Персефона покрутила в руках вещицу, внимательно рассматривая каждую деталь.  Не знай она, что это такое наверняка, приняла бы за симпатичную, но по большей части бесполезную безделушку. Так что на месте мистера Фаулера совершенно точно не стала бы поднимать шум, а возможно даже и не заметила ее исчезновения. В конце концов в Лос-Анджелесе так сильно пестовали излишества, что держаться за какую-то статуэтку было даже неразумно. Сколько ещё таких он, успешный продюсер, мог бы себе позволить.
В Городе Ангелов, ей не то, чтобы не нравилось, скорее все было каким-то неестественным. Закаты слишком розовыми, смузи слишком натуральными, а песок слишком золотым. А ещё здесь все было огромным. Огромные сиськи, огромные коктейли, огромные бассейны и гигантские виллы. С такими же гигантскими вечеринками, которые кажется не прекращались никогда. Великий Гэтсби в слезах курил в сторонке от их размаха, гор кокаина на ажурных серебряных подносах и притягательной вульгарности, от которой несло пьянящей вседозволенностью. Но Персефона не могла его винить, город был пошловатым, а его жители подобно французским мещанам все старались накупить как можно больше всего большого, дорогого и блестящего, чтобы показать как много денег у них на счету. Зачастую совершенно не представляя, что попало им в руки и как сильно они не заслуживают обладания такой диковинкой.
Именно так и было с Питером Фаулером, человеком, который мог позволить себе купить что-угодно и при этом не быть способным это оценить. Грустная судьба недооцененности в этот раз постигла золотую  фигурку бога Анубиса, державшего в руке крупную чашу. Мистер Фаулер любил повторять, каким тонким ценителем египетской культуры он является, хотя все что он знал о древнем Египте — это то, что у них смешные боги с звериными мордашками, они мумифицировали людей вытаскивая мозг через нос и  то, что на эту тему можно снять хреновый, но эпичный фильм. Ну,  и, пожалуй, он был бы не против трахнуть Клеопатру, но это совсем другая история. Учитывая все это, Персефона совершенно не понимала того, остервенения, с котором Фаулер увёл на аукционе безделушку у неё из под носа, потратив более чем приличную сумму. А потом ещё и отказался (как она полагала из чистой вредности человека, не упускающего возможность щёлкнуть кого-нибудь по носу) ей ее продать. Не стоило даже тратить время на то письмо, и сразу переходить к плану В. К тому же сама статуэтка совершенно не стоила тех денег, что потратил на неё наглец и уж тем более тех, что Персефона предлагала ему. Вещица была переоцененной и отнюдь не такой древней, как ее выдавали, да и сама по себе для неё ценности не представляла. Другое дело — украшенный темно-красным сердоликом ободок чаши в руках бога. Ради этого незначительного элемента тяжелой статуэтки, которой при желании вполне можно было бы убить,  миссис Уайтферн, а точнее Коре Вайсбаум, претерпевая ужасные муки, все же пришлось купить новое дорогущее платье. Ради дела, конечно же. Если уж и заявляться на вечеринку, на которою тебя не приглашали, чтобы обчистить ее хозяина, то при полном параде. Впрочем, приглашения у неё никто и не спросил, должно быть, посчитав творение Тиффани на ее шее и так достаточным аргументом. Кажется, люди вокруг вообще считали, что все присутствующие были здесь всегда и знали друг друга сто лет. По крайней мере так они разговаривали, хотя Персефона подозревала, что не меньше четверти видели друг друга впервые, по крайней мере вживую, а не на экране.
Взломать заклятием замок в кабинет хозяина, выбрать из ряда египетских безделушек одну единственную, и ни капли не стесняясь с совершенно спокойным видом, держа в опущенной руке статуэтку, протиснуться сквозь толпу — настолько просто, что это вполне заслуживало выпуска в CSI.
Персефона хмыкнула, отпила заказанного в номер кофе и снова попыталась снять с чаши старый перстень. Ей редко доводилось делать такие вещи руками, без применения магии, но древний артефакт был слишком ценен и непредсказуем, чтобы пытаться применить к нему магию, на которую тот мог отреагировать отнюдь не доброжелательно. В конце концов, трагически сломав ноготь, женщина решила, что самое время обратится к аккуратному колдовству. Заранее извинившись перед Рамзесом Вторым, Персефона подняла руку и тут же опустила, обернувшись на стук в дверь.

