После пережитого прямиком в октябрьскую полную луну, когда Томас стал совсем недобровольным, вынужденным, не подписывающимся собственной кровью свидетелем ужасающих и диких столкновений между волками, он не может найти ни покоя, ни умиротворения, ни душевной гармонии. Неприятные воспоминания о лишенных всякого человеческого существах, покрытых шерстью, рычащих и вгрызающихся друг другу в плоть клыками, не покидают его ни на мгновение, заражая мозг и играя с больным воображением, которое ночами преподносит кошмарные сновидения и мокрые насквозь, смятые в комок простыни под горячей спиной. Отец несколькими днями ранее после попойки попутал дверь под утро и ввалился в комнату Тома, проблевался на ковер, а потом посмотрел на его кровать и заржал ненормальным басом: "Ты теперь еще и в постель ссышь, сопляк?". Мейсону понадобилась завидная выдержка и еще большая физическая сила, чтобы с внезапно ставшей частью него самого яростью не разбить физиономию ненавистного родителя, а только вытолкать его хромое, но все такое же крепкое, как и в годы юности, тело за дверь, затем защелкнуть задвижку и пододвинуть деревянный тяжелый стол, оставшийся от прошлых хозяев. Отец еще долго стучал и пускал свои грязные унизительные комментарии, а Мейсон не пошел в школу, сидел на полу, таращился, как под гипнозом, на взбитую кровать, и нюхал стойкий запах рвоты. Юноша не понимает, откуда исходит его вдруг переставшая поддаваться контролю сила и незнакомая злость, которая дает о себе знать в накаленные и ядовитые моменты. Он становится сам не свой, страшась раздвоения личности, потому что второй паренек внутри претит Томасу и его моральным устоям.

Легкий ветерок разносит желто-коричневые остатки осеннего листопада, мелкий моросящий дождь дарит промозглость, от которой не спасает кожаная куртка и драные кеды. Со следующей зарплаты придется потратиться на теплую одежду. Иначе он подхватит простуду, снова подвергнется недельному кашлю и жару и будет отстранен от тренировок и ближайших соревнований. Наконец получить заслуженное золото на соревнованиях США среди молодежи его последний шанс зарекомендовать себя и быть замеченным университетами. Ему позарез нужен грант, чтобы сбежать из Архема и забыть годы жизни в их доме неподалеку от лесозоны, средь полуживых и разбитых построек, навсегда.

Том тащит свое усталое тело со школы, но возвращаться в четыре стены не хочется. Воспаленное сознание вырисовывает картинки окровавленного Бастиана, который оказался одним из тех самых существ. Называть их оборотнями язык не поворачивается, потому что тогда ему придется признать существование мистических тварей, нелюдей. Томасу жалко запертых в животном обличи людей, и он пока не понимает, отчего его одноклассник так спокойно реагирует на факт принадлежности к оборотням. Может быть, нужно почувствовать превращение на собственной шкуре, чтобы стать частью звериной натуры? У Томаса в голове слишком много вопросов и предательски мало объяснений, но после случившегося он не в состоянии заговорить с Бастианом, хоть и ловит на себе его пытливые взгляды. Им нужно будет объясниться, но пока что Том может лишь пытаться реанимировать себя. Вот он несется спасать своего вчерашнего недруга, сгибается над ним, хочет остановить кровотечение руками и поддается панике от собственного бессилия. Он не может утащить его, не может оставить лежать вот так на траве, а самому страшно настолько, что ни один фильм ужасов, засмотренный им до дыр на кассете (у него до сих пор нет ноутбука - только старый видеомагнетофон), не идет в сравнение с этим чувством всепожирающего ужаса. И даже в завываниях ветра ему слышится скуление волка.

Поскуливание становится все громче, по мере приближения Мейсона к одному из проулков, заканчивающихся тупиком. Именно в этой подворотне вечерами можно встретить раскуривающую косяки молодежь и услышать звон бьющихся ради потехи о стены пивных бутылок. Вонючее, грязное местечко, куда не проникает свет ни днем, ни ночью, в силу слишком близко наступающих друг на друга зданий и отсутствия фонарей. Единственная лампочка давно перегорела, и менять ее городское управление не спешит. Тем временем скулеж кажется парню невыносимо громким. С каких пор у него настолько обострился слух? Томми списывает странность на предусмотрительность и ожидание встречи с каким-нибудь страшным и темным созданием за каждым углом. Насколько он успел разобраться, волки являются не единственным и далеко не самыми опасными существами в Археме.

- Кто там? - ему бы пройти мимо, а лучше бежать прочь, без оглядки, но навязчивая мысль-паразит, что кому-то требуется помощь не покидает его, и Том осторожно, всматриваясь в полумрак, ступает в переулок. Глаза слишком быстро привыкают к слабому дневному свету и в груди бьется живой материей сила. Даже еще недавний страх уходит на второй план. - Эй, слышите меня? Я хочу помочь.

В ответ раздается все тот же тоскливый беспомощный скулеж, который вдруг сменяет на тихий и ослабленный лай. Том вздрагивает, прислушиваясь к неуверенному рычанию их-под груды коробок и мусора. От стен пахнет всеми ароматами улицы - отнюдь не розы, и не лилии. Вонь так и бьет в ноздри, что как бы не рухнуть от невыносимости, но он уже понимает, что какая-то собака по непонятной причине оказалась забившейся в угол и, вероятно, нуждалась в человеческой помощи.

- Я тебя не трону, - он не уверен, что животное его понимает, но надеется, что спокойные нотки в голосе не настроят собаку против него. Пес, словно чувствует его намерения, потому что рычание и лай затихают, остается только скулеж. - Иди ко мне, малыш.

Мейсон отбрасывает коробки в сторону и пред его взором оказывает небольшой лохматый комок шерсти. Щенок иль небольшая собачка лежит на боку, и только живот от частого дыхания поднимается и опускается. Грязные глазки слезятся, шерсть спуталась и впитала в себя глину, а одна из лапок отчего-то вся в темно-бордовой запекшейся жидкости. Видимо, собака поранилась о разбросанное по асфальту стекло. У Томаса сердце сжимается от увиденной картины. Ему становится больно настолько сильно, словно он сам является этим покалеченным щенком. Руками старшеклассник бережно берет легкое тело, снимает с себя последнюю защиту от осенней прохлады и закутывает щенка в куртку, прижимая к груди. Находиться среди вони хоть минутой дольше становится невыносимо, даже в глазах темнеет, и Томас побыстрее покидает богом забытое место.

- И что мне с тобой делать? Не оставлять ведь? - он бесцельно бредет по улице, пытаясь понять дальнейший план действий, но на ум ничего не приходит. - И домой взять тебя, друг, не мо-гу. Мой чокнутый папаша тебя придушит. Меня следом.

От отца подобная выходка ожидаема. Как-то десятилетним пацаненком Томми принес котенка, которого отец на его глазах утопил. Та ситуация неслабо пошатнула детскую психику. Он рыдал неделю, потом слег с лихорадкой, снова плакал, а затем матушка помогла ему поверить в то, что котенок улетел на другие планеты, как в фантастических фильмах про космос. Верить в другие планеты было приятнее, чем вспоминать несчастное животное в мертвой хватке отца.

- Я знаю, где нам могут помочь..., - он осторожно гладит щенка по загривку, несет так бережно, как только может, боясь навредить еще сильнее. Щенок успокаивается, жмется к теплому телу лишь сильнее, словно чувствует в Томе свое, родное, близкое.

