РЕСТАРТ"следуй за нами"

Arkham

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Arkham » Сгоревшие рукописи » Делириум


Делириум

Сообщений 1 страница 12 из 12

1

http://s5.uploads.ru/LpMm1.gif http://sd.uploads.ru/csVp6.gif

Себастиан Валентайн, Родерик Эмброуз
10.10.2018, кабинет доктора Валентайна.


Когда Родерик всё же решается переступить порог кабинета доктора Валентайна в качестве пациента, он не ожидает от терапии сверхъестественного результата. А зря.

+1

2

Это был как всегда долгий и тяжелый день. С утра – очередной особо буйный пациент из соседней психиатрической больницы, который попытался вскрыть себе брюхо пластиковым ножом во время обеда; днем – несколько пациентов с депрессиями, неврозами и психотическими расстройствами. Часовые сеансы, мучительная для неподготовленных терапия и систематическое ковыряние в чужих мозгах – все это Доктор переживал изо дня в день. Большинство его пациентов в итоге находили решение внутренних проблем и, проходя успешное лечение, чувствовали себя значительно лучше. Врач же в ответ получал богатый опыт исследования очередного «подопытного кролика»; эти труды в конечном счете находили свое отражение на страницах очередного толстого ежедневника, куда Себастиан последние несколько лет записывал большую часть собственных наблюдений. Ведь память подводила его уже довольно долгое время.

Как и сон.

Сон, который где-то потерялся и отказывался возвращаться домой. Валентайн спал плохо: урывками и короткими периодами, то и дело просыпаясь в стадии глубокого сна, от чего чувствовал себя не менее паршиво, чем большая часть посетителей его кабинета. Отсутствие нормального отдыха заметно отражалось на лице Доктора – в виде довольно серьезных кругов под глазами и зеленоватым оттенком кожи – однако, большая часть знакомых (да и сам врач) оправдывали такой нетипичный здоровому человеку внешний вид сугубо генетическими особенностями и преждевременным старением.

Как бы то ни было, чтобы хоть немного облегчить собственные ночные страдания, Себастиан частенько прибегал к снотворным и успокоительным, которые, однако, с момента переезда в Аркхем практически перестали приносить эффект. Связано ли было это с тем, что вокруг царила совершенно необычная атмосфера висящей в воздухе магии, или виновен был всего лишь затянувшийся на «много лет» джет-лаг и закономерное привыкание к определенным препаратам – никто не скажет. Но проблема стояла остро – Себастиану нужна была помощь, чтобы справиться с нарастающей внутри большой панической атакой и поднимающей ленивую голову бессонницей. Нужен был фармацевт, знающий об психолептиках больше, чем сам Валентайн.

И он нашел его.

Родерик Эмброуз. Владелец премии «самый сексуальный преподаватель города», и по совместительству – индивидуальный спонсор спокойного сна Себастиана. Как совершенно искусный алхимик, он смешивал в своей лаборатории какие-то абсолютно непонятные простому обывателю травы и порошки из костей кого-то-там, после чего разливал полученное варево по маленьким аккуратным бутылочкам и в бумажном пакете (как будто из-под выпечки) передавал их Доктору.

Эти отношения были практически полностью деловыми. Двое мужчин встречались в каком-то богом забытом кафе или вообще на улице (насколько социализация Себастиана позволяла ему находиться в людных местах); алхимик передавал врачу очередную поставку микстур, а врач алхимику – деньги и краткую сводку последних событий из обособленного мира больницы Святой Анны (без нарушения врачебной тайны, конечно). Родерик всегда был приветлив и улыбчив, однако каждый после передачи заказа практически сразу уходил, извиняясь за собственную занятость и за то, что не может остаться на подольше. И Себастиан уже в тишине и одиночестве провожал стремительно уходящую вдаль фигуру, отмечая внутри себя, что молодой преподаватель вызывает у него исключительную и крайне теплую симпатию во всех смыслах этого слова.

Эти отношения были практически полностью деловыми. До сегодняшнего дня.

За несколько дней до 10 октября, Родерик позвонил Себастиану сам. Первый. И попросил сориентировать его в графике приема психотерапевта. Валентайн никогда не задавал лишних вопросов (особенно при разговоре по телефону), поэтому выделил наиболее удобную дату для них обоих и отметил, что ознакомительный прием не требует заполнения бумаг и постановки на первичный учет.

Себастиан не мог представить причину, по которой уравновешенный и стабильный внутреннее Родерик решился бы наведаться в кабинет мозгоправа. Однако это все же случилось. И ровно в назначенный час Доктор Валентайн открыл дверь своего кабинета изнутри и увидел стоящего за порогом алхимика Эмброуза.

- Я никогда бы не подумал, что мы встретимся здесь, - лицо Себастиана не выражало совершенно никаких эмоций, однако внутри он был слегка взволновал и обеспокоен. – Пожалуйста, проходи.

Пропустив молодого человека внутрь и указав ему на кресло пациента, Доктор сел напротив и положил руки на подлокотники ладонями вниз, тем самым показывая невербальное уважение к собеседнику.

- Родерик, я действительно не ожидал того, что ты позвонишь мне и в итоге все-таки придешь сюда. Мы виделись последний раз чуть больше месяца назад; тогда ты был совершенно стабилен. Поэтому наша сегодняшняя встреча - достаточно серьезный экспромт для меня. Я ознакомился с твоей историей болезни, но ничего, кроме информации о химических ожогах в результате твоей деятельности, не нашел. Значит, до меня ты еще никуда не обращался, - Валентайн сделал короткую паузу и тяжело вздохнул. - …Пожалуйста, расскажи мне, что тебя беспокоит.

Отредактировано Sebastian Valentine (24-12-2018 01:01:06)

+1

3

Он хочет сказать многое.