Не нужно было быть пифией Дельфийского Оракула, чтобы знать, кто может стучать в дверь ее номера. Ей так и не удалось заставить себя подстроиться под новые рамки века видеокамер и социальных сетей. Это наверняка рано или поздно сослужило бы ей плохую службу, но женщина была уверена - не в этот раз. Однако, Персефона никак не ожидала, что в запасе у нее так мало времени. По меньшей мере, она рассчитывала еще хотя бы на пару часов.

Она терпеть не могла всяческой спешки, предпочитая суете ленивую неспешность, свято веря, что такой подход к жизни сохранит ее нервы крепкими, а лицо без лишних морщин. Греки называли этот образ жизни «sega-sega», и на взгляд Персефоны, должно быть, были самыми счастливыми людьми. Как, впрочем, и большинство южан, по счастью живущих рядом с морем. Странно, что Лос-Анджелесе все вечно куда-то торопились. Не так, как в сумасшедшем Нью-Йорке, но до размеренности европейцев им было далеко.
В дверь снова постучали. Женщина вздохнув, беззвучно шевеля губами, занесла руку над фигуркой, заставляя чашу в руках бога отделиться от статуэтки, а затем и ободок перстня. Легкая возмущенная волна от артефакта обожгла руку. Персефона движением болезненно покрасневших подушечек пальцев вернула чашу на место. Скептически осмотрев дело рук своих, она, подхватив вещицу, неспешно прошествовав в ванну, безжалостно погрузила ту в воду сливного бочка. Тяжело выдохнув, будто нести ей пришлось не фигурку, а целый ящик таких, женщина сполоснула руки, растрепала волосы. Остановившись перед дверью, немного подумала и вернувшись к идеально заправленной кровати, взбила одеяло.

Персефона, со всей озадаченностью, на которую была способна, переминаясь с ноги на ногу, осмотрела молодого человека. Полицейская форма офицеру была неприлично к лицу. Она, пожалуй, даже не удивилась, если бы оказалось, что тот пошел работать в полицию только ради того, чтобы ее носить. В этом случае проблем было бы меньше, может, даже удалось бы решить вопрос без вмешательства магии.
Женщина сонно потерла щеку и махнула рукой, жестом приглашая зайти.
— Пожалуйста, офицер... — с легким немецким акцентом произнесла Персефона, пропуская мужчину в номер и прикрывая дверь, — В отеле что-то случилось?
Вообще-то она знала, что не обязана его впускать. Она могла бы вообще не открывать, могла бы попросить ордер или просто послать, но зачем такие невоспитанные сложности, если при желании офицер Рой Петтерсон может напрочь забыть об этом дне.
— Мне всегда казалось, что вы ходите по двое. Так показывают в кино, — Персефона слабо улыбнулась, присаживаясь в кресло у окна, где пять минут назад издевалась над краденой статуэткой, — Мне стоило вам что-нибудь предложить, но боюсь в баре только текила.

Персефона знала таких людей, на которых полиция производила каждый раз неизгладимое впечатление. Независимо от того, совершили ли они что-нибудь противозаконное или нет, они порой начинали волноваться так, что не знали куда деть глаза, озабоченно барабанили пальцами. Другие же наоборот будто каменели, не в силах что-то сказать. И не обязательно для этого им нужно было столкнуться с блюстителями порядка нос носу, иногда было достаточно завидеть полицейскую машину на другой стороне улицы. Персефона никогда не приписывала эту особенность к трусливости или вообще страху, скорее дело было в недоверию к власти в принципе, и сомнениях в порядочности полицейских в частности.

Миссис Уайтферн не страдала подобным недугом даже в те времена, когда ещё была мисс Эстервуд. И дело было отнюдь не в храбрости или безоговорочности уверенности в честности полиции. Она вообще чаще надеялась на эту самую бесчестность, чем наоборот. А в том, что инстинкт самосохранения у неё с ранней юности частенько давал сбои. Она могла волноваться о ребёнке, о муже, о ценных и красивых вещах, но о себе... О себе, в делах касающихся людей и большинства тварей,  не имело смысла волноваться, когда щелчком пальца можно заставить угрозу заснуть.

