Для многих детей день рождения является любимым праздником, в который они вольны делать, что душе угодно да ещё и получают приятные подарки. В семье Муров, как и в любой другой аристократической семье, всё было в точности, да наоборот – ни в один из своих дней рождений Илай так и не получил и малейшей возможности сделать хотя бы что-то из того, что ему действительно нравится. Каждый год этот самый день становился самым настоящим Адом, а всё по той простой причине, что навещающих их дом людей в этот день было примерно столько, сколько обычно бывает только в Преисподней. Какие-то немыслимые приёмы проходили в каждый день рождения одного из домочадцев, но именно в свой собственный праздник Илай был прямо-таки насильно вынужден находиться в центре всего этого кошмара. И это бывало в каждый его обычный день рождения, а что уж тут говорить о совершеннолетии.
Утром уже не маленький Мур проснулся неестественно для него рано, а всё из-за ужасного стука в дверь его комнаты. Громко послав Бертольда куда-нибудь подальше, юноша мигом попрощался с любой сонливостью – за дверью послышался голос вовсе не Бертольда. После его на то разрешения, в дверь вошла личная служанка матери – дряхленькая, но довольно добрая и трудолюбивая старушка, что даже сейчас относилась к Илаю как к родному внуку. Коротко извинившись, она поведала ему о личной просьбе графе Мура, заключающейся в том, чтобы сегодня именно она помогала Илаю с приведением себя в порядок. Данная новость наследника порядком огорчила, однако перечить столь почтенной женщине, а уж тем более строгому отцу, он никак не мог.
День, переполненный суматохой, продолжился скорым завтраком, за которым последовало почти трёхчасовое обсуждение всех мелочей сегодняшнего праздника, на котором Илай, если честно, чуть было не уснул. После этого он попытался пробраться в кухню, в надежде хотя бы там встретиться с Бертольдом, но был пойман с поличным всё той же служанкой матери, а затем был отправлен переодеваться.
Почему-то их гости никогда не умели приезжать к ним в дом постепенно, равномерно или хотя бы маленькими кучками. Напротив, им обязательно было необходимо нахлынуть всем сразу, желательно беспрерывным потоком. Дядьки, тётки, всевозможные кузины и кузены, бесчиленное количество дальних родственником и в полтора раза превышающее их множество родительских друзей. И самым страшным во всём этом сумасшедшем предприятии было то, что каждого из них, именно каждого Илай был обязан знать ну как минимум по имени и фамилии, а ещё лучше с перечислением всех вторых имён, титулов, имён общих корней и кучей не нужной ерунды, что сами достопочтенные гости о себе и не знают.
Сказать, что вечер этот пролетел незаметно, было как минимум непростительной ложью. Он мало того, что тянулся не хуже резины, так ещё и требовал к себе безустанного внимания. Каждый час, каждую минутного этого торжества Илай находился в самом центре внимание, которое по сути ему был и не нужно. Но он успел научиться быть джентльменом, а потому почтительно улыбался всем и каждому, кто вообще пытался с ним заговорить или как-то поздравить. Под конец дня рот его практически болел от этих дурацких улыбок, а после того, как он перецеловал тысячу дамских ручек, кажется, заболели ещё и губы.
И всё-таки он стойко выдержал испытания, показав себя достойным наследником великого рода и, что также немаловажно, воспитанным и хорошим сыном. Но всё, о чём Илай только мог мечтать к тому моменту, как солнце начало садиться за горизонт, так это его собственная мягкая кровать. Как никогда сильно он желал поскорее коснуться головой на подушке и желательно под одним одеялом с Бертольдом, которого за весь этот жуткий день он так и не увидел. Ему было даже страшно представить, чем Аккермана могли заставить заняться в столь тяжкий для всех жильцов их большого дома день.
Оказавшись наконец в своей комнате, Илай тут же плюхается на кровать, намереваясь немедленно заснуть. Но в какой-то момент в полудрёме он слышит приближающиеся шаги, затем открывает глаза и натыкается на подброшенную ему под дверь записку. Крайне заинтригованный, он сваливается с кровати и усаживается прямо на полу рядом с дверью, вчитываясь в неровный, но так хорошо знакомый ему почерк.
