11 ноября, воскресение. Плановый выходной доктора Себастиана Валентайна впервые за несколько недель. Ведь как бы престарелый врач не любил находиться на работе и проводить в обнимку с документами большую часть своего времени, иногда усталость все-таки брала свое, на фоне чего даже таблетки Родерика Эмброуза переставали работать в полную силу. Такие моменты доктор чувствовал особенно остро и поэтому в случае надвигающегося «выгорания» предусмотрительно брал один-единственный день на передышку от многочисленных пациентов, бумажной волокиты и социальных контактов.

Новоиспеченные дети Леона и Лео были заблаговременно отправлены в город на поиски приключений (естественно, будучи под пристальным вниманием Андрея Найтшейда, заботливо согласившегося стать глазами и ушами доктора в его редкие выходные), поэтому утренняя и дневная рутина напоминала тот самый «день сурка» из прошлого – в маленьком доме на отшибе в доме Себастиана не было ни единой живой души, поэтому он с невыразимым удовольствием проспал на десяток минут дольше обычного, медлительно и с расстановкой провел утренний ритуал душ-завтрак-мониторинг электронной почты и за пару часов полностью убрал дом, в котором, по его мнению, якобы уже образовалась гора мусора и бесполезных вещей.

А после всех классических занятий Себастиан присел на софу и принялся ждать.

Рой Петтерсон позвонил накануне и был как всегда приветлив, но не слишком общителен. Старый знакомый предпочитал сразу изложить всю суть вопроса и не распыляться на бесполезные разговоры о мироздании по телефону. И именно за это неразговорчивый доктор очень его уважал.

- Калебу нужно пианино. У тебя не завалялось какое-нибудь на чердаке? – из трубки послышался по-волчьи лающий смешок.
- Начнем с того, что у меня ничего не «заваливается» на чердаке. Но тебе повезло, пианино есть. Много лет назад Форрест строго-настрого запретила мне его выбрасывать, аргументируя это «бессмысленным и беспощадным уважением к искусству и музыке», - Себастиан усмехнулся. Эта женщина не упускала возможности зацепить его шуткой про отсутствующий напрочь музыкальный слух. – Пусть приходит и забирает, а то я уже устал протирать этот пылесборник.
- Ок, док. Жди завтречком, - в трубке послышался звук чиркающей зажигалки и последующая сигаретная затяжка. – Я скину ему твой адрес смской.

Несмотря на то, что они не договаривались о конкретном времени, Калеб пришел ровно в то время, в которое Себастиан ждал его появления – ровно в пять вечера в пустынном доме послышался звук противного дверного звонка. Доктор поднялся со своего места бесшумно (дети уже успели вручить ему мягкие войлочные тапочки) и уже через несколько секунд поворачивал рычажок замка.

- Добрый вечер, Калеб, - короткий кивок головы вместо привычного рукопожатия. Все-таки сегодня выходной и можно хоть немного отойти от условно-формальных приветствий. – Нет, я как раз тебя ждал.

Себастиан пропускает молодого человека внутрь дома и закрывает за ним дверь. Затем выдает пару гостевых тапок, помогает повесить куртку на крючок и проводит в гостиную тире кабинет.

- Смотри, пианино стоит на втором этаже в единственной комнате – там сейчас живут дети. Мне как раз было бы неплохо освободить для них как можно больше свободного пространства, поэтому я буду только рад, если ты его заберешь, - монолог продолжается уже на лестнице наверх. – Одна проблема – я ума не приложу, как эту штуку можно транспортировать вниз. Мы, конечно, можем попробовать воспользоваться моей отвратительной левитирующей магией, но не могу обещать, что эта история не рухнет тебе на голову, потому что в передвигании предметов я откровенно плох.

Врач и племянник офицера останавливаются возле темной дубовой двери. Себастиан открывает ее одним движением и заходит внутрь, поежившись от того, как быстро близнецы успели навести в комнате свои порядки. Лакированный музыкальный инструмент стоял в самой дальней части помещения, прикрытый черной тряпкой и несколькими кофтами-джемперами из гардероба Леоны и Лео.

