Утро выходит...странным. В хорошем смысле.
Спустя столько лет просыпаться с ним рядом вот так вот просто - странно. Вроде бы как даже неожиданно первые секунды. Потом шок проходит и Бертольд, прикрыв глаза, пытается представить, что так было всегда. Что они просыпаются вот тако вот вместе последние лет сто, и все у них всегда было хорошо. И не было ни жен, ни детей, ни разлуки, ни всей этой боли. Были только они две на этом старом диване в паршивой квартире не менее паршивого дома в ужасном районе.
И он всегда вот так вот мог тихо уткнуться носом в чужую макушку. Запах другой, макушка - все та же. Даже удивительно, насколько оказывается он хорошо все помнит.
Он просыпает раньше - он вообще всегда спал плохо, даже когда кошмары прошли, он вдруг стал спать по 4-5 часов в сутки. Они легли поздно, так что, если граф сохранил свои прежние привычки, спать он будет еще пару часов точно. В семьях аристократов никого не учат вставать рано.
Первые полчаса он даже не может заставить себя встать - слишком уж хорошо лежать вот, рядом с ним. Ложились спать они мирно, каждый по своей подушке, но ночью Бертольд, кажется, вспомнил прежние привычки и проснулся уже обнимая Илая со спины. Бертольд не помнил, чтобы еще с кем-то просыпался вот так.
В комнате становилось светлее, несмотря на плотно задернутые шторы. Жутко хотелось курить. Да и Илай наверно будет голодным, когда проснется, а что Аккерман ему предложит? Молоко разве что, да и то вообще-то для кошки предназначено. В этом доме даже посуды не водилось, за исключением каких-то трех тарелок, оставшихся в наследство от предыдущих владельцев и пары ножей, чинно стоящих в подставке посередине стола. Когда Бертольд сюда переехал,  него не было потребности даже в холодильнике, а теперь...Неужто придется завести в доме еду? Чай, кофе? Начать покупать алкоголь? А что потом? Сколько времени потребуется Илаю, чтобы понять, что Бертольд не просто так каждый раз отказывается о еды?
Еще подумает не дайте боги, что у Аккермана проблемы с деньгами и предложит свою помощь. Вот уж тогда можно будет даже работу оставить и перейти в разряд содержанок.
Смешно, конечно, но проблема назревала крупная - Бертольд не собирался говорить о том. кем стал, примерно никогда. В лучшем случае Мур будет нервничать и не находить себе места, и ему будет больно, а в худшем...Даже думать не хочется, как он может отреагировать.
Да и какая разница - маг, вендиго? Он и магом-то был хорошим, максимум, что смог делать - передать паршивый дар детям, чтобы те теперь в свои-то почти 40 выглядели как в 20. Бертольду-то нормально, он-то привык так жить, привык настолько, что даже не озаботился вовремя поговорить с детьми - опомнился, когда все и так было уже очевидно.
А теперь он вендиго, и никто об этом не знает? Ну и что? Питается он тихо, все больше теми,  кого не было шансов выжить или кто уже немного мертв. О том, что его ждет лет через 15, знает любой дурак, и он не исключение. Да и подумаешь. Ну а что теперь - вечно что ли жить? Ерунда.
Надо изучить свои пределы. Должен же быть лимит того, что можно съесть, при этом не проблевавшись? Или просто там во рту подержать, а потом незаметно сплюнуть? Другие-то как-то живут, как-то притворяются нормальными.
В итоге Бертольд решает, что стоит все-таки сходить за едой. Будет лишний повод удержать Илая у себя еще на какое-то время - какой же он хозяин, если отпустит гостя голодным, да?
Супермаркет находится в доме прямо напротив. Обычно Бертольд туда не ходит - они рано открываются и рано закрываются, а график работы Аккермана представляет собой ровно обратную систему, но сегодня они как нельзя кстати.
Он идет в отдел с выпечкой и набирает круассанов. Он же любит круассаны? Видел ли Бертольд хоть раз, чтобы он круассаны? Черт его вспомнит...
Он бы купил банку кофе, но в доме все рано нет ни чайника, ни турки, так что идею это он оставляет.
Проходя по отделу хз.товаров думает, скоро ли придется купить вторую зубную щетку и придется ли ее покупать вообще? Он ведь не будет всегда так оставаться, это же понятно. Может, будет заскакивать на пару часов по вечерам, когда у Берта выходной. Ну, полотенце же точно надо будет купить потом, да? И еще одно постельное белье. И...
Да, об этом тоже стоит подумать.
В корзине уже есть круассаны, какой-то джем и апельсиновый сок, когда он подходит к стойке со смазками и презервативами. Какое же их стало разнообразие, господи боже. Бертольд отстал от прогресса уже очень давно, надо как-то нагонять конечно...
Интересно, Илай спал с другими мужчинами? С женой понятное дело, тут и возмущаться было глупо, но женщины ему, вроде бы, никогда особо и не нравились. Или нравились? Они говорили об этом? Да нет, вряд ли. И все-таки - спал? А если предположить, что да - тогда что? Закатишь ему сцену ревности, будешь кидаться стульями и разобьешь оставшиеся в доме 3 тарелки? Смех да и только. Может, и спал. Бертольд вот много с кем спал, хотя по большей части все-таки с женщинами, потому что Илай должен был оставаться единственным. Он и остался. Почти. Подробностей Аккерман не помнит.
На кассе находится кофейный автомат, и Аккерман просит налить ему стаканчик. Девушка, пробивая товары, спрашивает, какой? Бертольд просит 4 разных вида и берет побольше сахара. Он понятия не имеет, какой кофе пьет сейчас Илай, так что лучше перестраховаться.