Меня беспокоит мой студент, который, кажется, преследует меня; который откуда-то достал ключ от моего дома; который выглядит на семнадцать, но смотрит так, будто хочет сожрать меня.
Меня беспокоит мой дядя, с которым лет семнадцать назад мы трахались, потому что мне не хватало любви, а ему - мозгов; сейчас он вернулся и пытается убедить меня в том, что я психопат и садист.
Меня беспокоит Ковен, хотя я до сих пор не имею к нему никакого отношения.
Меня беспокоят перемены в моей магии - что-то, что изменяет магический рисунок, разрушает и искажает его. Такие изменения всегда предвещают что-то, но что именно - я не знаю.

Родерик не говорит ничего из этого. Закидывает ногу на ногу, секунду мешкается, не зная, куда деть руки, порываясь скрестить их на груди и закрыться, но вместо этого, усилием воли, псевдо-расслабленно укладывает их на подлокотники. Выдыхает коротко, смотрит перед собой - в никуда. У него уже был опыт подобной терапии - не совсем той, за которой он пришёл, но той, с которой начал Себастиан.

Им надо установить доверие, и это главная проблема - в случае с Родериком.

Доктор Валентайн был в его жизни синонимом стабильности. В течении нескольких лет они стабильно встречались в одном и том же кафе, в одно и то же время. С одной и той же целью. Дежурное рукопожатие, дежурная улыбка, дежурный обмен любезностями. Пятнадцати минут доктору Валентайну с лихвой хватало, чтобы расположить к себе любого, что, впрочем, не являлось какой-то удивительной способностью для человека его профессии. Родерику доктор нравился - в том смысле, в котором может нравиться вежливый, пунктуальный и щедрый постоянный клиент. Возможно, будь он сам на пятнадцать помладше, то их отношения уже давно бы лежали в другой плоскости, но Родерик в настоящем был слишком осторожен - везде и во всём.

Справки, которые он навёл в самом начале их сотрудничества, оказались правдивыми, но это никак не облегчало ему задачу. Родерик, в отличие от доктора Валентайна, подозревал такой исход, только подготовиться к нему всё равно не смог.

- К сожалению, я ожидал. Возможно, не так внезапно, но ожидал, - Родерик тянется рукой к волосам и коротко ерошит их, а после небрежно зачесывает назад. Это успокаивает, потому что раньше так делал Вёрджил. - Не надо было скидывать меня со счетов, доктор Валентайн, - он коротко улыбается собственной шутке. Удручающе несмешной в данной ситуации.

- Я не был стабилен, я крайне неплохо притворяюсь. Прибавьте сюда мои зелья. Много зелий, - Родерик улыбается снова - скупо, тихо, устало. - Я думал, что смогу дотянуть до зимы и найти ответы у других, но судьба распорядилась иначе. Не то чтобы я в действительности в неё верил, но.

Это «но» повисает в воздухе. Родерик ходит вокруг да около и не может решиться; знает, что доктор не будет его торопить. Только ему не нужно десять сеансов, терапия и поддержка. Ему нужно решить это - если не сегодня, то завтра. Быстрее, потому что времени, кажется, остаётся совсем немного.

- Моя проблема не совсем, ммм, психологического характера, - Родерик коротко сжимает подлокотники и снова переводит взгляд в пространство. - Поэтому я пришёл к вам не как к психологу, а как к практику ментальной магии. Да, я тоже интересовался Вашей биографией

Он ненадолго замолкает. Борется сам с собой, потому сегодня ему придётся сломать ни один выстроенный собственноручно барьер. Снова тянется к волосам, но одёргивает себя на полпути, вместо этого нервно потирая подбородок.

- Поэтому, прежде, чем начать рассказ, я хотел бы уточнить: распространяется ли, хм, врачебная тайна на подобного рода услуги?

Насколько я вообще могу доверять Вам в этом, доктор? - хочет спросить Родерик, но, разумеется, не спрашивает.

Отредактировано Roderick Ambrose (11-01-2019 22:36:48)

+1

4

Когда Родерик окончательно устроился в кресле и на его лицо упал свет от тусклой лампы под потолком кабинета, Себастиан смог более внимательно рассмотреть будущего потенциального пациента. Алхимик выглядел совершенно не так, как обычно – измученное бледное лицо, темные круги и глубокие морщины под глазами, побелевшие губы, редко подрагивающие от неожиданно проявившегося тика. Это был вид не просто уставшего на работе человека – перед Доктором сидело фактически существо, балансирующее на грани между реальностью и безумием.

- Я никогда не скидывал тебя со счетов, Родерик. Мы все больны – другой вопрос, что кто-то подвержен этому чуть сильнее остальных, а, судя по моим наблюдениям, ты к этой категории не относился. До нынешней минуты, - Себастиан говорит медленно по большей части для того, чтобы его собеседник прошел первый период адаптации к кабинету психотерапевта и собрался с мыслями.

- …Судьба – всего лишь набор абсурдных совпадений, на которые мы обращаем внимание в нужный нашему мозгу момент, - Доктор позволяет себе фривольное движение и трет пальцами сухой подбородок с двухдневной щетиной. – А наш мозг никогда не признает ошибочность принимаемых им решений, поэтому в критической ситуации отчаянно ищет виноватого. От того появились и судьба, и рок, и божество.

Себастиан вновь берет минутную паузу – не для себя, для Родерика – и в какой-то момент ловит его взгляд, который до того отсутствующе блуждал по кабинету и не останавливался на Докторе. Телепатический контакт установлен; Валентайн в секунду чувствует раскатистое безумие, поднимающее голову где-то в глубине зрачков Эмброуза. А за ними, еще глубже – страх, боль и отчаяние, выворачивающее наизнанку нутро и сковывающее здоровое сознание ледяными оковами сумасшествия.