Прежде, чем часы пробили полночь, Мур успевает немного поспать, а также собраться и сесть ожидать появления Бертольда. Любопытство распирает его изнутри, да и спать вроде больше и не хочется – Илай готов немедленно отправиться навстречу приключениям.
Стоит лишь в окне показать чужой макушке, как юноша тут же вскакивает с насиженного кресла, чтобы получить столь необходимый ему сейчас поцелуй.
- А может быть всё-таки останемся здесь? – заманчиво предлагает он, легонько улыбаясь. Конечно, Бертольд ему откажет в этом предложении, да и самому ему хочется наконец выбраться из этого душного дома.
Одежды в мешке оказывается не так много и практически вся она Илаю безбожно велика. Так уж получилось, что даже к восемнадцати годам ему не удалось вырости в высокого широкоплечего юношу, но, кажется, этот факт совершенно никого и не волновал. Он долго капается в тряпье, прежде чем достаёт на свет божий сносно подходящий друг к другу комплект относительно чистой одежды.
Раздеваться перед Бертольдом ему всё ещё как-то неловко, правда этого он пытается ему не показывать. Стягивая с себя штаны, он разглядывает исключительно уже снятую и готовую к надеванию одежду, стараясь лишний раз не пересекаться взглядом с Аккерманом.

Отредактировано Elias Moore (11-02-2019 09:50:24)

И правда, вылитый сиротка-беспризорник. Илай не без удовольствия разглядывает своё отражение в зеркале, ловя себя на мысли, что правильно подобранный костюм может изменить человека до неузнаваемости. Ну ладно, может быть лицо и осталось прежним и слишком щуплым быть он не перестал, но есть в нём теперь что-то такое, что позволило бы ему прижиться на улицах Белфаста. Особенно, если бы рядом был Бертольда.
- Ага, осталось только с родителями разобраться и можно начинать новую жизнь, - он почти смеётся, поворачиваясь лицом к Аккерману.
В том, чтобы покинуть комнату через окно уже есть что-то авантюрное, разжигающее интерес и окончательно лишающее желания поскорее завалиться спать. Исключать использования лестницы для выхода из дома Илаю приходилось всего пару раз, но, кажется, слезать по дереву он кое-как успел уже научиться. Упасть ему хочется в последнюю очередь, нельзя же вот так вот взять и осрамиться перед Бертольдом, да и эта вероятность Мура не так уж и пугает – всё из-за того же Бертольда, ведь он, в крайнем случае, обязательно его поймает.
К счастью, со страшным криком лететь прямо внизу ему так и не приходится. Илай немного путается в ветках, зацепившись за какой-то сучок рукавом рубашки, но в конечном итоге всё-таки выпутывается и аккуратно спускается вниз.
Чувствуете? Вот она, долгожданная свобода. Весь этот дурацкий день Мур только мог и думать о том, чтобы получить возможно выбраться вот так вот на улицу, вдохнуть полной грудью и никуда не торопиться. Правда с последним пунктом получается всё довольно неоднозначно, ведь Бертольд очень скоро поворачивает его лицом к калитке и предлагает двигаться дальше. Быть может, Илаю бы хотелось ещё немного просто постоять на месте и насладиться ничегонеделанием, но он послушно следует за Аккерманом.
О том, что их может кто-нибудь застукать, юноша как-то даже и не задумывается. Кому вообще может прийти в голову в час ночи решить наведаться к нему в комнату? Он уже достаточно немаленький, чтобы избежать подобной проверки, да и потом, день был слишком муторный и тяжёлый, чтобы устраивать себе ночные прогулки, только настоящий дурак станет с и без того зудящими ногами выбираться из тёплой постели. Ну, собственно, два таких дурака всё-таки нашлось.
