Это был один из тех самых дней, когда царящее невесть откуда взявшееся в воздухе напряжение давит, въедается под кожу, заползает в нос с каждым вздохом и растекается по организму раздражением вместе с толчками сердца, и от этой горечи невозможно никак избавиться, ее не получается игнорировать, заглушить приятным делом или хорошей музыкой, выдавить из себя книгой, вкусной едой или разговорами по душам. Ведь, чем больше пытаешься игнорировать это гадостное чувство, тем стремительнее оно разрастается, заполняя собой все мысли - и вот уже хобби не в радость, любимая группа кажется полным отстоем, книга становится невероятно скучной, вопреки потугам автора, еда теряет весь свой вкус, становясь пресной, а разговоры неизменно перетекают в ссоры, которые затем взрываются скандалами. И все это предвестники скорой бури. Такого мощного дерьма, что крыть от него начинает заранее. Можно назвать это интуицией, но больше всего подойдет слово "предчувствие".
Эндрю и раньше пропадал на несколько дней - уезжал в Аркхем, отрубался после очередной вечеринки у какой-нибудь девчонки, а иногда и в ней, пару раз ночевал в кутузке несколько суток за "нарушение общественного порядка", чтобы это не значило - и никого и никогда это раньше не заботило. Лидия не задавалась вопросом: когда же ее сын притащит свою задницу домой - у нее из без того хватало проблем, но сегодня она то и дело бросала беглые взгляды на входную дверь и доставала Матео одним и тем же вопросом "когда он видел Эндрю последний раз ". Матео не помнил. С завидной стойкостью он без малейших признаков недовольства снова и вновь отвечал, что не помнит, что, может быть, пару дней назад, что он не уверен, но кажется... И его ответы бесили Катарину еще сильнее, чем идиотские вопросы матери. У Катарины сегодня тоже все шло из рук вон плохо - пасьянс, сколько бы она ни билась, отказывался раскладываться, и копившееся от этого недовольство головной болью стучало в висках. Она попробовала было отвлечься и сложить карточный домик - обычно ей удавалось построить целый дворец - но сегодня не получалось и удержать "домиком" и две карты. Все разваливалось, и девушка вновь остервенело принималась тасовать и раскладывать карты, невольно ловя себя на том, что прислушивается к шагам в подъезде. Кого она ждала? Катарина и сама толком-то и не знала. Мария с самого утра искала повода поссориться. Сперва она поцапалась с какой-то девахой на лестничной площадке, потому что она не давала ей якобы спать своими идиотскими стонами из-за своего идиотского ебыря, потом сорвалась на мелюзгу, которая носилась по квартире и вела себя безобразнее обычного, потом она попробовала было посмотреть телевизор, но тот похоже сдох и больше не реагировал на ее ободряющие удары кулаком, и в конечном счете ей на глаза попался Бальдассаре, сидевший в своем углу на своем матрасе, закутавшись в свое одеяло, и незаметно, по крайней мере, как ему казалось, растирающим пальцем в горсти таблетку. Спустившись с дивана, Мария, поглубже засунув руки в бездонные карманы своих цветастых шаровар, размашистым и быстрым шагом направилась к лежбищу брата. Заметив ее, Бальди состроил виновато-недовольную мину, проведя широким языком по своей ладони, слизывая белый порошок таблеток. Этот идиота с детства боялся принимать таблетки из-за того, что они могут застрять в горле, а потому всегда растирал их в горькую крошку, чтобы было легче проглотить. И что же сегодня болит у малыша Бальди? Мария знала, что ничего. Она так же знала, что брат не стыдится рыться в чужих сумочках в клубах, куда иногда притаскивался следом за ней и Катариной. ЛСД? Экстази? Пфф. Он тащил из сумочек богатеньких дур антидепрессанты и транквилизаторы, которые истеричным девицам прописывали шарлатаны врачи, убеждая их, что они не бесполезные и тупые курицы, а просто ранимые личности с тонкой душевной ор-га-низа-цией. Ее брат, который_ни_фига_не_педик обладал куда более ранимой и тонкой душевной хреновиной, чем все эти девки разом.
-Вштырело? - присев перед Бальдассаре на корточки, Мария насмешливо улыбнулась, кивнув на пустой пластмассовый блистер, который Бальди тут же поспешил спрятать под пледом. - Папе это не понравится. - прицокнув языком девушка, ухватила брата за тощее запястье, резко переворачивая его ладонь кверху. На бледной коже еще блестел влажный след от слюны. Если бы она хотела, то уже давно сдала бы Бальдассаре отцу, но... Пока тот не начал глотать, что похлеще. Мария не хотела поднимать шумиху.
-Отвали от меня, - попробовав было выдернуть руку из цепкой хватки сестры, огрызнулся Бальди, ощерившись и показав острые зубы. - Иди в пизду. - он никогда не посылал ее в жопу или на хуй, потому что... - жирная леЗбуха. - зашипев, Бальдассаре дернулся всем корпусом назад, пытаясь спрятаться от вскинувшейся для удара руки Марии.
-Ты че вякнул, заморыш? - она никогда не была его. Не ударила и в этот раз, вместо этого навалившись всем своим весом на брата, прижав его к вонючему матрасу. Бальди всегда забавно истерил, когда она так делала - боялся задохнуться. - А ну извиняйся, паскуденыш. - острые пальцы Марии не до боли, но ощутимо сжали бока брата, и тот завизжал. Никто не обратил внимания на их возню. Катарина, глухо чертыхнувшись, начала раскладывать пасьянс в сотый раз, Лидия, оторвавшись от готовки посмотрела на входную дверь, Матео тщетно пытался вникнуть в текст газеты. Мария была одной из тех, кто громко лает, но кусает несильно. К тому же никто из них никогда бы не обидел Бальди всерьез.
-Отпусти, тупая корова! Мне дышать нечем! - пытаясь вывернуться из захвата Марии, Бальдассаре смешно выпячивал тощую задницу, скользил острыми коленями по влажной простыни и глухо рычал. - Ты меня задушишь, идиотка! - извернувшись, Бальди с силой вцепился зубами в руку сестры, оставив на ней полукруглые отпечатки от своих зубов. Вскрикнув со сдавленным скулежом, Мария резко дернула Бальдассаре за грудки, но прежде чем она успела отвесить ему оплеуху, раздался хруст, следом за которым комнату поспешил заполнить стук раскатывающихся по полу бусин. Один из амулетов Бальди порвался. Вскинув голову и широко распахнув глаза, Бальдассаре вцепился пальцами в свою шею, пытаясь удержать дрожащими пальцами бусины, но сжал лишь разорванную нитку. Этот амулет ему подарил Эндрю. На самом деле он хотел втюхать его одной девчонке, которая тогда ему нравилась, чтобы заслужить перепих, но как-то не сложилось, и он отдал его брату, уверив, что это херня из голубых пластмассовых бусин мощный старинный артефакт для защиты. Бальди все принимал на веру, и теперь его старинный артефакт, его защита, раскатывался по грязному полу.
