— Окей, — все, что произносит Рик на новость о женитьбе Элайджи. Нельзя сказать, что он не ждал этого. Он предполагал, что рано или поздно это случится, но не думал, что эта новость его так заденет. Рик даже не понимал, что это за чувства и почему его так бесит это. С чего он вообще завелся и стал вести себя, как обиженный ребенок. Будто подросток свалил из дома на два дня, отправив Элаю сообщение, что у него внезапные дела и чтобы маг постарался не угробить себя за это время.

Большой кермодский медведь мог бы вызвать множество вопросов, если бы кто-то забрался так глубоко в чащу леса, куда забрался Рик, чтобы переждать момент, когда он сможет связно мыслить и разберется в себе. Ему все еще нужно было объяснять многие моменты, потому что его мозг заново учился воспринимать любые чувства и ощущения. Ему нужно было самому понять что такое ревность и почему он вообще ревнует. Они друзья, они любовники, они близкие люди, но Элай никогда ничего ему не обещал, а Рик никогда не просил. Он уже получил больше, чем мог бы рассчитывать и был безмерно благодарен Элаю за это, предан ему, как верный пес.

Он вернулся тихо, вечером, будто вышел всего на пару часов. Стараясь ступать как можно тише, Рик пробрался в свою комнату, чтобы не наткнуться ни на кого из семейства Фонтейн, чтобы избежать лишних расспросов. Не смотря на свою сущность и внешнюю неповоротливость, двигался Ричарда почти бесшумно всегда, ходил легко, будто не медведь он вовсе, а кто-то из представителей кошачьих. Впрочем, в доме он никогда и не появлялся в шкуре, по крайней мере не в этом. Здесь он был гостем, и вел себя как гость — тихо, незаметно и не отсвечивал хозяевам без надобности.

Еще в душе ему показалось, что открылась дверь, но Рик не придал этому значения. Он пообещал Элаю бороться со своей паранойей и даже перестал запираться на ночь, хотя иногда все еще просыпался на полу в углу. Тяжело бороться со старыми привычками. Он привык спать на каменном полу, едва покрытому соломой, и даже спустя пять лет не мог вытравить из себя это, рефлекторно сползал с мягкой кровати вниз, кутаясь в одеяло и прижимая руку к шее, где когда-то был ошейник. И сейчас глядя на свое отражение в зеркале Элгорт провел пальцами по двум рубцам, по неровным завиткам на ключице, переходящим на плечо, и скривился, отворачиваясь. Он не любил свое отражение, но уже не боялся зеркал и любых отражающих поверхностей, уже давно самостоятельно брился и приводил себя в порядок, хотя иногда все же к нему присоединялся маг, мягкими движениями холодных пальцев обводя «рисунки» на спине и боках, не давая нормально принять душ и вынуждая Рика отвлечься на него, вжимая его в покрытую кафелем стену.

Все-таки не показалось. Рик всегда доверял своему слуху, и сейчас убедился, что это не шум воды его смутил. На его кровати сидел Элайджа, листая по оставленным оборотнем закладкам одну из книг, что сейчас читал Ричард, наверстывая упущенное. На тумбочке лежало еще три. История, языки, философия, фантастика,современная проза, классика. Рик читал все и запоем. Ему понадобилось время, чтобы вспомнить буквы и слова, но это как езда на велосипеде. И теперь медведь с упоением перечитывал всю библиотеку Фонтейнов.

— Привет, — тихо здоровается Элгорт, проходя к шкафу. Выудив с полки спортивные штаны и футболку, Ричард без стеснения скинул полотенце на стул, что стоял рядом и оделся. Он всегда был таким. Простой, не из робкого десятка, совершенно лишенный границ стеснения и понимания, привык приходить голым после каждого полнолуния. — Надеюсь, я не пропустил великое событие? Рик старался, чтобы голос звучал ровно, и у него это даже получилось, только на последнем слове слегка звякнули нотки язвительности, но он тут же прикусил язык, отворачиваясь к сумке, чтобы вытащить оттуда оставшиеся вещи. Он не хотел выяснять что-то или ругаться, знал, что Элайджа этого не потерпит, слишком хорошо успел изучить своего мага. Но своего ли?

