Не то, чтобы они были с Эндрю так уж близки, но он был его братом, а по братьям принято скорбеть. И Бальдассаре скорбел. Как умел, тихо и осторожно. И его скорбь терялась на фоне кажущегося безутешным горя Лидии. Порой она вроде бы становилась прежней, а потом натыкалась на футболку, провонявшую потом и дешевым одеколоном Эндрю, на расческу с клочком его густых и черных, как смоль, волос, на губную гармошку, на которой он выучил всего-то одну жалкую мелодию, и снова скорбь поражала ее с новой силой. Она обездвиживала женщину, и та часами лежала на диване, игнорируя все попытки любовника и детей привести ее в чувства. Да и было бы что игнорировать. Никто из них не умел утешать, и любые попытки поднять Лидии настроение выглядели жалко и натянуто. Она хотела скорбеть. В конце концов, она была матерью, которая потеряла ребенка, разве они могли лишить ее святого права проливать слезы и забиваться в беспамятстве? Каждый из них - Матео, Катарина, Мария, Бальдассаре и даже мелкие - понимал, что не могут. И исходящая от Лидии скорбь вскоре охватила всех. Чикита и Бонита все чаще сидели молча с фломастерами и газетными листами, на которых они рисовали за неимением другой бумаги. Матео курил и тут же прикуривал от тлеющей сигареты новую, так что сигаретный дым постоянно витал в воздухе, скапливаясь под потолком. Катарина постоянно убиралась: драила полы, оттирала тарелки, вычищала унитаз - так что в доме все, абсолютно все блестело, и можно было есть с любой горизонтальной поверхности. Она начинала уборку рано утром и заканчивала ее поздним вечером, чтобы следующим днем начать все по новому кругу. Мария сбегала. На час, два, три, целые сутки. Он возвращалась всегда в разное время, но неизменно пропахшая алкоголем и... Бальдассаре не стремился узнать, что за горький шлейф преследовал его сестру. Он знал лишь одно - это что-то не очень хорошее, и этого ему было вполне достаточно.
Сам Бальди не только скорбел. Чем дольше он думал о смерти Эндрю, тем крепче укоренялся в неприятной и тягостной для себя мысли - если такой как Эндрю, сильный, смелый и храбрый, закончил свою жизнь в канаве, то что ждать ему? Хилому и убогому заморышу? Бальдику. Эта назойливая и пугающая мысль не давала покоя, заставляя озабочено и нервно теребить амулеты на шеи, то и дело поглядывать на домочадцев, задаваясь вопросом: сумеют ли они его защитить? Станут ли они это делать? Бальдассаре никогда не отвечал, но невольно ловил себя на том, что снова и вновь его голову посещают мысли о вступлении в стаю оборотней. Оборотни сильные и крупные. Ни чета им недопескам. Бальди стыдился этих мыслей, и между тем не мог окончательно избавиться от них, выгнав из своей головы напрочь. Вот только оборотни на дороге не валяются. Бальдассаре не имел ни малейшего представления о том, что ему делать с застрявшей в голове идеей, чтобы перевести ее в раздел осуществимых. Не знал, но ровно до определенного момента дней десять назад, когда он уцепился за Матео, чтобы, сбежав от удушающей скорби, провести час другой в небольшом кабаке в обнимку со сладким сливочным пивом, которое Бальдассаре мог лакать на протяжении нескольких часов.
Извинившись, Матео отошел, чтобы поговорить с хозяином заведения - каким-то своим знакомцем - так что Бальди остался предоставлен себе и сливочному пиву на целых тридцать минут. И они, а точнее последние десять из них, оказались судьбоносными. Привалившись к окну и собирая пальцем сладкую пенку с кружки, Бальдассаре стал невольным слушателем негромкого разговора, заведенного за соседним, находящимся за его спиной, столиком. Двое, отгородившись от мира бутылками с пивом, обсуждали какого-то Грэма и бои без правил - и вроде бы ничего из этого не могло заинтересовать Бальди - но тут один из собутыльников произнес хриплым голосом "оборотни". И Бальдассаре оказался спасен от мучительных рассуждений и поисков - вселенная дала ему ответ. Поцеловав один из амулетов, Бальди полностью обратился вслух. Остатки разговора он уже запоминал под мерное бурчание вернувшегося Матео. А через пару дней Бальдассаре, не без труда отыскав дорогу, пришел в чащу Салемского леса. Ему не понравилось. Он весь провонял кровью, страхом и волками. Но когда до него дошли слухи о новом бою, Бальди вновь отыскать дорогу в лес. Сделал он это и в третий раз...