-Успокойся. Успокойся, я все соберу! - выставив перед собой пятерню, Мария опустилась на четвереньки, начав собирать раскатившиеся бусины. С каждой секундой Бальдассаре дышал все громче, все сильнее раздувал ноздри и цепче впивался обломанными ногтями в свою шею, и без того увешанную всячески оберегами. Он был на грани. Еще немного и начнет вопить. - Вот, - подойдя к матрасу, Мария протянула брату сложенные в горсти ладони, в которых лежали все до одной бусины. - Дай нитку, я все соберу. - Мария старалась говорить спокойно и заискивающе, но это не помогло.
-Оно теперь не подействует! - вскочив на ноги, Бальди хлестко ударил сестру по руке, и бусины вновь разлетелись по полу.  - Оно сломано и так не чинится! - кинув в перекошенное лицо Марии нитку, Бальдассаре сжал кулаки. Он весь дрожал, на его лбу проступила колючая испарина, плотно сжатые губы превратились в тонкую полоску. - Ты хочешь, чтобы бы я умер! - и без того высокий голос парня сорвался на фальцет.
-Бальди, милый, пожалуйста, не сейчас... - обернувшись к сыну, Лидию устало потерла переносицу большим и указательным пальцем, вновь бросив тысячный, если не миллионный взгляд на дверь. - Я уверена, что Мария вовсе...
-Она хочет, чтобы я умер! Она порвала мой амулет! - с нескрываемым отчаянием в голосе прокричал Бальдассаре, как если бы сестра прижала нож к его шее. Но, кажется, никто больше не разделял его опасений. Нет. Все было гораздо хуже. Всем было плевать. И судя по укоризненному взгляду Катарины, начавшей собирать вместе с Марией раскиданные по полу бусины, она вообще считала его виноватым. Но... Но ведь... - Прекрасно! Если вам всем так этого хочется! - дернувшись к двери, Бальди в чем был - растянутой водолазке, драных джинсах и выцветшем домашнем халате с поблекшими пионами - едва успев всунуть ноги в растоптанные кеды, выбежал в подъезд, громко хлопнув дверью. Бальдассаре решил умереть. Прекрасное название для какой-нибудь книги.
Решить-то он быть может и решил, но как это провернуть? Бальди боялся боли, а потому лезвие, ножи и прочие колюще-режущие предметы отверг сразу. Хорошо бы таблетки, но денег у него не было, а без Марии и Катарины ни в один клуб его не пустят. Неплохо бы было застрелить себя, но вот загвоздка - Бальдассаре не имел ни малейшего понятия, где ему достать пистолет. Кутаясь в халат, Бальди бесцельно гулял по улицам ночного Салема, пытаясь придумать наиболее безболезненный способ уйти из этого мира, раз его семье так этого хочется. Но все, что было более или менее безболезненно и быстро стоило денег. А их у него, конечно же, не было. Раздавшийся за спиной автомобильный гудок и сияние фар, заставивших Бальдассаре испуганно отшатнуться в сторону, отдались в его голове мыслью - а почему бы и нет? Только не в городе. Тут еще спасут, быстренько доставив в больницу. Лучшего всего было попытать счастье на автостраде, ведущей в Аркхем.
Несколько часов Бальди шел по дороге. Каждый раз, когда ему казалось, что он уже решился и даже выбрал подходящую машину, он вдруг резко менял свое мнение и замирал, позволяя автомобилю пронестись мимо. В конечном счете Бальдассаре просто устал идти. Его ноги гудели, глаза горели от злости, обиды и слез от жалости к самому себе. Повернувшись лицом к автостраде, Бальди задержал дыхание, словно готовясь к прыжку в воду. В его сторону, разрезая полумрак светом фар, несся автомобиль, и Бальдассаре сделал шаг...

Отредактировано Baldassare Gonzalez (27-02-2019 15:21:09)

Бальдассаре уже готовился отойти в мир иной, но вместо ласкового и успокаивающего пения небесных ангелов его голову раздробил оглушительный визг автомобильных шин - не задев его даже зеркалом заднего вида, машина, отчаянно цепляясь покрышками за асфальт, свернула к обочине, оставляя на трассе протяжный след от колес. Бальди не сразу решился открыть глаза. И далеко не сразу вытянул голову из плеч и разогнулся. Несколько секунд, тогда показавшихся ему вечностью, Бальдассаре сидел на корточках, обхватив голову руками и вжимая дрожащими пальцами оглушительно испуганный вскрик шин себе в уши. Он уже не был уверен, что минутой раньше вопили именно несчастные колеса автомобиля, а не он сам. Когда звон в голове немного стих, Гонсалес медленно открыл глаза и выпрямился, бросив настороженный взгляд на машину. В темноте, расступившейся под натиском фар, отчетливо были видны лишь руки водителя, отчаянно сжимающие руль, но еще до того как дверь распахнулась и раздался насмешливый голос, Бальдассаре учуял знакомый запах. Точнее ненавистную вонь. Господитыблятьбоже! Почему из всех гребанных автомобилей, которые ездят по этой гребанной автостраде между этими гребанными городами, его угораздило кинуться именно под гребанную машину этого гребанного придурка Хуетни. Обветренные и потрескавшиеся губы Бальди скривились в недовольной усмешке, и сам парень, скрестив на груди руки, при этом впившись обломками обкусанных ногтей в предплечья, бросил недовольный взгляд на Гарсиа из-под сведенных к переносице кустистых бровей. Несколько раз Мария шутки ради порывалась выщипать ему брови и даже прижимала к полу своей огромной задницей, но быстро сдавалась, когда Бальдассаре принимался вопить и размахивать руками, грозясь разбить ей губу или нос. Она обиженно фыркала, поигрывая своими аккуратными дугами бровей, говоря, что он не ценит ее доброты, но по мнению самого Бальди это была не доброта, а какое-то измывательство.
