тащила с прилавка местного супермаркета. Птицу она не кусает, отрывает зубами кусок и глотает его практически не жуя, целиком. Господи, как же это хорошо, она почти и забыла вкус нормальной, человеческой еды. Довольно урчит от удовольствия и все с той же жадностью снова впивается зубами в куриную мякоть. Голос мальчишки звучит на перефирии её сознания и смысл слов доходит не сразу, а когда доходит она удивленно пристыженно таращится на него.
- А я быстро не умею. - Уинни умела лишь грузно заваливаться на людей, давя их массой медвежей туши, рвать горло пока по её тяжестью у них начинали ломаться кости. Можно ли это назвать легкой и быстрой смертью она не знала, но очень сильно в этом сомневалась.
Едва он отводит глаза Уинни снова цапает со стола какую-то еду. Что это она не знала, но пахло это просто восхитительно. Все так же, грязными руками, напрочь игнорируя приборы и тарелку перед собой. Есть. Быстрее, торопливее. Набивая желудок без всякого чувства меры. Кажется следующие два дня она спокойно может проспать в своей норе, высовывая мокрый медвежий нос лишь ради редких ягод и травы. Если ей конечно удаться от сюда удрать. На мальчишку, что украдкой, нет-нет, да поглядывал за её безумной трапезой внимание она обращает лишь когда чувствует комок тошноты в горле - явный признак перенасыщения. И ненадолго задумывается, услышав вопрос. Как её зовут? Последний раз об этом её спрашивали туристы, что после отдали один из своих спальных мешков и мешок с какой-то снедью. Этот вопрос - признак доброты.
- Уинни-фред. - Звучит робко, буд-то она сама сомневается в правильности его звучания. Небрежно, неловко вытирает руки о собственный подол. Теперь ей неловко за собственную поспешность. Человек явно ожидал от неё чего-то другого. Наверно ей тоже стоит проявить доброту? - А тебя как зовут? Это твой дом? - Наверно слишком много вопросов? Как бы не переборщить с этим делом.

[indent] Теперь ей хочется спать. Набитый желудок приятно тянет и явно мешает двигаться. Главное что бы её сейчас не стошнило, а то все старания насмарку, искать еду придется заново и не факт, что Нил, так звали мальчишку, снова будет так великодушен и разрешит ей снова влезть грязными руками в тарелку. Унии, будь умничкой, держи всё в себе. Она облизывает губы, чувствует, как на них остались жирные следы и тут же торопиться вытереть их тыльной стороной кисти. Ей всё ещё не уютно, но уже как-то спокойнее, мальчишка не выглядит опасным или хоть сколько нибудь агрессивным, он вообще производит впечатление человека которому можно доверять. Такое с ней происходит не часто, обычно Уиннифред сторониться людей, предпочитая их дикому зверю или, ещё лучше, спокойному одиночеству, вторгаться в которое обычно себе дороже. Но Нильс не такой.
[indent] Он хватает её за руку и с восторгом тащит по коридорам да комнатам. От него пахнет соленым холодным потом, лекарствами, горьким шоколадом и свежей травой. От него пахнет тревогой и одиночеством, страхом и разочарованием, смелостью и упорством. Уинни ловит себя на том, что ей хочется ткнуться мокрым носом в его оттопыренное ухо. Он смешной. Он что-то без устали рассказывает, поясняет что для чего нужно, что лучше не трогать, а что она смело может хоть с собой забирать, мол этого добра у них навалом, никто даже не заметит отсутствия очередной безделушки. Он почти одного роста с ней, но Уинни кажется, будто он выше на целую голову. Будто об его острые плечи и скулы она может порезаться, будто он сам только и делает, что режется об себя. Они реагируют друг на друга легко, наивно, открыто. Совсем по детски, и наверно в каком-то смысле это не правильно. Не правильно, что взрослая девица-оборванка залезла в чужой дом и теперь рада схватить заставшего её в расплох мальчишку и пробежаться с ним по всем этажам особняка, словно она какой-то радостный щенок. Неправильно, что юноша, обнаруживший в своём доме грязную побирушку, не вызывает полицию или хотя бы звонить взрослым, а радостно садится есть с ней за один стол, с восторгом показывает ей своё жилище и ещё и рассказывает, что где лежит. Странная простота, с которой они доверились друг друга больше напоминала глупость, за которой обычно следует расплата. Вот только кто будет платить первый ещё вопрос.