Они все стояли на поляне, освещенной воинственными всполохами костра. Выкорчеванные пни и обломки стволов кое-кто использовал вместо сидений. В центре дрались двое еще не обратившихся окончательно молодых оборотня. Каждый удар лапой или болезненный вой приводили толпу в восторг, и все заливались радостный лаем, переходящим в вой. И Бальдассаре выл вместе со всеми. Но тихо и робко, боясь выдать свое собачье нутро. Ему никто не задавал прямых вопросов, и он не торопился давать ответы. Когда один из дерущихся упал на землю, и второй, разгоряченный кровью и победой, кинулся было на него, двое мужчин ухватились за его огромные лапы, оттаскивая и не давая продолжить. Земля еще багровела от крови, а молодой оборотень тяжело и сбивчиво дышал, когда ненасытная толпа начала требовать продолжения боя. Кто-то - нарочно или случайно - толкнул Бальди в спину, и тот, ступив было вперед, поспешил было вернуться, но ему не дали этого сделать. Кривые усмешки и крепко сцепленные на груди руки перегородили дорогу.
-Давай, парень, покажи, чего ты стоишь. - очередной тычок прилетел в грудь, и Бальдассаре пошатнулся, затравленно вскидывая голову.
-Ты уже давно пялишься! Мы хотим посмотреть на тебя в действии. - и его снова толкнули, да так сильно, что он едва остался стоять на ногах. Прикусив губу, Бальди тихонько заскулил, оборачиваясь и бросая мазок взгляда на морду молодого оборотня. Его глаза, налитые кровью, явно давали понять, что друзьями они не станут.
-Бой! Бой! Бой! - скандирование раздавалось со всех сторон, круг сужался, вынуждая Бальдассаре пятиться. - Бой! Бой! Бой! - ритмичный вой стучал в висках и бился в груди на уровне сердца. - Бой! - его снова принялись толкать. Казалось, что это продолжалось целую вечность, а потом раздался вой, плаксивый и высокий, заставивший оборотней отступить назад. Кто-то даже издал раздосадовано презрительный вздох, глядя на тощее, сутулое тело с безобразной собачьей мордой и ошметками шерсти на загривке и тонких, жилистых конечностях. Бальди обратился не полностью. Пригнувшись к земле, он впился в нее когтями, прижав к облезлой голове уши. Мелко дрожа, Бальдассаре подвывал, а кончик его подобия на хвост нервно подрагивал.
-Отпускай! - скомандовал нетерпеливый окрик из толпы, и сильные пальцы разжались, опуская молодого оборотня, понесшегося на свою жертву.

Бальдассаре завывал, пытаясь призвать своим громким в отчаянье воем родичей. Но слышали ли они его? Зажмурившись, Бальди замотал головой из стороны в сторону, силясь вытряхнуть из нее нескончаемые крики и вопли окружающих его оборотней.  Прижавшись животом к земле, он неотрывно глядел на молодого оборотня, теряющего в прыжке последние человеческие черты. Любая надежда на жалость растворилась в его утробном рыке и гулком ударе мощных лап о влажную землю. Заскулив, Бальдассаре, окончательно обращаясь - он непременно среагировал бы на прокатившийся по толпе снисходительно язвительный смешок, возникший от взгляда на его хилую облезлую тушку, выдающую в нем скорее сродство с крысами, чем с волками, если бы не был так напуган. А напуган он был чертовски! - пополз на брюхе назад, пытаясь скрыться в тени раскатистых деревьев, но не успел... Вторым прыжком преодолев разделяющие их фут, оборотень сомкнул челюсть на колючем от жесткой шерсти загривке, заставляя Бальдассаре болезненно завыть, сотрясаясь всем телом в конвульсиях. Лес и охочая до жестокости стая и без того расплывались перед глазами, теперь же мир для Гонсалеса потонул в всполохах его собственной крови и слез. Напрасно он бился и царапал тощими лапами воздух, раздирая его непригодными для охоты и драки когтями. Оборотень не разжимал зубов. Он тряс и мотылял чупакабру, что было сил – а их у него было немало! – после, будто играючи, откинув его в сторону дерева, о жесткий ствол которого Бальдассаре ударился хребтиной, ломая нижние ветви и срываясь на хриплый скулеж, потонувший в гневном вое оборотня, направившегося на него вновь. Под мощными лапами хрустели, ломаясь, сухие ветки, которые в спешке не донесли до костра, а из открытой пасти доносился злобный, набирающий с каждой секундой силы рык, повинуясь которому Бальди перевернулся на спину, открывая беззащитный живот. Пощады! Он больше не хотел быть оборотнем. Больше не хотел быть в стае. Твою мать, он просто хотел, чтобы уже наступило утро... Раздавшееся почти над самой мордой рычание вдруг неожиданно сменилось жалобным скулежом.