Вообще, у молодого графа есть несколько соображений относительно того, куда доблестный Бертольд может повести его в самый разгар ночи. Ничего конкретного, но там они обязательно должны будут пить. Но свою прелестную догадку Илай решает отставить при себе, а всё по той простой причине, что ему, в принципе, не так уж и важно, куда идти. Главное, чтобы с Бертольдом. Его выбору он совершенно доверяет и при необходимости отправился за ним бы хоть на край света, а чего уж ему стоит немного побрести по ночному городу. Даже тёмные подворотни и редкие прохожие не столь пугают непривыкшего ко всему этому бедному очарованию Мура, когда рядом идёт его верный Аккерман.
Когда они останавливаются возле небольшого домика с крепкой дверью, Илай с любопытством озирается по сторонам – этого места, как ни старайся, припомнить у него не получается. После краткой проверки личности они всё-таки попадают внутрь и юный маг следует за Бертольдом по пятам, но далеко от входа уйти им не удаётся – Аккермана останавливает большая грузная женщина и будто бы пытается раздавить его в своих сильных объятиях.
Илай уже было открывает рот, чтобы представиться, поймав на себе взгляд хозяйки, но Бертольд его опережает. Да, конечно, не стоит ему здесь распространяться о том, кто он такой. Никогда не знаешь, чем всё это может обернуться.
Когда женщина принимается обнимать и его, Муру начинает казаться, будто бы он вот-вот задохнётся. Но совсем скоро эта пытка нежностью наконец заканчивается, за что Илай ей весьма благодарен.
При упоминании искалеченного пальца Бертольда Мур неосознанно вздрагивает. Несчастный и всё ещё кровоточащий обрубок тут же возникает у него перед глазами, и он наскоро гонит это воспоминание из своих мыслей. Он всё ещё помнит, с каким страхом быть застигнутым вытаскивал из шкафа чистые бинты, как обвязывал ими руку Аккермана, как впервые применял свои знания о целительстве на практике – правда вот палец вернуть никак не получилось. Глупый, глупый Бертольд. На то, чтобы спросить, зачем он это сделал, у Илая так и не хватило смелости.
Хозяйка как-то очень быстро растворяется в толпе, а они наконец могут занять один из немногих оставшихся свободных столиков. Правда сделать это Муру приходится в одиночестве, ибо Бертольд отправляется им за напитками.
- Хорошо, - согласно кивает он и следует указанию Аккермана.
В большом зале ужасно душно и жутко громко. Вокруг пьют, кричат и веселиться люди не самого приятного вида, но этот чуждый Илаю мир сейчас для него более интересен, нежели пугающий. Он с любопытство рассматривает окружающих, пока на горизонте не появляется Бертольд.
- А мне нужно придумать новое имя, ну чтобы уж точно не дать кому-нибудь повода что-то заподозрить? – эта мера предосторожности для него больше походит на заманчивую игру, в которую он мигом включается. Он пододвигает к себе поближе огромный стакан, наклоняется над ним, пытаясь почувствовать запах напитка. – А что это такое?
Конечно, с течением времени человек так или иначе меняется. Но задавать множество вопросов разом Илай так и не разучился.

Отредактировано Elias Moore (14-02-2019 17:56:54)

Сначала юноша не до конца понимает смысл слов своего друга – почему достаточная маскировка? Своё домашнее прозвище он слышит в десятки, а может быть и в сотни раз чаще, чем полое имя, а потому поначалу даже и не понимает, что местные жители могут даже и не догадываться о том, что дома его величают не иначе как Илай. В их глазах он никто иной, как Элиас Мур, может быть молодой граф и богатый наследник, но никак не худощавый мальчишка в поношенной одежде какого-нибудь старшего брата, сидящий посреди ночи в не самом благополучном пабе. Действительно, такой маскировки будет более чем достаточно.
Янтарная жидкость, пенящееся в огромном стакане, выглядит довольно соблазнительно, пусть и немного странно. Отвечать на поставленный вопрос Бертольд как-то не торопится, видимо ждёт, пока Илай сам начнёт дегустировать напиток. Недолго думая, Мур таки делает из стакана маленький глоточек и мигом морщится – горько.
