|
Отредактировано Valerie Delaney (02-02-2019 16:59:06)
out of my life
Страница: 1
Сообщений 1 страница 5 из 5
Поделиться102-02-2019 01:15:27
Поделиться202-02-2019 18:39:18
soundtrack
Дождь идет, много и долго. В сгустившихся сумерках город за окном теряет свои очертания, теплые светлые камни домов на вытянутой на дыбе Парк-Авеню становятся грязно-серыми, зажигаются белым светом фонари, асфальтовая земля опутывается идущими вверх клубами дыма, яркие краски стекают подтеками, даже рекламные вывески и желтые бока такси расплываются до бесцветного пятна - это так... затягивает. Долгое, мучительное прощание с этим местом растягивается на часы: Валери прощается с видом на иглы небоскребов с террасы, на которой сейчас первый октябрьский холод уничтожал цветы, заливая их потоками ледяной воды, прощается с безжизненными платьями на вешалках в гардеробной, с мельчайшими трещинками на идеально ровных стенах холла, с гладкими, как вытертая волнами галька, перилами лестницы, с отполированными бокалами вина на кухонной столешнице, с зеркалами, с книгами по юриспруденции в кабинете Александра; где-то светловолосая задерживается на несколько минут, где-то проводит несколько часов, гладит вновь холодными - словно никогда не знавшими тепла, - ладонями все поверхности, запоминая в мельчайших деталях ощущения, шероховатости, неровности, трещины, сколы. В кабинете мужа она садится в его кресло, на спинку которого наброшен один из пиджаков, берет его в руки, обнимая, как ослабевшего человека - потом поднимается, подается вперед, грудью ложась на стол, щекой прижимаясь к прохладной поверхности; острый край упирается ей в бедра, пустой рукав давит ей на спину между лопаток жестом Александра, Валери неглубоко дышит, размеренно двигается в ритме собственного дыхания, подчиняющееся фантомным приказом тело становится мягким, податливым и послушным.
Джин отправляет ей сообщения - дробь мелких, разбитых слов вперемешку с подгружающимися изображениями и символами, каждое отзывается металлическим сигналом, заставляя светловолосую медленно подняться. Маленьким преданным солдатиком ее маленькая девочка бросается защищать Валери - собирает кипы документов и заполняет их некрасивым почерком, покупает ей билеты на самолет, договаривается о том, чтобы в аэропорту ее встретили, сыплет напоминаниями и тревожными "Как ты?", последнее из них - она ждет ее внизу и будет ждать столько, сколько нужно. Никто из них не знает, насколько мучительно все пройдет. Дилейни представляет, как ходит сейчас Долан по нижнему уровню парковки, слушает, как шумит вода в водостоках и курит прямо около таблички "Курение запрещено"; мерзнет в своем тонком плаще, натягивает рукава на пальцы. Валери сжимает новый телефон - тот, который подарил ей Александр, мертвым куском стекла оставлен на подушке, - возвращается в гостиную, осторожно убирая волосы с лица. Она отпустила незаметную блеклую горничную, которая, кажется, готова была рухнуть на колени перед Валери, подкошенная страхом, чтобы остаться одной в квартире. Нигде не включает свет, полагается на темноту. Гудит ровно система кондиционирования, затопленный дождем город под ногами издает мольбы о помощи взвизгивающими машинами. Светловолосая кажется к ним глуха и равнодушна.
Она садится на край дивана, и темнота и сумерки и тишина по-человечески обступают ее с обходительной, вежливой компанией. Валери закрывает глаза, ее руки - без обручального кольца и без белого золота браслета вокруг запястья, - спокойно лежат на коленях, неуловимым движением успокаивающе разглаживают подол платья. Когда она слушала Джин в первый раз, сказанное ею вызывало в теле тошноту, душащий спазм за легкими, которые раскрывались в попытках захватить, напитаться воздухом; сейчас она много дней уже спит с этим, спит со своим мужем в одной постели, занимается с ним любовью - это не вызывает больше боли, она смиряется и принимает то, что он сделал. Отступает временно, почти милостиво, и рак. Дает ей почувствовать страдание собственного отца, которому Александр не помог, и спутанное сознание собственной матери, которую Александр определил в лечебницу, и трещины в ребрах ее собственного брата, которого Александр решил наказать просто за то, что потерянный, бедный Бенджи знал ее имя. Экран мобильного загорается вновь и вновь птичьими "Валери", "Валери", "Валери", но светловолосая не двигается, замерзшая, замершая, безучастная, как мертвые или как новая деталь идеально подобранного интерьера.
Валери не знает, сколько минут или часов прошло до момента, как тишина перестает властвовать и с готовностью стелется под ноги Александра, чтобы было слышно его шаги, она почти торжественно умирает, чтобы только сказать, что он здесь; поступь мужа одновременно тяжелая и осторожная - ночью, защищенная теплой тканью и погруженная в сон, она слышала эти шаги в холле и коридоре, приближающиеся к ней, сквозь обрывки аркхемовского детства и воплощенные в тревожные образы страхи. Она не поворачивает голову, когда он заходит в гостиную, на ходу расстегивая пуговицы пиджака, зная, что весь окружающий мир не в силах оставить на плечах Дилейни даже несколько свежих капель дождя. Ей бы хотелось почувствовать принесенную с улицы свежесть, и она едва заметно улыбается мысли, что скоро сможет сама подставить лицо дождю и услышать раскаты грома с севера, которые не глушат специальные стекла.
Он не касается ее в дежурном приветствии, в ничего не значащей ласке - он никогда не касается ее так.
Валери медленно встает, делает несколько шагов в сторону - каблуки отсчитывают, раз, два, три, четыре, - они меняются местами, теперь она ближе к двери, а Александр у окон, и только половина его лица освещена включенной им лампой, взгляд опущен в принесенные им бумаги. Она называет его имя - он поднимает на нее глаза, смотрит, еще не зная, выжидающе.
- Я уезжаю домой. - спокойный, ровный голос не допускает возражений, словно приговор выносит, и глаз светловолосая не прячет. - Я подала документы на развод сегодня днем.
Отредактировано Valerie Delaney (02-02-2019 23:53:54)
Поделиться307-02-2019 19:43:18
Полы длинного твидового пальто впитывают в себя пыль с промозглым осенним дождем, пока Александр садится обратно на заднее сиденье серебристого ауди, закрывает зонт, и прячется от тяжелых капель в кожаном салоне. После изматывающего, бесконечного дня, завершившегося предсмертным брифингом малозначимой ювелирной компании, он решает наведаться в антикварный магазин на Мейден-Лейн, последнее, что осталось от великого прошлого известной «золотой улицы». Александр перебирает тонкую подвеску в руках, ее вес не ощущается, ручное плетение безупречно соединяет каждое звено цепочки, скрупулезная работа мастера заканчивается миниатюрным кулоном в виде расправившей крылья птицы. Его собственная ожидает на предпоследнем этаже их каменной башни. Холодный метал кулона коснется ее яремной впадины, тонкие ключицы покроются гусиной кожей, пока он будет застегивать подвеску на нежной шее, а потом она его отблагодарит.