Родерик дрожит изнутри, а Себастиан ловит амплитуду его движений кончиками собственных пальцев.

- Родерик… - тихо и скорее по-отцовски, чем по-докторски говорит Валентайн. - Ты выглядишь ужасно. Я налью чаю, - он первый отводит взгляд и стремительно встает с кресла, отходя к столу с чайником и чашками. Бытовые манипуляции позволяют справиться с тремором рук, а мягкий запах черного чая с бергамотом успокаивает мысли.

— Моя проблема не совсем психологического характера. Поэтому я пришёл к вам не как к психологу, а как к практику ментальной магии, - слова прилетают в спину врача, и он медленно поворачивается в корпусе, чтобы не пропустить ни одного сказанного слова Эмброуза, который, тем временем, продолжает:

- Распространяется ли врачебная тайна на подобного рода услуги?

- Врачебная тайна распространяется на все, что происходит в этом кабинете, будь то задушевные разговоры или ментальная терапия, - Себастиан движется обратно к своему креслу и по пути аккуратно ставит белую керамическую чашку с блюдцем на стол перед собеседником. Затем вновь садится в место психотерапевта и сцепляет кисти рук в замок, опуская их на свои колени. – Таковы правила моей работы. Если говорить о документальной составляющей… В этой больнице многие владеют правом обходить бюрократическую сторону дела, чтобы окончательно не погрязнуть в многочисленных бумажках.

Валентайн слышит последнюю недосказанную фразу Эмброуза, но в ответ лишь расцепляет ладони и медленно протягивает правую руку вперед как будто для рукопожатия. На самом деле – для установления первой гипнотической связи, которая и является тем самым согласием пациента на терапию и исследование своего сознания и памяти.

«- Я не живу без твоих зелий. Посему в случае невыполнения мною обязательств – отравишь меня,» - мысль переносится в голову Родерика быстрее, чем Валентайн успевает ее продумать. Доктору нет смысла врать или предавать. Потому что их отношения были практически полностью деловыми.

+2

5

Родерик не сразу чувствует прикосновение чужой магии. Оно осторожно и ласкающе, оно не приносит дискомфорта и таится, позволяя свыкнуться с присутствием в сознании кого-то постороннего. О таком виде магии он раньше только читал, но никогда не испытывал на себе, и потому приходится потрудиться, удерживая первый порыв вытолкнуть незваного гостя из собственной головы. Становится легче, но только на мгновение, когда он чувствует поток ответных эмоций. Спокойствие, уверенность, сочувствие. Желание помочь. Доктор закрывается быстро, оставив канал односторонним. Родерик выдыхает шумно, хватая ртом воздух, как тонущий человек, добравшийся до поверхности разбушевавшегося моря.

- У меня нет выбора, - признается он, потому что сейчас скрывать это бесполезно. Доктор Валентайн в его голове - или где-то очень близко - и однозначно сможет почувствовать в его словах притворство и ложь. - Я знал на что иду, поэтому... Я доверяю вам.

Родерик наклоняется и сжимает протянутую руку, скрепляя слова рукопожатием.

Его магия оплетает ладони, пробирается по предплечью, змеится на шее, проникая в разум в одно мгновение, и отрезает их от реальности. Родерик закрывает глаза, сжимая чужие пальцы сильнее вместо того, чтобы отпустить. Всё происходит быстро, и раньше, чем он успевает скрыть хоть что-то, воспоминания бисером рассыпаются перед ними.

Слёзы разочарования, когда отец говорит, что он ни на что не годится. Безразличное молчание матери.
Они меня ненавидят.

Крики до хрипоты во сне. К нему приходит Вёрджил и читает вслух сборник каких-то рассказов, пока он не засыпает.
Только ты заботишься обо мне.

Паническая атака, вызванная первыми кошмарами, после того, как родители говорят, что у него будет брат.
Я не хочу, чтобы он заменил меня.

Белые безглазые лица в отражении зеркал. Ледяные шепотки на ухо. Стены, сочащиеся кровью. Его собственный надломленный, искривленный труп на полу гостиной.
Я не хочу умирать.

Кровь на руках во время неудачного ритуала - тёмная, грязная. Рубашку пришлось сжечь, а нож и свечи утопить в реке.
Я ни на что не способен.

Пыльные дневники на чердаке. Семейный рецепт яда, провоцирующего выкидыш.
Он не должен жить.

Мёртвенно-бледное лицо матери, вишневый потек крови в уголке губ. Гремучая смесь из отчаяния, боли, сожаления и облегчения, потому что кошмары отступают.
Я не хотел, чтобы она...

Ненависть в отцовских глазах, жгучая пощечина, бесконечные обвинения. Он не сопротивляется, позволяя избивать себя, как тряпичную куклу.
Он знает, что это сделал я.

Яд в бутылке вина и собственное безразличие.
Он заслужил.

Неаккуратный, смазанный поцелуй с Вёрджилом. Безмолвная мольба в глазах.
Не уходи, не оставляй, никто не узнает.

Хлопок двери и звон в ушах, разъедающая боль и обида, горячие слёзы на щеках.
Я не смогу один.

Магия погружает его так глубоко, что нет возможности двинуться с места, отпустить руку или открыть глаза. Родерик не замечает, как сжимает чужие пальцы до хруста, цепляется за них, как за спасательный круг. Отчаянно. Воспоминания меняют друг друга всё быстрее и, наконец, касаются сегодняшних дней и кошмаров, содержание которых он никогда не может вспомнить на утро.

Магия - его или Валентайна - действует на уровне рефлексов. Что-то с силой бьет их по затылку, ментально отбрасывая друг от друга. Родерик вздрагивает и отпускает руку мужчины. Она сухая и тёплая. Восприятия мира возвращается медленно и постепенно. Он слышит собственное - а может и чужое - сбитое дыхание, чувствует на щеках влажные дорожки слёз, не помня, что вообще плакал.