Так вот оно какое, ваше пиво. Спиртных напитков за свою пока ещё недолгую жизнь Илаю испробовать удалось совсем немного. И все они были им выпиты исключительно с интересом исследователя, по крайней мере в первые разы. Так обожаемое матушкой исключительно французское вино на младшего Мура никакого впечатления вовсе и не произвело. Ну кисленько, ну сладенько, да и не дело это, за матерью бокалы, пока никто не видит, допивать. С отцом дело обстоит несколько интереснее. Отец пьёт исключительно виски, причём лишь только ирландский и обаятельно приготовленный по старинному семейному рецепту. Года так пол назад, изливаясь слюной во время наблюдения за тем, как граф вальяжно попивает прелестный напиток из не менее вычурного стакана, Илай набрался храбрости и попросил родителя разрешить ему тоже попробовать этот таинственный нектар. Отец отреагировал на его просьбу довольно скептически, но честно налил ему в стакан буквально пару капель из красивого графина и, взяв с сына обещания до своего совершеннолетия к напитку не притрагиваться, разрешил ему его опустошить. Конечно, Илай был согласен на любые условия. Безусловно, виски оказался той ещё гадостью, но интерес молодого Мура к данному напитку всё-таки не исчез. Было в нём что-то таинственное, некая мистификация, завязанная на секретном рецепте, передававшемся в их семье от отца к сыну и тем становясь всё более и более притягательным. Сегодня утром, а точнее уже вчера, граф Мур пришёл сыну с известием, что теперь готов открыть ему семейный секрет, чем сделал Илая поистине счастливым.
Он смотрит на него наморщив нос, наблюдая за тем, с каким удовольствием Бертольда хлебает свою гадость да ещё и соблазнительно облизывается. Юноша решает дать напитку ещё один шанс, а потому вновь прикладывается к стакану губами, а вот только на этот раз вынужден полностью опустошить стакан – Аккерман придерживает посудину за не очень чистое дно и сопротивляться Илай совсем не в силах.
Ну может быть не такая уж и гадость. Противно, конечно, но пить можно. Спасибо ещё, что не жжёт горло, но над вкусом всё равно можно было бы ещё поработать.
- Отвратительно, - честно отзывается он. – Неси ещё.
Сегодня, как никогда раньше, Илаю хочется напиться. От слишком многих окружающих он слышал об этом удивительном состоянии, прочувствовать на себе которое, ну или хотя бы находящегося в нём другого человека, ему за эти восемнадцать лет так ни разу и не удалось – слишком уж старательно родители оберегали его от подобных гнусностей. Даже Бертольд во время их вылазок раньше как-то не особенно старался ему что-то подобное показать, никогда в такие места не водил и возможных пьяниц заставлял обходить чуть ли не за полмили. Илай, в принципе, такому положению вещей никогда не сопротивлялся, да вот только сегодня дела определённо находились в противоположном состоянии, раз Аккерман привёл его ни куда-то там, а именно в бар. Значит сегодня он поможет ему наконец испробовать всё это на себе. Ну что же, за это определённо нужно выпить.
Голова Илая туманится как-то уж слишком стремительно, пусть пока и не очень сильно. Наверное, не стоило всё-таки выпивать столь огромный стакан и сразу залпом. Организм ещё непривыкший, совсем молоденький, разве можно такому вообще что-то крепче хорошенько заваренного чая доверять? И вообще, почему Бертольд сидит от него так далеко? Что значит напротив, пусть усаживается рядом!

Отредактировано Elias Moore (11-02-2019 23:31:59)

Он благодарно улыбается и кивает ему ответ, когда Бертольд любезно соглашается отправиться за ещё одним стаканом. Быть может, Илаю не так уж и хотелось бы, чтобы Аккерман сейчас куда-нибудь вообще уходил, однако другого шанса выпить пива у него может и не представиться, да и к тому же Берт вот-вот вернётся, а значит беспокоиться попросту не о чём.