-Уууу. - одна часть толпы зашлась разочарованным воем, в то время как вторая чуть ли не задохнулась от восторженного вопля, когда на "арену" вышел сам Грэм. Зрители разделились на два лагеря: одни гневно топали ногами и требовали, чтобы Уоррен свалил в туман и дал парням разобраться - а точнее одному загрызть другого - самостоятельно, вторые - радостным улюлюканьем и завыванием подбадривали недо_вожака недо_стаи. "Так его, Грэм!"; "Покажи этому щенку!", "Отвали! Дай ему сожрать этого нытика!", "Бей его!" - раздавалось со всех сторон, в конечном итоге сливаясь в грохочущий адреналином и яростью волчий вой, оглушающий Бальдассаре, прижавшегося лысым боком к шершавому стволу старого дерева. Опустив голову и запрятав в морду лапах, Бальди изо всех сил боролся с... Сейчас он вел несчетное количество битв. С собственной паникой и желанием дать деру, прорвавшись сквозь толпу разошедшихся от драки оборотней. Со своим никчемным телом, парализованным ужасом, граничащим чуть ли не с сумасшествием. И с этим назойливым запахом крови, щекочущим нос, отчего рот заполнялся вязкой слюной, стекающей из углов рта на землю. Не отрывая морды от земли, Бальдассаре приоткрыл глаза, силясь разобраться в мелькающих перед ним силуэтах. Кто побеждает? Но велика ли разница: кем именно он будет загрызен?
Молодой оборотень не желал сдаваться. Всего несколько мгновений назад он чувствовал невероятную силу и мощь, которых не знал прежде, а сейчас лежал на земле, морща морду от каждого вдоха, отдающегося тупой болью, и из его разбитого носа на землю капала кровь, растекаясь по ней багряными кляксами. Поднявшись на лапы к неописуемому восторгу толпы, юный оборотень - кажется, его звали Каин, а может и Кевин, сейчас никто из одурманенной кровью стаи не вспомнил бы его настоящего имени - ощетинился, вскинув морду и оскалившись, демонстрируя острые зубы, еще пылающие красным от крови чупакабры. Издав визгливый лай, и отдаленно не напоминающий тот свирепый рык, с которым он нападал на Бальдассаре, молодой оборотень кинулся на Грэма, отталкиваясь лапами от земли и раскрывая пасть, в попытке ухватить его за горло.