-Может и расхотелось. - возможно, Тони был вовсе не плохим мужиком, но ревность, застилающая Бальдассаре глаза, не давала этого рассмотреть, и он неизменно разговаривал с другом отца так, словно он задолжал ему, Бальдассаре Гонсаленсу, тыщенки две-три, а порой, казалось, что и целый миллион. - Тебе-то че? - шмыгнув замерзшим носом, Бальди утер его тыльной стороной ладони, и снова сцепил руки перед своей тощей грудью. Находится рядом с Гарсиа не хотелось, а уж тем более разговаривать с ним, и пока Бальдассаре искал пути отступления, Тони с какого-то перепугу вздумалось поговорить об его брате. Ну, конечно! Всем и всегда хотелось поговорить об Эндрю_зазнавшемся_и_мнящем_себя_самым-крутым_но_на_деле_придурке_Гонсалесе. И что его брат? Бальди нетерпеливо хмыкнул. Обрюхатил какую-нибудь деваху? Ограбил банк? Спас котенка из пожара? Стал лидером мексиканской группировки Салема? Бальдассаре казалось, что он готов услышать абсолютно любую новость о брате, но... Воздух с каким-то плачущим свистом вырвался из легких, и его место заменила боль. Внутри все болезненно сжалось и отказывало распрямляться, сколько бы Бальди не тер грудь костяшками пальцев и не сжимал грязно-серую ткань водолазки. Он вдруг забыл о том, как нужно дышать, и беспомощно уставился на Тони, беззвучно открывая и закрывая рот, словно рыба, выброшенная на берег. Эндрю не мог умереть! Такие как Эндрю никогда не умирают! Бледная рука вскинулась вверх, и Бальдассаре испуганно зашарил дрожащими пальцами по шее. Это все случилось, потому что Мария порвала амулет, подаренный Эндрю. Если бы только он не начал извиваться под ней, если бы только она не дернула за тонкую нитку, если бы только... Но он ведь предупреждал Эндрю! Тысячу раз говорил, что он должен быть осторожным, но брат лишь отмахивался, усмехаясь и ероша ему волосы. Эндрю сам виноват! Но отчего-то в это совсем не верилось...
-Я... Я н-не могу, - широко распахнув глаза, отчего они стали похожи на два огромных блюдца, переполненные водой, Бальди отчаянно замотал головой из стороны в сторону. Ему становилось дурно только об одной мысли, что он должен будет прикоснуться к мертвому и, наверняка, искореженному телу брата, который совсем недавно сидел на кухне, громко смеялся над собственными тупыми от сальности шуточками, хвалил мамино тако, которая она всегда пересаливала, смешно корчил рожи за спиной Матео, побеждал Марию в драке, часами играл с Катариной в покер, возился с мелюзгой в их мелюзоговой возне. Весь мир вдруг, лишившись заразительного смеха Эндрю, онемел. - Я не смогу к н-нему прикоснуться. - испуганно шарахаясь назад и сжимая онемевшими пальцами покрытые дрожью плечи. - Давай позвоним Матео или тете Декстре. - подошел бы кто угодно, даже Катарина справилась бы лучше него. - Я, правда... Правда, не могу эт-того с-сделать. - слова застревали между зубов, дробясь на неуверенные буквы.

Тони сказал, чтобы он не думал об этом, словно врач, просящий не обращать внимания на сверлящую голову зубную боль, будто бы это было так просто... Не думать. Бальдассаре даже не старался изгнать из головы печальные и пугающие мысли о смерти брата, которые словно назойливые и верткие жуки забрались в самые глубокие извилины мозга, чтобы укорениться там, больно кусаясь своими крохотными зубами каждый раз, стоило ему только вспомнить об Эндрю. Обычно Бальди не думал об этой заносчивой заднице, а теперь неожиданно ловил себя на том, что все его мысли только и делают, что вертятся вокруг брата. Все вдруг стало напоминать о нем - этот нелепый халат, который Эндрю специально для него притащил с барахолки, потертые кеды с цветными шнурками, которые они носили по очереди, потому что мягкая ткань никогда не натирала ступни, этот морозно свежий воздух раннего утра - любимого времени Эндрю, когда он мог неспешно выкуривать сигарету, строя при этом такое серьезное и задумчивое лицо, что походил на какого-нибудь именитого актера, снимающего в драме, и Бальдассаре делал все от него зависящее, чтобы не расхохотаться в голос, настолько серьезная морда лица Эндрю не сочеталась с его красными боксерами с дыркой на самой задницей. Мария всегда шутила, что дырка появилась потому, что Эндрю слишком громко пердит, и он всегда в ответ на это мило улыбался и производил газовую атаку, от которой слезы брызгали из глаз, и Катарина в спешке кидалась к окну, чтобы распахнуть его. Воняло невыносимо, а теперь больше не будет вонять. Никогда. Бальди позволил Тони усадить себя в машину. Несколько минут они ехали в полном молчании, и Бальдассаре это более, чем устраивало. Пока Гарсиа гипнотизировал взглядом дорогу, по обе стороны которой угрожающе нависал лес, Бальди, запрокинув голову назад и упершись затылком в автомобильное сидение, закрыл глаза в надежде, что ему удастся уснуть. Но сон не приходил. Бальдассаре то злился на жесткое сидение, то на чересчур быструю езду Тони, то на собственные мысли, зудящие под кожей головы разозленным осиным роем. В конечном счете Бальди открыл глаза и тоже тупо уставился на дорогу, проносящуюся за окном.
-Папа говорит, что я не должен брать сладкое у подозрительных типов. - втягивая ноги на сидение и упираясь острым подбородком в согнутые колени. Папа учил его и не садится в машины к разным озабоченным мудакам, но вспоминать об этом, когда они уже неслись по автостраде, было как-то поздновато. - Ты подозрительный тип, - повернув голову и прижавшись щекой с жесткости колен, заключил Бальдассаре, даже не глядя на Тони. Он смотрел на крючковатые ветви деревьев, которые были похожи на тощие руки в лохмотьях. Вот-вот и схватят машину. - Может, ты обманул меня, и Эндрю жив. Сейчас вот отвезешь меня подальше от дома и напоишь своим молочным коктейлем из своей грязной соломинки. - Бальди не до конца понимал, что он говорит, но так выражался папа, и он, словно попугай повторял за ним, на самом деле практически уверенный в том, что Эндрю больше нет. О таком не врут, даже такие больные на всю голову придурки, как Гарсиа.