Илай откидывается на неудобную спинку деревянного стула, оглядывается по сторонам. Людей в пабе довольно много, даже слишком, учитывая нынешнее время суток. Это несколько удивляет Муру, почему-то ему всегда казалось, что к двенадцати часам все приличные заведения непременно закрываются, а потому ловит себя на мысли, что «приличным» это место вообще-то никто и не замечал. И всё же само нахождение Илая здесь для него в новинку. Его поражает и привлекает абсолютно всё в этом зале, начиная от неотёсанных, грязных и непременно пьяных людей, и заканчивая не шибко реалистичной огромной головой вроде как кабана, весящей на противоположной от бара стене. И всё-таки есть в этом заведение что-то такое, что заставляет молодого графа чувствовать себя достаточно уютно. Какая-то общая атмосфера человеческой беззаботности, заполняющей не только высокие стаканы, но и пьющих из них людей. Не так часто Илаю удаётся побывать в компании именно таких представителей общества. Тех самых, что никак не могут быть уверены в завтрашнем дне и при особой необходимости без зазрения совести перережут ему глотку, если за то им заплатят лишнюю сотню фунтов.
С нескрываемым любопытством Илай рассматривает шумную копанию молодых людей, расположившимся за, наверное, самым большим столом, что только имеется в этом пабе. Девушки и парни, ну может быть на пару-тройку лет старше его самого выглядят вполне жизнерадостными и абсолютно точно весёлыми. Определённо хорошо подвыпившие, они очень громко смеются и подшучивают друг над другом, не забывая раздавать лёгкие подзатыльники или толчки. С интересом, достойным исследователя обезьяньих стай, Мур смотрит на них во все глаза, большее внимание уделяя одной пышногрудой блондинке, под чью руку уже успела забраться мальчишечья рука. Илай смотрит не отрываясь, будто бы очень хочет узнать, что же будет дальше, но совсем скоро встречается с дамой взглядом и затем уже стыдливо отводит от компании взгляд.
Следующей жертвой любопытства молодого графа становятся две сестры-близняшки, что крутятся совсем неподалёку, увлечённые беседой не столько с пытающимся заигрывать с ними усатым мужичком, сколько друг с другом. Когда одна из их случайно замечает на себе взгляд Илая, юноша дружелюбно улыбается девушке. В этот же момент к столику подходит Бертольд.
-Подумаешь, один стаканчик, - Мур за ручку придвигает к себе стакан ещё поближе. – Не занудствуй.
И всё-таки получив в полное распоряжение не самый вкусный напиток, Илай делает совсем маленький глоток, ведь в употреблении алкоголя Аккерман разбирается уж явно получше него.
Он даже не успевает толком опустить на столик стакан, как на его коленках оказывается девушка. Да ещё не какая-то там, а одна из тех близняшек, которым он совсем недавно улыбнулся.
Если говорить откровенно, то это был первый раз, когда Илай вообще держал девушку на коленях. В его обществе подобные жесты были как-то не приняты, конечно, если оба вы не ведёте свою особую игру и не прекрасно знаете, чем это сидение совсем скоро закончится. У Мура же вступать в такие игры необходимости не имеется, для удовлетворения души и тела у него есть Бертольд, а значит отсутствует какая-либо необходимость подставлять дамочкам свои колени. Да и вообще, что в этом такого примечательно?
И всё же с решением Аккермана поскорее избавиться от девушек он как-то не согласен – это невежливо. Ну пусть посидят пару минуточек, жалко им что ли? Разве можно вообще так грубо с представительницами женского пола обращаться? Дома Илая учили совсем другому.
- Да ладно тебе, Берт, - более учтиво, чем действительно дружелюбно отзывается он. – Пусть немного с нами посидят.
Они же совсем ненадолго, верно? Совсем скоро они потеряют к ним интерес и обязательно уйдут к кому-нибудь ещё, к кому-нибудь поинтереснее. И тогда он сможет как ни в чём не бывало пересесть на стул рядом с Бертольдом.
- Уна, Нора, не хотите ли что-нибудь выпить? – всё также вежливо, даже с улыбкой предлагает девушкам Илай. – Я угощаю.