Отредактировано Sebastian Valentine (04-02-2019 18:05:03)

Калеб проходит в дом как смущенный чужим гостеприимством сосед, решивший попросить соли у дедушки из квартиры напротив, а в итоге попавший на званый ужин со шведским столом, задорными историями престарелой жены и запахом пирожков с яблоком на десерт. Он поднимается по ступеням лестницы следом за Себастианом, проходит в открытую дверь спальни и берет несколько минут паузы, с интересом рассматривая чужое помещение.

В это время у доктора Валентайна выдается возможность более внимательно изучить нового знакомого. Со слов неразговорчивого Роя доктор знает о его племяннике не слишком много – Калеб перебрался в Аркхем примерно месяц назад и все это время работает продавцом в лавке семьи Муров. Причины внезапного переезда и отношения офицера полиции со своим «отпрыском» все еще оставались туманными и непонятными, но у Себастиана Валентайна никогда не было привычки лезть с бессмысленными вопросами о личном к собеседнику. Во всяком случае, если это не было частью терапии в кабинете больницы Святой Анны.

Петтерсон младший выглядит довольно похожим на своего дядю – идентичные овал и черты лица, густые брови и такие характерные для представителей семейства растрепанные волосы. Однако если Рой выглядел скорее устрашающим волком в человеческой шкуре и порой был слишком заносчив в своих действиях и словах (что отражалось на его внешности), то Калеб создавал впечатление осторожной и сосредоточенной лани, которая с скрупулезностью и интересом исследует мир вокруг себя, выбирая наиболее логичный и менее травмирующий вариант действий. Даже сейчас молодой человек был слишком осторожен – и его поведение не было связано с скованностью и смущением от пребывания в чужом доме, это доктор Валентайн мог констатировать сразу. Калеб просто был таким: для него детали имели исключительное значение. И врач его прекрасно в этом понимал.

– Грузчики, точно. Я живу в Аркхеме всего лишь 8 лет из 94, а уже совсем забыл, что такое обычная человеческая жизнь без магии, - доктор выдает вымученную ухмылку, всем своим видом показывая, что он совсем не в восторге быть частью волшебного сообщества.

– Тогда разделим чек пополам; все-таки я мог бы позаботиться о транспортировке заранее и спустить эту здоровую штуковину с лестницы, но не сделал этого. А убраться после них совсем не проблема, я как раз хотел в ближайшее время этим заняться, - блестящий пол в доме кричал об обратном; даже невооруженным глазом было заметно, что в последний раз его начищали не более, чем пару дней назад.

Себастиан меланхолично наблюдает за уборкой Калеба, облокотившись о дверной косяк между комнатой и коридором и скрестив руки на груди. На враче была классическая домашняя одежда – простые черные штаны и теплый бордовый джемпер с длинными рукавами – от чего его морщинистые ладони были полностью покрыты рукавами кофты. Его собеседник - юноша напротив - тщательно и аккуратно складывал подростковые свитера, рассматривал тонкую вязку пристальным взглядом и даже несколько секунд изучал швы, как будто для него это было исключительно важно. Себастиан ловил каждое движение и все перемещения Петтерсона во времени и пространстве, чтобы проанализировать их для постановки последующего диагноза. Профессиональная привычка.

На вопрос Калеба «позволите?» Валентайн лишь коротко кивает головой и делает несколько шагов внутри помещения, двигаясь к старому и ненужному лично ему пианино. Он облокачивается о край инструмента в тот момент, когда Калеб быстро перебирает тонкими пальцами по клавишам, распространяя понятную только ему мелодию и вслушиваясь в ее звучание.

– Все очень плохо? – вопрос абсолютного профана в музыке и искусстве звучит как вопрос слона, попавшего в посудную лавку. Неуклюже и неуместно. – Можешь не возвращать. Мне оно теперь точно не понадобится.