Чарльз подначивает Дилейни за дегустациями односолодового виски в рабочее время, высмеивает его потенциально неизлечимое помешание рассудка продолжительностью вот уже шесть лет, говорит, что его певичка должно быть первоклассно отсасывает, раз Александр с такой хищной хваткой за нее вцепился, и совсем ослеп, будто в мире закончились другие сладострастные податливые девицы. Александр награждает его мрачным взглядом исподлобья, ему остроты не нравятся, но суккуб их игнорирует, ведь в конечном итоге они не имеют значения, в конечном итоге он может списать шутника со счетов одним лишь своим желанием, наблюдать как его послушные подданные выбивают из Чарльза дурь, оставляют кровавое месиво на пухлом лице. Дилейни не впервые сталкивается с поддразниванием, плохо скрываемой за шутками желчью, в конце концов его брак с Валери, непримечательным ноунеймом в его мире, уже долгие годы вызывает токсичный интерес у писак из желтых страниц, они ловят их на улице, делают компрометирующие, громкие кадры и слагают невероятные легенды, обоснованные лишь своей ограниченной фантазией, слухи. Реальная история гораздо привлекательней, она держит в постоянном тонусе жестокую сущность Дилейни, не давая сорваться с кандалов первобытным инстинктам, она лучше любых веществ ласкает его разум, царапает жарким дыханием Валери его вечно голодное, мерзкое естество. С каждый годом вместе ему хочется еще больше завладевать ею, его птичке так нравится покорятся, смиренно принимать его каждый раз, когда суккуб того пожелает. Она просится сама, тонет в болезненной экзальтации собственных навязчивых желаний, ей нравится когда Дилейни терзает отчаянными ласками ее покладистое, сговорчивое тело, превозносит ее к лику святых каждый раз, когда с губ срывается ее имя сдавленным, наэлектризованным шепотом.
Какое Александру дело до мелочных пересудов, забористых слухов и возгласов неодобрения, он существует согласно с персональной гештальт-молитвой, не стремится оправдывать ожидания ничего незначащих людей, живет ради того, чтобы поглощать и опустошать человеческие жизни, чужие трастовые фонды, потраченные на осуществления неокупившихся грез, и ради нее, деликатной, холеной им годами, птички, она ждет его в высоком замке с видом на самый могущественный город в мире. Он не собирается ею делиться с остальными его обитателями; ни ее фанаты, ни ее семья, ни безобразная тусклая моль у нее на побегушках не заслуживают подобной альтруистической любезности со стороны Дилейни.
Стеклоочистители непрерывно растирают тяжелые следы дождевых капель, улицы и авеню за окном сливаются в палитру серых очертаний, смесь неуклюжих набросков ленивого художника, скорее интуитивно Дилейни знает, что они минуют Восточный Гарлем, набитый до отказа эмигрантами, которые роятся вдоль острова в поисках лучшей жизни, но находят лишь зияющее опустошение, потому что мечты редко исполняются у тех, кому с рождения предначертано оставаться никем. Суккуб поторапливает водителя, он не меняет своих работников годами, многим требуется время, чтобы привыкнуть к молчаливой жестокости своего босса, надолго остаются лишь те, у кого хватает упорства и хладнокровия. Проливной дождь стучит в панорамный люк, предупреждает, что поторопиться не получится, но от Валери его отдаляет всего несколько кварталов, и он не собирается ждать лишь потому, что погода решила все за него. Водитель знает, что значит испытывать терпения Дилейни, практически вслепую обгоняет автомобили с рыдающими сиренами, сквозь громкие выкрики и недовольные оскорбления случайных пешеходов сворачивает на Парк-Авеню.
Валери не отвечает на сообщения, брови сдвигаются от недовольства, он не привык писать более одного раза, на его вопросы отвечают лишь с первой попытки, потому что второго шанса не существует. Холодная усталость щиплет глаза, когда он поднимается несколько минут на свой этаж, в кармане ощущает тяжесть старомодной велюровой коробки с кулоном внутри; нужно сделать еще несколько звонков, заказать индийской еды для Валери, заточить ее в клетку из своих объятий и провести с ней очередную ночь. Это его идеальная жизнь, единственное в чем он нуждается и будет когда-либо нуждаться. Дураки ищут счастье годами, создают смысл, основываясь на пестрой рекламе, путешествуют ради удачного кадра и едят перстную еду, ради новомодной веры в свою способность изменить мир; но мир невозможно изменить своим непримечательным существованием, его можно только завоевать и переделать его на собственный манер. С его персонального мира открывается вид на бездушные бетонные джунгли в искусственном свете неона, он наслаждается им, только когда ощущает рядом с собой светловолосый источник энергии, с талантом эквилибриста балансирует на грани между самоконтролем и безумием, держа в своей мертвой хватке маленькую, истомленную его нездоровой аменцией, птичку.