Переходя дорогу, бегло осматривает машину - вроде все в порядке, шины целы, царапин нет. Хотя конечно не факт, что это не просто везение, надо будет посоветовать Илаю приезжать на такси. Или Бертольд может забирать его на мотоцикле откуда-нибудь. Хотя наверно это будет слишком подозрительно...Черт, сколько же нюансов.
Он поднимается по лестнице и старается не шуметь, но, едва открыв дверь, понимает - Илай уже проснулся.
Найти человека в такой маленькой квартире - труд небольшой.
-Я принес еды, - сообщает он, поднимая пакет на уровень головы - правда понял, что не имею ни малейшего понятия, что ты теперь ешь, так что...-он виновато пожимает плечами - а еще тут 4 вида кофе. Какой кофе ты пьешь?

-Опять врешь, - усмехается Бертольд - чтобы Граф Мур и ел все подряд? Тебе еду в постель кто приносил, пока ты болел, а?
На душе очень тепло, и Аккерман даже не знает, что все-таки является перопричиной:заспанный Илай, Илай в его одежде или Илай в его квартире. Наверно, все вместе. А ведь еще неделю назад такое Аккерману бы даже не приснилось. Буквально. Снов-то он не видит.
Довольно забавно конечно перераспределились силы - когда их мир помещался в одну комнату и все принадлежало одному лишь Илаю, а теперь смотрите-ка, они у него дома. На его кухне. Собираются есть еду, купленную на его деньги. Не об этом ли мечтал юный Бертольд?
Да нет, не об этом конечно. Не такой ценой.
Его хочется поцеловать и...Собственно, почему нет? Его дом, его правила.
Он перегибается через стол к Илаю и притягивает его к себе за футболку, заставляя привстать. Целует коротко, потому что может. Может долго и тягуче, может коротко, может вообще как захочет. Он теперь себя всесильным, мать его, чувствует.
-Капуччино, - он отстраняется и достает из подставки нужные стаканчик, протягивая его Илаю - и круассаны с джемом. У нас тут не Париж, но пахнут вкусно.
Разумеется он врет. Он понятия не имеет, насколько вкусно пахнут эти чертовы круассаны. Для него они пахнут абсолютно несъедобно. Не как что-то конкретное, не как что-то испортившееся - просто есть такой запах, чувствуя который понимаешь, что это есть не стоит. Вт так пахнут круассаны. И джем. И кофе. И сок. Все пахнет одинаково ужасно.
-Есть еще апельсиновый сок, - тем не менее продолжает он - а кот, к слову, не мой. Понятия не имею, чей он, просто заметил, что часто тут ошивается и решил кормить.
Возможно, кот тоже достался по наследству, как тарелки. Бертольд думал уточнить у владельца, но тот, сокрее всего, вызвал бы службу отлова животных, а Бертольд не настолько жесток. Во всяком случае, не пока этот кот ему ничем не мешает и не гадит на его территории.
Он открывает пакет с выпечкой и ставит на середину стола. Берет себе первый подвернувшийся под руку стакан с кофе и достает круассан из пакета. Вот, похоже на самый обычный завтрак. Да? Так ведь оно происходит.
Очень хочется спросить, мол, чем займемся. Мы же можем чем-то заняться. да? Только ты и я, как раньше.
Да конечно не могут, Илай наверняка же придумал, что сказать жене, когда вернется, а это знак того, что вернуться он собирается очень скоро. Не останется же он тут навсегда, честное слово. Что за бредовые мысли, Бертольд. Просто лови момент. Пока что это единственный способ продолжать жить.
-В следующий раз я могу что-нибудь приготовить, но продуктами придется заняться тебе...-он делает паузу - Ты же приедешь снова?
Да, черт возьми, ему надо, чтобы Илай это сказал. Подтвердил или аргументированно опроверг. Бертольд не хочет завтра проснуться с ощущением, что решил все на них двоих - угрызения совести ему уж точно ни к чему.
-Я не...Не говорю, когда там или...Чем мы займемся, но я просто хочу знать, будет ли следующий раз или это была единичная акция.
Ему тревожно. Вот пятнадцать минут назад он планировал покупку постельного белья, а сейчас вдруг понял, что надо бы узнать все-таки, нужно ли оно ему. Какие вообще у Илая план на его счет? Насколько все серьезно в этот раз?
Он чувствует себя ngsv подростком, не знающим, куда себя деть. Крутит в руках чертов круассан, подавляя старое инстинктивное желание укусить. Мало ли что с ним станется, будет не слишком хорошо сейчас...спалиться. Да, назовем это "спалиться".
Уходит какое-то время на то, чтобы заставить себя посмотреть на Мура. Казалось бы, что проще? Но он так чертовски боится увидеть раскаяние, сожаление или...Господи боже, лишь бы он не чувствовал себя виноватым. Вот этого Бертольд точно не перенесет.

Ну еще бы ангельская душа Илая осталась черства по отношению к обделенному коту, которого, к слову, регулярно кормят.
-Непорядок так непорядок, - усмехается он - длинновато правда для кота как-то, но ему кажется подходит.
Бертольду не нравится, насколько тяжело Илаю дается ответ на его вопрос. Ну что они, честное слово, дети что ли малые, чтобы стесняться говорить о таких вещах? Да и Аккерман не такой уж и идиот, сам прекрасно знает, что пока все слишком непонятно и неопределенно. Ему прото нужно было услышать, что да,Илай придет снова. И да, это будет не через сто лет. Пока непонятно, когда именно, но, черт возьми, не через сто лет.
С предложения вместе куда-то выбираться тянет засмеяться. Серьезно? Он сам-то в это верит? Вот он, который еще вчера боялся голос подать в его квартире, ибо вдруг кто услышит, говорит о рыбалке? О сраном, мать его гольфе? И видел он вообще Бертольда или как? Какой, к черту, гольф? он бы еще синхронное плавание предложил.
