|
Дикие дети, сукины дети
Страница: 1
Сообщений 1 страница 7 из 7
Поделиться120-12-2018 22:11:50
Поделиться223-12-2018 23:54:18
Это был ужасный день. Острый, как стекло.
Эндрю умер, наверное, еще утром. Его кровь уже не пахла теплом.
Лука как-то бестолково посмотрел вниз еще раз, потянул воздух в себя и ощутил, как застывает смерть на поверхности костей. Она была прокисшим молоком. Густая, кислая и мерзкая, такую не получается сглотнуть и тяжело кашляешь, разевая пасть. Кончики кед на самом краю обрыва, и где-то внизу несуразным пятном, неловко вывернутыми лапками лежал Эндрю. Он был нежный, как куколка, причудливый, ломкий сейчас, с очаровательной темной крапинкой крови под головой. Лука моргнул, и его замутило от этой зимней вишни на камнях.
Зрение раскололось, как рассыпается порванный браслет - на десятки бусин, и ни одной не получается словить неловкими пальцами. Пальцы всегда слишком тонкие, кривые, скользкие от пота и холодные от вибрации где-то под горлом. Неродные. Лука визжит, Лука орет по-своему, по-собачьи, и закладывает просвечивающие на закатный луч ушки. Он тревожит траву и кусает себя за кожицу, едва покрытую жесткой шерстью, подвывает так, что все ему подобные, наверное, слышат, зовет их неосознанно и захлебывается несказанными словами, потому что звери не умеют ни говорить, ни плакать.
Он не пил, когда умерла мама, и не пил, когда умер Джоэл. Мамы ему уже не было горько - только лишь жаль, но той светлой жалостью, когда уверен, что путь уже пройден и дух высок, когда уже знаешь, что ждать больше было нечего, и отпускаешь, потому что не тебе быть мудаком, который насильно держит подле себя людей, стремящихся уйти глубоко под корни. За Джоэла же ему не нашлось, чего выпить - Диего был молодой, сумбурный и глупый, он умел только плакать и не есть, забившись в угол между холодной стенкой и комодом, Лука считал пауков с трещинками, а потом забывал вовсе, как считать. Горячая нефть, топливо в нем стыло и превращалось во что-то склизкое-горькое, толчками проливающееся на пол, идущее из горла. Как будто то, что питало, внезапно стало травить, и резь в желудке отстреливала в голову, в глаза, как безумная мигрень, способная до смерти замучить человека.
А сейчас ему было... Средне. Ему было плохо, но Диего еще, пожалуй, поживет - шерсть на его загривке шевелилась, а волосы мокли и слипались, пока Лука тихо лежал на дне канавы. На дне прохладная грязь и есть тень, успокаивающая жжение под веками. Ему удавалось послушать свое гулкое сердце, как смотрят на радар, и не удавалось посчитать травинки под носом, щекотно трогающие его за кожу. У Луки тайник с козлиной кровью, спрятанный на окраине - он находит его почти сразу, держась только за мысль о том, что не хочется думать, и берет себе больше, чем два флакона. Кровь выбивает из него мысли наравне с памятью. Он ощущает только, как носится бестолково от дерева к дереву, от темноты к темноте, и голоса хлюпают под лапами Гонсалеса, как мясная похлебка для вендиго. Хлоп-хлоп. Капельки остаются на перепонках между пальцами лап.
Он пропускает момент, когда обращается в свою неродную, неудобную, сладко-безопасную форму, но чувствует, как холодеет тело и мурашки ползут вдоль позвонков. Кожей к земле - Лука ощущает её призыв и спертое дыхание над самым ухом. Он - тоже земля, не мертвая стылая серая насыпь с крошками снежинок, но чернозем, в котором пускают корни деревья и прорывают норы полевые крысы, в котором змеи копошатся, создавая клубок, и в каждой кости вместо костного мозга лежит перегной, от которого больно так, как никогда не заболят сгнившие зубы. Везде мелкие ростки - на его деснах, на его ресницах, и в этой землистой глубине прорывается больной червь, несущий какую-то томную заразу, которую Лука изживет, но прямо сейчас, под каждым камнем и ногтем, кожей и связкой ему так невыносимо сжигает нерв за нервом всё чувство, всё хорошее, что он едва смог в себе взрастить.
- Мой сынок, - всхлипывает Лука в прохладный воздух, чувствуя, как неприятно слеза стынет на щеке. Люди умеют плакать, но часто делают это бездумно, бездушно. Мужчинам, наверное, не пристало плакать вовсе, но Диего и не мужчина, а так, псина просто, - Мой мальчик.