Персефона заправила за ухо непослушную прядь, покачала ногой вдыхая проникающий в номер тёплый, солоноватый от близости океана, воздух. Такого на севере не было. Женщина чиркнув спичкой, поднесу ту к кончику зажатой в зубах сигареты, и нагнулась чтобы рассмотреть прекрасно и так знакомую статуэтку на фотографии. Задумчиво покусала губу, размышляя наверняка совсем не о том, о чем мог подумать молодой офицер, даже не представляя, что сейчас она решает, как быть именно с ним. И со статуэткой, которая ей была совершенно не нужна.

Женщина поднялась, прошла к бару с одинокой бутылкой текилы, которую не слишком жаловала. Отвернувшись, открутила крышку, беззвучно зашевелила губами, замерла.
— Таких вещиц у него было в доме полно, и все какие-то одинаковые, — Персефона неспешно наполнила стакан до середины и вернулась к креслу, и мягко улыбнулась  — Может вы присядете? Очень сложно говорить задирая голову, — женщина, пристально глядя в глаза полицейскому,  пододвинула к нему стакан, — Пейте. До дна. Я кое-что принесу.
Она снова поднялась, на ходу подхватив со стола небольшую белоснежную хлопковую салфетку - совсем ни к чему оставлять отпечатки, и скрылась за дверью ванной, чтобы через минуту выйти сжимая в салфетке фигурку Анубиса.

— Может мы с вами договоримся? Поверьте, я щедро оплачу ваще молчание. Скажем, вы нашли ее на улице?
Присев, Персефона аккуратно опустила салфетку на стол и молча посмотрела на мужчину, посчитав лишним уточнять, что вот уже как две минуту у него вряд ли получится встать на ноги.

Персефона качнула головой. Не осуждающе, не насмешливо, не снисходительно, просто досадно. Форму было жалко. Женщина поднялась, сдернула ещё одну салфетку, наклонилась промокнуть рубашку.
— Понимаете, волей чужой насмешки, — она передала салфетку, полагая, что офицер дальше вполне справиться и без неё и отошла, выдернув ещё одну сигарету, — Будите? Ну, так вот, волей чужой насмешки, в этой ужасной подделке под старинную диковинку один не слишком остроумный маг впаял действительно старинный пересть. Перстень Озимандия, как называли его греки, или Рамзеса Второго. Говорят, он не принимал ни одного решения сперва не посоветовались с духами умерших предков. Я подумала из этой штучки выйдет хороший подарок.
Не оставалось ни малейшего шанса на то, что офицер Паттерсон сохранит воспоминания о сегодняшней ночи нетронутыми, а значит и возводить себе на плечи лишний камушек лжи не имело никакого смысла. Персефона говорила размеренно, будничным тоном рассказывая то,  что ни в коей мере не должно было касаться того мира, в котором жил сидящий перед ней человек. Вряд ли подобное можно было назвать подарком. Она вообще не знала, как можно даже образно это оклеймить. Но ей всегда было интересно, как может отреагировать рассудительный, во всех отношениях нормальный  человек на подобную
чушь. Легко было посмеяться над статейкой в самом дешёвом журнале вроде «НЛО сегодня» или «Тайны века», совсем другое - когда подобное с самым серьёзным видом заявляет живой человек. Должно быть, это очень живо напоминает бред сумасшедшего.
— Не волнуйтесь, это ненадолго, — мягко улыбнулась женщина, подливая текилы в стакан . Ужасно хотелось налить и себе, но в этом маленьком капризе пришлось себе отказать, — С вами ничего не случится. По крайней мере пока я не склоняюсь в подобному итогу. Когда я уйду, это пройдёт.
Персефона отставила бутылку, задумчиво посмотрела в окно, от темноты снаружи, матово отражающего комнату. Никаких накатывающих на берег волн видно не было, только плещущийся переливчатый звук. Женщина вернулась к своему месту, все ещё доблестно сражаясь с желанием смыть крепким соком агавы неловкость за то, что ну предстоит сделать. Ей никогда не нравилось что-либо отнимать, не говоря уже о том, что влезание в чужую голову считала попросту невоспитанным.
- Зачем вы выбрали такую неблагодарную работу? - Персефона покачала головой, разматывая обёрнутую вокруг запястья цепочку с плоской круглой подвеской, - Вы живете в Городе Надежд, в самом сердце «американской мечты», а потратите всю свою жизнь на худших в мире людей...
Она придирчиво последила за крутящимся кулоном на зажатой межу пальцами цепи, и перевела взгляд на мужчину, чтобы оценить его состояние.
- Голова утром поболит, и боюсь, аспирин вам не поможет, мне очень жаль. Но если скажите, где вы живете, я постараюсь, чтобы вы очнулись там. Статуэтку я вам оставлю, сможете вернуть ее этому кретину.