Хотя если так подумать - Бертольд и сам не знает, чем ему интересно заняться. Когда он не работает он либо спит, либо гуляет. Иногда медитирует. Ходит в качалку, хотя последнее время ему это занятие поднадоело - сила вендиго не идет ни в какое сравнение с тем, что может предоставить оборудование тренажерки. А даже если и может - Бертольд же не хочет дать всем вокруг понять, что совсем не человек. Еще он ходит в кино - это ему нравится. Но Илая же с собой в кино не возьмешь - это и без слов понятно. Так что предложение само по себе абсурдное, и, кроме того, довольно раздражает - Бертольду почему-то легче переносить мысль о том. что они будут прятаться от всего мира здесь и вдвоем, чем будут куда-то выходить вместе, и там прятать будут уже Бертольда. Нет, разумеется, он не дикий зверь, ему вполне нормально не держаться за ручки и не выражать эмоций публично, но дело ведь не в этом. Дело в том, что им придется лгать каждому, кто пожелает узнать, ко вообще такой Бертольд и что они здесь делают. Бертольд не любил врать, если в этом не было необходимости, и ему было гораздо проще прятаться здесь, чем на людях.
Хотя конечно и Илая понять можно - его ведь в передвижениях никто никогда не сковывал, его должна удручать мысль о том, чтобы теперь постоянно встречаться здесь, джае если это место и правда ему по душе, в чем, если честно, Бертольд тоже склонен сомневаться. Ему и самому-то здесь бывало тоскливо, когда он вспоминал их дом с Хелен, а уж когда дело доходило до поместья Муров...Словом,сомнительно это се было.
Очень хочется спросить, почему он просто не скажет жене правду. Она ведь уже в курсе, что они были вместе, неужели ее так сильно удивит, что они опять...сошлись? У нее, черт возьми, пять детей, он выполнил перед ней свой долг, с чего бы вообще ей дожно быть не все равно? Или что, там за столько лет развилась какая-то феноменальная любовь? Вот у этой-то холодной стервы?
Однако пока Бертольд в это влезать не собирается - кто он такой, чтобы судить Илая? Это ведь не его семья, да и со своей он тоже, в общем-то, не преуспел. Захочет - скажет. Не захочет - пусть врет.
Лишь бы приходил почаще.
Он даже рад, что они переводят тему, хотя с кофе он, кажется, все-таки не угадал. Будет урок на будущее.
-Стакан, - Бертольд чешет затылок, поднимаясь со своей табуретки - эм...где-то был пивной стакан, я кажется...Да, тут, - он открывает дверцы одной из нижних тумбочек и вытаскивает оттуда видавший виды стакан.
Включает воду и наскоро протирает его губкой, смывая пену. Посуды, кажется, тоже надо будет докупить. Ох уж эти...живые, вечно им что-то да надо.
Он оборачивается с чистым и влажным стаканом в руках и смотрит на Илая. копающегося в пакете.
Ну, хорошо во всяком случае, что он не стал покупать ему зубную щетку - если его тако расстроил вопрос про будущую встречу, щетка бы наверняка разрушила его хрупкое душевное равновесие. С другой стороны, не заметить пластиковый тюбик в серебристой обертке и темно-синюю коробочку презервативов было невозможно, учитывая, что в пакете кроме них остался только сок.
Бертольд не чувствует себя неловко, во всяком случае, не настолько, как мог бы, но все равно считает необходимым пояснить
-В этом доме такого давно не водилось, а я подумал...Мало ли ты все-таки захочешь однажды, чтобы я тебя трахнул, - он ведет плечом и ставит стакан на стол.

"Может, не захочу" - он издевается что ли?
Нет, он, наверное, шутит, Бертольд очень на это надеется, потому что если нет, черт возьми, его просто разорвет. Да, в юные годы рыжий ангелочек упивался трактатами на тему прекрасной платонической любви, но не мог же он ко второй сотне лет жизни все-таки до нее дойти? Или что, с женой, значит, спать можно, а Бертольду останется только дрочить на его светлый лик? Что, даже когда он будет сидеть на его кухне такой вот растрепанный и донельзя красивый? Лучше ему прямо сейчас сказать, что он пошутил, потому что иначе Бертольд за себя не отвечает.
Он никогда не представлял его на месте тех, с кем спал - это было каким-то извращением. Те женщины выглядели иначе, пахли иначе, стонали иначе, не говоря уже об элементарном обладали иным набором половых органов. С ними было приятно - это бесспорно, но с Илаем-то всегда было лучше. Он был в его жизни первым и когда Бертольд был уверен, что останется единственным. Не сложилось, но за столько лет его чувства и его желание нисколько не прошли и не изменились. С ним разве что целоваться стало совсем иначе - все из-за чертовой бороды.
Илай всегда был скромником - одним из тех, кто любит в темноте и под одеялом. Бертольда это вполне устраивало, тем более, что им надо было вести себя тихо, но теперь-то все не так. В этом доме можно орать до потери пульса - соседи. конечно, услышат, но скорее всего решат, что здесь кого-то убивают, а потому вмешиваться не станут. Мур-старший не распахнет разгневанно дверь, не выкинет Бертольда в сугроб и не накажет сына розгами. Да и вообще у него, черт возьми, пятеро детей, как он их заделал, если сейчас ему так очевидно неловко при виде столь обычных для любого современного человека вещей? Думать теперь о том, чем они там занимались с женой теперь не просто неприятно - даже как-то страшно.
-Мне кажется, ты затеял игру, которую я не понимаю, - прямо сообщает Бертольд. Он давно понял, что так проще всего - не строит какие-о свои теории, заставляя мозг закипать во всех смыслах(в его случае вообще было опасно давать голове перегреваться), а просто признаться. что не понимаешь. Учителем Илай был в меру терпеливым, да и, в конце концов, прекрасно знал, что все эти игрища ему плохо даются - ты что, правда собираешься еще подумать над тем, спать ли со мной?