- У тебя не такая уж и большая семья. - Глупое заключение сделанное на основе его рассказов да её наблюдений. Дом не выглядит слишком уж обжито, большая часть комнат вообще провоняла пылью и молью. - Зачем вам столько места? - Ради роскоши, дурочка. Потому что они могут себя позволить, глупая. Очевидные ответы на её глупые вопросы она знала и так, но услышать их хотела от Нильса, который совсем не походил на одного из тех наглых, испорченых мальчишек, что она когда-то встречала в лесу. Он был другой. Он не кричал и не обзывался. Он не смеялся над ней. Не отпускал грязные шутки и не пытался повалить на землю, раздвигая ноги. Уинни сглатывает, смутно вспоминая вкус крови, что стекала из его разорванного горла. О таком Нилу она наверно рассказывать не будет. Он ей нравиться.

[indent] Дом выглядит слишком старым и весь его дух пронизан дряхлой стариной. Криги на полках будто бы разваливаются, дотронься до любого предмета интерьера и он рассыпется пылью. Сплошная древность да антикварная диковинка. Отнеси хотя бы часть этого добра в ломбард и наверняка сможешь неплохо так навариться. Возможно, если бы Уиннифред жила в каком-нибудь Нью-Йорке, то она наверняка бы уже давно научилась проворачивать подобные аферы и жила бы себе припеваючи. Но Уиннифред не любит город, она предпочитает глухой лес и небольшие деревушки, что ютятся на его окраинах, деля со зверьём всю свою жизнь. Иногда в слишком буквальном смысле. Аркхем был не совсем таким, но этот дом, его владельцы определённо привыкли к некой близости с мрачным нутром леса, что в любой момент может выпустить на волю своих монстров. Монстров явно похуже неё. По крайнем мере к такому должны были быть привычны его прежние владельцы. Сейчас же... Нильс совершенно не вписывается, он здесь совершенно не уместен, в его промерзшей грудной клетке бьётся горячее и жадное до жизни сердце. Уиннифред это знает, она это чувствует это как зверь, на уровне не доступном людям и им подобным. Он хороший, пожалуй даже слишком. Наверно, если бы ей даже хотелось его укусить, или хоть как-то навредить она не смогла бы. Слишком уж полными надежды и восторга глазами он на неё смотрит. ей даже немного неловко.
- Общая берлога? - Уинни усмехается. - Семья это здорово. - Она осторожно прикасается к кулону в виде медвежьей лапки, что болтается на её шее, семья это здорово, но от этого здорово ей как-то грустно, лучше сменить тему. - Но у вас тут если честно как-то жутко. Как в склепе. -Это звучит грубо и от того слишком искренни. Уинни могла бы назвать это место не склепом, а кладбищем. Но кладбище Аркхема она уже видела, и оно больше напоминает погост, на котором так или иначе ощущается жизнь - на нём поют птицы, кое-где можно встретить мышку полёвку, там растут деревья и зеленеет трава. Здесь же, даже самые жадные до жизни были склонны к увяданию. - Что? - Она не сразу видит в его руках платье, а видя удивляется ещё больше. Собственная одежда устраивает её более чем, она привычная, родная и пахнет знакомо. Это же платье отдаёт залежавшейся пылью. Но Нильс слишком широко улыбается. - Ладно. - Долго не думая Уиннифред раздевается прямо на месте. Скидывает обувь, стаскивает растянутый свитер, оставаясь в замызганной футболке, которую носила скорее для тепла, нежели в качестве нижнего белья. Она нисколько не стесняется собственного тела, пусть грязное, острое, угловатое, покрытое синяками и кровоподтеками, это просто тело, в нем нет ничего ужасного или примечательного. Видимо от того, она не сразу понимает почему Нильс вытаращился на неё с таким изумлением и удивленно хлопает глазами. Всего лишь люди, которые стесняются совершенно не тех вещей. - Извини. - Она неловко собирает с пола свои же вещи, стараясь не смотреть на мальчишку. - Мне наверно стоит пройти в...ванную? Ну или где тут можно будет переодеться или типо того?