Похабная песенка била по ушам, но Бальдассаре покорно это терпел, даже не думая прикасаться к радио и менять станцию. Он воспринял выбранную Тони песню как поминальный гимн брата, в конце концов, Эндрю любил такую безвкусицу. Любил ли он забегаловки, словно бы вырезанные из киноленты прошлых лет и наспех пришпандоренные в настоящее, отчего они казались ужасно неуместными и нелепыми? Навряд ли. Такое больше понравилось бы Катарине. Выбравшись из джипа и громко хлобыснув дверью, не столько по злому умыслу, сколько действительно случайно, Бальди, закутавшись в халат, послушно потопал следом за Тони в кафешку, от которой за версту разило жиром, горчащим кофе и безвкусными пирогами, которые около сотни лет томились в холодильники, а затем спешно разогревались в микроволновке. Тони болтал без умолку. Нес какую-то ерунду, словно и, правда, пытался запудрить ему мозги, чтобы затем трахнуть в туалетной кабинке. Невольно Бальдассаре подумал о том, что надо будет принять коктейль из рук официантки самому, а то мало ли что, но тут Гарсиа перешел с беззаботного трепа на откровенный разговор. Но Бальди не хотел и не желал его слушать. Беды и тайны чужой семьи - это было совсем не то, о чем бы он хотел знать. Особенное, если это была семья Тони. Бальди и так знал, что сможет жить дальше, но вот насколько долго он сможет жить? Это уже другой вопрос, на который еще не было ответа. Бальдассаре не только скорбел по Эндрю, но и волновался о собственной шкуре. Опустив голову, он меланхолично возился трубочкой в молочном коктейле, смешивая чересчур жидкую пенку с густым и мерзлым молоком со скудной шоколадной крошкой и, вроде как, намеками на клубнику.
-Я хочу, чтобы ты отвез меня домой, как обещал, а не таскал по каким-то вшивым забегаловкам, - подперев голову рукой, Бальди вытянул трубочку из высокого стакана, начав наблюдать за тем, как по ней медленно стекает густое молоко. - Эндрю был засранцем. - неожиданно выпалил, прикусывая губу и отворачиваясь к окну, покрытому мыльными разводами. Молочный коктейль, так и остался стоять нетронутым в центре стола. Было так странно говорить про брата не "есть", а "был". Непривычное слово обожгло губы, и Бальдассаре нервно их облизал. - Я ему сто, нет, тыщу раз говорил, что надо быть осторожным. - тонкие пальцы с обкусанными до мяса ногтями впились в бледную кожу запястий. - А этот дебил только ржал и издевался надо мной, - Бальди шумно втянул воздух носом, впиваясь обломками ногтей в свою руку так сильно, что оставил на ней отметины с проступившими поверх них бисеринами крови. - Он сам виноват, что это случилось. - сильнее раздирая ногтями и без того кровоточащие ссадины. Казалось, Бальдассаре не замечал боли. Он царапал и рвал свою левую руку, кусая губы и с силой втягивая воняющий дешевым кофе и мерзлым вишневым пирогом воздух. Его практически тошнило от всего в этой убогой кафешке где-то на краю не то Архкема, не то вселенной.
-Пускай гниет, где бы он там не подохнул. Мне его совсем... С-совсем... - подняв руку, Бальди принялся тереть тыльной стороной ладони свои глаза, но это ни капли не помогало. Когда он перевел взгляд на Тони, его глаза были красными, а по щекам бежали слезы. - С-совсем н-не жалко! - Бальдассаре содрогнулся от сдавленных рыданий всем телом, и его вырвало на стол остатками ужина и собственным горем. Бальди мутило. Мутило от зловония забегаловки, от дурных и тяжелых мыслей, от страха, но больше всего от собственного вранья.

Бальдассаре хотел возразить, что у него нет, никогда не было и быть не может проблем с желудком. Он хотел сказать, что его вырвало из-за стойкого запаха хлорки, которой драят полы кафешки. Бальди хотел вякнуть, что этот пирог не может быть замечательным, потому что молочный коктейль у них тут дрянь. Но не смог выдавить из себя ни слова, прижав к дрожащим и побледневшим губам ладонь и направив все свои силы на борьбу с рвотными позывами и мучительными желудочными коликами. Бальдассаре почти был готов поверить, что этим ранним утром его отец осиротеет еще на одного сына, но свежий воздух и порыв прохладного ветра, гулящего по пустой парковке, привели его в чувства. Но не настолько, чтобы он смог дойти до автомобиля сам, а не с помощью Тони, впившегося в его руку так, что, наверняка, оставил на блеклой коже синяки. Бальди не сопротивлялся. Он даже позволил усадить себя на заднее сидение джипа и не обронил ни единого замечания или ехидного комментария, когда в нос ударил едкий запах сигаретного дыма. Какая разница: умрет он под колесами автомобиля или от рака легких, став пассивным курильщиком? Папа, вроде, говорил, что сигареты для них не страшны, если только их не тушат о тело. Но Бальдассаре любил перестраховываться, и именно поэтому еще был жив. На долго ли? Мысли, растекшиеся было по асфальту, вновь устремились к Эндрю. Казалось, что Бальди попросту не мог думать ни о чем и ни о ком другом, кроме своего брата. За всю свою жизнь он не думал о нем так часто, как этим утром. Как Эндрю выглядел, когда он видел его последний раз? Как самодовольная задница! Они с ним поссорились. Но из-за чего? Это точно был какой-то пустяк, вроде оставшегося куска пиццы или... Их общие кеды. Бальдассаре опустил взгляд на свои ноги. Это были те самые кеды, которые они с Эндрю купили, скинувшись перед барахолкой. У каждого хватало только на один кед, но зачем тебе один гребанный кед, если ноги-то у тебя две? И они решили, что сложиться ради покупки шикарных белых кед с легкой степенью поношенности - это не самая плохая идея. Идея оказалась отвратительная. Они пытались носить кеды по дням неделям, по цифрам календаря, по выигрышу в шашки, и все равно, как только один из них хватался за кеды, второй принимался вопить. Последний раз вопил Бальди, и Эндрю ушел в своих ненавистных зеленых кроссовках, которые Лидия купила на распродаже. Они были стремными, иначе бы никогда не попали на полку "пятидесяти процентная скидка!". А ведь в тот день ему даже не были нужны эти чертовы кеды, Бальдассаре начал возмущаться просто так... По привычке. А Эндрю отчего-то слишком быстро сдался. "Подавись ими, придурок" - кажется он сказал что-то такое. Неужели это его последние слова ему? Бальди шумно втянул носом воздух и поежился, кутаясь в халат.
Стоящий у автомобиля Гарсиа распинался, путаясь в мыслях и сигаретном дыме. Он почему-то считал, что все знает и понимает, но у Бальдассаре не было ни сил, ни желания убеждать его в обратном или, напротив, соглашаться с ним. У Бальди вообще ни на что больше не осталось сил. Их не хватало даже на то, чтобы оторвать взгляд от злополучных кед. И чего он в них так вцепился?! Они ведь ему были даже великоваты. Нога в них хлюпала, а жесткая ткань натирала ступню и пальцы до волдырей. Он должен был отдать их Эндрю! Тогда, возможно, он сказал бы ему на прощание что-нибудь приятное, как он иногда делал, обещая купить новый комикс или банку арахисовой пасты. Он мог бы сказать "спасибо", "с меня должок", "сочтемся, братец", "вечером глянем твой любимый кинчик", но вместо этого у Бальдассаре осталось лишь три тяжелых от злости и раздражения слова - подавись, ими, придурок. С усилием оторвав взгляд от злополучных кед, Бальди перевел его на Тони. Тот выглядел уже не так самоуверенно, как несколько минут назад. С чего бы? Он не настолько хорошо знал Эндрю, чтобы тосковать по нему. Вывалившись из дрожащих пальцев, сигарета, описав в воздухе спираль и осыпав тощие коленки Бальдассаре пеплом, шлепнулась на землю, словно бы ставя точку в отчаяние Тони. Брезгливо отряхнувшись, Бальди притянул ноги к животу, забравшись ими на чистое сидение джипа. И тут ему все стало ясно. Хуетни Херсиа не был славным малым, и не было ему никакого дела до Эндрю - все это дерьмо было только ради того, чтобы выслужиться перед папой. На толику минуты горечь и тоска отступили, и Бальди смог с высокомерным презрением взглянуть на поникшую макушку мужчины. Чертов эгоист! И отголосок этого упрека вдруг больно кольнул самого Бальдассаре в грудь.
-Хорошо. - упершись лбом в свои колени, негромко, но достаточно четко произнес, обнимая себя за ноги в попытке унять мелкую дрожь в пальцах. - Я помогу тебе с Эндрю. - и тут же поспешно добавил, стискивая пальцами мягкую ткань халата. - Но я не прикоснусь к его телу. - Бальди хотел запомнить невероятно тепло широких ладоней брата, а не мертвецкую холодность его обмякшего тела.

Не сказав и слова, Тони забрал халат, и на несколько томительно долгих секунд в салоне автомобиля повисла давящая на плечи и грудь тишина, разбиваемая лишь нервным щелканьем зубов об огрызки ногтей. Собирая под языком обкусанные кусочки ногтей, Бальдассаре сплевывал их в кулак, который затем вытирал о бедро и, якобы, случайно выкидывал ногти себе под ноги. Он нервничал. Когда хлопнула дверь машины, и Гарсиа вышел, Бальди невольно втянул голову в плечи и задержал дыхание. Уже совсем скоро. Уже совсем скоро он увидит Эндрю. Нет. Он увидит тело Эндрю, ведь самого Эндрю, как такового, уже больше нет. Он остался лишь в воспоминаниях и размазанных фотографиях их старенького фотоаппарата. Бальдассаре не был готов прощаться, и когда Тони открыл заднюю дверцу машины, мальчишка впился пальцами в грязную обивку сидения да так сильно, что у него побелели костяшки. Неужели пора? Он должен выйти? Собственное тело показалась невероятно тяжелым и непослушным. Все суставы словно бы заржавели Бальди надо было опустить ноги, но он не мог пошевелиться. Он не хотел выходить. Не хотел куда-то идти. И определенно точно не хотел видеть мертвого брата!
-Я не ненавижу тебя, - тихо буркнул себе под нос, не поднимая головы и силясь отцепить пальцы от сидения автомобиля. Не то, чтобы Бальдассаре действительно ненавидел Гарсиа, но... Но тот невероятно сильно бесил и выводил его из себя одним только своим присутствием с первой минуты их знакомства. Наглый, похабный приблуд! И самое мерзкое было в том, что он, мать его, всем нравился! Бонита и Чикита на перебой голосили и требовали, чтобы он поиграл с ними в очередное чаепитие из потрескавшегося детского чайного набора, найденного Матео на какой-то лошманской домашней распродаже. Да и сам Матео был не против "поиграть" с Тони уже во взрослое чаепитие, использую вместо игрушечных чашечек жестяные бутылки с пивом. Мама всегда радушно ему улыбалась, а несколько раз даже звала вместе с ними поужинать, но на счастье Гарсиа он так ни разу и не принял предложение, иначе непременно попробовал бы на вкус вязкую слюну Бальди, которой тот приправил бы его порцию чили. Катарина нелепо краснела, когда встречалась с ним взглядом и принималась противно и визгливо хихикать, когда Тони шутил, даже если не смешно. И чем шутка была ближе к плинтусу, тем громче и не естественнее Катарина смеялась, хлопая своими узкими ладонями по тощим бедрам. Мария была не лучше. Она не хохотала как идиотка над придурошными шутками Гарсиа, но интересовалась его мнением по поводу всякой фигни: "как тебе эта модель мотоцикла?", "что ты думаешь про этот фильм?", "а тебе нравятся девушки с короткими стрижками?". Бальдассаре каждый раз тянуло блевать от вида этого пересахаренного говна, устраиваемого его сестрами. Эндрю, дурак, вел себя так же. Таскался за этим придурком хвостом, копировал его походку, манеру говорить и это идиотское "chico", от которого хотелось вдарить ему по роже. Казалось, что Хуетни Херсиа имел какую-то странную и невероятную силу, благодаря которой сумел приворожить всех - практически всех! - Гонсалесов и даже одного Калво. И все бы ничего. Бальди сумел бы закрыть на это глаза и игнорировать существование такого придурка, как Тони Гарсиа, если бы только его гребанные флюиды не подействовали на отца. Бальдассаре всегда был папиным любимчиком, и все это прекрасно знали. Лука ни с одним из детей не проводил столько времени, сколько с ним. Младший сын всегда был для него на первом месте, а потом появился этот дебил и... И... И Бальди вдруг понял, что он больше не единственный для папы. Он не собирался делится любовью отца с каким-то потаскуном сомнительной наружности, и потому, чем настойчивее Тони пытался с ним подружиться, чем шире ему улыбался, чем чаще шутил и пытался быть дружелюбным, тем сильнее Бальдассаре бесился.
Тяжкий вздох Гарсиа раскатился по воздуху, заставляя Бальди вскинуть голову и посмотреть на мужчину в упор. Тони оказался ближе, чем Бальдассаре думал. Чертовски ближе! Он практически нависал над ним, так что Бальди мог попробовать на вкус горьковатый от кофе и сигарет запах из его рта. Судорожно сглотнув, Бальди попробовал было отъехать на заднице подальше, но Гарсиа схватил его за плечи. "Так это обычно и начинается" - раздался в голове голос папы, как если бы Бальдассаре случайно нажал кнопку "play" на проигрывателе своих воспоминаний. Что начинается, пап?! "Он придумывает какую-нибудь грустную небылицу: у него сдох любимый хомячок, повесилась двоюродная тетка, он узнал, что твоего давно потерянного пса живодеры пустили на ремни..." Или что Эндрю умер? "А затем просит у тебя утешения или пытается утешить сам". Тони обнимал его крепко. В нос бил терпкий аромат одеколона и псины. Бальдассаре поморщился, пытаясь вырваться, но безуспешно. "Говорит, что..." Что у меня был "дерьмовый день", пап?! Внутри Бальди все похолодело, словно бы он залпом выпил промозглый молочный коктейль из забегаловки. "Почему бы и нет? Не так уж и важно, что он скажет, Бальди. Но если ты упустишь момент, и он обнимет тебя, постарайся откусить ему член до того, как он окажется в твоей заднице".