Одна из девушек называет Бертольда полным именем, да и тот сразу же их признал. Значит ли это, что они давно знакомы? А если да, то насколько? Может быть, Аккерман часто приходит в этот паб, а потому просто знает всех его постоянных посетителей? Наверное, окажись кто-нибудь на месте Илая, непременно бы начал подозревать Бертольда в куда более интимных связях с этими дамочками, но молодому наследнику такая в мысль в голову даже и не приходит. Разве способен ли кто-то ещё, помимо его самого, интересовать его Бертольда? Да Илай скорее бы поверил в том, что по улицам Белфаста в ночное время суток апостол Пётр прохаживает, чем поверит в том, что Аккерман способен ему изменить. В его голове в принципе не существует чёткого определения для слова «измена», оно исключительно абстрактно и не несёт в себе какого-либо смысла. Бертольд и эти близняшки? Ну что за глупости.
Стоит только Аккерману подняться со стула, как Нора тут же усаживается на его место, и уже вместе с сестрой они усиленно начинают промывать беспомощному Илаю мозги. Спрашивают, как его зовут, как давно он знает Бертольда и что, собственно, они тут делают. Юноша говорит открыто, возможно излишне вдаваясь в подробности, но пытаясь обойтись без упоминаний собственного положения – насколько ему это позволяет делать его несколько опьяневший разум, конечно. Получается довольно неплохо, и всё же ведёт себя с девушками Илай избыточно дружелюбно, в принципе не осознавая, что подобное поведение сейчас может быть несколько неуместным. Девушки щебечут не хуже разговорчивых синичек, и к моменту возвращения Бертольда Мур уже практически уверен в том, что все вчетвером они старые добрые друзья.
Илай искренне не понимает настроений Аккермана. Разве могут столь милые близняшки вызывать гнев или какие-либо иные отрицательные качества? Юноша уверен, что Берту стоило было бы вести себя несколько более сдержанно, однако высказывать своё мнение вслух даже не пытается – за эти несколько лет он научился улавливать те моменты, когда ему стоит просто помолчать и лишний раз Аккермана не злить.
Заслышав слова Бертольда, юный Мур заливается краской и отводит взгляд. В голове тут же возникают неприличные картинки и поскорее остаться с Аккерманом наедине начинает хотеться ещё сильнее. Но нельзя же просто так взять, и прогнать ни в чём неповинных девушек, верно? Поэтому он просто делает несколько глотков, и пытается отвлечься. Право не алкоголю, а всё тем же назойливым близняшкам это удаётся куда лучше. Нора вновь покоится на коленях Бертольда, пусть и всё внимание её устремлено исключительно к поддержанию беседы с Илаем.
Они говорят исключительно втроём, точнее вдвоём, а Мур лишь периодически вставляет пару слов или смущённо отводит взгляд. Сам он уже совсем не рад тому, что позволил девушкам остаться, но сделать с этим что-то не позволяет воспитание. За десять минут сёстрам удаётся накрепко привязать к себе внимание наследника, будто посадить его на цепное ядро, что вроде бы так сильно хочется сбросить, да сделать это никак не получается.
- Илай сказал, что вы пришли отпраздновать его день рождения, - Уна приобнимет парнишку рукой, дабы не свалиться с его тощих колен. Другой рукой поднимает принесённый Бертольдом стакан. – Давайте выпьем за именинника!
Залпом она допивает стакан, ждёт, пока Мур попробует хотя бы наполовину повторить её подвиг, а затем самым наглым образом целует его в губы. Обычно, для привлечения нового клиента этого оказывается достаточно. Старая как мир тактика, на которую клюют без исключения все мальки, будто на жирную приманку.
- Почему ты сегодня такой злой, Бертольд? Тебе нужно расслабиться, - Нора вновь наклоняется к самому уху Аккермана.
Отставать от сестры Нора вовсе не собирается, а потому тоже решает что-то предпринять. Девушка бесцеремонна кладёт руку на аккермановский пах и улыбается так лукаво и заманчиво, как умеют это только самые потрёпанные жизнью шлюхи. Чего уж им бояться, когда и без того нечего терять.