Почему-то убирающий со стола Илай кажется ему то ли злым, то ли обиженным, но, скорее всего, это все идет от все того же стыда, но Бертольда уже понесло.
В голове тут же возродились все вчерашние навязчивые мысли-  а вдруг он вообще не этого хочет? Может он и правда уже не любит его, а так - просто хочет дружить? Они ведь начинали с этого, были просто друзьями, что если...Господи боже, только Илай за одну сраную ночь может превратить Аккермана из вполне себе временами адекватного человека в пубертатного подростка, страдающего от несчастной любви и сомнений.
-Я тебя всю свою чертову жизнь люблю как проклятый, а ты...Ты что? Сомневаешься? - последнее слово хочется уже проорать, но Бертольд лишь злобно комкает пакет с круассаном и швыряет его в мусорку под раковиной, громко хлопнув дверцей. Мысленно он уже не здесь, мысленно ему снова 16, когда чувства к Илаю еще настолько новы. что он и сам не понимает, что уже влюбился. Мысленно ему 17, когда он все-таки признается и когда Илай смотрит на него своими прекрасными глазами, полными удивления и чего-то еще. названия чему Бертольд так и не придумал. Он тысячу раз рассказывал ему, как страдал по нему и как хотел признаться, но боялся, и вообще Бертольд всегда много рассказывал ему о том, что чувствует, потому что знал, что не встретит презрения, не встретит даже непонимания, а сейчас что? Илай никогда особо не распространялся о том, как сам дошел до того, что ответил в итоге взаимностью, но сейчас-то что? Чего он. мать его, боится?
И Бертольду бы спросить прямо, спросить спокойно, ведь видно же, что дело не в нем самом, но он настолько возмущен этим непонятным "может не захочу", что нет никаких сил мыслить трезво.
-Прекрасно, - кивает он - все, ты поехал? Рубашку тебе погладить? Ботинки почистить? Только скажи, я весь здесь для тебя.

Бертольд - он парень простой. Бертольду много ведь не надо. Подарки, знаки внимания, держаться за ручку - да вертел Бертольд все это сами знаете на чем. Бертольду не нужна приторная романтика, вечера у камина, ужины с вином и свечами - он для этого слишком стар.
Бертольду нужна честность и прямолинейность. Бертольд не умеет играть в игры аристократов, Бертольд ни за что не поймет, где легкий флирт, а где чуть ли не прямой посыл. У Бертольда все просто - выражай свои желания так, чтобы он понял их понял, и он поймет. Придумываешь какую-то хуйню - не ожидай, что до Бертольда дойдет, потому что это очень вряд ли.
Так было всегда и, если честно, он даже не пытался как-то это исправить, а даже если бы и попытался - вряд ли бы преуспел. Путь в высшее общество был ему заказан, и он, в общем-то, не сильно-то туда и стремился.
Когда Илай наконец говорит прямо, злость, которую он испытывал с самого начала этого разговора, рассасывается сама собой. Обычно это так легко не происходит, но это же Илай, мать его. У него всегда был этот удивительный дар - умение усыпить быка, который мчится на тебя со скоростью локомотива. Наверняка и отец он неплохой, с такими-то талантами.
Бертольд слышит все, что ему нужно было услышать и видит все, что хотел увидеть столько лет.
Немного больше, на самом деле. Намного больше, если совсем уж честно.
Он даже думает переспросить на всякий случай, а потом решает - а к черту. За язык его никто не тянул, да и мальчик уже большой, даст понять, если все же и сейчас шутит столь странным и непонятным образом.
В нем все еще есть эта неуверенность - Бертольд чувствует ее, чувствует так хорошо, что аж скулы сводит. Зная Мура, он может жить с этом чувством неуверенности хоть до самой старости, а кому это, спрашивается, будет на руку? Вивьен Мур? Отпрыскам? Нет уж, об их благе Бертольд думать точно не собирается.
Их с Илаем благо - вот его приоритетная задача. Плевать на остальных, на весь мир плевать, пусть все к хренам сгорит, лишь бы им двоим было хорошо.
Бесценное время...Он ведь даже и не знает, насколько прав, а Бертольд сделает все, чтобы никогда и не узнал. Он не знает точно, сколько ему отведено, и не хочет знать на самом деле. Он вообще не думал и не жалел об этом до вчерашнего вечера - по его мнению, он уже свое отжил. Много всего было, много чего не было - все как у всех. Погуляли и хватит.
Теперь...Теперь не время об этом думать.
В голове становится как-то слишком тесно от мыслей, но при этом звеняще пусто, настолько все они хаотично мечутся туда-сюда, не давай сосредоточиться, да и не на них, собственно, сейчас хочет сосредоточиться Бертольд.
Ему надо быть прямо здесь и прямо сейчас.
Спать с Илаем ему нравилось больше, чем с кем-либо еще не только потому что он безмерно любил его, но и еще потому что он во многом отдавал всю власть в его полное распоряжение: где, как и в какой момент, Илай был податлив, трогательно смущался и бесконечно доверял каждому решению Бертольда. О том, насколько на это влиял недостаток у него опыта, Берт не думал наверно потому что и у самого опыта как-то было не густо, зато инициативности - хоть отбавляй.
Бертольд не знает, поменялось ли это сейчас, но готов проверить.
Секс на кухне - определенно перебор для первого раза, Илай сгорит от стыда еще до того, как они дойдут до самого главного, а уж как он потом на этой кухне будет есть - вообще непредсказуемо.
Поэтому он просто наклоняется к нему и, мазнув по подбородку большим пальцем, целует, намекая, что команда принята к исполнению. Отстранившись, берет его за руку и уверенно кладет в ладонь тот самый серебристый тюбик, себе же забирает презервативы.