Александр снимает верхнюю одежду, удивленный острой темнотой своей квартиры, но ощущает запах шампуня Валери, тонкий шлейф ее духов, затем замечает ее, серьезную, поникшую, в свете одинокой настольной лампы, внутренности сжимаются от злого предчувствия, а затем она выстреливает в него своим признанием.
- Нет, не уезжаешь.
Первая реакция на слова вырывается без единой встречной мысли, собственное сердце начинает отдавать в висках глухим ритмичным звоном. Она застала его врасплох. Дилйени подходит к жене, за секунду сокращая лишнее пространство, удивление сменяется сердитым возмущением, но может она просто решила с ним поиграть. Неправильное решение.
Суккуб кладет тяжелую ладонь ей на лицо, проводит по коже большим пальцем, заглядывая в глаза в поисках лживой, насмешливой иронии. Но ничего в них не находит. Абсолютно ничего.
- Какого черта, Валери? - убирает от нее руку, теперь хочется потрусить ее за плечи, избавиться от нашедшего на нее безумия, - сейчас же переодевайся. Я закажу нам еды и мы спокойно поговорим о твоих прекрасных идеях.
Спокойно поговорим значит без лишнего шума закрыть тему, никогда к ней больше не возвращаться и уложить свою девочку в кровать для более полезного времяпровождения.
Поделиться416-02-2019 23:20:17
soundtrack
Маленькая победа в этой битве, на поле боя настороженной темной гостиной - с шумом дождя сейчас перечеркивается шесть лет простых безусловных "да", которые он привык от нее слышать. Он недоволен своей первой детской реакцией, словами вырвавшимися, не продуманными, она видит, как Александр сжимает губы в бескровную линию, не угадывает, знает, как зубами сейчас он прокусывает мякоть собственных щек. Без намека на недовольство или собственную волю, больше двух тысяч дней, Валери следует его словам и желаниям - ни разу не услышал он от нее отказа надеть выбранное платье, поужинать в выбранном ресторане, прийти к нему в офис, чтобы за закрытыми дверьми, на стеклянном столе, на деловых договорах, как в дешевом фильме, дать себя взять, не дожидаясь ночи. Она воплощает его желания в жизнь, забывая о своих и о своей, если он сегодня хочет сопротивления, она позволяет ему вывернуть ее дернувшиеся запястья, если он хочет ее сонную, беззащитную, она смиряет свое дыхание до растянутых слабых вдохов, не открывает глаз, хотя не спит уже много часов, превращаясь от боли в колкий напряженный клубок; целует его в жилку на бьющемся виске птичьим коротким поцелуем, а взамен он выдыхает ее имя.
Но Валери, которую Дилейни берет, не спрашивая, комкая ломкое сопротивление, не рассматривая ее протесты, другая - она живая. Она же, стоящая перед ним, с вязкой скукой ожидая конца его фразы, изморенная этим разговором, набитая размножающимися раковыми клетками, уже мертва.
- Или что? - она дергает головой, сбрасывая телесного цвета паучьи лапы; эти прикосновения больше не кажутся ей приятными, подушки пальцев продавливают с нажимом, пытаясь вернуть контроль - так на лошадь надевают сбрую. Не сопротивляйся, бессловесно говорит он ей этим, подчинись. Валери отступает на шаг назад, складывает руки на животе крест-накрест в неприязненном, защищающемся жесте. - Прикажешь и мне сломать ребра?
Умирают все звуки - затихает поток воды вниз по окнам, лежащий внизу, чужой ей город, останавливаются стрелки на дорогих часах на запястье Александра. Желваки на его лице напряжены так, что ей кажется - сейчас лопнет тонкая пергаментная кожа там, где они выступают, обнажит то страшное и темное, что обитает в его теле, что смотрит на пике удовольствия с затягивающей глубины чернильных зрачков. Телефон тоскливо щелкает сигналами сообщений от Джин, и время начинает новый отсчет.
