Стучать или открыть самой — тонкий вопрос этичности. Персефона обернулась на отъезжающее желтое такси, казавшееся в розоватом свете понемногу рассветающего неба скорее персиковым, и подумала, что хотела бы ездить именно на таком такси. Женщина чуть качнувшись снова уставилась на дверь. Очень знакомую, из канадского клена, дверь, на которой она знала может не каждую трещинку, но зато точно знала, сколько раз бился разноцветный витраж, украшающий ее верх.
Алкоголь может и мешал колдовать, но все же ее хватило на то, чтобы лениво обвисли пальцем в воздухе неровный круг, заставляя замок щёлкнуть. Потом подумать, и сделать тоже самое ещё раз, защелкивая тот обратно.
Насколько она имела право вот так заходить, отсутствуя в этом доме шесть лет, игнорируя все попытки его владельца поговорить, было ясно не до конца.  Она бы, наверно, могла пройти в гостиную, которая, она не сомневалась, совсем не изменилась, сесть в кресло и сделать вид, что сидела там всегда. Могла бы приготовить завтрак или что-нибудь столь же обыденное. Возможно, так бы было даже легче.
Персефона провела ногтем по резьбе, складывающуюся в драконью морду тяжелого дверного молотка.
Что нужно говорить, куда смотреть... Она не думала об этом впервые постучав в другую дверь на этом же самом месте сто пятьдесят три года назад,  но была крайне озадаченна этим теперь. На карму это, конечно, не тянуло, но что-то забавное в этом было. Женщина тихонько засмеялась, голову слегка повело, и она вцепившись в кольцо в зубах дракона, все ещё посмеиваясь трижды тяжело ужарила об дверь. От громкого звука в висках неприятно запульсировало, отдавая болью до затылка через всю голову. Персефона поморщилась и прислонилась лбом к прохладному дереву двери неожиданно решившему, что ему это совсем не надо, и поэтому открываясь отклонившемуся назад.
Пару минут она просто молча смотрела. То же лицо, тот же нос, те же губы, те же с прозеленью серые глаза, разве что морщин в углу немного прибавилось.
— А вот и мой любимый мужчина, — Персефона наклонившись, подобрала любопытно высунувшего рыжую морду кота, носком туфли приоткрыла дверь побольше и зашла в дом.
— Доброе утро, котик, сделаешь мне кофе?
Персефона выпустила оставляющего шерсть на чёрном кашемире кота, качнулась, опёрлась о стену, скинула туфли со сломанным каблуком и завернула в проем гостиной.

Персефона, запутавшись в рукаве, с боем сняла кардиган и бросила на одно из кресел. Сделала круг по гостиной, пытаясь понять, что ей не нравится. Чувство было навязчивым, но сложно объяснимым. Женщина провела рукой по полке над камином, по каждой стоящей на не безделушке. Она с внимательностью бывалого сыщика осмотрела гардины, ковёр, принюхалась к наполнявшему комнату воздуху. Все как обычно, ничего вопиющего. Разве что с кухни слегка тянуло молотым кофе. В комнате на первый взгляд не изменилось ничего.
Персефона уселась на кушетку, подложив под голову подушку и с удовольствием вытянула ноги, еле сдерживаясь чтобы не застонать от облегчения. Как мало иногда нужно для счастья. На минуту можно было перекрыть глаза и спрятаться от всех забот и неудобных разговоров. Кот нагло запрыгнул на ноги, и по-хозяйски улёгся на живот. В этом тоже не было ничего необычного, кроме того, что в последни раз, когда он вытворял подобное — весил на тонну меньше. Женщина аж поперхнулась, и присела, заставляя животное сползти снова в ноги.

— Спасибо
Ведьма отвлекалась от телефона, и перевела взгляд на приземлявшуюся на столик чашку и стакан. Потянулась, зевнула, протянула руку за кофе и на секунду замерла, наконец понимая, что не так. Ни вазы, ни цветов. Точнее, ваза была, но какая-то совсем другая. Голубое муранское стекло сменило какое-то плоское недоразумение, заполненное конфетками. Персефона открыла рот, чтобы сказать что-нибудь неприятное, закрыла и недовольно поджав губы, перевела взгляд на молчавшего мужчину. Ни слова уже за...Женщина взглянула на экран айфона. За двадцать четыре минуты.
Она молча отпила из чашки, удовлетворенно жмурясь. Кофе отрезвлял, но спать от него ей хотелось только больше.
Женщина подняла телефон набрала "Говорить учимся мы у людей, молчать — у богов?" и нажала отправить, чтобы тут же услышать слабый звук, сообщающий о новой смске.
— Подумала, что так тебе будет привычнее. Прости, забыла смайлик. 
Ведьма поболтала ногой, погладила заразительно мурлыкающего кота, отпила ещё кофе, давая себе время на размышления, с чего начать уместнее.
— Завтра я заберу Артура. Мы можем остаться здесь, или можем пожить у Ардена пока... Пока я не найду то, что мне нравится. В общем, как тебе удобнее, — Персефона щёлкнула зажигалкой и вдохнула смешивающийся с привкусом кофе и гвоздики табачный дым, откинула на на подушку и уставилась в потолок, — Ты так молчишь, что я могу подумать, что ты совсем не скучал.

Персефона пробарабанила пальцами по фарфору чашку, и этот звук в повисшей тишине казался ей почти тревожным. Она оставила раздраженно брякнувшую об стол чашку и кинула с стакан тут же зашипевшую таблетку.
Женщина облизнула губу, задумчиво покусала, хмыкнула и выпила лекарство. Наверно, стоило все таки прибегнуть к зелью, действующим куда быстрее, а порой даже моментально. Ясность ума ей нужна была как никогда, впрочем, не только ей.
— Ты не понял. Это был вопрос, Лот.
Персефона устало потёрла глаза. За шесть лет, она предполагала, растерять проницательность едва ли возможно. Оставалось думать, что Лот...не хочет думать. И она не могла его за это винить.
— Я спрашиваю у тебя. Остаться мне или уйти. Ты, конечно, можешь быть обо мне какого-угодно мнения, но я не идиотка и я не прибываю в слепой уверенности, что ты тут сидишь и ждёшь, когда я вернусь. Но так уж вышло, что вот она я. Одно решение я приняла. И я задаю тебе вопрос, потому что теперь твоя очередь.
Она вытянула новую сигарету и привычно щёлкнула, закуривая. Пора бы было уже бросить, рак как известно, не научились лечить даже маги, а даже сама лучшая профилактика рано или поздно уступала.
Персефона закатила глаза и поднялась.
—  Ты все рано знаешь, какую комнату я выберу, мы это уже проходили. К счастью, там теперь и шторы получше. Ну, или были получше.

Персефона затушила сигарету и кинула окурок в дурацкую новую вазу. Немного подумала, и подхватив ее прошла к окну, распахнувшемуся от движения руки. Ваза с звоном ударилась о мощёную мелкими гладкими камнями дорожку к крыльцу, разлетаясь на крупные осколки. Даже стекло не настоящее. Персефона фыркнула и сложила руки на груди, озадаченно силясь вспомнить, что там говорил Лот о своих ответах. Чтобы ни говорил — она не помнила ни слова. Для всех этих лингвистических игр у неё совершенно не было сил. Женщина помассировала виски и пошла к креслу, присев на тонкий неудобный подлокотник, заставляя мужчину убрать руку.
— Ты ответил про ночь...Точнее, утро. А я спрашиваю про следующие лет сто.
Она никогда не понимала, что за извращённое удовольствие этот человек получал, выставляя ее дурой. Это было гораздо обиднее, чем ее увлечение расцарапывать мелкие раны или поить его горькими зельями.
— Он у ван дер Билсонов, ты забирал его от них в сентябре.
Ей казалось, что за последние шесть лет она представляла и прокручивала в голове этот разговор бесчисленное количество раз, и с каждым годом он становился все страннее, бесструктурнее и нереальнее. Но даже они не могли сравниться с тем, что происходило в реальности. Персефона слышала, как тикают часы на руке Лота, хорошие, к слову часы, она сама их выбирала. Женщина поднялась, собираясь воспользоваться советом о сне, не зная, что сказать и мысленно ставя крест на этом разговоре. В этом часу, разумеется. Но развернулась, не успев сделать и шага. Персефона посмотрела сверху вниз на мужа, опять сложила  руки на груди и уставилась на стену позади него.
— Нет. Она заставила меня задуматься, что в его смерти нет никакого смысла, пока жив ты. Что ты опять натворил?
Гораздо проще было бы сказать "я о тебе волновалась", но она никогда не делала так раньше, а начинать теперь было странно и глупо.