Неожиданно Калеб спрашивает про детей и это немного выбивает Себастиана из привычного ритма жизни. Доктор прокручивает в голове произошедшие несколько недель назад события, и, предавшись воспоминаниям, берет небольшую паузу на обдумывание ответа.

– Они не мои. Вернее, теперь мои… Но не родные, - доктор немного путается в словах, потому что все еще не может сложить собственное отношение к недавней ситуации. – Двоюродные племянники. Верно, близнецы, 16 лет. Их отдали мне на воспитание после некоторых… Событий.

Себастиан сглатывает слюну и переводит взгляд с рук Калеба на его лицо, цепляя его взгляд.

– Странная история, на самом деле. У меня никогда не было своих детей и поэтому я совершенно не знаю, как воспитывать и справляться с подростками. Да и к тому же я большую часть времени провожу в больнице.

Очередная секундная пауза как ремарка между двумя мыслями.

– …Отец из меня так себе, если честно. Как и опекун.

Они смотрят друг на друга с двух противоположных точек в пространстве. Калеб, сидя за маленьким стулом возле музыкального инструмента, слегка поднимает лицо вверх, от его чего непослушная челка уходит в сторону и полностью открывает нетронутый морщинами лоб. Себастиан, наоборот, корпусом склоняется к земле, прищуриваясь и позволяя образовавшейся тени полностью скрыть все возрастные изменения кожи.

Они слишком разнятся внешне по отношению к друг другу.

Старость и молодость.

Юношество и великовозрастность.

Желание долгой жизни и скоропостижной смерти.

- Я совершенно не умею быть другом, - Себастиан сразу же парирует слова Калеба про опекунство и дружбу. – У меня самого их толком никогда не было. Кроме науки и исследования, конечно.

Валентайн в очередной раз визуализирует в своей голове образ Форрест Крейдл - женщины, которая, пожалуй, являлась его единственным близким товарищем на протяжении нескольких десятков лет и остается рядом даже сейчас, будучи великовозрастной старушкой. Спустя столько времени их взаимоотношения все еще слишком своеобразны и непонятным даже им самим, но Себастиан был искренне уверен в том, что «дружба» между людьми именно такая – своеобразная и непонятная.

- Поэтому не могу с уверенностью утверждать, что я смогу дать им что-то кроме базовых знаний и умений… В любом случае, я знаком с детьми всего лишь неделю, поэтому рано делать какие-то выводы о нашем общении, - доктор довольно резко отрезает поток собственного сознания, пытаясь успокоить себя в мысли о том, что в будущем все наладится и размягчится само собой. Магия убеждения и все такое.

Мужчины замолкают. Каждый задумывается о чем-то своем и, вероятно, оно слишком личное, чтобы можно было так просто высказать вслух; тишина складывается в секунды паузы, а воздух вокруг сжижается и становится тянущимся и вязким – то ли неведомая магия просочилась в комнату близнецов, то ли это были сами мысли, поток которых не имел конца и края.

- Потлач… - Себастиан усмехается уголками губ и слегка меняет позу возле пианино, перенося центр тяжести с одной ноги на другую. – Как по мне, это совершенно дикая история, имеющая много общего с безответственной жертвенностью и нерациональным расходом ресурсов. Но как идея – совершенно логичный и благородный ритуал.

Доктор Валентайн методично проводит подушечками пальцев по лакированной поверхности крышки музыкального инструмента, воспроизводя характерный звук тихого скрипа. Фокусируется на этом движении взглядом, после чего вновь переводит взгляд на Калеба.

И все понимает.

- Знаешь, у меня есть к тебе одна просьба, - доктор хмурится и его густые брови в одном движении сводятся к переносице. – Как у тебя со школьной программой? Скажем, за десятый-двенадцатый классы?