Ему не с кем поговорить, кроме себя - ему не стоит с кем-то говорить вообще. Не сейчас, когда он уже не совсем пьяный, но всё ещё отходит от пылкой крови, когда валяется промерзший и голый в овраге посреди земли и жидковато-густой грязи, уже успевшей попасть в глаза. Ему внезапно думается, что где-то в одиночестве лежит Эндрю, тоже грудью к земле, и от этого становится так тошно, что Лука порывается вскочить на ноги, но у него получается только приподняться и неловко завалить набок.
Змеиный клубок в желудке задевает язвы и рвет хвостами нежную оболочку.
Отредактировано Luka Gonzalez (24-12-2018 19:47:08)
Поделиться328-12-2018 21:48:50
Сегодня удивительно спокойный вечер.
Прекрасный вечер, домашний вечер, уютный вечер, славный вечер, вечер без неприятностей, ссор и взаимных подколок. Вечер...
Диана мысленно одёргивает себя — просто спокойный вечер.
Джо валяется на диване, жует пиццу и смотрит какой-то сериал, время от времени предлагая Диане присоединиться к просмотру.
Диана отмахивается не глядя и старается не отрываться от чтения — кто же знал насколько увлекательным окажется этот Нил Гейман, которого Джо так давно ей советовал.
— Эй, ну отвлекись хоть на секунду, — смеётся Джо, — а то я проспойлерю тебе концовку.
— Ты не знаешь, какую книгу я читаю.
— Тот ангел окажется злодеем.
— Не угадал. Эту я прочитала неделю назад.
— Чёрт, — Джо щурится, стараясь разглядеть текст на экране ноутбука, и спрашивает с надеждой. — Конца света не будет?
— Снова не угадал. Её я дочитала позавчера. И это вообще не спойлер — всё и так было понятно.
— Ничего, вот начнешь читать Джорджа Мартина...
Диана фыркает и высовывает язык.
— Смотри уже свой сериал.
Джо хмыкает, берёт из коробки очередной кусок пиццы и возвращается к просмотру.
Удивительно спокойный вечер.
Почему-то Диана не может избавиться от чувства, что такой спокойный вечер обязательно что-то должно испортить, но Джо сегодня слишком ленив, расслаблен и явно не желает портить ей настроение (если только в шутку), а других причин напрягаться и раздражаться, в принципе, у Дианы нет.
— А если я скажу, что это сериал про оборотней?
— Я тем более не захочу его смотреть.
— Тебе не нравятся оборотни? Это оборотневый расизм?
— Мне не нравится, как люди пытаются рассказывать о том, чего не знают.
— Говорит та, кто читает Нила Геймана.
— Это другое, — фыркает Диана. — Мне нравится, как он пишет.
— Тот чувак поженится на звезде и она переживёт его не несколько десятилетий.
— Опять не угадал. И эта концовка всё равно никак не влияла на сюжет.
— Ну блин.
— Даже не пытайся, я...
Спокойный вечер, чудесный вечер, домашний вечер, уютный вечер.
Жуткая горечь обрушивается на Диану буквально за секунду до того, как она слышит протяжный вой.
— Я... — Диана мотает головой, пытаясь сосредоточится. Вой отдаётся в ушах — крик о помощи, крик боли, отчаяния и ужаса.
— Что-то случилось? — с искренним беспокойством спрашивает Джо.
— Ты тоже слышал?
— Судя по твоему лицу, это была не бродячая собака.
— Мне нужно...
— Я понял, — Джо кивает. — Иди уже. Но возвращайся скорее, а то я посмотрю, что ты читаешь и точно проспойлерю концовку.
Диана накидывает куртку, натягивает кроссовки. Сбегает с лестницы, перепрыгивая через ступеньки.
Бежит не останавливаясь.
Вой отдаётся в тишине. Хотя никто уже и не воет, но Диана чувствует, слышит и повторяет про себя, как люди повторяют слова.
«Случилось что-то ужасное».
«Мне очень плохо».
«Мне больно».
Протяжное и жуткое «ууу», которое (это невозможно спутать) принадлежит Луке.
Также, как люди различают «мне плохо», вызванное сиюминутным расстройством, и «мне плохо», когда случается что-то по-настоящему страшное, Диана различает в вое брата что-то пугающе необратимое.
Ей вдруг очень хочется увидеть Декстру как можно скорее.
