Конечно, она раскаивается о своем несмирении уже на первом ударе, и на втором, и на третьем, который приходится на нос, и в глубине черепной коробке глухой звук бьет набатным колоколом. Риган зажмуривается и отворачивается, чтобы спасти глаза, почти не чувствует занемевшие губы; кровь, ярко-красная и такая горячая, льется прямо за ее губы и собирается в уголке рта ягодными каплями, она пробует ее на вкус, и она отдает песком и железом. Больше она ничего не говорит, закусывает изнутри мякоть своей щеки, чтобы не разозлить неосторожными словами Свена еще сильнее, будто мало ей было этого и наручников, защелкнутых туго на свежее, лишенное стершейся и содранной кожи, мясо. И может быть, Риган стоило помолиться, потому что ей говорили, что от молитв становится легче (хотя молитвы обычно превращались в мольбы, а мольбы - в слабый, едва слышный скулеж), и жить этой жизнью, что ей была дарована. Она прекращает прятаться за собственными руками, и рассматривает Свена краешком глаза - у него грязно-светлые волосы, и действительно красивые голубые глаза, и он моложе, чем хочет казаться, и иногда его грубоватая, болезненная забота заставляет Риган улыбаться. Он отдает ее своим дружкам развлекаться, расплачиваясь ею за долги или за топливо, а потом рассказывает красивые истории про Цитадель.  В Цитадели не нужно будет работать, и там вода, и небо должно быть ясного, чистого цвета... Но пока она вдыхает только горячий раскаленный воздух с мелкими песчинками, которые царапают ей горло, пытается воротом рабочего комбинезона стереть с разбитых губ кровь, чтобы она не успела запечься и засохнуть, и вновь прислушивается к сиплому и умирающему дыханию.

В эту ночь она так и не может заснуть. Забывается поверхностным неглубоким сном, а потом порыв ветра подбрасывает машину и опускает ее вновь на песок, или ржавый металл впивается в запястье, и Риган дергается, просыпается. Зато сквозь узкую, оставленную брезентом щель, она наблюдает за тем, как сходит все на нет, успокаивается и затихает, и впервые, кажется, в своей жизни видит рассвет. Отчего-то плачет, и дорожки быстро высыхающих слез на горящих щеках оставляют белые татуировки. Когда Свен просыпается, она закрывает глаза, притворяясь спящей, и тут же закусывает сухие губы, чтобы не позвать его по имени, когда он выходит. Пить хотелось невыносимо, а вот боль в руках стала привычной, убаюкивающей, знакомой. Что-то, что точно отнять не смогут.
Риган жует собственную щеку изнутри какое-то время, слушает скрежет металла и песка об него, и наконец робко подает голос: "Свен!" - все, что случилось дальше, было как в тумане, словно вернувшаяся буря бросила в покрасневшие, заплаканные глаза Риган горсть песка. Она слышит животное, потому что верит, что даже сейчас, даже в этом мире, человек не способен издавать подобный утробный, угрожающий звук; клацкают зубы; кричит Свен - она впервые слышит его крик, полный злобы и страха; раздается выстрел. На какие-то секунды все затихает, ничего не слышно, а потом собака - это кости и подгнивающее мясо, похожее на собаку, у папы была фотография, оставленная кем-то из прошлого мира, там семья, и белый дом, и смешно выглядящий пес на руках, обломок чьей-то жизни, - бросается в салон, и щелкает пастью у самой ноги Риган, обутой в ботинок. Она вскрикивает, подбирается на своем месте, приподнимаясь до кольца, на который закреплены наручники, прижимает колени к груди. Когтистые лапы проваливаются в дырах обивки, застревают в ручниках и переключателях между двумя передними сидениями, слюни брызгают во все стороны; зверь не выглядит злобным, он выглядит... почти радостным, готовым служить, только с пасти нитками свисает не только слизь, но еще и кровь. Кто-то отзывает собаку, и она тут же исчезает из салона. Когда внутри появляется дуло дробовика - Риган узнает модель, и знает, какие к нему идут патроны, и что именно подобное оружие может сделать с ее телом (почему-то в голове хохочущий звонким молодым смехом Свен шутит про еще одну дырку), старается даже не дышать. Закрывает глаза, по-детски надеясь, что это окажется сном, ориентируется только на слух.
Она чувствует чужие кожаные пальцы, забравшиеся в волосы почти с нежностью, удерживающие ее голову, а дальше - тьма.
И больше ничего.

Риган просыпается на теплом металлическом полу, вокруг темно и жарко, и это место почему-то напоминает отцовскую церковь, не хватает только вырезанных из металла Иисусов и расставленных повсюду свечей. Собака тут же отскакивает от нее всеми четырьмя лапами назад, начинает опасно скалиться. Она смотрит в черные умные глаза, пытается чуть приподняться вверх. Кольца от наручников висели браслетами вокруг рук, но цепь между ними была перекусана. Риган чувствует в темноте кого-то, чужое тяжелое присутствие, останавливающее пса от того, чтобы вцепиться в ее белое расцарапанное шрамами предплечье, и выпаливает:
- Мое имя - Риган. - и тут же зажимает рот ладонью, испугавшись отдавшегося металлическом эхом собственного голоса. Чтобы ни случилось, пусть знает:
Он убьет Риган. Он сожрет Риган. Ее зовут Риган.
(Свен до самой своей смерти об этом не вспоминал)
[nick]Rhaegan[/nick][status]help I'm alive[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2PFAj.jpg[/icon][sign]my heart keeps beating like a hammer;[/sign][lz]<b>Риган, 19</b> I tremble, they're gonna eat me alive.[/lz]