[indent] Кажется, если бы здесь было окно – она бы смело распахнула его, позволив лунному свету серебристым потоком хлынуть в комнату и впустив свежей ветер в эту гробницу скорби и тоски. Андрей бы сощурился с непривычки и закрыл ладонью глаза – их бы резало от неожиданно слишком яркого света после всей этой кромешной темноты, в которой он утопал последние дни. Обитель безысходности и боли, которую можно было даже почувствовать в воздухе: запах чего-то застывшего, душащего. Единственным источником света служили маленькие огоньки, которые Ноэль зажигал вокруг себя быстрым движением пальцев, когда приходил с очередной порцией гадкого, но полезного зелья – серебряные светлячки, плавно порхающие вокруг него и освещающие путь в этой вязкой и гнетущей темноте.

[indent] Но комнаты вампиров дома Найтшейд – подвальные помещения, цокольный этаж. Почти подземелье, подальше от губительного солнечного света: никакие занавески не сумеют сберечь от него.

[indent] Арианна называет его «папа», так певуче и бархатно, словно обволакивает в свой голос. Даже зная о всех его темных сторонах (а она знает, все они знают) – всё равно. На самом деле, Андрея больше никто так не называет: мастер, создатель, учитель, обращаются по имени. Но «папа» говорит только Ари. И Ноэль, когда был ребёнком – логика пятилетнего малыша была совершенно непоколебима: любит, заботится, учит, целует на ночь? Чем же не папа? Почему тётя Сарафина одергивает?

[indent] От этого неизменно теплеет в груди. Он слабо улыбается, на сей раз в попытке скрыть горькую истину: всегда что-то случается. Вся наша жизнь – это сплошная череда «случилось». Смерть Энцо, встреча Натана, проклятие, наложенное на этого благородного шотландского рыцаря, встреча с Соломоном – цепочка событий, пусть печальных, но из-за них Андрей и его семья сейчас находятся здесь… Одна неосторожная прогулка по ночному Бостону и пронзительная фортепианная музыка, захватившая вечного юношу своей искренностью и чистотой – так звучит сама душа, так звучат тонкие материи мира, выше всего сущего. Невероятно, что нечто изобретенное всего лишь человеком (усовершенствованное) может звучать так поразительно великолепно, так необыкновенно, что сравнить это можно лишь с божественным откровением, с открытием вселенской тайны мироздания. Экзальтация в чистом виде. Эта музыка поцеловала сердце Андрея. Это Адам поцеловал сердце Андрея.

[indent] Но он ничего не произносит, только улыбается всё так же – натянуто, неестественно. Еще немного и его улыбка превратится в какую-то тлетворную маску.

[indent] Андрей наклоняет голову, подставляясь под ласку и неглубоко вдыхает запах дочери, милого дитя. Чуть качает головой, болезненно хмурясь – и она тоже беспокоится. Своим состоянием и нежеланием что-либо делать он причиняет муку всем тем, кого любит. Его снова посещает мысль о том, что эта жизнь должна была оборваться много сотен лет назад. Если бы не одна глупая ссора и его импульсивность в те далекие годы, если бы не последняя фраза, презрительно брошенная в лицо своего мастера: «все равно где, лишь бы не с тобой этим днём». Андрей веками будет терзаться этим, сожалея о сделанном и сказанном. Как и сейчас мучается тем, что потерял Адама навсегда (о, какой мукой эта мысль отдается в сердце, снова и снова заставляя его кровоточить) и какие слова сказал вслед. Глупый ребёнок, импульсивный подросток! Разве он не понимал, что Андрей не гонит его прочь навсегда? Лишь наказывает сейчас не попадаться ему на глаза.

[indent] — Я не хочу покидать стен этой комнаты, — почти беззвучно шепчет вампир, едва шевеля губами, хотя при словах об охоте желудок сводит, а горло пересыхает мгновенно: он голоден. Но голод не ощущается остро, когда думаешь не о нем, а о том, кого потерял. Что ему потребности бренной оболочки, покуда душа так мечется в отчаянии и словно раздирает саму себя острыми когтями, желая уничтожить себя саму?

[indent] И даже когда челюсть сводило жаждой – Андрея это не волновало, его мутило от одной мысли о еде. Странные ощущения – хотеть есть, но одновременно не хотеть этого совершенно.