Когда Долан рассказывает ей все, что узнала, сев в грязных джинсах на белый кожаный диван, носком конверса пиная ковер, Валери молчит; голос Бенджамина в телефонной трубке отстраненный и чужой, не подтверждает и не опровергает ничего, и тогда Джин хватает телефон и что-то долго по-птичьи быстро зло щебечет ее брату в Аркхеме. Светловолосая пытается сделать вдох, но ее собственные ребра ломают эти удары, они тянутся обломком, чтобы проткнуть ей легкое и больше не давать дышать. Купленный Александром дом на фотографии кажется заброшенным, оставленным много лет назад, не полученные ей приглашения валятся на расправленный подол черной юбки. "Смотри" шипит ей девушка, тыкает пальцем в обломанным ногтем в строчки напечатанного текста, коленями упирается в ковер, встает перед ней, как перед алтарем, "Послушай же меня". Светловолосая слушает, качает головой. Ночью они с мужем занимаются любовью, ладонь Александра накрывает ее грудь, переползает на ребра, и Валери коротко вскрикивает, зажав звук рукой в собственном горле. Он спрашивает, не сделал ли он ей больно, замедляя ритм движений, она коротко говорит "Нет", и острая боль в сломанных ребрах Бенджамина остается с ней, пока он не кончает.
- Ты не позволил мне его увидеть. Ты купил ему дом за молчание. - она не позволяет себе срываться на серебристый звон, голос ровный, лишенный жизни, он любит, когда она этим голосом принимает его, соглашается с ним. Валери двигается в противоположную сторону от мужчины, осторожно переставляя ноги, перенося вес собственного тела только когда чувствует опору из паркетной доски. Отравленная горечью ярость собирается в горле, от нее немеет затылок, начинают дрожать пальцы, желающие только одного - ударить.
Бенджамин поднимается с бетонного пола парковки, где сейчас ходит кругами Джин. К тому моменту, как он вернется в Аркхем, потратив последние накопления, переломы расцветут жутким черничным цветом на его ребрах, не дадут ему дышать.
- Ты не собирался помогать моему отцу и не сказал мне, что он умер в день нашей свадьбы. - она молчала так долго, выражая собственную боль в певучих заклятьях строчек песен, что весь первый альбом получился словно созданный из жил Валери, из ее крови и костей; для Дилейни она открывала рот только для того, чтобы сказать очередное стертое "Да" и взять его член, сейчас ей так тяжело говорить, что кажется - она хранила молчание последние шесть лет, не произнесла ни звука, и поэтому ее голос такой измученный, вытертый, злой.
Перед глазами встает мама, приложившая руку к стеклу автобуса - до конечной станции Валери видит оттиск ее пальцев.
- Ты определил мою мать в лечебницу. Ты подписывал за меня договора и соглашения. Ты читал мои переписки и мою почту. Ты следил за мной, когда уезжал. - взгляд Александра становится все темнее, будто тени собирались под надбровной костью, но она не боялась его таким; не боялась безжалостного, ненавидимого всеми стервятника, коим он и был, счастливо зарабатывая деньги на горе и падали.
- Я не спрашиваю твоего разрешения, Александр.
Поделиться508-03-2019 16:44:06
О звуконепроницаемые окна безразлично разбивается дождь, пока Валери измельчает в острые зазубрины его чувствонепроницаемое нутро. Слова сначала тихие, затем нарастающие накопившейся обидой, хлесткие и точные, как удары стека, соприкасающееся с неготовой к потрясению хрупкой кожей. Суккуб впитывает в себя каждое обвинение, разрешает выплеснуть накопившеюся желчь, искажающую всегда спокойные, плавные линии ее светлого облика нескрываемой ненавистью. Собственные губы сжимаются в натянутую до предела струну, вены вздуваются от подступающей к горлу отчаянной злости, а желваки опасно играют на высеченном точными линиями лице. Он не жалеет ни о едином из совершенных поступков, но примерять на себя образ виновника мученической истории обманутой девушки, ему совершенно не по нраву. Александр делал все это для нее.