Отредактировано Sebastian Valentine (06-02-2019 01:46:53)

- Вы очень требовательный к себе человек, - Калеб высказывается довольно резко, но исключительно искренне. В его словах совершенно нет этого вязкого и отвратительного чувства лицемерия или какой-то злостно-хитрого контекста – даже наоборот. Он, вероятно, и не хотел бы об это говорить вот так просто, но внутреннее желание оказалось сильнее рациональности, и фраза была выпалена скорее как риторическое изыскание, чем предположение, требующее оспаривания.

Но это предположение цепляет внутренности Себастиана, заставляя последнего окунуться головой в пространственные рассуждения о «хорошем» и «плохом», о «черном» и «белом», о «положительном» и «отрицательном».

Что такое «требовательность» по мнению доктора Валентайна? Он всегда был абсолютно уверен в том, что делает в этой жизни достаточно для того, чтобы о нем написали позитивный некролог в дешевой аркхемской газете. Мол: «Жил без страха и умер как герой». Ежедневные приемы с 9 до 8; бесконечные бюрократические заморочки и разборы необходимых документов, анамнезов, историй болезни и прочих сопутствующих записей из картотеки больницы; классическое «у меня один выходной в несколько тысяч лет и куча сопутствующих профессиональных проблем, вроде бессонницы и кровавого кашля по вторникам». Доктор никогда не считал себя жертвенным человеком и, наоборот, порой ловил себя на мысли, что работает недостаточно, потому что наука все еще стоит на месте и исследование работы мозга так и не сдвигается с фундаментальных точек.

Себастиан отказался от семьи, романтических отношений, родных детей и социальных контактов ради того, чтобы быть вечным слугой психотерапии. Считается ли это требовательностью к себе?

Доктор возвращается в реальность так же стремительно, как и до этого уходил в астрал собственных рассуждений, о чем свидетельствует ладонь, переставшая ощупывать еловую поверхность инструмента. Пальцы сжимаются в кулак, но не боевой и агрессивный, а скорее в мягкий и уверенный – знаете, как когда человек очень сосредоточен на каком-то действии, а прочие движения лишь «вторят» этому и не несут никакого обособленного смысла.

- Стипендию, значит, - Доктор допускает себе легкую ухмылку, которая одновременно выражала и гордость, и восхищение. – Для регбиста ты обладаешь немного не той физической формой.

Не шутка и не попытка задеть. Фраза как фраза.

- Леона и Лео. Валентайн, - уточнение фамилии добавлено специально, чтобы у Калеба не оставалось мысли в том, что сумасшедший доктор просто придумал этих близнецов и специально разбросал детские вещи по комнате, поддавших тяжелой форме шизофрении и фетишизма. – Они находились на домашнем обучении у лучших преподавателей в Лас-Вегасе – благо, состояние их родителей позволяло раскошеливаться на репетиторов.

Себастиан отходит от пианино и берет со стола маленькое деревянное кольцо, наспех и по-детски вырезанное из куска древесины канцелярским ножом, после чего надевает его на свой мизинец – единственный подходящий по толщине палец.

- Леона очень любит артефакторику и показывает неплохие успехи в изобретательстве. Например, вот это – совершенно простенький оберег от ментального взаимодействия. От одноклассников, которые любят нашептывать тебе в голову, подходит идеально, - Доктор несколько раз крутит ладонью, внимательно рассматривая вырезанные на грани кольца руны, после чего снимает его и кладет ровно на тоже самое место, откуда минуту назад и взял. – Лео – полиглот и в принципе очень способный мальчик. Хорош в ориентировании на местности. Уж слишком смышленый для своего возраста.

Доктор в очередной раз осматривает помещение вокруг себя на предмет ныне живущих здесь детей. Его детей.

- Я много работаю, Калеб. Поэтому буду очень рад и благодарен, если ты будешь периодически за ними следить и проводить совместный досуг. Естественно, если у тебя есть желание, - Себастиан совершенно не хотел перекидывать собственную ответственность на кого-то другого, но между ним и младшим Петтерсоном как раз установился тот уровень понимания, при котором они совершенно адекватно воспринимают просьбы друг друга. – Я буду пересылать деньги тебе на карту.