[indent] Андрей тихо вздыхает и медленно кивает в ответ на вопрос Арианны, устало прикрывая глаза – конечно, он помнит. Как сжимал мягко её тонкие плечи, поддерживая и подводя к околдованной гипнозом жертве; обязательно полнокровный мужчина лет двадцати пяти – молодой и сильный, чтобы бедное дитя не считала, будто бы после её пиршества невольный ужин будет худо себя ощущать и не сумеет встать с постели. Что ему, столь юному и крепкому, потеря пол-литра крови?.. Он и не заметит ничего. Андрей не уставал это миролюбиво шептать: ему не будет больно. он даже не почувствует. он и не вспомнит, откуда повязка на запястье и где же порезался. Однажды даже специально, когда они бежали через лес в Бостон, бесшумно провел Арианну мимо волчьей стаи, свалившей оленя. Жестоко – быть может, но прекрасная дочь – образованная и умная девушка, а это небольшое представление имело исключительно воспитательный характер: ответь мне – разве ты считаешь волков чудовищами за то, что им необходимо питаться? разве ты винишь фермера за то, что он заколол на ужин для себя и своей семьи курицу? Разница лишь в том, что вампиры могут не убивать – жертва вампира останется жива, если он пожелает. Все остальные хищники лишены этой привилегии – олень не отдаст добровольно свое бедро на съедение волкам, а курица – грудку своему хозяину-фермеру. В этом смысле дети ночи куда более милосердные представители плотоядных: пол-литра у одного человека, пол-литра у другого и вот ты уже полностью сыт, даже щеки слегка румянятся от свежевыпитой крови.

[indent] Андрей не ругался, не обвинял и не злился на новорожденную вампиршу, пусть её чувств было ему не понять: даже сам Энцо в первую ночь жизни своего потомка напугался тому, с какой легкостью и полным отсутствием сомнений в глазах Андрей очаровывал первую жертву. Играючи и наслаждаясь той непривычной силой и властью, что текла во всем его теле. До того мгновениям слабом, человеческом теле; мальчишеском теле, которое Анри эгоистично оберегал от всякой хоть сколько-то тяжелой работы: он словно старался максимально долго сохранять детские черты во внешности Андрея.

[indent] Извращенец и садист.

[indent] Наверное, если бы он был жив – обрадовался. Его желание было исполнено (хотя Энцо и сожалел об этом и не уставал повторять, что на самом деле хотел бы дать Андрею вырасти) – прекрасный мальчик так и остался навечно почти ребёнком. У него даже голос не успел толком сломаться. Удивительно жестокая ирония. Не о чем, впрочем, сожалеть – он давно уж привык и смирился.

[indent] Андрей слабо качает головой, сбрасывая охватившее его оцепенение и мутный круговорот мыслей и воспоминаний. В первое мгновение хочет повторить дочери то, что уже говорил, но медлит, размышляя – в нем слабо шевелится здравый смысл. Несколько дней до ссоры с Адамом Андрей постоянно откладывал охоту, затем в день ссоры было совсем не до того, и теперь вновь несколько дней полного отказа от еды. Вечный юноша прикусывает нижнюю губу – хочет или нет, но он должен утолить жажду. Его не пугает перспектива высохнуть, а вот обезуметь от голода – очень даже. Всего мгновение, на которое потеряет рассудок из-за своей жажды, но этот краткий миг может стоить жизни кому-то в этом доме. Конечно, Андрей себя полностью контролирует (столько сотен лет – было бы удивительным, если бы нет), однако рисковать в таких вещах безрассудно и глупо.

[indent] Вечный юноша поднимается (и так непривычно ощущать некоторую слабость в теле) с постели, бесшумно продвигается к креслу и берет с него рубаху Натаниэля, мигом натягивая её на себя, а после берется за протянутую руку дочери, переплетая их пальцы.

[indent] — Уведи меня в ночь, напои горячей кровью, — медленно произносит Андрей, его голос всё такой же сиплый, — Салем. Мне хочется далеко отходить от дома, — в сущности, даже поведи Арианна его в Бостон – это расстояние сущая мелочь для вампиров. Но ему хочется быть как можно ближе к дому. Максимально близко.

[indent] — И будь со мной, проведи сквозь сумрачный лес, — вздыхает он, кладя подбородок на плечо дочери, — сегодня ты – мой Вергилий.