Она вырывается. Безвольный, надломленный зверек, вдруг окунувшийся в страшную правду, прикрывается своим неведеньем, на самом деле просто не желавший замечать очевидного. Ей было хорошо жить забвенно подчиняясь, а сейчас она вдруг решает притвориться, что кто-то другой имеет значение. Свирепое голодное существо, живущее в Александре, подначивает достать из кармана цепочку с расправившей крылья птицей, обернуть вокруг тонкой шеи жены и душить, душить, пока мысли не вернутся в привычное русло, оставить царапающий отпечаток острых крыльев, заявляя, что ее свобода принадлежит только ему. Александр игнорирует порыв, плотно втискивает ногти в ладони, цепляясь за остатки шаткого контроля.
- Делаешь меня виновником всех своих бед? В самом деле?
Обвинения из ее податливого, покорного рта звучат упреками обиженного ребенка, наивного и шокированного жестокостью мира. Но она не ребенок. Холеное, кажущееся беззащитным существо, но со своим разумом, который выбрал подчиняться, а теперь негодует из-за того, что разонравилось быть обманутой. Суккуб говорил ей, постоянно твердил как священную истину, что никто не имеет значения - нужно было уцепиться за эти слова и сбежать в самом начале, но теперь уже поздно. Она принадлежит ему. Ее тело, принимающее каждую ласку, жестокую или преисполненную нежности, ее музыка - грустная, тягостная, пропитанная безнадежностью и скрытым отчаянием, весь ее мир - прошлое, настоящее и будущее. Валери отдала себя добровольно. Это ее вина.
Александр приближается к ней, голос уже почти срывается, темные болотные глаза сверкают опасностью, бесчеловечный демон грозит проскользнуть сквозь глазницы, сверкнуть змеиными зрачками, запустить под кожу своей любимой жертвы пьянящий яд и усмирить неповиновение. Он слишком зол, чтобы упустить возможность пригвоздить Валери ее собственными обвинениями; отчаянная мысль завладевает рассудком - желание обездвижить и приковать к изголовью кровати и вдавить дрожащее птичье тело в сатиновые простыни.
- Ты знала, что они не имеют для меня значения. Тебе так нравилось себе лгать. Что изменилось, Валери?
Александр настигает ее через два с половиной шага, цепляется за предплечья, не в любовном прикосновении, а с натиском, с желанием причинить боль, оставить пестрые отметины на молочной коже, на ней раньше оставались следы поцелуев, красные точки от кровоподтеков, которые скрывали незаметные проколы ядовитых клыков.
- Где благодарность за избавление от груза прошлого? Скучаешь по своей ничтожной жизни, в которой никогда ни для кого ничего не значила? Устала от того, что весь мир стелется у твоих ног, от меня? Лгунья.
Александр никогда не тратит энергии на бесполезные повышенные тона, его тихие приказы заставляют людей смиренно опускать голову, согласно кивать и просить о милости. Валери не обычный, ничего незначащий человек, она целая вселенная, которая рушится прямо сейчас. Суккуб ведет ее к сырой, бездушно белой стене, пока Валери не впирается в нее лопатками, впечатывается полностью своим тонким телом в холодный фасет его владений. Александр прижимает ее руки к бетону, сверлит синеву глаз озлобленной чернотой собственного взгляда, в голове не укладывается ее внезапная смелость.
- Ты никуда не уйдешь.
Удерживает Валери своим весом, ее тело не выгибается на встречу, не приветствует его близость, оно застряло в бесчувственной, апатичной рефрактерной фазе. Ладонь движется к шеи, задевает ключицу, затем оборачивается ядовитой змеей вокруг трахеи, похищая жизнь из дыхательных путей. Вторая рука движется к подолу платья, подбирается под него, задевает кожу в жадном, требовательном касании, скользит пальцами вниз, отводит гладкую ткань белья.
- Делай из меня злодея своей истории, но я знаю, что ты наслаждалась этим каждый день, - он нагибается ближе, щекоча злостью и отчаянием ее кожу, - ты остаешься, - хватка на шеи слабеет, воздух возвращается в легкие болезненным жжением. Суккуб дает ей шанс исправиться, очередной выбор без выбора. - Скажи, что остаешься.
Страница: 1