Слова сейчас излишни, хоть и очень хочется что-нибудь сказать. Бертольд немного боится ему спугнуть, смутить слишком сильно. Наверно, стоило все же вежливо поинтересоваться, как там обстояли дела в этой сфере столько лет, а теперь спрашивать, удовлетворял ли он Вивьен и только ли ее как-то ну очень не к месту, не хватало им обоим еще думать об этой бестии в такой момент.
Он дергает его на себя, заставляя встать и снова целует. Испытывает странное неправильное желание взять его на руки, но вовремя тормозит - для него Илай, конечно, пушинка теперь, но ему об этом знать совсем не надо, а он уже давно не хрупкий юноша весом чуть тяжелее кошки. Так что Бертольд просто, не разрывая поцелуя, делает шаг назад. Затем еще и еще один, увлекая за собой в комнату -  благо недалеко.
Отказать себе в удовольствии толкнуть его на диван он уже не в силах. Да, банально, да, очень просто, но Илаю и этого хватит, чтобы щеки зацвели розовым румянцем. Старому Илаю, во всяком случае, этого хватало, а Бертольду этот оттенок его лица уж больно нравился.
Он снимает с себя рубашку, не заморачиваясь на пуговицы и просто стаскивая ее через голову.  С Илая в первую очередь хочется стащить штаны, чем он и занимается. Свои собственные спортивные штаны, которые илаю безбожно велики, поддаются без лишнего сопротивления, и вот уже взору Аккермана предстают и лодыжки, и колени и, о боже, даже нижнее белье. Собственное. Трусов он у Бертольда не одалживал.
Он заставляет его приподняться, стаскивая с него и футболку.
Илай. Почти голый. Очень изменившийся за столько лет, если честно, но от этого ничуть не менее соблазнительный и желанный.
Бертольд уверенно укладывает его руки на пряжку своего ремня. Он бы мог и сам справиться разумеется, но сейчас хочется именно этого - увидеть не чужие, но его руки, ловко расправляющиеся с ненужным уже аксессуаром и ширинкой, мучительно сдавливающей возбужденный член.

Бертольд уже совсем не знает, как провел эти сто лет без него. Что, он правда смог?
Не видеть его, не быть рядом, не касаться? Даже, черт возьми, не разговаривать?..
Он теперь здесь и кажется, что был здесь всегда. И повзрослел от так сильно не где-то там, а тут, подле Бертольда, вместе с ним, потому что так и должно быть. Потому что так они хотели, потому что так им было суждено. И не было никакой разлуки, не было семей, не было детей. Ковенов, магии, правил, запретов - ничего этого не было. Всегда были только ни двое в этой..Ну, может, не в этой квартире, но суть ясна.
Без него ничего и не было, потому что быть не могло. Потому что ничего другое смысла просто не имеет.
Да и момента другого уже не существует кроме них, здесь, прямо сейчас. Ни вчерашнего разговора, ни необходимости уехать сразу после - ве это пустое. всего этого просто не было.
-Иногда? Ты ебу дал? - усмехается Бертольд. Говори они при других обстоятельствах, смешок вышел бы горьким, а сейчас он вообще с трудом дышит, да и вопрос воспринимает с трудом - все его внимание поглощает рука Илая, губы Илая, выражение его лица. Он что, правда это сделает?  - постоянно.
Ему тяжело рассказывать подробнее прямо сейчас. Да и о чем рассказывать? Как пытался жить полной жизнью поначалу, но даже не мог никого трахнуть, потому что ни на кого не вставал? Как-то не к месту, да и потом все же стало получаться. Как бил иногда кулаками в стену, лишь бы перестать думать о нем и, например, заснуть? Или поесть? Поработать?
Илай был везде, куди ни плюнь. Каждый день, каждый час Бертольд видел отражение него хоть в чем-то, включая самого себя. Это было тяжело. Это было больно. Об этом не хотелось вспоминать.
Конечно год от года становилось легче. Конечно он делал все, лишь бы забыться, разумеется когда не думал о том, чтобы наконец уже убить себя и покончить со всем этим.Конечнов итге он даже смог найти ту, с которой, как ни крути, прожил вместе почти 8 лет. Не в пример меньше. чем с ним, но до Хелен такого ни с кем не было. И все равно каждый день проходил под эгидой "не то". Все были не теми, каждый его поступок был не тем. Он оставил в Ирландии нечто большее, чем сердце или душу, он словно бы сам там весь остался, а сюда привез...оболочку. Куклу на веревочках.
Но все это теперь в прошлом. Так ведь?
И да, кажется Иай все же практиковался. И вряд ли такому научишься с женщинами. да?
Бертольд не чувствует себя уязвленным из-за этого, по всяком случае, не сейчас. Может, потом они поговорят об этом, может, потом ему даже будет обидно, но сейчас он весьма благодарен за то, что зря времени Илай не терял.
И вообще не было ощущения "там с кем-то", было ощущение "для него". Чтобы однажды снова встретиться. Вот для того, что происходило прямо сейчас. Потому что вообще все, что произошло с момента их расставания, вело именно к этому.
Бертольд даже немного жалеет, что не послушался Мура еще вчера, хотя конечно тогда это было бы не к месту.
-Ты меня не понял? - он хватает рукой его подбородок, чтобы посмотреть прямо в глаза - я люблю тебя, - и он целует его, кладя свою руку, поверх руки Илая, задавай темп, который нравится ему.
Было бы слишком картинно для него сказать, что "люблю" - это не тоже самое, что у всех других людей. В этом слове весь спектр эмоций, на которые он в принципе способен. В этом слове вся власть, что у Илая есть над ним, в этом слове вся боль, что он когда-либо сможет ему причинить. Он может убить ег, отняв это слово или осчастливить, вернув его ему. Прямо как вчера вечером.