Отредактировано Diana Gonzalez (30-12-2018 14:51:47)
Поделиться430-12-2018 03:28:50
– Охуенный вечер, – говорит Нил, или Нильс, или Ник. Декстра не запоминает их имён, потому что они не запоминают её. Потому что в этой компании модно называть друг друга первой буквой имени, и он здесь просто Эн, а она – просто Ди, хотя это бесит, тянет и царапает шкуру, как несрезанный ярлычок на одежде.
– Ди – это моя сестра-близнец, – рассказывает Декстра. – Это её имя. Она умерла три года назад. Застрелил коп. Ненавижу копов.
Все пьют за то, что Декстра ненавидит копов (и немного – за её мёртвую сестру).
– Она сторчалась, я нашла её под мостом, – рассказывает Декстра. – Ненавижу мосты.
Все пьют за то, что Декстра ненавидит мосты (и немного – за то, что Ви принесла пару граммов кокаина).
– Она всегда считала, что лучше всех нас, вот и гниёт теперь в грязной квартирке с мужиком в три раза старше неё, – рассказывает Декстра, придавливая ногтем таракана на углу стола и отправляя в рот.
Все пьют, потому что не помнят, о ком вообще Декстра говорит.
– Охуенный вечер, – соглашается Декстра.
Если не сосредотачиваться на том, что в самом деле здесь происходит, можно представить, что эти три дня, которые она провела в компании всевозможных Эн, Джи и ДаблЮ, сделали её лучше – не в смысле «совершеннее», она же не Диана какая-нибудь, а в смысле – веселее, сытнее, наполненнее тупыми историями, визгами, ритмами и запахами. Декстра не сосредотачивается. Она отпускает своё сознание мчаться над чужими телами, рассыпаться на осколки и собираться снова, трогать темноту чужих сердец и опадать бессмысленным дождём. Декстра смеётся, под восторженно-возмущённый шум выпивает бутылку до дна, спрыгивает со стола, хватает за руку тощего парня с закрученным в узел хвостом и, выдёргивая в центр комнаты, танцует свой дикий, уродливый Декстра-танец, где движения, словно позаимствованные у надувных рекламных человечков, перемежаются со странно сексуальными прикосновениями. Тощий парень неловко гыгыкает, он пьян и доволен. Все пьяны и довольны, Декстра довольна больше всех, Декстра. Довольна. Больше всех.
Декстре нравится. Этот. Вечер.
Она не слышит, а чувствует дикий вой. Кровь холодеет, а в ушах звенит. На загривке дыбом становится шерсть, и Декстра знает.
– Эй, Ди, – кто-то хлопает её по плечу, и она бьёт, не глядя, в ответ.
– Свалил нахер, – резко отвечает она. – Я блевать иду.
В ответ раздаётся какое-то сочувственное поскуливание – она не слышит, не видит, не знает; это не имеет значения. Стягивает верхнюю куртку с кипы одежды, наваленной в огромной прихожей – настоящая кожа, чертовски дорогая шмотка, у Декстры никогда не было и не будет ничего подобного, ну и плевать, – и рысью выбегает из дома.
– Эй, стой, это моё, – кричит вслед возмущённый голос.
Не останавливаясь и не оборачиваясь, Декстра показывает голосу фак.
Голос крови и острый нюх лучше всяких технических приспособлений. Декстра находит Луку вернее, чем могла бы отыскать по навигатору с точнейшими координатами. От него не пахнет, а несёт козлиной кровью. Как теперь узнать?
Что тут, впрочем, узнавать, тоже мне, словно надо быть для этого полицейской ищейкой. Декстра слышит бормотание, бросается коленями на землю, ударяясь о тугой древесный корень, приподнимает Луку за плечи, стараясь не трясти, пытается заставить смотреть на себя, сфокусировать пьяный взгляд (где же ты козлиную кровь, говнюк, нашёл!), и пытается не позволить пробраться в голос собственному страху, собственной боли, которая вдруг разрезает её, как меч, напополам, обнажая несчастные розово-серые внутренности.
– Я здесь, – повторяет она, – я здесь, Лука, я здесь, я с тобой, я здесь, Лука. Говори со мной.
Отредактировано Dextra Gonzalez (10-02-2019 21:37:41)
Поделиться523-01-2019 19:09:52
Лука позвал свою родню подсознательно, надрывая глотку на уровне животном, не понимая цели и своей личной нужды в их помощи. Лука был уверен в одном: ему был никто - прямо сейчас, прямо здесь, в кипящем ледяными иглами, как волнами, снежном коме - не нужен. И, когда руки сестры коснулись его, Гонсалес осклабился, вытянул шею и заизвивался, избегая чужого тепла, которого взрезало корку на нем больно, отнюдь не нежно, задевая кончиком кожу и мясо, которое отзывалось на это острыми толчками чувств. Глубинной и поверхностной скорбью, маленьким живим ежом, упавшим в горло.