- О, дьявол, - хрипло говорит он и прикрывает подрагивающей ладонью глаза.

Отредактировано Roderick Ambrose (09-01-2019 17:14:57)

+3

6

После первого телесного контакта Доктор Валентайн слегка сжимает руку Родерика и медленно закрывает глаза, слегка откидывая голову назад и полностью отдаваясь магическому сеансу гипноза.

***

Очередная комната с библиотечными шкафами, верхний край которых теряется в расползающейся темноте.  Абсолютно разнообразные книги, сборники и тетради расставлены на полках аккуратно, но в хаотичном порядке. От этого среди стеллажей поначалу тяжело сориентироваться, что мешает выбрать что-то конкретное.

Себастиан торопливо проходит мимо длинного шкафа, параллельно интуитивно вытаскивая спрятанные в нем мануалы, и в движении перелистывает страницы одну за другой, пытаясь как можно быстрее найти ответы.

Он знает, что каждая минута его пребывания в сознании пациента вызывает у последнего мучительные воспоминания и тревожные галлюцинации – такова плата за возможность пребывания в чужой голове. Валентайн тоже чувствует боль, которая стучит в висках каждый раз, когда очередная пролистанная книга падает на пол; но врач уже привык к этому и сознательно отсрочивает побочные эффекты до завершения терапии. Пусть плохо станет дома – сейчас необходимо работать.

Доктор вглядывается в воспоминания, вклеенные в разнообразные альбомы выцвевшими и фотокарточками.

Обида на семью, которая никогда не любила своего первенца;

Болезненный интерес к смешению зелий;

Ужас от ее беременности;

Патологический страх смерти
как главная мотивация к действию;

Облегчение после первой смерти в семье;

Радость после второй;

Удовольствие и чувство доверия к тому,
кто появился так вовремя и заменил всех;

Отчаяние от его ухода…

Себастиан слышит какой-то шум, которого не должно быть в абсолютном вакууме чужой памяти. Врач поворачивает голову и видит, как черная плотная жидкость, похожая на смолу или нефть, водопадом стекает откуда-то из темноты и набирается в комнате, покрывая нижние уровни стеллажных полок. Ноги приклеиваются к полу; Валентайн чувствует, как его засасывает черное болото, в момент появившееся из ниоткуда и за пару мгновений практически полностью заполнившее собой все окружающее пространство.

Он утонет, если сейчас же не разорвет связь.

***

От удара Себастиан открывает глаза и с шумом вдыхает воздух в легкие, стараясь как будто прочистить их изнутри от затекшего туда кошмара. Его сознание приходит в норму быстрее, чем предполагается, поэтому врач сразу же встает с кресла и в один шаг преодолевает расстояние между ним и Эброузом.

Родерик дрожит и рыдает; его слезы катятся по щекам и падают в нетронутую чашку с чаем; лоб покрыт испариной, а руки скованы проявившейся судорогой. Доктор резко, но максимально аккуратно хватает мужчину за плечи и сосредоточенно смотрит в покрасневшие глаза, стараясь уловить движение зрачков, хаотично мечущихся в разные стороны.

- Родерик! – металлический голос врача воспроизводится губами и дополнительно отдается в мозгу телепатической мыслью. – …Пожалуйста, приходи в себя. Все в порядке… Все закончилось.

Валентайн достает чистый платок из кармана халата и мягко проводит его краем по щекам алхимика, стирая дорожки слез. Затем оставляет тряпочный квадратик на коленях мужчины и делает шаг назад, разгибаясь в полный рост и беря пару мгновений на собственную передышку.

- Черная смола… Родерик, тебя все еще мучают кошмары прошлого. Галлюцинации после проведенного ритуала. После убийств… Ты же убил их из-за патологического страха смерти и думал, что сможешь после всего произошедшего обрести покой, - Доктор говорит короткими отрывками, стараясь не уходить в полемику и сразу же изложить суть, которая осталась немым выводом после гипнотического контакта. - Но покоя так и нет, а они все приходят к тебе во сне. В наказание.

Отредактировано Sebastian Valentine (09-01-2019 22:15:33)

+1

7

we live in sorrow
let’s die tomorrow

Nomy - Let The Sun Die

Родерика колотит и лихорадит, и слёзы, катящиеся по щекам градом, не получается остановить. Он хочет прикрыться, отодвинуться и спрятаться, хочет ударить того, кто так внезапно вторгается в его личное пространство в тот момент, когда уязвимость достигает самого пика. Собственное имя звучит в голове скрипяще-искаженно, точно покрученное на сломанном проигрывателе, но оно полно чистой и тёплой магии, которую доктор использует щедро, пытаясь его успокоить. Родерик коротко выдыхает и замирает, чувствуя аккуратные прикосновения ткани к щекам.

Валентайн переходит границы доктор-пациент с легкостью, игнорируя все негласные правила, что были установлены до.
Родерик сдерживается, чтобы его руку не оттолкнуть, потому что это слишком. Слишком интимно, слишком лично. Слёзы кажутся ему намного более сокровенными, чем то, что мужчина успел увидеть за эту короткий и одновременно бесконечный поток мыслевоспоминаний.

Он чувствует себя опустошенным и безмерно усталым. Когда Валентайн отстраняется, Родерик зачем-то украдкой вытирает глаза ребром ладони, а после подхватывает промокший платок и сминает в пальцах, пытаясь хотя бы чем-то занять руки, пока доктор не вынесет ему приговор.

Новость о том, что за ним по пятам следуют мертвецы, совершенно не удивляет его.

Родерик молча кивает, переваривая сказанное, а потом достает из кармана пачку сигарет и без разрешения закуривает. Пальцы дрожат нервно, когда он подносит сигарету к губам, чтобы затянуться. Никотин возвращает ему подобие равновесия, дав возможность, наконец, ответить.