Продолжать какие-либо разговоры прямо сейчас у него нет никаких сил.

Инициатива, разумеется, весьма приятная.
По правде сказать, такого Бертольд не представлял даже его фантазия была просто на пике своей продуктивности. Илай в его фантазиях всегда был примерно одинаковым: юным, наивным, раскрасневшимся и покладистым, но Илай, который предстал перед ним сейчас, был ничуть не хуже.
Бертольд мог догадываться, что потом будет грустно от того, что не под его чутким руководством он наконец хоть немного раскрепостился, но, с другой стороны, когда они были вместе он даже и не догадывался, чо ему это может понравиться. Он привык быть главным, привык, что они всегда поступают так, как он того хочет для них обоих. Сравнивать в то время было не с чем, а сейчас...Бертольд все еще считал, чо с женщинами все совсем иначе и сравнивать, особенно с сравнивать их конкретно с Илаем, нет никакого смысла. А сейчас и сравнивать-то было как-то совсем не к месту.
Он не помнит, когда последний раз хотел кого-то также сильно, как сейчас хочет Илая. Не помнит, чтобы так сильно краснело лицо, чтобы внутри все горело не от гнева и ярости, а от, казалось бы, такого банального, но абсолютно крышесносного возбуждения. Чтобы до красных пятне перед глазами, когда уже с трудом сдерживаешься от того, чтобы не навредить, чтобы не поторопиться, не разрушить все своей нетерпеливостью, причинив дискомфорта, а тем более - боли.
Кое-что о контроле Аккерман конечно знал, но рямо сейчас все же немного жалел, что артефакт на запястье против таких эмоций не помогал.
А уж когда Илай укладывается на спину, утягивая его за собой и податливо, приглашающе, черт возьми, раздвигая ноги, ему вообще кажется, что он готов вставить ему вот прямо сейчас, приспустив его белье. Без смазки и без растяжки, насухую и до крови.
Он себе давно не доверяет. Он давно уже забил на то, чтобы думать о удобстве партнера, и о его возможном дискомфорте. Он никого и никогда не брал силой и не принуждал ни к чему, но, кончая, даже не задумывался о том, было ли хорошо человеку. Возможно, поэтому брак с Хелен и пошел по пизде, хотя тут конечно спорно, учитывая, что после рождения детей он вообще ни разу не смог заставить себя к ней прикоснуться, как бы она не старалась.
С Илаем так было нельзя, и Бертольд вдруг осознал, что не уверен, что все сделает правильно.
Настолько, что пришлось все же отстраниться ненадолго и перевести дыхание.
Вот Илай. И ему нельзя сделать больно, так что возьми себя в руки и давай как раньше.
Чтобы ему было хорошо. Чтобы он прочувствовал каждой клеточкой, как сильно ты по нему скучал. Чтобы понял, что все, кто были у него после тебя - никто и ничто. Что никто вам двоим, кроме друг друга, и не нужен.
Он легонько хлопает Илая по бедрам, заставляя их приподнять, и стаскивает с него трусы. Склоняется к его шее, оставляя языком влажную дорожку и обхватывает его член ладонью, размазывая естественную смазку по головке. Он целует его ключицы и грудь, ведет кончиком языка по ореолам сосков, постепенно спускаясь ниже. Нежность - не его конек, но он очень старается.
Наконец он спускается поцелуями до низа живота и берет его член в рот, насаживаясь ртом сразу по всей длине, а затем медленно, крепко обхватив губами ствол, поднимается к самой головке. Спускается обратно и снова поднимается, постепенно наращивая темп.
Когда Илай начинает подмахивать бедрами, на проверку касается указательным пальцем чувствительной дырки. Поднимает на Илая взгляд, проверяя реакцию.
Он готов остановиться и на этом - просто дать Илаю кончить кончить ему в рот, но тот ведь, вроде, попросил его все же выебать, а сейчас процесс проходил ровно наоборот и это сам Илай трахал его в рот. Уточнить бы конечно, но отвлекаться не хочется, да и не похоже, чтобы Илай был против.
Он снимается с его члена и глухим от возбуждения голоса произносит
-Если ты готов, перевернись.
Трахать его, не глядя ему в газа, не хочется совершенно, но он и не собирается - сейчас главное правильно его разработать, чтобы все прошло хорошо, а потом уже можно вертеть его как угодно.

Облегчение, которое испытывает Бертольд, когда Илай так резво переворачивается.описанию поддается смутно.
Значит, готов. Значит, правда, на самом деле готов и правда его хочет. Можно ли о чем-то мечтать сильнее? Можно ли желать чего-то сильнее, чем то, что уже происходит?
Можно конечно, но для начала Илая надо разработать.
Медленно и основательно, повторяет про себя Бертольд. Так, чтобы не навредить.
Он вскрывает тюбик смазки, легко чмокнув Мура в районе копчика и выдавливает прохладную густую смесь прямо между ягодиц графа. Для точности и гарантии выдавливает и себе на пальцы и, наконец входит в Илая одним. Зачем-то пытается вспомнить, как все это происходило раньше, но вовремя осознает, что тогда казановой он был в разве что отрицательной степени, так что то, насколько он тогда был бережен и аккуратен, вспомнить ему если у дастся, то рад он тем воспоминаниям точно не будет.
Внутри Илая тесновато, но Бертольд чувствует, что он сознательно не расслабляется - наоборот, сжимается, чтобы прочувствовать Бертольда в себе как можно сильнее. Бертольд хмурится и щиплет его за ягодицу - почувствовать его в себе у него времени еще будет предостаточно, а сейчас мешать не стоит. Но, очевидно, это значит, что он вполне готов для второго пальца, а Бертольд не то чтобы возражает его добавить. Илай тихо охает, и Бертольд чувствует удовлетворение, понимая, что охает он не от боли.