Она нервно кивает чувствуя неловкость. С людьми всегда так - сложно. Хотя дело ведь наверняка не в нём, он ведь знает что делать, как правильно делать, как не попадать в глупые ситуации, как не злить окружающих и как не попадаться под чужую, сильную руку. Уинни прижимает к телу платье, торопясь скрыть за ним не наготу тела, но наготу собственной слабости, трусости, бессилия.
- Спасибо. - Тихое, емкое и от того, лишь более красноречивое. Сможет ли она когда-нибудь по-настоящему отблагодарить его?
Ванная просторна, полки уставлены бесконечным количеством всевозможных флаконов и баночек, о назначении которых она не может даже догадываться. Грязную одежду на пол, под раковину, подальше с глаз. Босыми ногами сначала по кафелю, затем по холодной, чугунной ванне. Она не сразу разбирается с краном, почти пол часа интуитивно, копаясь в призрачных человеческих воспоминаниях пытается сообразить как это работает. Странные, уже забытые медведем за ненадобностью ощущения вырываются наружу. Уинни обнимает себя за плечи и прислонившись к уже едва нагревшейся от пара воды стене медленно сползает вниз, что бы в итоге тихо, скулящи расплакаться. Слезы обжигают щеки пуще слишком горячей воды. Уже позже, спустя пол часа в ход пойдет хозяйственное мыло и собственные ногти, что старательно будут оттирать лесную грязь и медвежьи чувства с девчачьего тела, что уже и не помнит, какого это - просто принять горячий душ.
[indent] Платье болтается на ней, велико на размер или два, но Нильс всё равно смотрит на неё как на принцессу, что вырвалась из страшной сказки. Её маленький принц, герой, что решил спасти от самого страшного зверя - самой себя. Он еще долго будет ей что-то рассказывать, расчешет волосы, не обращая внимания на недовольное урчание распутает все колтуны, напоит теплым молоком, отдаст свою пижаму и уступит свою кровать. Утром она проснется услышав где-то за стенкой горячие обсуждения, мальчишеский звонкий голос и категоричный тон женщины. Он принесет ей завтрак, поможет собраться, расскажет, что теперь она может остаться с ним, в этом доме, полном старых призраков и жутких воспоминаний.
Сможет ли она когда-нибудь сказать ему спасибо, способное выразить всю полноту благодарности и нежности?

[indent] Автобус из Бостона до Аркхема идет не так уж и долго. Конечно же она в состоянии добраться сама. Нет, никто не будет её встречать, чем позже она встретится с отцом, тем лучше. Процесс чтения лекций, гневные тирады и закатывания глаз хотелось бы оттянуть до последнего. Элгорт старший наверняка будет в гневе и запрет её в доме, будто бы это действительно может кого-то остановить. Конечно же она хочет побыстрее покинуть дурацкий большой город, но всё еще не понимает почему должна делать это одна. Это называется дела. Нет ты бы не мешалась, но тебе лучше будет дома. Уже привычные холодные объятия разбегаются по телу мурашками возбуждения. Он целует её в макушку, не позволяя ни ей ни себе жестов более интимных. Гладит по волосам, поправляя выбившиеся пряди. Молчаливая забота, как всегда, кроется в деталях. Скоро светает. Он говорит, что ей пора. А раз он так говорит, значит действительно пора. Сколько она проторчала в Нью- Йорке? Недели две? Не так уж и много, навряд ли в Аркхеме за это время что-то сильно изменилось. Вот только возвращается она с режущим чувством тревоги, и стыд перед отцом тут совершенно не причем. Я скоро приеду. Звучит чертовски долго.
[indent] В дороге ей скучно. Игрушки на телефоне не развлекают, нормально читать при такой тряске не получается, да и история искусств скукатища, хотя дело наверно в глупых слезах, что застилают глаза. Уинни хочется выйти на первой же остановке. Приходится себя сдерживать. Он будет недоволен если она посмеет так сделать. Нужно возвращаться в чертов Аркхем, одной.

[indent] Городок встречает её холодным ветром, мерзким мелким дождем и свинцовой пеленой, что сковала небо. Но даже несмотря на мерзкую погоду добираться до особняка Фонтейнов она предпочитает пешком. У неё для этого есть свои особые тропки. Уиннифред втягивает воздух, и ощущает как приятный запах лесной прохлады разбегается по телу мурашками. Она наконец-то дома, если можно назвать домом место в котором её покинули все.