Его собеседник вспоминает про грузчиков и всю эту инструментальную историю, ради которой они, собственно, и собрались в доме на окраине. Себастиан замолкает и выходит из комнаты близнецов, спускаясь по лестнице вниз, чтобы в итоге оказаться на крыльце. Похлопывание по карманам в поисках пачки, доставание одной и характерный звук зажигалки – и вот уже добрый доктор Валентайн меланхолично облокачивается о перила и делает глубокую затяжку, ожидая, что Калеб присоединится к нему если не как курящий, так как просто приятный гость.

Себастиан курит и вновь проваливается в сумбурные размышления, позволяя себе взять передышку от социально-коммуникационного контакта в виде нескольких минут тишины.

За последний месяц в жизни доктора произошло больше событий, чем за прошлые 8 лет пребывания в Аркхеме. Врач развивался и старел вместе с этим городом; изучал его закоулки долгими ночными прогулками, когда не спалось даже под влиянием эмброузовских таблеток, а также проводил свои выходные в «La Forêt»* и других барах, знакомясь и общаясь с различными великовозрастными представителями магического сообщества – преподавателями Мискатоникского университета, психиатрами всех направлений аркхемской клиники, сотрудниками полицейского участка (как раз с Роем Себастиан познакомился в одном из таких заведений, где они благополучно напились в слюни) и прочими занятыми в городе людьми. У врача были либо положительные, либо нейтральные отношения абсолютно со всеми, с кем так или иначе пересекалась его судьба; виной тому было либо общее внешнее дружелюбие, либо абсолютно толерантное отношение к чужим мнениям и идеям.

Даже устанавливающий свои порядки Ковен Прилива, в который Валентайн категорически отказался вступать после своего переезда (Морган Блайт бился над этим целый год, заманивая доброго доктора различными возможностями и преимуществами, но в конце концов сдался), не вызывал у Себастиана никаких негативных эмоций, и даже наоборот импонировал: кто-то обязан был держать в узде всех представителей других рас, вхожих в город – драконы, вампиры, маги и даже чупакабры по отдельности могли доставить слишком много хлопот своими необъятными способностями. А если гражданская война и столкновение интересов?

Доктор ухмыльнулся. Не хотелось бы ему оказаться на передовой и использовать свои отсутствующие способности в боевой магии. Даже раскидывание галлюцинаций по головам противников совершенно разнилось с альтруистической идеей о всеобъемлемой помощи, которой придерживался Себастиан всю свою почти сотню лет. Только растворять, не сгущать**.

Интересно, как Калебу жилось в Аркхеме этот месяц, будучи бок-о-бок с сумасшедшими волшебниками? Валентайн знал, что Рой был обращенным оборотнем, а вот его племянник так и остался человеком и то ли еще не был готов к вступлению в волчье-медвежьи ряды, то ли просто сознательно отказывался от возможности стать сильнее взамен на «потерю себя». Вероятно, когда-нибудь Себастиан спросит младшего Петтерсона о собственных ощущениях. Вероятно, даже в стенах собственного кабинета. Или нет. Доктор никогда не загадывал на будущее, особенно после последних насыщенных дней, и искренне надеялся, что его собеседник придерживается таких же убеждений.

Калеб прошел за Себастианом вниз по лестнице, параллельно разговаривая по телефону с координатором грузового такси, диктуя адрес и свой номер телефона. Его голос звучит мягко и плавно, даже несколько мелодично. Доктор слушает его вполуха и окончательно успокаивается – все-таки они смогли найти общий язык, несмотря на разницу в возрасте, статусе и расе. Оно и к лучшему.