И все же. он практически не помнит их первый раз. Это было кучу лет назад и, судя по всему, Бертольд уже тогда не гордился успехом, раз сейчас уже и не помнил, что и как там прошло. Может, Илаю было слишком больно? Скорее всего да, это же был его первый раз. Или Бертольду не слишком понравилось? Тоже вполне может быть...Нет, все же не стоит об этом думать. Теперь они совсем другие, и думать надо о том, что происходит сейчас.
Третий палец входит уже с заметным дискомфортом, и Бертольд притормаживает, давая Илаю привыкнуть. Затем начинает двигаться, но медленно и осторожно, поглаживая голое бедро свободной рукой. Потерпи. Уже почти готово. Еще немного и ты снова будешь моим и только моим. Только моим же? Никому тебя больше не отдам, ни за что и никогда. А сам захочешь уйти - придется меня убить сначала, потому что без тебя все равно уже ничего никогда не будет.
Илай ведь даже не догадывается, насколько темные мысли живут в голове Бертольда. Понятия не имеет, как тяжело ему сейчас не сделать необдуманного движения, не плюнуть на всю эту выдержку и на необходимость быть терпеливым. И уж тем более не знает, что на этот-то раз Бертольд точно никуда не уйдет и его никуда не отпустит. Совсем не в милом и романтичном смысле, если придется.
И все же, Илай - тот, ради кого стоит пытаться быть лучше. Хотя бы чуть-чуть, хотя бы только в отношение него и только пока он рядом, потому что на большее Бертольд просто не способен. И пускай Илай ведет себя так, словно примет его любым. Бертольд знает, что это не так. Вернее, боится, и потому вынужден хранить столько тайн от него.
Это неправильно, он знает это, но когда Илай здесь, прямо под ним и согласен на все, кажется, оправдываются любые средства для того, чтобы так все и оставалось.
Он наконец заканчивает подготовку и вскрывает пачку презервативов, отрывая от ленты один яркий квадратик и вскрывая его. Все это делает быстро, практически даже и не запоминая. Выдавливает еще смазки, размазывая ее по всех поверхности латекса.
Войти немного и дать Илаю привыкнуть не выходит - стоит ему войти, как перед глазами выступают красные пятна, а в следующую секунду он уже протяжно стонет Илаю в спину, войдя на всю длину. Вспомнив, как дышать, двигает бедрами назад, а затем снова вперед, понимая, что даже примерно не знает, надолго ли его хватит.
Зато он точно знает, что хочет смотреть Илаю в лицо, а потому заставляет того перевернуться и, сев сам, усаживает его на колени, заставляя самого насадиться на член. Смотреть ему в глаза в этот момент - зрелище поистине уникальное и Бертольд, не сдержавшись, целует его, жадно проникая языком в рот и вылизывая все изнутри.
Одной рукой он упирается в диван, удерживая их обоих в сидячем положении, а второй обхватывает член Илая, задавая темп не только своим движениям, но и его.

Илай красный и потный.
Отчаянно цепляется за него, шумно дышит, жмурится и запрокидывает голову назад так, что шею хочется даже не целовать - рвать зубами. Между ними нет расстояния, они буквально одно целое, но Бертольду и этого мало, Бертольду хочется быть еще ближе, так близко, как никто и никогда с ним не был. Как наверно вообще никто никогда и ни с кем не был.
Он всегда был рядом с ним и всегда был готов провести с ним же и весь остаток жизни. Жизнь их развела, но дала второй шанс, и вот сейчас  Бертольд понимает, что не имеет ни малейшего понятия, как еще лучше воспользоваться этим шансом. Придавить собой к дивану и не позволить уйти?
Он тянется к шее губами, но вовремя одергивает себя - Илай вряд ли будет рад, если потом придется убирать с себя следы своего "присутствия" здесь, он ведь даже от крошек отряхивался так, словно на нем бактерии бубонной чумы.
Мур хочет быть здесь, но не может себе позволить забыться настолько, чтобы остаться. Он хочет, чтобы Бертольд был главным, но если Бертольд будет главным, Илай его никогда уже не оставит, а Илай этого допустить не может. У Илая жена. У Илая чертовы дети. Гребаный долг. Ответственность.
Это у Бертольда за душой ничего. Жена при смерти, двое детей, которые и ез него прекрасно обходятся, чай не маленькие. Съемная душная квартирка, старенький мотоцикл. Ему вообще есть, что терять? Вряд ли.
И когда взгляд в очередной раз падает на прекрасную шею Илая, он вдруг задумывается - а что, собственно, он хочет сделать с ней больше? Только лишь поцеловать или же...
Он всегда думал, что умрет охотнее, чем причинит вред Илаю. Убьет любого, кто поднимет на него руку, никому не позволит его обидеть хотя бы словом, но сейчас...Он хочет его. Сам не понимает уже, в каком смысле сильнее.
Он сыт, он абсолютно точно сыт - он следит за этим, не позволяет себе испытывать острого голода, понимая, что не совладает с ним также, как не может совладать с собственной яростью.
Им движет не голод сейчас, им движет страсть, но страсть, кажется, порождает и голод.
И это его чертовски пугает.
Он опрокидывает их обоих обратно на простыни, снова нависая сверху. Упирается руками в диван по обе стороны от головы Мура.
Нет, прочь. Сейчас не время рассуждать о том, голоден он или нет, и если да, то почему так скоро. Прочь.
Прочь страх, прочь сомнения, сейчас совсем не до этого, черт возьми.
Он стискивает зубы покрепче и мотает головой, прогоняя нежеланные мысли.
Важен лишь этот миг. Важно ли сейчас. И сейчас он все контролирует.
Он увеличивает темп, двигается в Илае все быстрее и быстрее, чувствуя, что вот-вот кончит.