[indent] На робкий стук в дверь никто не отвечает, но это и не удивительно. Дверь оказывается открыта. Её никто не встречает, но это и к лучшему. Общаться со старшими последнее, чего Уиннифред сейчас хотела бы. В доме холодно и пусто, половицы под её ногами тоскливо скрипят, но никто не реагирует на осторожные косолапые шаги. Хотя в доме определенно кто-то есть. Она чувствует это, чует. Знакомый запах щекочет нос. Кемерон? Рик? Элай? Меги? Нет, нет, нет, всё не то. Не те. Желудок скручивает воспоминаниями, они подкатываю к горлу тошнотворным комком и выступают на глазах слезами. К черту куртку. Тяжелый рюкзак в сторону. Быстрее в верх по лестнице. Этого просто не может быть. Это просто галлюцинация, призванная отчаянием и тоской одиночества. Гулко врезается в дверь мальчишеской спальни. Слишком торопилась. Подскользнулась. Чуть не упала. Скребется в дверь. Так жалко. Отчаянно. Глупая, входить в чужой дом без приглашения не прилично. К черту. Только сейчас додумывается повернуть ручку и дернуть дверь на себя, ожидая, что морок воспоминаний раствориться в затхлой прохладе давно не обитаемого помещения.
- Ни...Ни... - дыхания едва хватает до всхлипа.
Уиннифред замирает в проходе, боясь пошевелиться или хотя бы дернуться. Коленки предательски подкашиваются. Всего лишь несколько шагов и вот она уже на полу, в кулаченках сжимая край простыни.
- Прости, прости меня, я так хотела, я просто не смогла.
Её крохотный мальчик. Тонкий хрустальный Кай. Сможет ли она когда-нибудь простить себе его одиночество и тоску?

Отредактировано Winnifred Elgort (02-04-2019 15:59:40)

- Нилься, я... - На глазах выступают слезы. Всё не хорошо, он ей врёт, врёт как никогда нагло и прямо в лицо.
[indent] Уинни урчит, возмущенно недовольно. Не такой встречи с другом она ожидала. Хотя будем честны, она вообще уже перестала ожидать с ним хоть какой либо встречи. Не потому что уже похоронила его, а от того, что просто не могла больше ждать. Не могла больше караулить после занятий и каждый раз разбивать себе сердце не находя его в толпе. Не могла больше ждать под дверью спальни, реагируя на каждый шорох и скрип. Не могла больше чутко принюхиваться, надеясь в любой момент обнаружить знакомые нотки в воздухе. Этот дом, такой большой, грозный и не разваливающийся под тяготой лет просто каким-то чудом слишком сильно напоминал ей о звонком мальчишке, смех которого она казалось уже больше никогда не услышит. Уйти было проще чем смириться. И даже после, уже когда отец вновь привёл её в эту дряхлую ловушку ей было просто отгрызть себе ногу, чем оставаться в капкане. Тем более, что уже было куда бежать.
[indent] Его ладонь мелькает перед носом девчонки всего лишь на несколько секунд, она уже подается вперёд, что бы по привычке ткнуться в неё носом, но слишком поздно. Нил дергается, а она даже не успевает прикоснуться, не сразу понимая, что случилось. И без того большие карие глаза девчонки расширяются от ужаса. Что с тобой приключилось мой хрустальный мальчик? Кто посмел тебя обидеть? Кому хватило наглости оставить себе кусочек моего Кая? Ярость на секунды застилает глаза, зверь стремиться наружу. Она практически чувствует во рту вкус чужой крови. Она выследит, она вычислит, она найдёт по запаху и заберёт обратно всё, что посмели у него отнять и даже больше. Хищно клацает зубами и просто не успевает схватить его за запястье. Только потом замечает страх и ужас отбросивший мальчишку назад. Ей хочется выть диким зверем. Вскочить на кровать успевает за считанные секунды. Домашним животным нельзя на кровать. К черту формальности, к черту прелюдии, вежливость, воспитание и прочий людской мусор.