- Я внимательно тебя слушаю, - Доктор делает очередную затяжку сигареты, которая уже подходила к концу, и продолжает смотреть на расплывающийся горизонт, где через десяток минут должна показаться машина с людьми (или магами?), которые спустят музыкальный инструмент со второго этажа и увезут его восвояси.

Он действительно слушал очень внимательно, даже если и не смотрел в глаза. Ему, как минимум, было это интересно.

* Подробнее про бар «La Forêt»
** Отсылка к алхимическому «Solve et Coagula»

Аркхем.

Маленький провинциальный городок, ставший пристанищем для удивительного и многообразного магического сообщества. Место, существующее в отрыве от современной индустриальной жизни, новейших технологий в науке, градостроении, технологическом развитии, модернизации. Кусок земли, окруженный холмами и озерами, на котором внушительные постройки типа Аркхемской психлечебницы и Мискатонинкского университета соседствовали с крошечными загородными домами в стиле американских таунхаусов, отличающихся друг от друга разве что разнообразием растительности на заднем дворе. Точка в пространстве, словно игровая локация «Водоворот» из «World of Warcraft», засасывала в себя все, что не приколочено и была местом пересечения представителей практически всех волшебных рас, которые прятались от реального мира, простых обывателей и исторического повествования.

Себастиан считал, что наличие волшебства и магии в этом городе только портит это место. Прекрасный зеленый уголок, скрытый от посторонних глаз, должен был быть маленьким поселком с одним-единственным предприятием, на котором в поте лица и ради американской патриотической идеи трудятся краснолицые рабочие с морщинистыми руками, измазанными в саже и копоти. Тут должны были жить люди, наслаждающиеся тишиной и спокойствием; люди, не участвующие в войнах, распрях и конфронтациях. Люди, имеющие право голоса. Люди, являющиеся маленькими смазанными шестеренками в общей огромной машине «Американской мечты».

Но нет.

Вампиры, оборотни, чупакабры, драконы и маги всех сортов - разве все эти лавкрафтовские чудовища имели право вот так просто оккупировать маленький город, устанавливая в нем свои законы и порядки? Какие-то Ковены Прилива, волчьи стаи, оппозиционные движения и тайные культы вперемешку с Божествами разного калибра стали Аркхему заразой в лучших традициях родовых проклятий. Они выпускали свои длинные узловатые пальцы, обнимая маленький клочок земли словно заботливый родитель, желающий своему ребенку только одного - скоропостижной смерти в мучениях и боли*. И никакие моральные правила и выраженные на бумаге нормативы не смогут удержать распространяющуюся заразу, обравляющую эти вымощенные камнем переулки и рассыпающиеся от старости здания.

- Смогу ли я жить без своих магических способностей? - Доктор Валентайн медлит, обдумывая свой ответ и смакуя его на губах. - Вероятно, я бы очень этого хотел. Но, к сожалению, сейчас уже не могу.

Фильтр сигареты тушится о перила крыльца с еле заметным остервенением и раздражением, превращаясь в использованный окурок, и вскоре оказывается в консервной банке из-под кукурузы, которая нашла свое перерождение в виде уличной пепельницы.

- Мои способности проявились рано, в девять лет. Я понял, что уже заранее знаю то, что скажет мне отец, глядя в его глаза. Фергус искренне надеялся, что моя магия будет основываться на его генах и я буду занимать алхимией, смешивая только одному Богу известные жидкости и реактивы. Но я пошел в мать, - добрый доктор слегка склонил голову, выражая дань уважения своим покойным родителям. - Она была медиумом. А я стал телепатом.

Себастиан поворачивается к Калебу корпусом, опираясь предплечьем о край маленького деревянного балкончика, на котором они стояли вот уже добрые пять минут.

- Я решил, что буду использовать способности исключительно ради дополнительной возможности к обучению психологии. Гипнотические сеансы и последующая терапия позволили мне изучать мозг не с точки зрения его активности как реакции на раздражители, а с точки зрения сознания. Это позволило развить чувство эмпатии и более точно понимать своих пациентов, помогая им несколько быстрее, чем другие врачи моей специальности, - короткий вздох ставит точку в туманном монологе. - Я совсем не люблю магическое сообщество и был бы очень рад, если бы в мире не существовало волшебства. Но, к сожалению, сам без него уже не могу.