Что-то, что уперлось лапками и пытается спастись.
- Пусти меня, пусти меня, шмара! - завыл Гонсалес, кусая чужое и теплое тело неравномерно, вполсилы, калеча кожу без разбора, прихватывая клыками и тут же ослабляя хватку. Сам он остывал быстро, и холодный воздух тянул из Луки все, что до этого слабо подвывало. Приказывало прекратить жалеть себя. Но Лука не мог.
В первую очередь, конечно, ему было жаль не Эндрю - Эндрю ведь глупый, шебутной и даже молодой, но ему уже все отпущено, и не нужно больше думать, горевать или петь. А Диего метается, спотыкается о центр своего мироздания и глядит, как от него откалываются крупные куски. Он подгребает их лапами, тянет к себе ближе, но лапами не соберешь ни разбитой вазы, ни паззла, и прозрачные кусочки только тают под подушечками. Вода уходит под землю, и Луке так жаль, так невыносимо себя жаль, что он уверен - никто же не поймет, не прочувствует. Даже Лидия - у Лидии свое горе, и у него - свое, неравное ей. Сильнее ли? Может и нет. Но оно личное, свое и жестокое.
- Тебе же плевать-плевать-плевать...
Он шипит, царапается, кусается и откатывается в сторону, заходясь хрипом. И смотрит - на Декстру - с такой злобой, словно она разорвала глотку всем его щенкам и, заливисто смеялась, скармливала каждого дворовым собакам по кусочку. Ему не хочется делиться своим чувством. Жадность стекает по подбородку и капает на костяшки пальцев. Мое, мое, мое.
И ему нет дела до того, что сестры даже и не знают, что произошло. Они пришли к Луке, потому что Лука звал. Без осознанного желания, но искренне, громко, тошно, до ноющего чувства в голове. А внутри у него шумит отголосок пьяности, и в черепе Диего - дыра, которая втягивает в себя воздух. Он смеется и сует в нее пальцы, и кончиками ощущает пульсацию. До мурашек. И тогда у Луки больше не остается мыслей - все они уходят через эту сквозную дыру в небо, растворяются, как тают на ладошках снежинки.
И тогда Лука закрывает свой рот, становясь до смешного маленьким. Не как ребенок и не как взрослый - как глупый подросток, уже проигравший свой потенциал в карты. И колющий тело холод отзывается в его голосе слабым эхом.
- Эндре умер.
Он всегда говорит "Эндре".
Он всегда говорил. А сейчас больше говорить не стоит.
- Я не знаю, что делать.
Поделиться606-02-2019 12:16:25
Диана останавливается и оглядывается (Декстра здесь и от этого становиться легче дышать, Лука здесь и от его вид хочется сжаться, прильнуть к земле и рыдать), останавливается недалеко от сестры и брата, наклоняется и пытается отдышаться. Параллельно принюхивается и сосредотачивается (в нос бьет настойчивый запах козьей крови и едва различимый запах мёртвого тела).
Диана считает до пяти — вдох-выдох-вдох-выдох-вдох — но не приближается. Лука и Декстра, если почувствовали её присутствие, то вида не подают. Диана приходит в себя, дышит (принюхивается) и слушает.
Слушает, как Декстра успокаивает Луку — заботливо, напряженно, обеспокоенно. Как Лука пьяно посылает её к чёрту (даже за десяток метров козлиной кровью пахнет так, будто кто-то откупорил бутылку прямо перед носом Дианы; невольно вспоминается презрительное «ну и перегарище», брошенное Джо пришедшему на работу хмельному коллеге). Видит как Лука бьется в истерике, царапается, пытается укусить Декстру, шипит на неё (надо подойти, надо подойти) и как говорит «Эндре умер».
Диана нервно сглатывает и делает шаг в сторону Луки. Поднимает руку, замечая взгляд Декстры (мысленно говорит ей, что сейчас что-нибудь придумает, сейчас со всем разберётся). Сдавлено выдыхает, когда Лука говорит, что не знает, что делать дальше. Дышит, держа себя в руках (кто ещё, если не она — Декстра никогда особо этого не умела, а Лука сейчас совсем не в том состоянии). Дышит.