Возраст это или непривычка - время покажет, но сегодня все идет так, как идет.
Яркая вспышка перед глазами, громкий стон, и он замирает внутри Илая, выгнув поясницу дугой. Тело быстро слабеет, но Бертольд знает, что это еще не конец - ничего не закончится, пока не кончит и Илай.
Он водит рукой по его члену вверх и вниз, все еще в нем, смотрит как завороженный на то, как извивается и дергается мужчина под ним. Черт, при должном старании, он на одну это картину сможет кончить еще разок, но сейчас не о нем.
Когда Илай громко стонет, кончая, ему кажется, что он оглох и ему вырвали легкие. Он так давно не слышал именного этого стона, ни на кого другого не похожего, единственного и самого желанного. теперь, наверно, и умереть можно, не то что забыть как дышать на пару секунд.
Он целует его, нежно, долго и благодарно. За то, что пришел. За то, что остался. За то, что не забыл.
За то, что все еще любишь.
Нашаривает где-то между полом и двином свою рубашку, вытирает их обоих, хотя это, конечно не решение. Конечно им надо в душ. Бертольду еще и покурить надо, но он не отдаст этот момент никаким жизненным сложностям ни за что. Прямо сейчас не хочется думать о том, что будет позже, чем он моргнет - пусть будет потом. Сейчас есть они. И сейчас этого более, чем достаточно.
-Я люблю тебя, - говорит он. И не хочу, чтобы ты уходил, глотает про себя.

Бертольд обнимает его спину и гладит по волосам. Ему спокойно. Ему очень тихо.
Нет тревоги. Нет страхов. Вообще ничего нет кроме уюта и ощущения правильности происходящего.
Ему хорошо от того, что Илай не порывается встать и пойти собираться. Не извинится дрожащим голосом, собирая по комнате вещи-  Бертольд почему-то очень хорошо себе это представляет. Илай вообще словно бы никуда не торопится , если не сказать - никуда не собирается уходить.
Конечно собирается. Не хочет, может быть, но уйдет. Потому что должен. Всегда кому-то что-то должен. Всегда не Бертольду.
В каком-то плане он его за это наверно и любит - с Бертольдом ведь так просто. Бертольд не любит обещаний, Бертольд не верит, что кому-то что-то должен и не ждет этого от других. Илай привык к давлению, Бертольд не давил никогда. Илай привык вести себя определенным образом, но Аккерману и на это плевать. Илай, сам Илай, не чертов граф Мур - вот что его интересует. Не деньги и не связи, не положение в обществе - для нео это всегда было пустым звуком.
Наверно поэтому он никогда и не думал о том, что со всем этим придется считаться. Никогда не думал, что однажды это встанет между ними и разлучит так надолго. А если бы думал - смог бы что-то изменить? Вряд ли.
Он не посмел забрать это все у него, потому что знал - при всей боли, которую может причинить положение Илая, он его ценит. Он знает, где его место и в чем его долг. Он не предаст семью, он будет с ними до последнего. Его целеустремленности наверно можно даже позавидовать.
Бертольд, с другой стороны, одно большое разочарование. Даже для Илая. Мур ждал, что он останется, а Аккерман ушел. Сначала в армию, потом насовсем, когда понял, что армии был недостаточно. Бертольд и не знает, что значит "быть верным слову", потому что слов никаких не любит вообще.
Хотя сейчас он сказать кое-что хочет. Хочет попросит не уходить. Хочет попросить забыть обо всем и всех на свете и остаться с ним здесь навсегда. Вот так просто и глупо - просто попросить. Но это же не сработает дважды, да?..
Еще хочет попросить приходить как можно скорее. И как можно чаще. Писать смски, звонить по вечерам.
Словно бы они настоящая парочка, черт возьми. Чтобы все как у людей. Чтобы все как полагается.
Они ведь смогут? Быть обычными? Хотя бы притворяться?
А перед кем им, собственно, притворяться? Перед друг другом? А притворяться ли?
Бертль правда хочет всего этого, но попросить боится - все-таки пока все слишком хлипко и непредсказуемо. Хочется верить, что вернувшись в уютный особняк Мур не решит, что все эо было ошибкой, минутным помешательством, но спросить он не решится.
Он не знает, сколько точно проходит времени с тех пор, как они застыли вот так - в обнимку. Он так ничего и не спросил, Илай тоже так ничего и не прокомментировал.
Телефон Берта вибрирует где-то в штанах. Он решает, что это знак и отлепляется от Илая. Кто-то из них же должен был быть первым, а Мру бы обязательно решил за это извиниться, что в свою очередь обязательно бы вывело Бертольда из себя, так что лучше уж он сам.
-Пора собираться, - произносит он, глядя в телефон - у парня с работы жена должна родить на днях, я обещал помочь со сборкой мебели для детской, - он поворачивается обратно к Илаю и проводит рукой по его икре - парень он хороший, но прямо как ты - руками делать ничего не умеет, - и, чуть подумав, добавляет - и его борода тоже не красит.
Ему кажется, что такой вариант неплох - разойтись, словно бы оба убегают по каким-то своим делам. На пару часов или на весь день, но обязательно - чтобы в итоге вернуться. Так будет проще всего - не придавать значения новому расставанию. Так будет проще дождаться следующей встречи.
-Ты хоть номер мой запиши, а то на станции быстро поймут, что ты не арендодатель, если будешь вот так каждый раз приезжать.
Хотя не то чтобы я против. Я совсем не против. Я всему миру готов о нас рассказать, молчит Берт.
-И в душ можешь первый пойти, я собираюсь быстрее.
Кажется. будто он его выгоняет, но, даже если Илай сейчас обидится, потом будет благодарен за то, что всего этого не пришлось делать ему.
Ему останется только взять чертов телефон и позвонить, когда будет время. Или когда он будет готов. А Бертольд подождет.