Сумерки проглатывают городок, подобно голодному и истосковавшемуся по куску сочного мяса зверю. От зябкого, но солнечного (такого неестественно яркого и даже насмешливого) дня не остается ни кусочка, когда желтый шар скрывается за горизонтом. Издалека нагоняются тяжелые, нависшие, как топор палача над шеей узника, тучи, отчего полутьма становится еще более густой, превращаясь в предвестника чего-то жуткого. Когда последние инструменты раскладываются по ящикам, а крышка капота автомобиля, что принадлежит постоянному клиенту (постоянным он стал в силу пристрастий к лихой езде после пинты-другой темного пива), захлопывается, Томасу кажется, что вместе с опущенным топором разойдутся тучи, и он станет той самой жертвой безликого и безжалостного вершителя судеб.

На неделе ему несколько раз нездоровилось, причем найти источник недомогания он не мог. Папаша снова решил, что мальчонка без его железного кулака совсем вышел из-под контроля, и к жару непонятного происхождения добавились отбитые к чертям почки. Тому пришлось несколько дней отлынивать от школы, но к врачу он не был готов идти даже под угрозой превращения играющей похоронный марш головы в расплавленный металл. Директор поджал ранним утром губы, поправил очки на переносице и произнес притворно-ласковым тоном: "Мистер Мейсон, в выпускном классе прогулы могут разрушить будущую карьеру, вы ведь заинтересованы в стипендии? Дабы впредь Вы более ответственно относились к посещениям занятий, я вынужден назначить Вам дополнительные уроки в классе с отстающими от программы учениками...". К больной голове, воспаленному ночными кошмарами мозгу, взращенной годами рукоприкладства ненависти в отношении отца добавилось горькое чувство несправедливости и злость. Томми является одним из ведущих старшеклассников - и в учебе, и в спорте. Бывает получит плохую отметку из-за переутомления и занятости, но с кем не случается? Два прогула и его сразу же бросили в мусорный контейнер, как использованную жевательную резинку.

В итоге, Том был вынужден лишние два часа сидеть в школе в атмосфере упадка и разложения под запах спиртного и приставания долговязого и туповатого Брайана к рано обзаведшейся формами Шерри. На тренировку он не успел - может оно и к лучшему, потому что болезнь, которая накануне вечером казалось немного отступила, сегодня снова дала о себе знать. Озноб сменялся на удушающее тепло до капелек пота на висках, желудок с недолгими перерывами скручивался жгутом, к горлу волнами подкатывала тошнота, а черепная коробка было словно под буровой установкой. В автомастерскую он пришел с опозданием в режиме автопилота, когда ребята уже расходились после смены по домам. На него оставили доделать работу по мелочам, прибраться и два щедрых сэндвича на скамейке, но от вида еды начинало мутить лишь сильнее. Руки тряслись, инструменты то и дело валились из рук, а Тому, который прежде был не прочь возиться с железяками наедине с собственными мыслями, стало даже не по себе от одинокого сквозняка и сгущающейся за окном темноты.

Поставить помещение на сигнализацию удается не с первого раза, ключи тоже не желают поддаваться непослушным пальцам и не сразу попадают в замочную скважину. У Мейсона одно единственное желание: доползти до дома, проблеваться и рухнуть в постель, забыв последний месяц, как помешательство и бред сумасшедшего. Желательно, чтобы отец уже отрубился после пьянки и не вздумал докапываться до него, иначе Том за себя не отвечает. Он, вообще, в нынешнем состоянии слабо способен за что-либо отвечать.

Ноги кажутся тяжелыми, налитыми свинцом, что каждый шаг становится вымученным и выстраданным, словно щиколотки заковали в железные кандалы. Несмотря на морозный вечер, ему невыносимо жарко, и он не выдерживает, расстегивает куртку, разматывает шарф и с остервенением бросает на землю, но легче не становится. От распространяющейся от затылка по всему телу боли начинает темнеть перед глазами, что он даже несколько раз проваливается в беспамятство, припадая к шершавым бетонным стенам в поисках опоры. Потом приходит в сознание, отталкивается от зданий и снова, петляя зигзагом, как в тумане, не разбирая дороги, бредет под светом фонарей. Вокруг ни души, словно город в один момент был покинут и забыт его обитателями, только тучи над головой, не дающие луне предстать во всей своей красе перед Архемом.

Том сжимает зубы, что есть мочи, чтобы стон не сорвался с сухих губ, останавливается посереди проезжей дороги, сгибается пополам, опираясь мокрыми ладонями о колени, и с ужасом осознает, что не в силах идти дальше.