Отстраненное замечание о подарке не оставляло сомнений в том, что офицеру Петтерсону не слишком верится в ее рассказ, но принял он его с таким спокойствием, что Персефона невольно захотелось спросить, приходилось ли ему общаться с умалишенными. Вот с таким же спокойствием кивать в ответ, делать усиление, чтобы поддержать их в собственном заблуждение, чтобы не вызвать какой-нибудь приступ неконтролируемой агрессии.
Или может он просто сам интуитивно чувствовал, что нет никакого смысла тратить время на внимание в то, что скоро забудет.
У Персефоны никогда особенно не возникало потребности в практике ментальной магии. Внушения, блоки, стирания - все это было не ее, и она научилась пользоваться в трудных ситуациях совсем другими приемами, и не всегда они были связаны с колдовством. Стирать неудобные воспоминания ей приходилось лишь однажды и было это никак не меньше сотни лет назад.
Она не видела в самом этом действии ничего противоестественного - люди постоянно что-то забывали, загоняя крупицы событий в самый дальный угол собственной головы. Женщина слышала, будто возможно полностью стереть какие-то моменты, но понятия не имела, как, зато знала, как их хотя бы заблокировать, запереть на замок, чтобы человек никогда не смог из вспомнить без вмешательства опытного мага.
Персефона опустила взгляд на еле выделяющееся на воне тёмной ткани полицейской формы след пролитой текилы. Она понимала, что ей, подобно портному преступнику, следует избавиться от всех улик, обо всем, что могло намекнуть о событиях этого часа из жизни Роя Петтерсона. Но вся ее природа иррациально этому противилась, не желая просто бесследно исчезать. Хотелось оставить хоть что-нибудь, малейшую деталь. Наверно, тоже самое испытывают люди, уверенно заявляющее «я хочу оставить что-то после себя». Никому не приятно полное забвение, пусть даже речь об одной единственной голове офицера полиции.
Персефона качнула головой и аккуратно положила ладонь на тёплый лоб, казавшуюся совсем бледной на фоне идеального калифорнийского загара. Может, как минимум  ради него, стоило бы пожить в Лос-Анджелесе.
Знаний Персефоны хватало только на то, чтобы надеяться, будто все пройдёт, как нужно. Что она по-варварски не вырвет целые сутки или даже неделю, вместо каких-то пары часов. Она даже подозревала, что почти наверняка сотрёт больше, чем нужно, но выбора у неё особо не было. Губы женщины задвигались, заставляя ее шёпот сливаться с плеском волн, чертящих сейчас по песку свой неровный узор. В этом уже не было никакой необходимости - ее никто бы и так не услышал, но она давно уже довела эту привычку до автомата.
Персефона, убирая руку, обеспокоено глянула на лицо офицера. В конвульсиях тот не бился, дышал ровно и наверняка имел свой самый умиротворённый вид. Даже за то недолгое знакомство, она успела заметить, сколько тот хмуриться. Почти непозволительно для такого возраста.
Женщина неторопливо собрала разбросанные вещи в сумку, прекрасно понимая, что не имеет никакого смысла сюда возвращаться, сунула в маленький карман бережно завернутую в простую бумажную салфетку добытый перстень, который никогда уже не пополнит прославленную египетскую коллекцию Лувра.
Монтана-Авеню, если отбросит береговое шоссе, упиралась прямо в океан, и Персефона даже не сомневалась, что если выгляни в окно в мраке чужой квартиры, сможет полюбоваться видом, за который туристы готовы были бы неплохо заплатить. Но кодекс домушников гласил, что к окнам подходить нельзя. Эта игра в преступность ей даже нравилась, это было гораздо веселее, чем скучный аркхемский ужин, которым сейчас довольствовался Лот. Женщина поставила статуэтку на прикроватный столик рядом со стаканом воды и пачкой аспирина, и дёрнула пальцем, глядя как валяющаяся ручка сама поднимается и аккуратно выводит на клечатой странице блокнота «спасибо за приятный вечер».

Отредактировано Persephone Whitefern (26-02-2019 20:57:51)