Отредактировано Baldassare Gonzalez (09-01-2019 18:59:52)

Драка продолжалась. На короткий миг превратившись из жестокого избиения именно в драку волчья грызня, в конечном счете, вновь стала беспощадной демонстрацией силы и доказательством власти, от которых за версту разило кровью, а воздух звенел от унизительного скулежа того, кто сам не так давно упивался, пьянея, чужой слабостью и страхом. Молодой оборотень был повержен, спустя пару нелепых и тщетных попыток выгрызть победу. Прижавшись к земле, он громко завывал и скулили от боли, и в этот момент Бальдассаре не испытывал ничего, кроме страха, грозящегося свести его с ума. В его трясущейся душе не проклюнулось и зерна злорадства. В любой другой ситуации он, возможно, был бы и рад унижению того, кто опозорил его и причинил боль, но не сейчас. В голове настойчиво билось, ввинчиваясь раскаленным иглами в виски: ты следующий. Ты следующий! ТЫ СЛЕДУЮЩИЙ! Скулеж Бальди сорвался на хриплое и едва ли различимое в общем шуме хныканье. Так хнычут маленькие дети и мелкие собачонки, которых хорошенько пнули под зад. Что с ним будет дальше? Напуганный Бальдассаре не досматривал бой. Уткнувшись мордой в колючий ствол дерева, он царапал когтями его выгибающиеся из земли корни, похожие на толстых змей, и проклинал себя снова и вновь. Уж в чем-чем, а в самобичевание Гонсалесу не было равных. Зачем он только решил выдать себя за оборотня? Какого хера приперся на эту бойню? Опять?! Удивительного, что такого дебила не загрызли в первую же ночь! Бальдассаре безжалостно порол себя собственными мыслями, и с каждым хлестким ударом лишь больше жалел себя, отчего темные с легкой подпалиной ресницах тяжелели от слез. Незаметно и безболезненно, Бальди вернулся в человеческую форму, но выглядеть жальче от этого он не стал. Скорее наоборот. Мешковатая футболка, которая каким-то чудом осталась на нем, провоняла кровью насквозь. Скорей всего трусы и джинсы Бальдассаре тоже пахли не духами Chanel, но он потерял их во время своей трансформации, и теперь бледную, тощую задницу больно кололи сухие ветви и жесткая трава, а маленький член испуганно сморщивался от холода.
С раздосадовано недовольным порыкиванием и фырчаньем оборотни начали расходиться. Круг разомкнулся. Некоторые, переговариваясь полушепотом между собой, косились на Грэма, явно не испытывая большого восторга от того, что бои закончились быстрее, чем только налившаяся тьмой ночь. Их сердце еще возбужденно стучали и бились о ребра, кровь гнала адреналин по телу, и разочарованные оборотни сжимали и разжимали кулаки, обхватывая искривленными от негодования ртами горлышки пивных бутылок. Но большая часть была довольно. Не в силах понизить голос они восторженно пересказывали друг другу последний бой, хотя каждый из них и без того все прекрасно видел. Но чем дольше оборотни мусолили бой вожака с новичком, тем больше он обрастал все новыми и новыми подробностями и деталями: менялся размер Грэма - с очередным пересказом он был уже размером чуть ли не с медведя - бедняга Кевин из неопытного юнца в ходе историй превращался в сдвинутого психопата, а Бальдассаре, имени которого никто и не знал... О Больдассаре Гонсалесе казалось забыли все. Но, увы, это было не совсем так.
Чужой, тяжелый волчий запах, к которому, как Бальди казалось, он уже успел привыкнуть, ударил в нос раньше, чем Гонсалес услышал хруст ломающейся под ногой ветки. Вскинув голову, Бальдассаре испуганно уставился широко распахнутыми глазами на мужчину, остановившегося напротив него. Их разделяла так мало и между тем так много - целых два шага. И все же Бальди поджал под себя ноги, силясь увеличить расстояние между ними. Оборотень не двигался, и под его пристальным взглядом Бальдассаре почувствовал себя на разделочном блюде, словно жаренная курица, которую вот-вот подадут к столу. Упершись в древесный ствол так, что его жесткая кора оцарапала шею и оголившийся бок, Бальди глухо и предупреждающе зарычал, не размыкая губ. Но оборотень двинулся. Шаг. Бальдассаре зарычал чуть громче, впиваясь покрытыми ссадинами пальцами в ствол дерева. Не подходи. Пожалуйста, не подходи! Еще один шаг. Гонсалес обнажил зубы, показывая чуть заостренные клыки, блестящие от слюны, вязкими и липкими ручьями стекающей по его подбородку. Оборотень наклонился, и Бальди замер, вытянувшись струной и даже задержав дыхание. А затем Грэм протянул к нему руку.