- Наверное, я не удивлю вас, доктор, если скажу, что нечто подобное я подозревал, - голос его приглушен и бесцветен. Пепел отправляется прямо в чашку. Чуть позже он извинится за эту грубость, но не сейчас. - Точнее не так. Я думал только на одного из них. А ещё... - это казалось ему важным, важнее, чем что-либо сейчас. Родерику отчаянно хотелось донести правду хотя бы до Валентайна, если никто больше не верил в его слова. Доктор, по крайней мере, видел то же, что и он. Чувствовал то же, что и он. - Ещё, видит Бог, я не хотел, чтобы она...

Горло прихватывает спазм. Родерик тушит сигарету о край фарфоровой чашки и заходится лающим кашлем, вжимая ладонь в грудь, словно это могло облегчить боль в легких.

- Простите, - говорит он негромко, когда приступ заканчивается. - За чашку тоже. Я оплачу.

Родерик замолкает, очень внимательно разглядывая вечерний пейзаж за окном. Смотреть в глаза Валентайна не хотелось, потому как не хотелось увидеть там тень презрения, осуждения или, того хуже, жалости.

- Много ли вы знаете о семейных проклятиях на крови, доктор Валентайн? - внезапно спрашивает он и закидывает ногу на ногу, устремив взгляд на книжные стеллажи за спиной мужчины. Способность держать эмоции в узде - это одна из тех вещей, что Родерик был рад унаследовать от отца.

+1

8

Телепатический контакт был прерван ровно в тот момент, когда закончился гипнотический сеанс. И сердобольный доктор, видя побочные эффекты своей совершенно антигуманной терапии, больше не стремится вновь поймать взгляд Родерика для того, чтобы нашептывать абстрактные фразы в его голове.

Себастиан не давал никаких гарантий; он не говорил, что будет не больно. Даже в магическом сообществе ни одно человекоподобное существо с развитым сознание физически не позволит какому-то третьему лицу проникать в свою черепную коробку и проводить в ней грязные манипуляции, представляя чужую память как набор самоклеющихся стикеров, картотеку выдвижных ящиков или суперкомпьютер. И даже несмотря на то, что Доктор занимается данной работой не один десяток лет, он все еще не может минимизировать чужие страдания во время своих пеших прогулок по темным коридорам чужих потемок. Он мог только сократить длительность процедуры, ускорившись в изучениях выцвевших бумаг, но в любом случае это всегда была боль. Боль, на которую добровольно соглашается пациент в момент собственного личного отчаяния. Боль, от которой страдаешь не так сильно, как он всепоглощающих кошмаров и мучающих образов. Боль во благо.

Доктор давно научился совершенно индифферентно относиться к своей работе – это в первую очередь пресловутое служение науке и исследованию, во вторую – способ заработка, в третью – добродушное желание помочь всем несчастным, которые были психологически сломлены внешним миром и обстоятельствами. Этот странный дубовый кабинет с минимальным количеством вещей, который совсем не похож на приемную психотерапевта из фильмов – работа. Мягкие и удобные кресла с витиеватыми рисунками на ткани обивки, на которых сидели пациенты разной степени сумасшествия – работа. Слезы, кровь, крики, мат, кулаки и прочие прелести ежедневного приема – все еще работа.

Вот только вжавшийся в кресло Родерик Эмброуз, который еще каких-то полчаса назад был для Себастиана исключительно знакомым-алхимиком со стабильным психическим состоянием, а сейчас походящий скорее на изнеможенное внутренними кошмарами существо, - работой уже не был.

Валентайн провожает пристальным взглядом каждое действие мужчины напротив – как он вытаскивает из кармана пачку сигарет, достает из нее одну, закуривает, выпуская тонкую струйку сизого дыма. Доктор молчит все это время, оставаясь неподвижным; он все еще стоит рядом, но на расстоянии чуть дальше вытянутой руки, дабы дать Родерику хотя бы немного личного пространства в этой и так небольшой комнате.

— Ещё, видит Бог, я не хотел, чтобы она...
— ...Я знаю, Родерик. Ты просто боялся своей смерти, — Валентайн действительно понимал это – во всех книгах, которые врач брал в руки во время своего путешествия по сознанию, помимо алхимических рун то и дело проскакивала одна и та же фраза, выведенная на краях страниц уже подсохшей кровью. «Я не хочу умирать».

И когда Родерик задыхается от кашля, а после извиняется за потушенную в чае сигарету, Доктор лишь молча забирает у него треклятую чашку с блюдцем и без осуждения или замечания ставит ее обратно на столешницу возле еще теплого чайника.

Себастиан не разговаривает; он чувствует, что не должен вступать в полемику именно сейчас, потому что знает, что по-факту мужчина пришел к нему не на психотерапевтический прием. И даже не на сеанс гипноза с вызываемыми осознанными флешбеками. Родерик пришел к нему на исповедь, и доктор Валентайн для него – тот самый духовник*, сидящий за маленьким решетчатым окном в церкви.

— Много ли вы знаете о семейных проклятиях на крови, доктор Валентайн? – внезапно спрашивает алхимик, как будто в момент выйдя из коматозного состояния и вернув собственное самообладание.

— Ровным счетом ничего, - Себастиан-священник возвращается в свое кресло, как будто ответно закидывает ногу на ногу и соединяет кисти рук в замок. Он видит, что его собеседник упорно избегает зрительного контакта, но все-таки не решается сказать вслух о том, что телепатии с его стороны больше не будет.

— В первую очередь я психотерапевт и исследую проблемы, возникающие в результате сбоев в наших с тобой мозгах, а не после различных порч и заговоров. Это не моя специализация, - врач недовольно ежится; ему совершенно не нравятся все эти истории про «родовые проклятия» и злых бабушек-старушек, которые в порыве злости обрушили на собственных внуков свой праведный гнев и тем самым обрекли будущее потомство на неминуемую гибель. – Но я с большим интересом выслушаю то, что знаешь ты на эту тему.