Отредактировано Elias Moore (17-02-2019 18:37:51)

Её губы неприятно требовательны, настырны. Илай не успевает сказать и короткого слова, как уже падает под натиском наглейшей девицы. Прежде ни с кем, кроме как с Бертольдом он и не целовался. Для того не было ни нужды, ни желания, да и нельзя сказать, чтобы сейчас что-то сильно изменилось. Как и подобает хорошему мальчику, юный Мур наивно полагал, что всё внимание к нему близняшек исключительно дружеское, ну максимум вызванное урвать лишний стаканчик кем-то за ним оплаченного пива. Никак уж он не мог предположить, что подобным бесцеремонным образом девушка что сделает? полезет к нему целоваться? Разве люди не целуются по любви? Что-то совсем не похоже, чтобы перед ними неожиданно вспыхнули самые сильные чувства.
Будучи в самой настоящей растерянности, молодой граф, конечно же, позволяет ей себя целовать. Сидит смирно, с сощуренными от неожиданности глазами и не очень понимает, что сейчас ему следует сделать, дабы всё это прекратить. Ну нельзя же девушек толкать, верно же?
И лишь возня на противоположной стороне столика выводит Илая из состояния полнейшего отрешения. Что, что же там такое произошло, раз Бертольд позволяет себе говорить такие слова да ещё и подобным тоном. С ним самим Аккерман себе подобного никогда не позволял, а потому Илай действительно взволнован и должен немедленно своими глазами лицезреть сложившуюся ситуацию. Юноша аккуратно отстраняется от Уны и заглядывает ей за плечо.
На самом деле, толком то увидеть ничего со своего места он не способен. Нора всё ещё сидит на коленях у Бертольда, правда смотрит куда-то вниз самым негодующим взглядом, шевелит где-то там руками. Подождите, а что они вообще там делают?
Илай молча хмурится, примерно догадываясь о том, где могут сейчас покоится рука девушки, правда не очень хорошо понимает, почему сам же держит её всё на том же месте и не хочет отпускать. Он дожидается окончания этого спектакля молча, право ему никто не мешает это делать – всё ещё сидящую у него на коленях девушку тоже куда больше волнует происходящее, нежели взволнованный наследник.
Почему Бертольд на него так смотрит, будто он в чём-то виноват? Вообще-то, сам Илай в данной ситуации скорее находится в роли жертвы, что вот так вот взяли и поцеловали даже без его согласия. Разве мог он предположить, что девица захочет это сделать? Ну ладно, может быть и мог, вернее, кто-нибудь определённо бы предположил, но уж точно не Илай, что всё ещё заливается краской всякий раз, как Бертольд пытается стащить с него штаны. Своей вины юный Мур в данной ситуации никак не видит, а потому насупившись, отводит от Аккермана взгляд.
Выросший комнатным растением, стоящим на красивом подоконнике, он видел окружающий мир лишь за до блеска начищенным стеклом и с одной определённой точки зрения. Мягкий и податливый, он никак не походил на своего серьёзного, строгого отца. Учиться давать отпор у юного Илая просто не было необходимости – рядом всегда был Бертольд, что мог защитить его от любых нападок простолюдинов, в то время как в стенах родного дома так и вовсе не было нужды от кого-то обороняться. Юный граф рос тепличным хорошим мальчиком, и лишь нынешняя ситуация наконец сумела пробить это огромное окно и выпустить гордого наследника наружу.
Он не умеет кричать и ругаться, по крайней мере пока, а начинать это делать почему-то и не хочется. Илай молча, без лишних слов ссаживает со своих колен назойливую дамочку, тянется рукой к карману и выкладывает на стол несколько монет из тех, что захватил из дома.
- Уходите.
Голос ровный и холодный, не терпящий возражений – таким тоном отец обычно прерывает любой неугодный ему разговор, чему свидетелем не раз становился Илай. Дружеская улыбка, что не исчезала с его губ весь этот вечер, куда-то неожиданно пропадает. На сестёр он даже и не смотрит, будто не желает баловать их взглядом своим голубых глаз, без лишних телодвижений дожидаясь, пока те наконец соблаговолят удалиться.
Раздражённо хмыкнув и пожав плечами, Уна собирает со стола деньги и через пару минут они с сестрой уже окучивают новых клиентов на противоположной стороне зала.
Илай поднимает глаза и виновато смотрит на Бертольда. Может быть не до конца осознавая почему, он всё же чувствует себя провинившимся и ощущает стойкую необходимость извиниться.
