«Да ладно тебе, серьезно?»
У Китти льняные кудри, зачёсанные старомодно, слабо бьется колдовская сила, классические лодочки от Celine царапают пол, когда она перебирает ногами, чтобы найти для своего тела опору, от напряжения лопаются сосуды в белках глаз, красивый скучный рот глотками хватает воздух. Китти прыгнула в постель к Сету с похорон мужа-полицейского, умудряясь стыдливо краснеть. Стелла рассматривает её ещё немного, покачивая ладонью в воздухе, баюкая её, смеётся от этой рафинированной скучной красоты. Кэтрин оседает на полу в облаке юбок, в ногах у Хантингтон, всхлипывает влажно - Стелла гладит лакированные пряди, говорит «Тише, тише», и улыбается брату:
«Серьезно?»

Ей нравится ресторан, в котором организовали скромный ужин по случаю помолвки - она чувствует, что простоватая, переслащенная и словно хлопковая Кэтрин бы такой не выбрала. Деревянные панели и тяжелые фарфоровые люстры, старомодные витражные стекла и такой режущий глаз белый рубашек и перчаток официантов напоминает Стелле лучшие дни в "Челси". Даже бокалы, из подобных мама любила пригубить шампанское, идеальной формы губами едва касаясь края и неизменно оставляя алый след. Стелле не идет красное, она предпочитает темные оттенки, и сегодня по случаю надела тугое зеленое платье, вышитое мелкими стежками. В неверном свете, при каждом ее движении, нитки переливаются, и кажется, что оно стало ее второй кожей. Она совсем не похожа на мать, они с Сетом в отца; Китти походит на нее больше, как копия с даггеротипа, даже слишком звонким голосом (она приветствует Стеллу с таким напряжением в нем, что оно звенит серебряными колокольчиками, заикается и ищет поддержки у Сета, сминая рукав его пиджака маленьким кулаком). Мама пела им колыбельные, и почему-то Хантингтон вспоминает об этом именно сейчас, когда подают вторую перемену блюд.
- Я бы хотела произнести тост. - она встает, подхватывает свой бокал, обводит взглядом лица присутствующих, останавливаясь на Сете, и ее губы трогает лукавая хитрая улыбка, полная нежности. Ее глаза гладят брата по линии плеч, по костяшкам пальцев, касаются скул, - За Сета. Мы пришли в этот мир вместе и всегда будем вместе. Ты все, что у меня есть.
Сейчас аккуратный нос Китти оказался погруженный в ставшую неаппетитной липкую массу салата, один распахнутый глаз судорожно отрытый смотрел прямо на змеиное платье Стеллы, другой, жалобно и осуждающе — на Сета. На безымянном пальце старым воспоминанием сверкало мамино кольцо. Затихли, наконец, ее говорливые, молотящие языком подружки, продавщицы универмагов и воскресные няньки, погрузившие лица в маленькие салатные тарелки, обмякнув и расплывшись в своих дешевых полиестровых платьях. Голова ее отца была запрокинута назад, из-за судорожного открытого, долго дергающегося рта, вытекала, засохнув, тонкая струйка слюны. Стелла поднимает бокал, салютует им; между ней и братом сейчас стол, залитый рвотой, слюной и разлитым шампанским, и больше ничего:
- А я все, что есть у тебя.
Она делает глоток шампанского, чувствуя, как крупинками коричневого сахара отдается яд. Чтобы быть абсолютно уверенной, она отравила все.

В детстве они почти не спали, разделенные разными кроватями, тумбами и стеганными одеялами.
Мама пела им колыбельную, помнит ли он? Всегда одну, которая подходила ее слабому, но приятному голосу, и в этой колыбельной мамочка обещала все сокровища мира за то, чтобы они уснули, птичку-пересмешника, кольцо с бриллиантом, зеркало, козлика и собаку. Это не помогало, и в интонациях постепенно вплеталось раздражение. Успокаивались они только тогда, когда их укладывали рядом, подоткнув одеяло и включив ночник, гоняющий по потолку смутные силуэты ведьм и диких животных.
Стелла до сих пор плохо спит одна.

Сет всегда обманывал лучше, чем она, умел ослеплять людей настолько, что они не замечали очевидного - Стелла восхищалась им, ей не хватало этой мягкости. Она почти жалеет Китти, которая перестала быть такой же красивой после своей смерти, у которой на глазах были шоры, как у лошадки (лошадку тоже обещали купить в той маминой колыбельной). Невеста брата не замечала очевидного. Как бледная, чуть влажная кожа обтягивает кости черепа, когда лицо асимметрично искажается в ухмылке. Какой у Сета взгляд, колючий и жёсткий, мертвый, что Стелле хочется вылизать мягкое глазное яблоко и провести языком под глазницей, под тонким пергаментным веком. Миссис Хантингтон была помешана на безупречности, и всегда расстроенно качала головой, говоря, что у ее детей, родившихся вместе, столь похожих, разные оттенки радужки. Темноволосая напоминает об этом брату во время ритуала, когда извлеченные воспаленные яблоки лежат у них на ладони, и кровь подтеками стекает на подбородок, и они смеются. Они действительно разные, желтоватый, со светлыми вкраплениями, Сета и почти черный, сливающийся со зрачком, ее.
Китти замечает это, когда они занимаются сексом в приглушенном свете. Говорит об этом.
Стелла, у которой шея в испарине, руки подрагивают от возбуждения, рассматривает белую ключицу, и ложбинку груди, и бесстыдно заброшенные на мужские плечи ноги. Разделенные милями, они с братом смеются.

Стелла дает брату еще несколько дней - Китти становится все холодней и все мертвей, и даже в гробу сохраняет осуждающе-испуганное выражение жертвы. Она ждет его дома, в постаревшей и ставшей дряхлой "Челси", в родительских апартаментах, возвращая простыми заклинаниями запахи, цвета и оставленные будто бы случайно вещи, на пластинках играет оркестровый джаз часами, не переставая.
- С возвращением, - говорит Стелла, заглядывая в разномастные глаза, ласково проводя носом по жесткой бороде и языком изнутри вылизывает голодно собственные зубы. Сет здесь, и она чувствует себя целой, - Ты снова дома. Как там Китти?
[nick]Stella Huntington[/nick][status]we were born sick[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2PrHN.gif[/icon][lz]<b>Стелла Хантингтон</b>, 78, ведьма, душегубка и кровосмесительница.[/lz]