Дернув головой, Бальдассаре со всей дури вцепился зубами в ладонь Уоррена, оставляя на ней глубокие отпечатки от своих острых клыков. Когда же до его тупой головы дошло, что он сделал, Бальди со страху дернулся было вверх, вскакивая на ноги, отчего его футболка задралась, демонстрируя впалый живот со свежими кляксами гематом и покрытый мальчишеским пушком лобок, но то ли запнувшись о корень дерева, то ли поскользнувшись на влажной земле, рухнул обратно, больно ударившись спиной сперва о ствол дерева, а затем о жесткую землю. На короткий мир страх отступил на задний план, и Бальдассаре плаксиво заскулил от боли, пронзившей все его тело.

Боль размазывалась по спине вместе с подпекающейся кровью. В ушах еще звенело после удара, так что смысл сказанных Грэмом слов не сразу достигнул сознания Бальдассаре, а когда все же издевательски ласковая угроза превратилась во что-то осмысленное из букв, раздробленных звоном, лучше от этого почему-то не стало. Не то, чтобы у Бальди были такие уж красивые ноги - тощие с острыми коленками и жесткими волосами - но они были у него в единственном экземпляре, и потому расставаться с ними Гонсалес не очень-то и хотел. Неуклюже сев, хватаясь руками за ствол дерева, Бальдассаре прижал согнутые в коленях ноги к груди, хоть как-то прикрывая постыдную наготу. Он непременно бы умер от смущения, если бы не был так напуган угрозой, что ему переломают ноги. Прикусив губу, Бальди коснулся шеи, пытаясь нащупать грозди амулетов, и тут его словно пробило током насквозь. Его цыплячья шея была полностью обнажена, и вместо тонких нитей и лент грязные пальцы натыкались на беззубо разинутые рты ран, оставленных клыками оборотня. Блекло-серые подушечки пальцев, перепачканные грязью, моментально покрылись багрянцем крови, а на куцых ресницах навернулись слезы. Мало того, что он был в чаще Салемского леса среди оборотней, грозящихся переломать ему ноги, так еще и без единой защиты. Бальдассаре попробовал было отыскать взглядом хоть что-то из оберегов под своими ногами, но наткнулся лишь на вонючую старую куртку, которую ему кинули с коротким не то приказом, не то просьбой. Брезгливо поморщившись, Бальди поднял куртку с земли и поднес ее к своему лицу. От нее на километр разило дешевым бухлом, прогорклым дымом, кровью и волками - отвратительная в своей резкости тяжесть запахов могла бы сбить его с ног, если бы Гонсалес и так не отмораживал задницу, сидя на земле. Недовольно кривясь, Бальдассааре все же надел куртку, рукава которой доходили до самых кончиков его пальцев, и запахнул широкие края потуже, хотя даже так в нее мог бы влезть еще один, а то и два, Бальдассаре средне упитанности.
-Я тоже не рад вонять вшивым волком. - Бальди готов был поклясться, что сказал это про себя, но почему-то его губы разомкнулись и пронесли все эти слова вслух. Хотя бы достаточно тихо и осторожно. Когда Уоррен переключил свое внимание с него на подошедшего оборотня, Бальдассаре, закатав рукав, который буквально тут же распрямился обратно, так что пришлось придерживать его пальцами, поднял руку и прошелся шершавым языком по всей ладони, оставляя на ней влажный слюнявый след, после чего, заведя руку за голову и слегка наклонившись вперед, попробовал обработать слюной горящие болью раны. Стало чуть легче. Но не то чтобы существенно. Пришлось провести слюнявую манипуляцию снова, вновь и опять, чтобы боль наконец-то перестала с таким усердием вгрызаться в его загривок. Когда Бальди в очередной раз собирался лизнуть ладонь, вытянув язык и почти было коснувшись его блестящим кончиком ладони, Уоррен обернулся. Громко клацнув зубами, чуть было не прикусив язык, Бальдассаре захлопнул рот и сжал кулак. Прекрасно! Теперь в глазах этих двоих он не просто подобие оборотня, но еще и подобие дебила с замашками на дегенерата.
Грэм снова предпринял невесть зачем и откуда втемяшившуюся ему в голову попытку приблизиться и осмотреть рану. Бальди терпел и держался до последнего, отчаянно вжимаясь в ствол дерева и отстраняясь до тех самых пор, пока это еще было возможно. Но чем больше он пытался отстраниться, тем настойчивее Уоррен тянул к нему руку, так что в конечном счете Гонсалес вновь гортанно зарычал и даже попробовал изобразить лай, больше напомнивший тяфканье, предупредительно щелкнув зубами. Вкус пальцев оборотня был мерзким, и казалось все еще облеплял язык и небо, так что хотелось хорошенько прополоскать рот, но Бальдассаре был готов укусить Грэма вновь, если это понадобится.
-Да, конечно, - прижимаясь щекой к словно бы покрытому вековыми морщинами стволу дерева, злобно рыкнул Гонсалес, прищуриваясь и стараясь придать себе хоть какую-то грозность. Выходило отвратно. - Ты всего лишь собрался сломать мне ноги. Охереть помощь. - казалось, что мальчишка уже забыл, что именно этот мужик вообще-то спас его лысую задницу, и, если бы не он, лежал бы себе сейчас Бальдассаре Гонсалес в земле и тихонечко так умирал. - Нет, не кажется. - язвительно отозвался, поднимая руку и вытирая тылом предплечья бегущую изо рта и скатывающуюся по подбородку слюну. Он слишком много нервничал и двигался, и голод теперь точил желудок изнутри, а потоки слюны казались бесконечными. Бальдассаре_Ниагарский_водопад_Гонсалес. А еще этот гребанный запах крови повсюду. Бальди попробовал было зарыться лицом в куртку, но стало только хуже. - Если. Я. Дам. Тебе. Посмотреть. - Бальдассаре приходилось делать паузы между словами, чтобы сглотнуть слюну или размазать ее по губам. - Ты от меня отвянешь?

Бальдассаре еле сдержался, чтобы не наградить Грэма взглядом, которым обычно смотрят на идиотов. Похоже, Уоррену было известно о чупакабрах еще меньше, чем о правильном произношении испанских слов. До его маленького перепуганного мозга наконец-то дошло, что злиться, огрызаться и глядеть на оборотня, который вдвое больше, а соответственно, и сильнее, как на последнего придурка - это не самая хорошая идея. И Бальди смирился. Правда, его смирение сопровождалось сдавленно приглушенным фырчанием и тихим порыкиванием, когда Грэм все же сократил расстояние между ними до того, чтобы хотя бы мельком оценить всю плачевность ситуации. Бальдассаре был свято уверен, что этого хватит, но у Уоррена было другое мнение, о чем он с ним тут же поделился. Теперь оборотень не только двигался медленно и тягуче, но и разговаривал так же, растягивая гласные и занимания ими паузы между слов. Так обычно разговаривают с тупыми собаками и маленькими детьми, уровень интеллекта которых примерно на одном уровне. Это было бы даже оскорбительно, если бы не настолько привычно. Дома с Бальдассаре разговаривали так же, разжевывая даже самые элементарные вещи, который понял бы и дебил с парой извилин. Похоже, весь мир считал, что у него их всего-то полторы.
Бальдассаре не желал переворачиваться. Он вообще не хотел, как бы то ни было двигаться, но первая же секундная попытка сопротивления привела к тому, что болевой разряд мощностью двести двадцать, а то и все триста, вольт прошиб Бальдассаре, начиная от загривка и заканчивая трясущейся и сжимающейся от страха задницей. Казалось боль заполнила собой весь позвоночник и стрельнула по каждому из нервов. Бальдассаре жалобно заскулил, ложась на бок и прижимаясь влажной щекой к земле. Слюни все бежали, не останавливаясь, но теперь Бальди даже не пытался их вытереть. Он только сбивчиво дышал и хныкал, покусывая губу и сдавленно обещая "быть хорошим". Едва ли слышно. Он практически не разомкнул губ, давая это нелепое обещание, пока Грэм, рассматривая рану, оставленную его молодым собратом, приходил к весьма неутешительным выводам, которые он резюмировал которым, но емким "хуйня". Но "хуйня", ведь лучше, чем "пиздец"? По крайней мере, Бальдассаре был в этом уверен. Медленно сев, морщась и поскуливая от въедающейся в кожу боли, Бальди неуверенно кивнул головой, спустя продолжительную паузу длинною в несколько минут. Заявляться домой в таком виде было категорически запрещено. Да, его не выпустят из квартиры, пока ему не стукнет тридцать восемь, а то и все сорок лет. На, подыши воздухом напоследок, Бальди. Ему было даже страшно представить: какой ор и суматоха поднимутся, если он припрется домой с каким-то мужиком, голой задницей и разодранной шеей, весь провонявший лесом и волками. И ведь даже не понятно, что родню напугает сильнее: вонь оборотня, отвратительная рана, левый мужлан или голая жопа. Отца определенно последнее. К Гарри тоже было нельзя - он жил с родителями, да и вообще... Так что оставался один единственный вариант. Точнее два: или остаться в лесу, или "здравствуй, Хуетни". Ну почему во всем этом сранном мире не было ни единого другого существа, к которому он мог бы обратиться за помощью, кроме Хуетни Херсиа.