Себастиан не соврал – он действительно с жадностью безумного ученого впитывал новую информацию, которая приходила не из книг и статей, а из уст живого человека. И сейчас он был как нельзя заинтересован и открыт, потому что именно последующий диалог может помочь Родерику Эмброузу справиться со внутренними демонами. Как минимум потому, у него появится возможность открыто поделиться тем, что он так тщательно скрывал даже от себя в чертогах своей памяти.

* Духовник - то же, что и исповедник.

Отредактировано Sebastian Valentine (18-01-2019 13:10:18)

+1

9

Родерик наблюдает за мужчиной украдкой, скользит взглядом по рукам, длинным пальцам, сцепленным в замок, идеально отглаженным манжетам, двойному виндзорскому узлу галстука, тонким губам, пытаясь выцепить в уголках хотя бы намек на недовольство, раздражение или ухмылку. Ничего. Постучав полупустой пачкой сигарет по подлокотнику, Родерик вытаскивает ещё одну сигарету, крутит её в пальцах - несколько нервно - сжимает фильтр до тихого хлопка, но не подносит к губам, замирая так. Раз он заговорил о проклятии, то стоило бы продолжить, не обрывая завязавшийся без телепатии контакт.

Внезапная откровенность - это не то, что было свойственно ему в принципе. Но Себастиан Валентайн вызывал множество разрозненных эмоций, и в их спектре было больше положительного, чем отрицательного. Справедливости ради, отрицательного не было и вовсе, если так подумать. Родерик решил, что сейчас не время для анализа психологического портрета - это стоило бы сделать раньше.

Пауза начала затягиваться.

- Когда я изучал вашу биографию, - начинает он негромко и пересаживается в кресле, стараясь принять визуально расслабленную позу. - Я ясно понимал, что вы не сможете помочь мне устранить причину происходящего. Если быть до конца честным, мне просто нужно было подтверждение ведающего человека, и ваша кандидатура как нельзя лучше подходила на эту роль.

Отец сошёл бы с ума от того, что он раскрывает все карты перед Валентайном, пускай и придерживая в рукаве последний козырь - имя того, кто свёл их сегодня в кабинете, а не в кафе для обмена зелий на деньги. Отец сошёл бы с ума от многих вещей, которые он выкидывал до этого дня, но старик - руками Родерика - не дожил до того, чтобы увидеть, как его единственный - также руками Родерика - сын спит с собственным дядей, толкает зелья под видом наркоты подросткам, уезжает на родину Вёрджилов, чтобы вступить в ненавистный им Круг, но не вступает - потому что не хватает уверенности. Последнее, пожалуй, добило бы его сильнее, чем всё остальное.

- Истоки моего рода по отцовской линии глубоки. Томас любил поговаривать, что наш прадед участвовал в принятии закона о колдовстве, а прапрадед возглавлял процесс над Агнес Уотерхаус, уводя следствие от настоящей ведьмы. Собственно, Эмброузы всегда были зациклены на семье, чистоте крови и магическом потенциале. "И дабы древняя сила не расходовалась попросту сим накладываю запрет, скрепленный на магии и крови, на рождение в поколении иных детей окромя первенца. Нарушивших же сий запрет не ждёт гнев мой, но ждёт он детей их...", - в голосе сквозит печаль и насмешка, и вместо того, чтобы продолжить, Родерик подносит сигарету к губам и щелкает зажигалкой у кончика. Один раз, другой, третий. Ничего. Хрупкая маска спокойствия трещит, обнажая раздражение от собственного бессилия, копящееся месяцами. Его выдают жесты - чересчур резкие с толикой агрессии - в том, как он убирает зажигалку, зачесывает налипшие на лоб волосы, щелкает пальцами, беззвучно высказывая своё желание, облаченное в Слово.

Магия была глуха к его просьбам до двадцати лет; откликалась радостно и ласкалась до сорока; застывала и искажалась сейчас.
Когда огонь разгорается на пальцах вместо того, чтобы поджечь кончик сигареты, Родерик кричит.

+2

10

Они сидят друг напротив друга как два диаметрально противоположных полюса. С одной стороны – Родерик Эмброуз – преподаватель в университете, алхимик и просто хороший человек, который в данный момент совершенно сломлен внутренними страданиями и отчаянно нуждается в успокоении. С другой – Себастиан Валентайн – врач, исследователь и остров надежды для всех вокруг, кроме себя самого. Эти двое различаются слишком сильно и, кажется, никогда не смогут прийти к эмпатическому взаимопониманию в виду различий в философии и идеологии. Однако именно здесь и именно сейчас они разговаривают в кабинете психотерапевта, что с треском рушит их эмоциональные и поведенческие барьеры, позволяя максимально распахнуть свою душу. В данный момент Себастиан и Родерик были настолько близки друг другу, что каждое сказанное слово в стенах этого места звучало как самая сокровенная тайна, которой обычно не делятся даже со своим партнером или семьей.

- …вы не сможете помочь мне устранить причину происходящего, - тихие слова слегка режут слух, возможно даже задевая врачебное самолюбие старого врача, отдавшего служению науке большую часть свой жизни. Как это он, доктор Валентайн, не сможет помочь? А как же сотни ментально вылеченных пациентов, проходящих через кресло не только этого кабинета, но и больниц Эдинбурга и Квебека? А как же все побочные эффекты проводимой терапии, от которой Себастиан часто не может уснуть и отхаркивает кровь в раковину практически каждый вечер?