* Передаю привет Виктору Сейджу.

Отредактировано Sebastian Valentine (08-02-2019 15:53:59)

«Если вдруг вы утратите свои способности, вы сможете с этим смириться?»

***

- Доктор Валентайн, я больше не могу, - Кристиан с шумом впускает воздух в легкие, как будто вынырнув из воды, и заходится в кашле, пытаясь справиться с приступом тошноты.
- Можешь, Кристиан, - Себастиан отводит кончики пальцев от его висков и разгибается в спине, пытаясь унять предательскую дрожь в коленях и тремор рук. – Терапия еще не закончена.
- Вы достаточно исследовали мои мозги! – голос пациента срывается на стон, после чего мужчина замолкает и его выворачивает прямо на пол через подлокотник кресла. Хорошо, что в кабинете психотерапевта нет ковров.

Доктор плотно сжимает губы и оглядывает согнутого пополам мужчину, которого рвет уже желчью желудка. Кристиан всегда был очень худым и бледным, но на этот раз его состояние было совсем плохо: потные пряди угольно-черных волос прилипли ко лбу; прямоугольные очки на носу сползли и были на грани падения; тонкие пальцы пианиста с нехарактерно большими стыками фаланг вцепились в тканевую обивку и драли ее длинными ухоженными ногтями. Мужчина вот-вот потеряет сознание.

- Доктор Валентайн… Прошу… - пациент ловит момент между приступами и из последних сил пытается сказать слова и связать их в предложения. – Эта терапия… Мне не подходит… Ваша магия убьет меня раньше, чем вы найдете ответы…

Себастиан молчит. Он нависает над Кристианом и смотрит на него сверху-вниз, словно сама Смерть, пришедшая за человеком, лежащим на смертном одре. Мужчина в кресле поднимает лицо, залитое слезами, и с совершенным страхом смотрит прямо в глаза врачу, пытаясь найти в них хоть какую-то поддержку. Но видит только скупое равнодушие.

***

- Нет, не смогу, - доктор отвечает слишком тихо, будто сам опасается сказанных слов. – Я слишком много отдал за то, чтобы моя магия приносила пользу… Слишком многое.

***

Кристиан умер через неделю после произошедшего в кабинете психотерапевта - его сердце остановилось в 24 года. На похороны Себастиан так и не пришел.

***

- Я не разбираюсь в артефактах так хорошо, как ты думаешь, Калеб, - Валентайн выныривает из пространственной «дымки» и переводит взгляд с лица собеседника куда-то за его плечо. На мгновение. – Вероятно, такие предметы существуют. Одно могу сказать точно – в мире есть маги, способные блокировать чужие умения. Притом умения и других рас, кроме своей – останавливать регенерацию вампиров, обращения оборотней и трансформации драконов. Во время моего обучения я несколько раз сталкивался с такими людьми. Я называю их людьми как раз потому, что кроме блокировки чужих способностей они больше ничего не умеют – ни колдовать, ни создавать, ни даже созерцать.

Доктор ежится от потока холодного ветра, задувающего за шиворот джемпера. Вероятно, стоит вернуться в дом и дождаться грузчиков в гостиной, предложив Калебу чашку чая. Работники частных фирм в Аркхеме всегда работали спустя рукава, и их 10 минут до прибытия машины могло спокойно растянуться на полчаса.

Отредактировано Sebastian Valentine (08-02-2019 20:35:16)

Это был удивительно странный вечер.