Он поднимается со своего места и всё-таки пересаживается на стул, что стоит прямо рядом с Аккерманом. Так, чтобы задевать его плечом и иметь возможность говорить тихо, но всё же быть услышанным. Как провинившийся мальчишка, он боится подняться на Бертольда взгляд, а потому внимательно разглядывает наполовину выпитый стакан, что крутит в руках.
- Я всё испортил, да?
Совсем негромко, будто боится получить честно заслуженный подзатыльник. Пусть Бертольд его и не отвесит, да вот обидеться вполне может – с него станется.

Он удивлённо поднимает на него взгляд. Ему? Понравилось? Это шутка что ли такая? Да только по одному лицу Бертольда понятно, что это он совершенно серьёзно. И как вообще он мог подумать о том, что Илаю понравилось целоваться с этой дамочкой? Что за несусветная глупость? Мур чувствует себя как минимум оскорблённым просто одним лишь этим предположением, но своё негодования вслух высказать боится. А вдруг Бертольд на него обидится? Кто знает, что ещё способно прийти к нему в голову, раз он вообще позволяет себе подобные мысли. Нет-нет, здесь определённо нужно действительно максимально осторожно. Пусть снаружи он и кажется большим и взрослым, с самой толстой и непробиваемой кожей, но внутри непременно чувствителен и мягок. В этом Илай уверен, об этом Илай знает, как никто другой и искренне удивляется тому, что окружающие люди этой стороны Аккермана даже в упор отказываются видеть.
- Нет.
Говорит глухо, на выдохе. Снова опускает глаза, размышляя над тем, достаточно ли Бертольду одного слова. Быть может со стороны действительно могло показаться, что Илаю нравится целоваться с этой девицей. Они целовались довольно долго, это правда, не станешь же объяснять Берту, что он слишком оробел от подобной наглости и никак не мог отогнать от себя нахалку. Того гляди засмеёт или, что ещё страшнее, просто не поверит. Кто же вообще способен спасовать под девчачьим напором? Как минимум Илай, но не станешь же это доказывать с пеной у рта.
- Мне совсем не понравилось, - тон всё такой же оправдывающийся, он будто насильно выжимает из себя слово за словом. – Мерзко слишком, мокро, - а на самом деле говорит же искренне, пусть и признаваться в этом не так уж и просто. – С тобой мне больше нравится.
Последние слова произносит так тихо, чтобы услышал его один Бертольд, но они всё-таки не растворились в общем шуме помещения. Илай быстро поднимает его глаза, ожидая хоть какой-нибудь, но всё же реакции. Аккуратно касается пальцами ближайшему к нему стиснутого кулака. Наскоро оглядывается по сторонам, дабы убедиться, что их никто не видит. Затем берёт его в свои руки и бережно разгибает палец за пальцем, пока в его руки не лежит раскрытая ладонь. Переплетает его пальцы со своими, а потом очень быстро целует Бертольда в щёку, после чего вновь вертит головой.
Сердце бьётся с бешенной скоростью, а вдруг его кто-нибудь увидел? За такое ведь и побить могут, а в худшем случае так признают в нём графского наследника и всё расскажут родителям – тогда беды будет не миновать. Но ничего вроде бы не происходит, люди слишком заняты собственным опьянением, чтобы обращать внимание на кого-то помимо собственной персоны.
Бертольд больше не злится? Больше не сомневается? Илай даже не хочет и думать о том, что Берт способен сомневаться его к нему чувствах. Разве он заслужил подобное к себе недоверие? Разве виноват в том, что некоторые особы не умеют вести себя в общественных местах? Отнюдь.
- Может быть, ещё по пиву? Я даже сам могу за ним сходить, мне не сложно. Даже интересно.
Пытается разрядить обстановку, не иначе. Как-нибудь загладить свою вину. Да и на самом деле Илаю действительно было бы интересно подойти самостоятельно к бармену, взять ещё два стакана пива и с видом выполненного долга вернуться к Бертольду. Он же теперь совсем взрослый, верно? Так почему бы не позволить себе всецело воспользоваться новыми возможностями?