Он срезает путь подворотнями на свой страх и риск, но боится потерять минуты, вдруг собаке требуется срочная медицинская помощь. У него вдруг начинает бешено колотиться сердце от одной мысли, что он не успеет, что щенок слишком тихо свернулся в куртке, что он почти не чувствует его дыхания. Мейсон внезапно осознает, что не переживет, если сегодня на его руках оборвется жизнь этого животного. Возле приюта он притормаживает, поправляет шапку, сбившуюся челку, выдыхает несколько раз, лишь потом дергает за ручку. Отчего-то ему кажется, что малолетка с потрепанным видом вызовет лишь пренебрежение и злость у работников. Еще отправят обратно на улицу. Вышвырнут вместе с щенком. И что он тогда делать будет? В автомастерской ребята точно не обрадуются бремени в виде требующего ухода животного, а пронести его в школу или бассейн подавно невозможно

- Здравствуйте, - он обнаруживает звоночек на стойке в пустом холле, который явно предназначается, как в маленьких магазинчиках, для вызова работников, и звонит в него несколько раз, при этом громко и четко заявляя о своем присутствии. Томас много времени проводит среди взрослых, работает с разными клиентами, а потому умеет выглядеть вежливо-отстраненным, холодно-серьезным, чтобы его не сочли за юнца, а считались и воспринимали на равных. В данном случае, ради щенка, ему стоит отодвинуть свои личные эмоции в сторону и сделать все, чтобы животное было принято приютскими сотрудниками. - С кем я могу поговорить?

Отредактировано Thomas Mason (04-02-2019 17:08:39)

Когда за его спиной неожиданно хлопает дверь, Томас вздрагивает, напрягает плечи, отчего белый мохнатый клубок в его куртке подает слабенькие признаки жизни и сильнее вжимается в грудную клетку мальчика. Он резко оборачивается прямиком на сто восемьдесят градусов и утыкается взглядом в молодую женщину - в том прекрасном возрасте, когда морщины еще не оставили паутины узоров на лице, но взгляд уже приобрел мудрость и непоколебимость, - и ее четвероногого спутника. Шоколадный с белыми пятнами хаски, будто знает о собственной породистости и красоте, стоит гордо и величественно, но, почуяв присутствие другой собаки, начинает поскуливать и тянуться в направлении Тома. Старшеклассник делает шаг назад, пока не натыкается поясничными позвонками на стойку. Щенок в его руках слишком слаб и напуган, а потому взрослый и серьезный пес может навредить и без того измученному животному. Сам Мейсон собак не боится и с горечью вынужден наблюдать за тем, как соседские парни бегают со своими питомцами, в то время, как он делит чердачную комнату с собственным треснутым внутренним миром. Томми мечтает о четвероногом друге с малых лет, но все его мольбы заканчивались жестким отказом, словно отцу доставляет удовольствие лишать сына всего, что ему дорого, и не давать возможности получить то, что так желанно. Мейсон-старший - это образец саморазрушения, но вместе со своей жизнью он уничтожает все живое и светлое вокруг себя. Он тиран, который наслаждается подавлением чужой воли и властью.

Лишенный возможности и права на домашнего питомца, Томас рвется растратить нерастраченные чувства, бросая мячик незнакомому лабрадору в парке во время летних пробежек, гладя по холке оставленную у входа в лавку дворнягу, отдавая половину скромного ланча приблудившейся к школе овчарке, подсаживая обратно выпавшего из гнезда птенца. С развитой до оголенных нервов эмпатией и солью на ранах своего прошлого он пытается принести пользу погрязшему в густом тумане и боли миру, направляя свой потенциал на созидание. В октябре он принимал участие в городских волонтерских работах, когда архемцы чистили улицы, сажали деревья, облагораживали зеленые зоны, а прошлой весной оплатил со своей зарплаты билеты на поезд и вступительный взнос за соревнования в соседнем городишке, которые проводились в рамках благотворительности и сбора средств для детей, страдающих от церебрального паралича. Томасу легче вынести собственную физическую боль и рваную душу, чем наблюдать отчаяние на дне чужих глаз.