-Отпусти меня! Убери свои руки! - Бальдассаре завопил во всю мощь своих легких, начав извиваться, дергаться, клацать зубами в попытке укусить и молотить руками и ногами по всему до чего он только дотягивался. Идиот. Какой же он идиот! Ведь папа предупреждал его! А Эндрю, наверняка, уже дома жует чипсы и смотрит какой-нибудь тупой боевик. - Извращенец! Пусти меня! - лицо Бальди раскраснелось. Он задыхался от собственного крика и паники. Боль сдавила грудь, сжав легкие, как два бумажных мешка для продуктов. Открывая и закрывая рот, Бальдассаре беспомощно заглатывал воздух, вставший поперек горла комом, и никак не мог сделать полный вдох.

Отредактировано Baldassare Gonzalez (26-02-2019 18:15:47)

Тони словно ударило разрядом электрического тока. Он отшатнулся в сторону, и Бальдассаре спешно забрался на сидение автомобиля, прижав согнутые в коленях ноги к груди и обхватив их руками. Его сердце бешено колотилось и то и дело норовило выскочить через открытый рот, судорожно захватывающий прохладный воздух, обдирающий горло. Обычно бледное лицо Бальди покрылось красными уродливыми кляксами, растекающимися на шею и заползающими под высокий ворот водолазки. Его тонкие, ободранные на костяшках пальцы мелко дрожали, хватаясь за дряблую ткань джинс, а в широко распахнутых глазах стояли злые и бессильные слезы. Хотелось послать Гарсиа нахуй, сказать ему, чтобы он проваливал ко всем чертям, чтобы нашел ближайшую канаву и сдохнул там сию же минуту, но Тони ушел сам, и Бальдассаре, громко шмыгнув забитым соплями носом, уткнулся лицом в свои острые колени. Он казался себе грязным. Бальди необходимо было помыться и застирать одежду, чтобы избавить каждый миллиметр своего существа от запаха и прикосновений Гарсии. Но это было невозможно. Так что оставалось только шмыгать носом и любовно взращивать жалость к самому себе, кусая тонкие и обветренные губы, на которых проступил багрянец кровянистой росы. Бальдассаре старался не думать о том, что он будет делать, если Тони не вернется. Водить он не умел, после бегства из дома и долгой прогулки вдоль трассы его уставшие ноги гудели, а потрепанные кеды не разваливались лишь чудом. Подняв голову, Бальди подцепил пальцами отклеивающуюся от кеда резиновую подошву и осторожно подергал. Надо было отдать их Эндрю. Глаза вновь защипало от слез, и Бальдассаре зажмурился. Слезы больно обжигали и без того горячие щеки. И что ему теперь делать? Как минимум, теперь он мог снова злиться на вернувшегося к машине Гарсиа. Хоть Тони и сказал, что с него хватит, он все равно пришел за очередной порцией дерьма в виде общения с младшим Гонсалесом. Взрослые всегда так делали. Сперва топали ногой, что больше никогда, а потом нарушали собственное слово. В глубине души Бальди был рад, что Тони поступил, как и все взрослые.
Смерив Гарсиа недоверчивым взглядом, Бальдассаре медленно опустил ноги на землю и вылез из машины. Прижимаясь задницей к боку джипа, он таким образом дошел до багажника, из которого достал моток веревки и небольшой металлический чемоданчик, неприятно оттягивающую руку и побрякивающий железом при каждом шаге. Закинув веревку на плечо и покрепче сжав пальцами гладкую ручку чемоданчика с инструментами, Бальди поплелся следом за Тони, в отличие от которого он не собирался давать никаких дурацких обещай. Если будет нужно, он закричит, завопит, заголосит снова. И тогда, пожалей и спаси, Дева Мария, барабанные перепонки Тони Гарсиа. Эндрю тоже терпеть не мог его криков. Вечно говорил, что он визжит как девчонка и несколько раз даже с силой стягивал с него штаны и хватал за мошонку, чтобы убедиться, что яички и член братца еще при нем и не превратились в вагину. В такие минуты Бапьдассаре словно каменел, а затем резко отмирал и принимался колотить хохочущего Эндрю, предлагающему сквозь смех в отместку подергать его "малыша". Бальди знал, что у Эндрю там совсем не "малыш". Раньше, ради экономии, они с ним купались вместе в маленькой ванной с едва теплой после мытья Марии и Катарины водой, и однажды Бальдассаре заметил, что там, где у него еще было гладко, у Эндрю появились редкие и отвратительно курчавые волосы черного цвета. Бальди они не понравились, и он поспешил отвернуться, но брат, успевший перехватить брезгливый взгляд, схватил его за руку и, ехидно посмеиваясь, заставил потрогать жесткие волоски. В следующую после этого секунду они подрались. Точнее дрался только Бальдассаре, а Эндрю лишь уворачивался и смеялся, пока Бальди не разбил ему губу кружкой с подтеками зубной пасты. Увидев кровь на лице брата, Бальдассаре испугался и заплакал. На его рев прибежала Лидия и... Эндрю сказал, что он ударился сам, но они все равно больше никогда не купались вместе. Эндрю всегда выгораживал его, а теперь его больше нет.
Бальди нравилось идти в тишине, опустив голову и сосредоточенно следя за тем, чтобы его ступни опускались ровнехонько на следы Тони, оставленные на влажной земле. Но Гарсиа так не мог. Вскинув голову, Бальдассаре облизал губы и медленно сглотнул слюну, обведя взглядом лес. До того, как Тони заговорил и пока Бальди не поднял взгляда от земли, лес его не очень-то и пугал, теперь же Бальдассаре почувствовал, как липкий страх расправляет свои длинные паучьи ноги и обхватывает его грудь, не давая вздохнуть. Деревья, казавшиеся до этого лишь деревьями, теперь стали походить на вытянутые старушечьи фигуры с крючковатыми пальцами-ветками, пытающимися схватить его. Бальди не читал этого Готорна. По правде сказать, он за свою жизнь не прочел ни одной книги целиком, если не считать комиксы. Но слова "ведьма" и "проклятие" и без всяких там книжек заставляли Бальдассаре испуганно дрожать. А дура Мария порвала его амулет!