- Нильс, перестань, пожалуйста Нильс. - Она произносит его имя ласково, скуляще, словно снова привыкая называть его. - Пожалуйста перестань, не прячься. Это же я. - Она жмется к нему, лезет под руку, так изголодавшиеся по ласке щенки снуют под ногами у хозяев, что только вернулись с работы. - Это же я, твоя Уинни. Тебя так долго не было. Я так соскучилась. Мне было страшно без тебя и плохо. Я так долго тебя искала Прости, прости что я не смогла, я должна была тебя найти. Но у меня ничего не вышло, я такая глупая Нильс. - Как заколдованный, замерзший, он совершенно не реагирует на неё, всё больше и больше замыкаясь в собственной раковине. Уинни ощущает как загривок вот-вот покроется шерстью, а звериный рев вырвется из пасти. Ей нужно успокоиться. - Нильс, я так рада. Ты такой красивый, Нильс. Ну пожалуйста перестань... Я всё сделаю, ты только скажи, всё сделаю. Просто дай мне знать ладно? И только перестань, пожалуйста. Не прячься от меня.

[indent] Она давно уже знала как можно совершенно спокойно выжить в лесу в полной изоляции от людей. Знала под каким углом стоит резать горло взрослому мужчине, что бы он отдал душу богу как можно быстрее, знала как пронести мимо кассы целого лосося, знала какие ягоды и грибы можно смело жрать вот так прямо с земли, сырыми, знала как быстро сломать человеку грудную клетку и как пахнет ружье. Совсем недавно она узнала чем Моне отличается от Мане и кто такие импрессионисты, сколько литров крови в человеке, что идёт в ночном эфире FOX, кто такой Джордж Ромеро, насколько прав и одновременно не прав в своих байках был Брем Стокер и ещё много чего интересного. Но несмотря на все эти глупые и бесполезные знания она понятия не имела как стоит вести себя в подобной ситуации. Как она должна себя чувствовать видя дорогого друга измученным, надломленным, напоминающим скорее свою тень, нежели настоящего живого мальчика или хотя бы подобие человека. Как чувствовал себя мастер Джуппетто, когда Пиноккио просил сделать его настоящим мальчиком?
[indent] Уиннифред лишь крепче обнимает мальчишку и тычется носом в его шею. От Нильса пахнет мускусом и лекарствами. Это совсем не то, к чему она когда-то привыкла и от этого жуткого, явно не здорового запаха хочется избавиться как можно быстрее, но она тут же себя останавливает. Теперь это её Нильс и в этом нет ничего ужасного. Ей просто нужно привыкнуть.
- Я... - Она отстраняется, что бы ещё раз посмотреть на него, утирает выступившие на глазах слезы тыльной стороной ладони и теряется. Что она? Столько всего пережила пока его не было? Столько всего хочется ему рассказать, но это ощущается будто бы не так уж и уместно. Она обыскала всё и теряется в догадках где же он был? Конечно. Все теряются. Но этими расспросами его наверное и так уже достали серьёзные взрослые. Он сам обо всём спросит её и сам всё расскажет когда будет время и когда он сочтёт нужным. - Я всё сделаю. - Во взгляде мелькает хищная серьёзность. Это не пустые слова, не угроза и даже не деловое предложение, это предупреждение, пусть только даст ей знать, пусть дернет бровью, хотя бы кивнёт или даже моргнёт, она поймёт с полуслова. - Если бы я знала что ты здесь я бы вернулась раньше. Мне просто никто не сказал. - Это звучит как раскаяние. Конечно она бы вернулась. Она бы бросила всё и притащилась сюда пешком из самого Нью-Йорка и никто бы не смог её остановить. Вот только дурацкое неумение в элементарную мобильную связь связывало Уинни по рукам и ногам. Нужно уже привыкнуть к телефону.
Нильсу так явно не по себе, так явно жутко и не комфортно, что ей становится стыдно за излишний энтузиазм, была бы медведем прижала бы уши. Но человек так не умеет, так что всё что ей остаётся это немного сжаться и улыбнуться ему.
- Знаешь, мы можем просто поваляться. Здесь или у меня, в смысле в лесу. - Это самое простое что она может ему предложить. Просто побыть рядом, пока ещё может, пока он не прогнал или опять не испарился. Уинни сжимает его ладошку, стараясь не касаться обрубка, оставшегося на месте отнятого пальца, стараясь не обращать на это внимания ни его ни своего. Сложно. К черту. Она просто прижимает ладонь мальчишки к своей щеке, позволяя ему ощутить её горячую кожу, напоминая о близости и полном отсутствии каких либо границ.