Представившая себя пред молоденькой сотрудницей как Сольвейг женщина резво и уверенно берет ситуацию под свой контроль, разворачивает юную особу и отправляет ее за старшим. Такая деятельность достойна восхищения. Даже не возразишь беспрекословному тону. Несмотря на внутреннюю силу, которая виднеется в каждом ее движении, Томас не испытывает страха, отчего-то находя в ней отголоски собственных мыслей, эмоций и стремлений. Ее пес тянется к нему с щенком, и женщина придерживает его за ошейник. Хаски скулит, и Том позволяет себе протянуть руку, открытой ладошкой, к носу собаки, давай ей возможность обнюхать. Холодный пяточек щекочет грубую кожу, после чего решает лизнуть, словно одобряя нового знакомого. Мейсон расплывается в улыбке и хлопает пса по голове, чешет за правым ухом, ощущая всю мягкость шерсти. Терапия общением с животными давно доказала свою эффективность.

- У вас прекрасный пес, мисс Линдхольм, нечасто можно встретить хаски в наших краях, - Тому удалось наблюдать эту породу лишь раз в ранние годы, когда они с семьей еще обитали в уютном Бостоне. В Археме в основном водились сторожевые псы, дворняги, и лишь изредка можно было встретить поистине аристократичных питомцев (под стать их владельцам) в сопровождении холеных представителей богатых и зазнавшихся семей. Впрочем, для последних собака является еще одним способом заявить о немалом состоянии и статусе. - Я нашел его в одном из проулков, что заканчиваются тупиком. Забился в самый угол в коробки и скулил.

Томас осторожно разворачивает сверток в руках. Щенок лежит на боку и слишком часто дышит, прикрыв глаза, что от одного взгляда на него становится больно. Из занятий по естественным наукам в школе, в которых парень преуспевает и к которым испытывает неподдельный интерес, он имеет представлении о живых организмах и даже в состоянии оказать первую помощь, но комок шерсти в руках выглядит настолько слабым, что любым прикосновением страшно навредить или причинить еще большие страдания. Переживания за жизнь и судьбу животного помогли ему отодвинуть беспокойства и гложущие внутренности мысли на второй план, в тень, на задворки сознания.

- На Архем такой ураган обрушился, Вы были в городе в ночь с октября на ноябрь? Признаться, за годы жизни здесь не доводилось видать подобного, словно апокалипсис, - может оно и к счастью, что Том промаялся весь день с головными болями, а к вечеру погрузился в наполненный сценами, достойными хорошего фильма ужасов, сон. Из кошмарных сновидений выбраться всегда тяжело, как бы сильно не хотелось, поэтому Мейсон проснулся только, когда шквал ветра сорвал кусок шифера с крыши и превратил его в мелкую крошку на дороге под окнами. Тому показалось, что весь мир подорвало ко всем чертям. - Щенок, наверное, оказался один на один со стихией, забрался в груду мусора в поисках укрытия. Там богами забытый район. Вот он лапу и поранил, небось на стекло напоролся. А после шторма чего только не обнаружишь на улицах. По утру чистку проводили, но в такие подворотни никто не заглядывает. Самоуправление, органы правопорядка больше беспокоятся о центральных и общественных местах. Еще и электричество у половины горожан вырубило. Заботы поважнее были. Я вчера вон птицу обнаружил, сокола, близ дома, но он уже неживой был... Как-то все силы бросили на возвращение города из упадка, а про животных, которые остались без защиты во время бури, совсем позабыли.

Он смотрит на Сольвейг предельно серьезно, слишком серьезно для семнадцатилетнего юноши, словно говорит об очень важных вещах, настолько важных, что он понимает, как взрослые могут пренебрегать ими. Люди эгоистичны по своей натуре, замыкаясь в круговороте проблем, не желая оглядываться на ближнего, особенно, если ближний - ребенок или животное. Ни тех, ни других они не воспринимают всерьез.

- Я не знал, куда с ним идти, а оставить тоже не мог, - Том пожимает плечами, объясняя свое замешательство. Он ведет разговор вежливо и сдержанно, замечая, что женщина вызывает его расположение, его тянет к ней на интуитивном уровне, но при этом он неосознанно держит дистанцию, из собственного опыта непривыкший доверять первому встречному и делать первые шаги навстречу. - Вы знаете, как поступить в такой ситуации? Ему помощь нужна.