Себастиан всегда был совершенно оторван от внешнего мира и банальной социализации, за которой другие люди обычно гонятся, пытаясь ухватить за хвост возможность быть кому-то полезными и нужными. Странный доктор даже в детстве не изъявлял желания коммуницировать с иерархически разделенными группами – в средней и старшей школе, медицинском колледже, институте. Он всегда сидел в конце аудиторий или закрывался в комнате кампуса общежития, занимаясь исследованием доступной и недоступной информации, и считал своим кругом общения общество Зигмунда Фрейда, Эрика Берна, Эрика Эриксона и прочих именитых «проповедников» психотерапии. По этой же причине будущий доктор Валентайн никогда не боялся, что о его магических способностях узнают друзья; их в его жизни никогда не было.

Даже после переезда в Аркхем, где Себастиан был вынужден знакомиться и общаться с людьми вне своего кабинета, он был совершенно одинок. Полезные контакты на то и полезные, что к ним прибегаешь только в случае необходимости. Доктор воспринимал свою отрешенность весьма философски, ведь он был искренне уверен – для обретения силы и истины нужно чем-то жертвовать.

И все-таки Валентайн никогда не мог даже подумать о том, что он будет настолько рад вот так просто общаться с Калебом, рассматривая его удивительно молодое лицо и отмечая, что в ответ младший Петтерсон смотрит, пожалуй, слишком внимательно и практически не моргая. Не то, чтобы Себастиана это пугало, а даже наоборот – доктор замечал каждое движение своего собеседника все время их общения, отмечая в голове чересчур выверенные движения, наличие определенного диапазона лицевых реакций и методичной речи, которая скорее относилась к категории «мысли вслух», чем к прямому диалогу. Естественно, все эти детали наталкивали на определенные выводы и разжигали исследовательский интерес, но доктору хватало чувство такта не выносить свою профессиональную деятельность за дубовые двери кабинета.

Так или иначе, Калеб и Себастиан вполне неплохо взаимодействовали. И, кажется, это радовало их обоих.

- Постоянный сбор и обработка новой информации в поиске полезных крупиц знаний – то, что отличает человеческий мозг от звериного, - философски замечает врач, поворачиваясь к входной двери и дергая за ручку. – Не за что.

Просьба найти ноты прилетает уже в спину, на что Себастиан лишь коротко отвечает:

- Пойдем в дом.

Он стремительно проходит гостиную поперек и останавливается возле стеллажа с книгами и рабочими бумагами, потерявшими свою актуальность некоторое время назад, когда больница Святой Анны окончательно перешла на CRM-системы для ведения учета. Простой технологический прогресс и компьютерные новшества всегда доходили до Аркхема с опозданием. Спасибо, что доходили вообще.

- Одна старушка-вампир из городского совета, передавая мне этот дом в вечное пользование, строго-настрого запретила выкидывать пианино. Вероятно, она надеялась, что я когда-нибудь приобщусь к прекрасному. Даже подарила какой-то сборник, -  доктор некоторое время перебирает темно-серые папки без надписей в поисках нужной. – Думаю, она не будет против, если к прекрасному приобщится кто-то другой. С моей подачи. Держи.

Себастиан протягивает Калебу довольно толстое издание в мягком переплете, даже не пытаясь прочесть на обложке название или автора. Все равно не опознает.

- Надеюсь, ты когда-нибудь сыграешь это близнецам, - Валентайн выдает улыбку. Совершенно искреннюю. Выражающую немую благодарность скорее не за потенциальные занятия Калеба с Леоной и Лео, а за простое человеческое общение, которое произошло между ними здесь и сейчас.

В этот момент послышался резкий звук дверного звонка. Себастиан отходит в прихожую и встречает двух перекаченных грузчиков «на стероидах», которые (какая неожиданность!) впервые приехали вовремя. Вероятно, неспокойные события в Аркхеме наконец-то раскачали этот город и его жителей, заставляя людей двигаться резво, а думать быстро. 

- Проходите на второй этаж. Мистер Петтерсон вам все покажет, - врач кивает на стоящего рядом собеседника и делает несколько шагов в сторону, стараясь не мешать проходящей музыкально-спасательной операции.