-Меня зовут Лука Гонсалес. - Бальдассаре не придумал ничего лучше, чем назваться именем отца, нервно впившись обломками ногтей в свое предплечье под широким рукавом куртки. Даже вдруг бояться стало слишком тяжело. Паника, боль и этот блядский голод истощали. Бальди мелко подрагивал, а на лбу проступала колючая от соли испарина. Его начинало лихорадить - не как подцепившего заразу человека - инфекции были не страшным чупакабрам - а как ребенка, на которого слишком многое свалилось в одночасье. Чересчур много эмоций, событий и всякого пиздеца для одного Бальдассаре Гонсалеса, прожившего большую часть своей жизни, как тепличное растение. - В Салеме у меня есть... - мальчишка запнулся, с шумом втягивая слюни и проходясь по и без того блестящим губам тыльной стороной ладони, - знакомый. Такой как я. Он живет в гостинице "Red Roof".  - этого должно было хватить.
Дальше Бальди не сопротивлялся. Почти. Решено было обработать рану на поляне, чтобы не заляпать салон "псиной кровью". И это было больно. Блядски. Чертовски. Адски. Невыносимо больно. В какой-то миг Бальдассаре даже подумал, что вместо антисептика эти два садиста поливают его кислотой, настолько было больно, что казалось будто бы рану разъедает изнутри, отчего она расползается, словно клякса или раздавленный ногтем таракан. Бальди попробовал было вырваться и даже несколько раз чуть было не цапанул Грэма и его дружка за пальцы, но те оказались проворнее. Молчаливый друг Уоррена, не сдержавшись, даже отвесил Гонсалесу оплеуху, после которой - Бальдассаре, не привыкший к физическим наказаниям - заметно притих, стерпев остаток экзекуции с обиженным поскуливанием. Однако после того, как повязка закрыла, по крайней мере, самую отвратительно пугающую часть раны, представление не закончилось - у Бальдассаре не сразу получилось встать на ноги. Их словно кто-то набил ватой или пухом, отчего Бальди практически не чувствовал земли и запинался каждый раз, как только лишался поддержки. Так что до машины его практически дотащили. Забравшись на заднее сидение, Бальдассаре свернулся клубком, уткнувшись носом в спинку сидения. Уснуть у него, правда так и не получилось. На каждой кочке и при любом резком повороте Бальди болезненно завывал или принимался тихонько хныкать. Путь до Салема казался бесконечным. Когда же форд наконец-то затормозил у гостиницы, Бальдассаре простонал с нескрываемым облегчением.
Выбраться из автомобиля и добраться до гостиницы у Гонсалеса без помощи Грэма не получилось. Ноги, которые не так давно словно были набиты пухом, теперь налились свинцом. И если дойти до самого здания еще было полбеды, то подняться на второй этаж - настоящим испытанием. В задрипанном отеле, разумеется, не было и намека на лифт. Ну хотя бы Бальди знал номер комнаты Гарсиа - после "похорон" Эндрю Тони дал ему свой адрес, так на всякий случай. Тогда Бальдассаре усмехнулся и бросил что-то вроде того, что Хуетни будет последним к кому он придет за помощью - и не пришлось делать крюк, заворачивая на ресепшн и привлекая к себе лишнее внимание.
-Здесь, - притормозив у комнаты номер двенадцать, Бальди постучал сбитыми костяшками пальцев по обшарпанной двери. Ничего. Он постучал снова, чуть громче, так до конца и не уверенный: хочет он или нет, чтобы Гарсиа оказался дома.

Отредактировано Baldassare Gonzalez (21-01-2019 19:10:34)