-Padre nuestro que estás en los cielos, - они шли дальше, но теперь уже Бальди не следил за тем, чтобы его ступни опускались ровно в след Тони, теперь он испуганно крутил головой по сторонам, сжав пальцами бесчисленные и спутавшиеся обереги на своей шее. Католические крестики плотно переплетались с языческими рунами. Бальдассаре было все равно к кому взывать и кого упрашивать, лишь бы он остался в живых. - Santificado sea tu Nombre, venga a nosotros tu reino, - лес нависал над ним, давил и сжимал темные небеса своими ветвями, меж которых проглядывались силуэты давно умерших - и умерших ли? - ведьм. - Hágase tu voluntad así co... – с оглушительно громким хрустом под ногой Бальдассаре сломалась ветка, и перепуганная ее треском птица с еще более оглушительным и зловещим карканьем взлетела в небо. - Тони! - испуганно вскрикнув и дернувшись вперед, в секунду сокращая разделяющее их расстояние, Бальди прижался к спине Гарсиа, ухватившись пальцами за край его рубашки.
-Что если... Если Эндрю убила лесная ведьма?

Отредактировано Baldassare Gonzalez (26-02-2019 19:30:57)

Тони смеялся. Точнее он бессовестно ржал, так что на его хохот могли слететься все ведьмы округи. Испуганно замотав головой по сторонам и сглотнув вязкую слюну, изнутри облепившую горло, Бальдассаре укоризненно шикнул на Гарсиа, пытаясь намекнуть ему, что не мешало бы захлопнуть свой бестолковый рот, потому что быть убитым ведьмой - это тебе не шуточки. Но Тони, казалось, не замечал ни его бледного лица, ни подрагивающего на ресницах страха. Или замечал? И оттого так громко веселился? Глупый Хуетни! Гарсиа забросил на тощее плечо Бальди свою руку, и тот недовольно зажмурился, но не отстранился. Страх оказался сильнее брезгливости. Чтобы сейчас Тони ни говорил, какими бы словами ни пытался успокоить Бальдассаре, было уже слишком поздно. Брошенные в шутку слова проросли в душе Гонсалеса отвратительными ростками страха, выкорчевать которые было куда сложнее, чем посадить. Страх - это ведь, что сорняк, а много ли сорняку надо, чтобы пробиться сквозь даже самую не благодатную почву? А душа Бальдассаре была то, что нужно. Не отпуская из цепких пальцев край рубашки Гарсиа, Бальди старался изо всех не отставать от мужчины, голос которого цеплялся за крючковатые лапы деревьев и застревал в жухлой траве. Тони говорил без остановки, а в те редкие минуты, когда он наконец-то не говорил, Гарсиа смеялся, и смех его, подхваченный ветром разносился во все стороны. Услышат. Точно услышат и разорвут их на миллионы и миллиарды маленьких чупакабр. Бальдассаре сглотнул, облизав обветренные губы, и задрал голову, шумно втянув холодный воздух, покалывающий нос изнутри. Однажды Эндрю заставил его внюхнуть лимонную кислоту, так вот, ощущения были очень похожи. Замерев на кромке леса и разжав наконец-то онемевшие пальцы, отпуская Тони, Бальдассаре замер, испуганно отпрянув на полшага назад, когда сквозь запах хвои и подмерзающей от осенней стужи травы до него донесли отголоски аромата брата. Истлевшие они были едва ощутимы. Отчего-то засвербело в носу, а куцые ресницы вдруг стали ужасно тяжелыми. 
Тупой Эндрю. Тупой-тупой-тупой. Хотелось закричать. Подбежать к самому краю обрыва и обозвать зиявшую пустоту перед собой придурком, идиотом, тупицей, чтобы услышать ответ. Привычно насмешливый и колкий. Непрощенные слезы подступили к самому горлу, когда в живот врезалась рука Тони, преграждающая дорогу. Ноги в стоптанных кедах заскользили по краю обрыва, и несколько мелких камней полетело вниз. Они упали на Эндрю? Бальдассаре старался об этом не думать. Отвернувшись и поспешно вытерев глаза рукавом водолазки, Бальди потопал следом за Гарсиа, даже не чувствуя пальцев мужчины, впившихся в его плечо. Наверное, останутся синяки. А что останется от Эндрю? Эти чертовы кеды? Его кружка с обколотыми краями, которую он запрещал всем выкидывать? Гора вонючих трусов, которыми он победоносно размахивал в день стирки, словно знаменами? Щеки обожгло слезами, и Бальдассаре ниже наклонил голову, опускаясь на корточки перед деревом, обвязывая его шершавый ствол веревкой. Скапливаясь над верхней губой слезы мешались с соплями, неприятно щипали губы или скатывались по подбородку вниз. Бальди отчаянно шмыгал носом. Если бы Тони спросил его "че это он шмыгает?", то Бальдассаре соврал бы, что от холода. Но Гарсиа не спрашивал, и мальчишке не приходилось лгать.
Удостоверившись, что веревка надежно зафиксирована и не развяжется в самый неподходящий момент, они вернулись к краю обрыва. Где-то там внизу лежал Эндрю. Бальди силился прислушаться, надеясь, различить болезненный скулеж брата, но слышал лишь завывания ветра, путающегося в ветках. Тони, ухватившись за веревку, собрался было спускаться вниз, когда Бальдассаре кинулся к нему, стискивая его ладонь своими дрожащим пальцами.
-Он... Он ведь еще, может быть, живой, да? - в голосе мальчишки сквозила неподдельная надежда. Ведь может? Может! Чудеса ведь не обязательно должны случаться только с хорошими людьми. Парочка чудес у Девы Марии должно быть припасено и для людей не очень. - Ведь может? - пушистые брови умоляюще изогнулись, собрав кожу на лбу Бальди в продольную складку, которую Эндрю любил со смехом растирать пальцами. Он ведь разотрет ее снова? - Вы ведь с ним просто пошутили. - Бальдассаре никак не мог отпустить руку Гарсиа, словно сделай он это, и тогда Эндрю действительно умрет. - Это потому что я не дал ему кеды? Или потому что съел того хомяка? - Бальди сжал ладонь Тоги до побеления собственных костяшек. – Скажи ему, что я так больше не буду. – скажи ему, чтобы он вернулся.