— Я здесь, — говорит Диана, кладя руку Луке на плечо. — Мы здесь, мы тебе поможем.
Смотрит на Декстру сосредоточенно, взглядом говорит — ты будь с ним, а я разберусь с остальным. Отходит на пару шагов и набирает на мобильном номер Матео. Спокойно и сосредоточенно объясняет, что Эндрю умер, что Лука в ужасном состоянии и что пока они с Декстрой побудут рядом с ним и постараются привести его в чувство. Выдыхает, набирает номер Тони, объясняет.
Выдыхает.
Думает, что же дальше? Что дальше?
Дальше нужно узнать, что же случилось с Эндрю, нужно ли достать его тело, нужно ли куда-то его отнести, нужна ли помощь полиции, нужно ли...
Нужно сказать Луке, что она его понимает, что она тоже рядом.
Диана подходит к брату, садится рядом и открывает рот.
И закрывает рот, понимая, что фраза «я понимаю твою боль» будет ложью. Любая попытка сказать что-то на эту тему будет ложью, потому что, на самом деле, Диана не чувствует ничего (как можно не чувствовать ничего, когда умер твой родной племянник?). Диана мнётся пару секунд и говорит:
— Мы будем рядом. Мы поможем. Я помогу. Я сделаю всё, что нужно, Лука. Ты только скажи, что тебе нужно.
Отредактировано Diana Gonzalez (07-02-2019 00:15:33)
Поделиться711-02-2019 03:39:14
Лука бьётся, скулит, Лука холодный и голый и дрожит. Декстра хочет обхватить его всего сразу, обнять, защитить, открутить время назад, выскочить из временного портала с автоматом наперевес и всё исправить, и Декстра злится и бесится из-за того, что даже в фантазиях её попытки помочь выглядят так по-детски и глупо. А Лука вырывается, кусает её руки, прихватывает зубами дорогую кожаную куртку, прокусывает брюки, Декстра шипит и хочет ударить его в ответ, тыкнуть мордой в землю, как нашкодившего щенка, но вместо этого только пытается ухватить его крепче. Лука зовёт её шмарой и воет, что ей плевать, и Декстра взвивается от ярости, вдыхает полные лёгкие холодного воздуха – и выдыхает, и говорит монотонно и тупо:
– Мне не плевать. Мне не плевать, мне не плевать, мне не плевать. Это мой ебучий племянник, Лука, это моя ебучая кровь и твоя блядская кровь, пьяное ты уёбище.
Декстра не плачет. Декстра не плачет, просто зло смахивает слёзы рукавом и думает: Эндрю, почему Эндрю, почему именно наш Эндре, он был всегда самым... самым... живым, почему это не мог вместо него быть Бальди, если уж было надо, чтобы так? Бальди трус и обоссыш, ему, наверное, даже понравилось бы быть мёртвым.
Но у Декстры хватает мозгов этого не говорить.
Она видит Диану краем глаза – больше чувствует – слышит, как она разговаривает с кем-то по телефону и хочет вскочить, ударить её в бок, дёрнуть за волосы, разбить нос, потому что нельзя говорить по телефону так спокойно, когда в твоей семье умирает щенок – но им нужен нос Дианы, и Луку нельзя оставлять даже для того, чтобы втащить по роже собственной сестре, и вообще во всём этом столько же смысла, сколько в том, чтобы отыскать козлиной крови и напиться, блядский беспомощный урод, нажрался и ничего не оставил, и почему Лука валяется теперь пьяный и голый, а Декстра должна быть трезвой и всё понимать, если она тоже ничего понимать не хочет?
Что случилось? Что случилось с Эндре?
Попал под машину? Упал и расшибся? Схватил передозировку? Сцепился с оборотнем?
От чего он мог погибнуть, бедный глупый щенок?
Диана подходит ближе и разевает пасть. Диана спрашивает у Луки, что ему нужно. И тут Декстра не выдерживает.
Она взвивается вверх, оказываясь нос к носу со своей сестрой-отражением, и то ли шипит, то ли рычит, сама уже не знает:
– Ты ебанулась? – от злобы разлетается слюна, Декстра сжимает кулаки, не поднимая. – Что он тебе скажет? Что ему сейчас нужно? Нихуя ему не нужно, только отключиться! Как мы, блять, ему поможем – воскресим его?
Мотает головой, злая и беспомощная, сама не лучше Луки, у него хоть причина есть, у него хоть сын. Был.
Что случилось? Что с ним случилось?
– Ты же, блять, ищейка, вот и ищи!
Страница: 1