Отредактировано Persephone Whitefern (30-01-2019 01:33:16)

Персефона с неясной тревогой рывком оторвала голову от подушки, чтобы через секунду обречённо уронить лицо обратно, уткнувшись носом в белый ситец, и дотянувшись до соседней прикрыть голову сверху. Голова безжалостно болела, а холодный осенний пасмурный свет из окна резал даже прикрытые глаза. Меньше всего хотелось вспоминать о вчерашнем дне, воспоминания о котором отдавали привкусом текилы. В ее возрасте стоило укрощать душевное волнение  вязанием, а не вот этим вот всем. Женщина глухо прохныкала что-то в подушку, и поднялась, пробежавшись сонным взглядом по другой стороне  кровати. Она потёрла глаза, невидящем взглядом буравя хорошо знакомый, но уже непривычный пейзаж за окном, вытащила из-под подушки телефон. Половина второго.
После тёплой постели пол под ногами показался ледяным. Персефона на ходу завязал шёлковый пояс халата и свесилась с полукруглого парапета лестницы, прислушиваясь к звукам в доме.
Мертвая тишина, как и положено дому некроманту. Она, спускаясь фыркнула, и лишь на последней ступеньке уловила звук перелистнувшейся страницы. Персефона на мгновение замерла и беззвучно завернула на кухню, прислонилась лбом к холодной дверце холодильника, совершенно не желая отстраняться. Из открытой серебристой  двери повеяло холодом, и женщина передернув плечами, пробежалась по рядам стеклянных пузырьков, пока не выудив один, высыпала на ладонь несколько белоснежных вытянутых капсул и закинула в рот.

Персефона, прислонившись к косяку, молча постояла, рассеянно рассматривая мужчину за столом. Не зная, что сказать, она плавно оттолкнувшись, молча прошла вдоль стола, не отрывая ладони от лакированной столешницы.
—  Ты не спал?
Женщина посмотрела на стул и присела на столешницу.
— Мы вчера не договорили, — она потянувшись к чужой чашке, сделала глоток, — О Маркусе и прочем.

Персефона покачала ногой.
Удивительно, с каких это пор, Лоту было нечего сказать хорошего о Маркусе Родериксе. Женщина попыталась восстановить в памяти лицо ныне покойного Верховного. Получалось плохо, кадры получались размытыми, и она даже не могла ясно припомнить обстоятельства того дня, когда в последний раз видела его еще живым. Зато четко помнила сам факт того, как он смотрел на Лота, ловя каждое слово. Ей, пожалуй, было чему у него поучиться. При должном желании, из Маркуса вышла бы образцовая жена - недостижимая для Персефоны величина.
Женщина сунула руки в мягкие карманы халата, и с удивлением нащупала в правому сложенною бумажку. Выудив ту наружу, озадачено уставилась на помятую купюру,  и почти на автомате наклонилась, чтобы засунуть ту за пояс брюк мужа. Персефона удовлетворенно выпрямилась, будто сделала то, зачем вообще приехала, и подхватив чашку кофе, допила.
— Ты поднимал его?
Персефона с трудом понимала то равнодушие, с которым Лот рассуждал о смерти Верховного. И дело было даже не в том, что он был должен испытывать по меньшей мере грусть по поводу его кончины. Она не испытывала заблуждений, насколько порой иллюзорны были все демонстрируемые супругом чувства по отношению к окружающим людям, по отношению к ней, и уверенность испытывала лишь когда речь заходила о детях.
—Ты ведь не веришь, что это и в самом деле сделал какой-то грабитель? Это кто-то из Ковена, если не охотники. Больше некому. Я не понимаю, как ты можешь быть так спокоен, будто не понимаешь, что тебе тоже может угрожать. И ладно ты, а о детях? О них, ты подумал? Вот ты знаешь, где сейчас Эрида?
Что бы Лот не ответил, Персефона не сомневалась, что он ошибется. Уследить за этой девчонкой было невозможно и в десять, и в пятнадцать и в тридцать. Она бы не удивилась, если бы к концу дня получила смс-ку с просьбой прислать денег ей в Ирак.
— Я хочу знать, кто его убил. Знать наверняка.

Отредактировано Persephone Whitefern (04-02-2019 22:45:02)