Это неправда! Вот что хотел закричать Бальдассаре. Именно эти два слова должны были разорвать его глотку отчаянным криком, взвиться в небо и разогнать тучи. Крик царапал грудь, жег горло изнутри, опаливал поджаты губы, но... Бальди не закричал. Он тихо всхлипнул, запрокидывая голову назад и принимаясь часто-часто моргать, чтобы сдержать покалывающие глаза слезы, когда Тони обнял его, потому что большие мальчики не плачут. так ему однажды сказал Эндрю и щелкнул по носу, когда он жутко расстроился из-за того, что нигде не мог найти свой любимый плоский камушек, найденный на речке прошлым летом. Большие мальчики не плачут, Бальдассаре шумно втянул воздух через забитый соплями нос и заплакал, спешно отворачиваясь и понуро шагая в сторону дерева, чтобы проверить крепость узлов и подложить под веревки найденное среди инструментов вонючее полотенце. Слезы, выжигая глаза, оставляли на бледных и впалых щеках Гонсалеса блестящие тоской и грустью борозды. Б-большие мальчики не плачут... Бальди присев на корточки, попробовал было втиснуть полотенце под тугие туры веревки, но перепачканное в масле оно снова и вновь выскальзывало из его дрожащих пальцев и падало на землю. Когда полотенце выскользнуло из его рук в пятый раз, Бальдассаре не сдержался, сдавленно зарычав, он принялся хлестать ствол дерева полотенцем. Ярость не уходила. Она росла в нем с каждым хлестким ударом. Вместе с ней росло и осознание собственной беспомощной бесполезности. Большие мальчики не плачут набатом раздавалось в ушах, когда Бальди рыдал навзрыд, запихивая саднящими пальцами полотенце под веревку, чтобы та не перетерлась в самый неподходящий момент. Тони мог бы соврать ему. Мог бы сказать, что есть крошечный шанс, что Эндрю выжил и ждет их, тогда бы Бальдассаре не было бы так страшно оставаться в полном одиночестве на краю пропасти. На толику секунды, когда из-под ботинок Гарсиа в пугающую черноту бездны посыпались камни, Бальди испугался и за тупого Хуетни. Что если он не вернется? Сев на задницу и прижав к груди согнутые в коленях ноги, Бальдассаре с тоской подумал о том, что тогда он умрет на этом безымянном обрыве, потому что водить он не умеет, да и если бы умел, какой в этом смысл, если в лесу его поджидают кровожадные ведьмы, только и ждущие шанса, чтобы обглодать косточки чупакабры? А вот Эндрю бы не помер. Придумал бы, что делать дальше. Но он не Эндрю и никогда им не станет. Опустив голову Бальдассаре уперся лбом в свои острые колени, думать ни о чем не хотелось, но виски настойчиво свербила мысль: может быть, это ему стоило умереть?
Холодный ветер рвал воздух, бился среди ветвей деревьев и больно щипал за уши, заставляя Бальди сильнее втягивать голову в плечи. С того момента, как Тони начал спускаться, казалось, прошла уже целая вечность. А то и не одна. Привставая и вглядываясь в темноту под своими ногами, Бальдассаре практически тут же садился обратно на задницу, стоило ему разглядеть очертания Гарсиа, ползущего по стене обрыва, словно паук. Как там пелось в той глупой детской песенке про паука и водосточную трубу? Гонсалес попробовал было вспомнить, но это оказалось дохлым номером. О чем бы он ни пытался думать, мысли его возвращались к отдающему болью вопросу. А если бы умер он? Полез бы кто-нибудь за ним в пропасть, рискуя собственной жизнью? Да вот хоть тот же Тони! Бальдассаре, поддев мыском кеда рыхлую землю, боялся ответить себе честно. Но всем было бы лучше, если бы на дне пропасти лежал он, а не Эндрю. В груди все болезненно сжалось и стало трудно дышать, но Бальди не останавливался, неумолимо продолжая раскручивать зародившуюся в его голове мысль. Все смогли бы вздохнуть полной грудью, избавившись наконец от обузы в его лице. Больше не надо таскать его за собой в клубы и краснеть перед друзьями. Вот было бы счастье для Марии и Катарины! Теперь не нужно делиться с ним одеждой и всякими ништяками. Эндрю был бы просто счастлив! А сколько можно сэкономить на воде и стиральном порошке, больше не тратясь на бесконечную стирку простыней? Порядочно, не правда ли, мам? Матео? Теперь-то уж точно можно пожить в свое удовольствие. Да, пап? И больше никто не скажет, что ты придурок, идиот и конченный мудак. Наверное, ты счастлив тупой Хуетни! От подобных мыслей становилось лишь гаже, и иссякшие было слезы побежали по щекам с новой силой. Теперь уже Бальдассаре оплакивал себя. Громко высморкавшись в край водолазки, Бальди приподнялся и глянул за край обрыва. Тони махал ему рукой.
Поднявшись на ноги и отряхнув задницу, Бальдассаре, обхватил пальцами веревку и начал тянуть. По началу это отвлекло его от грустных и тяжких мыслей, и Гонсалес полностью сосредоточился на том, чтобы не выпустить веревку из дрожащих от напряжения рук, но... Но с каждой секундой, с каждым поднятым дюймов, тяжесть на конце веревки - этот страшный и пугающий груз - укоризненно оттягивала не привыкшие к физическому труду руки. Это должен был быть он! Не Эндрю, который так любил жизнь, и которого любили все вокруг. Это неправильно. Так не бывает! Это Эндрю сейчас тянет веревку, на конце которой обмотанный старым халатом с выцветшими пионами висит он, Бальдассаре. Так и должно быть. Должно... Бальди устало упал на задницу, не выпуская из пальцев веревки, хотя бесформенное нечто в его любимом халате уже лежало на краю. Встав на четвереньки, Бальдассаре подполз к пропитавшемуся кровью и холодом кулю. Сердце в его груди забилось испуганно быстро. Или это сердце Эндрю так билось, а его уже и не стучало вовсе? Сжав пальцами край халата, Бальдассаре откинул его в сторону.
-Это не Эндрю! - отскочив от бесформенного куска мяса, искореженного и переломанного о камни, Бальди вскинул голову, бросив на поднявшегося на обрыв Тони гневный взгляд. - Кого ты приволок?! - обескровленные губы Гонсалеса дрожали, голос срывался с визга до полушепота, а сжатые в бессильной ярости кулаки молотили Гарсиа по груди. - Я - не дурак! Я узнаю своего брата! Кого ты притащил?! Иди обратно и найди Эндрю! - худые пальцы вцепились в рубашку мужчины на груди до хруста. - Ты же сказал, что он там... Иди и найди его! - знакомый запах, тонкий и затухающий, словно пламя догорающей свечи, щекотал в носу. Бальдассаре делал все, чтобы его игнорировать. Это не Эндрю. Это не может быть Эндрю. - Por favor, - пальцы разжались, и ослабевшие руки опустились вдоль тела, когда Бальди уперся лбом в грудь Тони, - devuélveme a mi hermano...
____________________________________________________
пр.ав.
* пожалуйста
** верни мне моего брата