Но все-таки Доктор рационально понимал, что действительно не сможет помочь. Его магические способности и ментальная практика совершенно не распространялись на снятие порчи и устранения проклятий; все-таки это совершенно другой вектор работы, который Себастиан совершенно не любил. Он был искренне уверен в том, что современное магическое сообщество достаточно прогрессивно и больше не использует наговоры, оставив их в средневековье как пережиток прошлого наряду с сжиганиями на кострах и священной Инквизицией. И в тот момент, когда его абсолютная уверенность дата трещину в виде сидящего напротив мистера Эмброуза, Себастиан в миг осознал собственную бесполезность и воспринял ее как нечто объективное и реальное.

Родерик начинает говорить, и слова его распространяются по пространству кабинета глухим монологом:

-  Собственно, Эмброузы всегда были зациклены на семье, чистоте крови и магическом потенциале.

- Вот в чем дело, - отдельные частицы паззла в виде туманных флешбеков из эпизода вторжения в сознание Родерика сложились в общую мозаику. Теперь Валентайн максимально четко и ясно осознает клиническую картинку: его самопровозглашенный пациент не хотел умирать не просто как более слабый маг по сравнению с нерожденным братом в глазах своей родни; он не хотел умирать по-настоящему. Его семья не отнеслась серьезно к своему родовому проклятию, от чего разбираться с этим пришлось именно Родерику, который принял единственное доступное ему решение.

- …Убийство ради жизни… - задумчиво вставляет Себастиан скорее для себя, чем для собеседника.

«Я не хочу умирать» - фраза написана кровью на страницах памяти.

«Щелк-щелк-щелк» - чирканье зажигалки вторит сбитому стуку сердца.

«…» - гнетущая тишина как затишье перед бурей.

Когда пальцы Родерика загораются самым настоящим огнем, какую-то долю секунды и пациент, и доктор удивленно смотрят на маленький дребезжащий язычок пламени. Затем алхимик заходится в крике. В этот момент нельзя было сказать наверняка, кричал ли он только от боли и страха, или это был рев отчаяния невыносимо страдающего человека. Звук распространялся по кабинету, отскакивал от стен и проходил через окно, но ни один прохожий на улице не придал этому значения, посчитав это очередным припадком заточенного в стенах клиники больного.

Буря.

Как бы то ни было, сидящему напротив Себастиану потребовалось минимальное время, чтобы прийти в себя и оценить ситуацию. Он в одно движение встает с кресла и в очередной раз преодолевает метровое расстояние, на этот раз оказываясь к собеседнику ближе, чем в любой другой момент; замахивается рукой как будто в попытке удара, но вместо этого хватает своей правой ладонью пальцы Родерика, полностью закрывая своей кожей участок, охваченный огнем. Пытается направить все свои неразвитые силы в области управления стихий и потушить огонь таящим льдом, которым стала медленно покрываться его кисть. И хоть снеговика выдать так и не удалось, но даже таких минимальных сил в стихийной магии врача оказалось достаточно, чтобы полностью остудить горячую (или даже горящую) руку Родерика.

Себастиан чувствует жжение внутри крепко сжатого кулака. Чувствует, как вздувается волдырь на обгоревшем участке кожи и как нервные окончания передали соответствующий сигнал в мозг, который после «обработки» отдал команду «боль». Чувствует, как таящий снег превращается в воду и стекает по их сцепленным руками вперемешку с появившейся кровью.

Но не отпускает.

- Не вырывайся, - он говорит на выдохе тихо и сбивчиво. Себастиан нависает над алхимиком сверху, правой рукой усиливая хватку его пораженной руки, а левой – упираясь в твердую обивку спинки кресла возле взъерошенной головы. Расстояние между их лицами сократилось с полутора метров до десятка сантиметров, и теперь доктору Валентайну даже при желании невозможно отвести пристальный взгляд от затуманенных глаз Эмброуза. Проходит несколько секунд, которые позволяют справится с первым ощущением невыносимой боли в руке, и врач повторяет:

- Не вырывайся.

+2

11

can you
hear the silence?
see the dark?
fix the broken?

Шок поглощает боль. Родерик кричит, срывая голос, но скорее от неожиданности. Где-то на задворках сознания теплится мысль о нереальности происходящего, о кошмарном сне, в котором он всё же решился дойти до Валентайна и приоткрыть завесу собственных кошмаров кому-то, кроме Вёрджила. Мысль трусливая, почти детская.

Пусть я проснусь, пусть всё окажется ненастоящим.

И он просыпается, когда Валентайн подхватывается с кресла – его прыжок слишком похож на звериный. Родерик инстинктивно хочет уклониться, но не может, окаменевший от внезапной вспышки паники. Он просыпается вместе с болью, когда мужчина сжимает его пальцы. Он просыпается и кричит, но уже беззвучно из-за сорванного голоса. Хватает ртом воздух, пытается вырваться – не совершая ни единого движения, умоляет взглядом, глядя в упор, будто загипнотизированный.

Боль не приходит волнами, как это бывает, а накрывает резко, ударяя по нервным окончаниям с такой силой, что Родерик выгнулся дугой, если бы мог. Боль не уходит с холодом, затихает на мгновение, чтобы вернуться совсем другой. Боль отрезает его от мира, лишая восприятия, и только запах паленой плоти подбивает съеденный с утра завтрак к горлу. Он боится взглянуть на руку, а потому неотрывно смотрит в глаза Валентайна, пытается разглядеть в них собственное отражение, но видит – чувствует - гораздо больше.

Чувствует, как боль по крупицам уходит, перебирается по рукам вместе с магией к Валентайну. Чувствует чужое горячее дыхание на собственном лице, чувствует тяжесть чужого тела, тепло ладони около головы. Снова чувствует окружающую действительность.

Облизывает машинально пересохшие губы и выдыхает хрипло, подчиняясь приказу, напитанному магией. Магией столь сильной, что она сметает любые преграды, как буря, и не подчиниться ей просто невозможно.