Бросив пустую сумку в угол, а вещи в корзину, Рик вернулся к кровати, но вместо того, чтобы сесть рядом, он сел на пол, напротив мага. Привычка. Снова склонил голову набок, будто сейчас Фонтейн моргнет, а перед ним уже не Рик, а медведь, который точно также на него смотрит. Но Рик так быстро не оборачивается, это не кино про девочку подростка, где оборотни в один прыжок волками становятся, а испытывать боль сверх того, что у него уже есть Элгорту очень не хотелось. Поэтому он просто протягивает руку, берет с тумбочки другую книгу и начинает без интереса просто перелистывать страницы, даже не заостряя внимание на фразах.

«Прекрати», — думает он, чувствуя Элая в своей голове, но прекрасно понимает, что не умеет ставить барьеры и Фонтейн уже давно все знает, и именно поэтому так улыбается, глядя на него.

Рика разрывали на части очень странные и противоречивые чувства. Он хотел, чтобы Элай понял, почему он ревнует, и не хотел этого. Думал о том, что стоило не возвращаться, но знал, что вернулся бы даже если бы был при смерти. Все равно приполз бы к порогу мага и только возле его ног позволил бы своему сердцу остановиться. Хотел спрятаться, чтобы не сидеть сейчас перед ним, как на разделочной доске, но рано или поздно это пришлось бы сделать.

— Ты уже его вывернул, — негромко отзывается Ричард. Хотел подумать, но сказал вслух. Элай же просил говорить с ним, вот он и говорит. Он не только все сознание вывернул, но и душу. Оборотень был перед ним всегда, как открытая книга. За исключением моментов, когда кошмары застилали его разум. Тогда в голове царила непроглядная тьма, которую сложно было преодолеть даже магу с таким прекрасным даром, как у Фонтейна.

Он не просил объяснений, не имел права требовать от Элайджи чего-то, убедил себя в том, что у него нет прав ни на что, но они нужны друг другу, и Рик будет рядом до самого конца, до последнего вздоха он будет на стороне мага, чтобы тот не делал.

Ричард поворачивается, покоряясь крепким рукам, льнет щекой к ладони, как зверь изголодавшийся по человеческой ласке, прикрывает глаза от приятных ощущений чужих пальцев на щеках. Но поджимает губы будто обиженное дитя, которому запретили есть сладкое, слушая Элая. Он боится говорить о том, что чувствует и думает, не умеет этого делать, хотя прочитал столько сентиментальных романов и посмотрел столько мелодрам, что мог бы изъясняться цитатами оттуда, но так и не научился грамотно описывать свои страхи. Обычно Элайджа все видел в его мыслях, но сейчас он требовал сказать это. Смотрел в глаза, держа его лицо так, чтобы медведь не мог отвернуться и опустить взгляд.

— Слышу, — наконец, произносит Элгорт. Он растягивает слова, формулируя свои мысли. Это тяжело, когда ты и сам не знаешь как начать и что говорить. Рик снова поворачивает голову, трется носом о ладонь мага, намеренно тянет время, но долго молчать нельзя. Он сам себе этого не позволяет. Если Элайджа решил объяснить ему все, значит и Ричард должен ответить ему тем же. Доверие — это важная часть их отношений, какими бы странными они не были, и Ричард сейчас в этом доверии усомнился, позволил себе поддаться ревности и сомнению вместо того, чтобы прямо обо всем поговорить, и чувствовал себя ужасно виноватым. — Я боюсь оказаться один, — говорит он так спокойно, будто рассказывает о своем маленьком путешествии, хотя самого уже начинает трясти от нервов и волнения. — Боюсь, что окажусь тебе не нужен, когда эта формальность произойдет, ведь у тебя начнется другая жизнь, и не знаю будет ли мне в ней место. Не знаю что делать дальше.

Рик боялся одиночества. Он не знал как ему жить самостоятельно, потому что он ничего не умел, кроме того, чему успел научиться за столько короткое время рядом с магом. Не представлял себе как это жить без Элая в голове и вообще в его жизни, без возможности прийти к нему за помощью в любое время и знать, что маг поможет, вытащит из его собственных кошмаров и проведет к свету. И хотя прекрасно понимал, что не должен цепляться за Элая, но держался за него так крепко как только мог, будто за спасительную соломинку, одну единственную, что сможет удержать его в этом мире и не дать сойти с ума.

— Один я не справлюсь, — Рик смотрит прямо в глаза, легко сжимая пальцы на запястье мага, чувствует его пульс, старается в уме считать удары, чтобы успокоиться, чтобы быть таким же собранным как он. Вспоминает как четыре года назад, точно также сидя на полу, слушал, как Элайджа тихо говорит ему, что они справятся со всем вместе, и тогда даже не думал о какой-то ревности. — Мне просто страшно, Элай, — вслух признается медведь, опуская глаза в пол.

Глаза останавливаются на босых ногах мага, и Рик не долго думая, ставит их себе на колени, накрывая ступни ладонями, чтобы согреть. «У тебя опять холодные ноги», — мысленно ворчит он, упрекая мага, что тот не надел хотя бы тапки. Это помогает отвлечься и успокоиться, взять себя в руки снова и перестать падать в эту пропасть ужаса. Его хватало Элгорту во снах, которые он видел до сих пор, хватало в тех немногих воспоминаниях, что хранил его мозг. Он хотел хотя бы в реальности обрести немного спокойствия, и вот именно сейчас почувствовал себя как никогда умиротворенно, боролся с этим мерзким чувством ревности внутри.

У него был выбор, и он мог делать все, что ему угодно. Он мог идти куда хочет, с кем хочет. Рик был свободен, не знал как ему быть с этой свободой, что с ней делать. Элайджа не привязывал к себе с первого дня. Помог ему залечить раны, помог вернуть человечность, научил заново всему, что Рик успел забыть, но никогда и словом не обмолвился о том, что Ричард чем-то ему обязан. Наверное, именно это доверие и подкупило оборотня.

Для него выбор был настолько очевиден, что решение остаться с Элаем было для него чем-то само собой разумеющимся. Рик чувствовал себя в безопасности рядом с магом, даже не смотря на все переделки, в которые они попадали во время путешествия Фонтейна в поисках знаний.

Элгорт выбрал идти следом за магом и в огонь, и в воду, в пустыню, в снега и даже в ад пойдет, если понадобится. Он же выбрал приходить к нему в комнату ночью, позволил приходить к нему. Все это было частью его новой жизни, в которой Элайджа был едва ли не центром. Нет, Рик не падал в омут этой зависимости от человека, которому это вряд ли было нужно,потому что понимал, что еще немного и зависимость может стать болезненной.

— Знаю, что не изменится, — тихо отзывается Рик. Он знает это, всегда знал, но поддался эмоциям, и теперь видя раздражение Элая очень стыдился этого, опуская голову ниже, если бы мог то и уши прижал, но сейчас это делает медведь в его голове, проводит ладонями по крепким мышцам на ногах вверх, и снова опускается к ступням, согревая пальцы. Его температура тела всегда была выше чем у остальных, побочный эффект экспериментов его мучителя, поэтому Рик почти не мерз, а если болел то понять это было сложно, пока он не упадет и не начнет бредить.

Смотрит в светлые глаза, преданно и верно. Рик никогда не стыдился такой собачьей преданности Элайдже. Это было таким естественным проявлением благодарности для него. Маг спас его, оставил ему жизнь, дал шанс на новую, он был первым, кто проявил к нему доброту за много лет и единственным, кому Ричард доверял полностью и безоговорочно всегда, и сейчас он верил ему, а ушел потому что испугался за свое будущее, хотел обдумать все и решить многое для себя.

Повинуясь требовательному движению, Ричард поднимается и, все еще стоя на коленях перед кроватью, подается вперед. Сдавленно выдыхает, хватаясь за бока Элая, и только сейчас понимает как он соскучился. Обычно он всегда был в поле зрения мага, как и маг в его, но эти два дня нужны были медведю, чтобы понять самого себя. «Никогда не обманывал», — также мысленно отвечает Рик. Он привык, что иногда они разговаривают без слов, просто смотрят друг на друга, сидя за столом напротив. Элай шутит, чтобы Рик расслабился, а тот улыбается, все также опуская глаза в тарелку.

Его губы мягкие, а прикосновения к плечам нежные, едва ощутимые, но по спине бегут мурашки. Рик чувствует как пальцы медленно обводят неровные узоры шрамов. Его робость всегда пропадала в первые минуты, если инициативу проявлял Элайджа. Он боялся сделать что-то лишнее, не рассчитать силу, но каждый раз получал немой укор от мага, что он же не юная дева, и они не первый раз оказываются в одной постели.

Оборотень одним рывком развязывает пояс халата, скользит ладонями по ребрам, по напряженным мышцам живота. Он знал каждый изгиб, каждую родинку и каждый шрам на руках некроманта, но все равно каждый раз изучал его будто в первым. «Я буду с тобой, несмотря ни на что» — все также не разрывая поцелуя, думает Рик. Элай поймет что он имеет в виду. Это пока что единственная цельная мысль, которую он смог собрать воедино сейчас, потому что от близости мага все путалось, и также, как от кошмаров сознание затягивало тьмой, сейчас его голову затягивал туман, мягкий как пух, мешающий связно думать.

— Чтобы от меня избавиться, тебе придется меня убить, маг, — резко перехватывает за поясницу, прижимая к себе сильнее, усмехается Рик, говорит уже вслух. Он тяжело дышит, будто сейчас обернется, но дело тут не в звериной сущности. Едва касается губами острой скулы мага, оставляет поцелуй на шее, там где бьется пульс, чувствует слишком резкий вдох, и сам млеет от этого. Еще немного и из-под всегда холодных пальцев некроманта пойдет пар от горячей кожи оборотня.

Знал ли Рик где его место в этом доме? Конечно, знал. На коврике подле хозяина, который и хозяином ему не был, но полностью владел медведем, сам того не осознавая. Или наоборот умело этим пользовался.

За все годы рядом с Элаем, Ричард никогда даже не задумывался о смене статуса их отношений, не пытался просить о чем-то еще. Его устраивало, что он рядом, устраивало, что его не прогоняют, несмотря на то, что он может быть опасен. Ему позволялось гораздо больше, чем другим и Ричард пусть и несколько неумело, но пользовался этим, даже не скрывая своих желаний. Не умел врать и изворачиваться. И не хотел. С Элайджей Рик был предельно честен, умалчивая и пряча от него только те воспоминания, которые сам хотел бы забыть. И был благодарен, что маг не пытается проникнуть за закрытые двери, ждёт когда Рик сам будет готов рассказать. Или не будет никогда. С этим тоже придётся смириться, как семья Фонтейна мирится с присутствием в доме постороннего человека, которого изначально представили как друга и телохранителя, но каждый раз ловя на себе взгляд сестры Элая, Рик понимал, что она знает все, и не только об их странных, но так необходимых им обоим отношениях, но и всю подноготную Элгорта видит.

Улыбается, как ребенок в лавке с конфетами, слыша ответ на свою необдуманную, но совершенно искреннюю фразу. Он хочет быть смелее, хочет быть жестче, но позволяет себе это только с разрешения хозяина. Только после молчаливого одобрения хваткая крепких рук становится сильнее. Морщит нос, но скорее от того насколько приятны эти ощущения, нежели обратное, когда Элай ногтями задевает шрамы на спине и плечах. «Никогда не оставлю» — мысленно отвечает Рик, потому что вслух говорить уже не хватает самообладания. Он никогда не отличался терпением, был непосредственным и немного наивным, как подросток, делил все на черное и белое, и учился заново жить. Любить он тоже учился заново, и лучшего человека, чем Элай представить себе не мог.

Ему нужно было услышать это, именно услышать, чтобы убедиться, что он все еще нужен, что он все еще что-то значит, что он не просто надоевшая игрушка, которую выбросят, получив новую. Нет, он важен и нужен. Каким бы ни был Элай, Ричард хорошо его изучил, он чувствовал, когда Фонтейн лжет, когда хитрит и изворачивается, знал все самые крошечные изменения красивого лица, но не сейчас, не с медведем.

Упирается ладонями в матрас, комкая пальцами покрывало, пытаясь дышать ровнее, чтобы просто не задохнуться от жаркого дыхания у самого уха, от слов, которые сказал ему Элай, от каждого прикосновения холодных пальцев. Чуть опускается, согнув руки в локтях, будто собрался отжиматься, но не поднимается, касаясь губами острой скулы, усыпанной веснушками, которых в полумраке комнаты было почти не видно, но Рик очень хорошо знал, что они есть и любил их, перекидывает ногу через бедра некроманта.

Привычка Элая спать без какой-либо одежды всегда нравилась Рику, и смущала только поначалу. Сейчас же он находил это очень притягательным, когда можно было прийти посреди ночи в комнату некроманта и забраться под одеяло, прижимаясь к его спине. Элгорт выпрямляется, оттолкнувшись от матраса, стягивает футболку, откидывая ее в сторону. Весьма непривычная для них поза, но не такая уж редкая. Снова смотрит на Элая, будто видит его впервые, хочет запомнить его лицо именно таким — настоящим, без маски любимца всея интернета, глаза полные чувств к нему, а не к кому-то еще.

— Живи моментом, да? — улыбается он, притягивая к себе мага, заставив его сесть. Эта его фраза прочно засела в голове, и Рик иногда повторял ее себе, когда начинал слишком сильно задумываться о будущем. В его случае это глупо, поэтому проще жить тем, что у него есть в данный момент. А сейчас у него был Элайджа, весь в его власти, и Рик этим бессовестно пользуется, ёрзая на месте, пока справлялся с поясом халата, проклиная этот кусок ткани, который, наконец, улетает на пол к его футболке. О том, что надел штаны Рик уже давно пожалел, лучше бы остался в полотенце, но не без помощи мага они избавились и от них. Падает на спину, повинуясь легкому толчку в грудь и, целуя жадно, будто требовал у Элая что-то, просил его, показывал, как сильно он скучал, сжимает коленями бока Фонтейна, который обычно позволял Рику быть на своем месте, но все в их отношениях сводилось к тому, что в любом случае вести будет не оборотень, и обоих это устраивало.

Возвращаться к жизни человека было тяжело, как и когда-то отвыкать от нее. Рик слишком долго цеплялся за свою человечность, тогда как алхимику нужен был зверь. Точнее ему нужны были оба, но Элгорт не позволял медведю выйти наружу, сдерживался. Тогда его били, резали, издевались. Молодое и крепкое тело довели до состояния, в котором поддерживали жизнь, чтобы он не умер, заставляли есть угрозами, и по любому требованию и без оборачиваться медведем, чтобы в очередной раз распороть шкуру, вливая туда настойку аконита, серебра, золота, чего угодно, и смотреть как он корчится на полу, уже не в силах даже кричать, а только хрипеть от боли.

Как Элай смог увидеть в сгорбленном комке шерсти и рук-лап, в соломе и на цепи человека до сих пор оставалось для него загадкой. Но за годы рядом с ним, Рик понял, что Элайджа добрый и хороший человек. Как бы он не старался показать себя иным, Ричард видел в нем чувство справедливости, доброту, даже нежность, которую он проявлял к обнаглевшему когда-то медведю, пришедшему к нему в спальню.

Все это заставляло Рика еще сильнее привязаться к нему, увериться окончательно, что он будет до конца верен магу из дома Фонтейнов, чтобы тот не делал. Если некромант решит отправиться в Астрал, то Рик пойдет за ним, даже для него это будет означать мгновенную смерть.

Ему нравится такой Элайджа. Настоящий, несдержанный, даже злой. Нравится, что таким он бывает только с ним, только когда они наедине, будто это какой-то особый уровень доверия, хотя Рик прекрасно знал, что далеко не единственный у мага, и его это вполне устраивало до новостей о женитьбе. Это меняло многое, а Ричард не готов был к переменам. И они еще не раз поговорят об этом в будущем, может быть, даже в очень недалеком будущем. Но в данный момент он был слишком занят, легко покусывая бледную кожу на шее мага, стараясь сдерживаться чтобы не оставить следов, но как надолго хватит выдержки сложно было сказать.

— Тогда у тебя будет немой слуга, и я не смогу уже сделать так, — Рик улыбается, будто специально провоцируя мага, хотя делал это совершенно без задней мысли, и проводит кончиком языка по контуру тонких губ, тут же целуя. Все это напоминает игру, где один уже заведомо знает, что проиграет, но все еще пытается вывести противника из равновесия. Ричард проиграл, когда впервые вошел в спальню Фонтейна, а тот его не прогнал.

Каждое прикосновение к шрамам отдается чем-то особым. Рик даже сам не мог объяснить эти ощущения, но его каждый раз будто током прошибало, заставляя выгибать спину навстречу Элайдже, молча прося прекратить эту пытку. Если бы мозг не был так затуманен, то он бы даже осознал, что это его наказание за побег, за то, что оставил своего некроманта на целых два дня одного, полагая, что он справится и сам. Но нет, они не справятся по одиночке.

«Ненавижу тебя», проносится в голове мысль, и плевать услышат ее Фонтейн или нет. Пальцы комкают покрывало, а сильные руки прижимают его запястья к матрасу. Рик не может сделать ничего. Он сильнее Элая, но даже не будет пытаться, потому что это слишком хорошо. Да, мучительно, все шрамы буквально гудят от холодных пальцев на горячей коже, адреналин в крови заставляет работать против него особенность Рика, и он не видит. Резко раскрывает глаза, но ничего не видит. Паники нет, страха тоже, он уже привык. Элай вряд ли знал об этом, но каждый раз как они проводили ночи вместе, Ричард периодически терял зрение, страдая от побочного эффекта аконита под кожей.

— Элай, — хрипло выдыхает он, прокусив внутреннюю сторону щеки острым клыком, тут же почувствовав металлический привкус крови на языке. Клыки не исчезали совсем, поэтому Рик всегда был так осторожен, чтобы не оставить на коже мага царапин или слишком глубоких ран. Вырвав все же одну руку из цепкой хватки, запускает пальцы в жесткие волосы, пытаясь то ли оттянуть его голову и прекратить эти мучения, то ли наоборот направить его. Он и сам не знал чего хочет больше. — Хватит, пожалуйста, — почти рычит и умоляет медведь, готовый уже признаться во всем. Не только в том, что посмел сбежать и даже посмел допустить мысль о том, чтобы не возвращаться, но и в том, что перебил целую популяцию вампиров-индейцев в девятнадцатом веке, хотя еще даже не родился тогда.