Родерик опадает в кресло бессильно, медленно переводит взгляд на сцепленные руки и шумно втягивает носом воздух, едва не поддаваясь очередному приступу паники, но чужое Слово заглушает все тревожные мысли, окутывает в теплую невесомость, оградив от слепого ужаса. Он смотрит на покрасневшую, полопавшуюся местами кожу, виднеющуюся через крепко сжатые пальцы, на несколько капель крови на безупречно белом манжете.

- Отпустите мою руку, - хрипло просит он и поднимает взгляд. Боль ощущается отголосками, и сейчас она больше чужая, чем его собственная. - Не нужно делать этого, Себастиан. Я справлюсь. Просто... просто принесите аптечку.

feel my heart?..

+1

12

Боль.

Рука горит. Обуглившаяся кожа, обожженное розовое мясо и тонкие лопнувшие капилляры собираются вместе, образовывая не самую приятную картину.

Боль.

Нервные окончания буквально кричат о том, что дело совсем плохо. Мозг, судорожно пытаясь обработать такое большое количество импульсов, отдает болевые сигналы не только в пораженную кисть, но и в остальные конечности, подготавливая их к следующей потенциальной атаке.

Боль.

Кровь все еще течет, расплываясь причудливой бордовой кляксой по растаявшей воде на полу. Смешанные жидкости поддаются гравитации и неровностям уложенного кафеля и медленно текут куда-то в сторону, за ножку кресла, оставляя за собой извилистый след.

«Мне больно. А тебе?»

Себастиан не двигается; он дает себе время для того, чтобы справиться с оцепенением и болевым шоком, и выверенная десятилетиями физиология все-таки не поддается – у врача был слишком хороший контроль собственного тела, чтобы какой-то простенький магический ожог мог заставил его колени подкоситься. Он стоит согнувшись, перемещая центр тяжести на упершуюся в спинку кресла руку, и чувствует, как его минимальные способности в стихийной магии сходят на нет. Снег окончательно тает, ладонь теплеет до привычных 36,6, но деревянные пальцы все еще отчаянно держат чужие мертвой хваткой.

Валентайн чувствует то, как Родерик медленно приходит в себя. Чувствует, как фокусируется его взгляд; как мышцы тела перестает сковывать болевая судорога, от того руки и корпус становятся более расслабленными и податливыми; как сознание возвращается из какого-то другого мира и вновь начинает анализировать настоящее пространство и время. Эмброуз облизывает губы и откидывается назад, пытаясь хоть немного увеличить расстояние между ним и стоящим вплотную доктором. Что-то внутри них рвется; вероятно, это не тот телепатический контакт, который позволял ретранслировать мысли в головы друг друга. Это что-то большее – тонкая эмпатическая нить, связывающая понимающую душу и душу, требующую понимания.

- Не нужно делать это, Себастиан.

Родерик обращается к нему по имени в первый раз столько лет знакомства. Обращается обессиленно, отчаянно и даже жалостно. Невозможно понять, чего он хочет на самом деле: чтобы Себастиан действительно отошел и больше никогда не приближался ближе, чем на метр, или чтобы прямо сейчас забрал его с собой, увез как можно дальше от гнилого города и окружил максимальным количеством телепатической магии, дабы защитить больное сознание от кошмаров прошлого.

Так или иначе, Себастиан принимает решение следовать указаниям буквально, и, сделав усилие над собой и своими руками, медленно отпускает пальцы Родерика, от чего в воздух понимается маленькое облако пара, создавшееся в результате попадания последних капель воды на разгоряченную кожу, которая была прикрыта еще секунду назад.

Врач молчал все это время. Молчал, когда воздух ударил по открытой ране и вызвал новую болевую волну. Молчал, когда единственный раз кивнул в ответ на просьбу сидящего напротив пациента. Молчал, отходя к стеллажу за письменным столом и здоровой рукой доставая из-за стекла дверцы маленький ящик с основными медицинскими расходниками (другая рука в этот момент безжизненно висела сбоку, окропляя кровавыми каплями все под собой). Молчал, возвращаясь обратно и ставя коробку с красным крестом на журнальный столик, где еще полчаса назад располагалась так и не тронутая кружка с чаем.

- Ты не справишься, - первые три слова даются сухо. Себастиан чувствует пересохшее горло и сглатывает слюну, пытаясь хоть немного вернуть себе «товарный» вид уравновешенного врача. – Тебе нужна помощь, Родерик. А я могу помочь.

«Тебе больно? И мне.»

Он действительно мог помочь. Приемами два раза в неделю, стабильной терапией, при которой время пребывания в чужом сознании будет только увеличиваться; тогда они оба смогут найти ответы на вопросы и решения поставленным проблем. Врач мог помочь контактами, связями и информацией своих знакомых из Квебека и Эдинбурга, которые специализировались на проклятиях и их снятии. Он мог еще глубже залезть в мозги Эмброуза и отключить в них отдел, отвечающий за непроизвольные вспышки магической силы.

Он мог многое. Но он не сделает ничего, пока Родерик не попросит об этом сам.

Себастиан поднимает руку и задумчиво смотрит на кровавые волдыри на своей ладони. Вновь чувствует отчаянную и ноющую боль, вновь прокручивает в голове только что произошедшее. Он специально не поднимает глаз и пытается максимально сфокусироваться на пострадавшей коже, чтобы больше не сталкиваться взглядом с Эмброузом и дать время. Ему – чтобы принять решение и помочь. Себе – чтобы свыкнуться с тем, что кто-то установил с ним эмпатическую связь. Шаткую, опасную и, возможно, еще не доверительную. Но все-таки связь.

Отредактировано Sebastian Valentine (31-01-2019 00:43:54)

+1


Вы здесь » Arkham » Сгоревшие рукописи » Делириум


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно