Тело Драгомира было по-звериному горячим, прижаться к плотной раскаленной коже в замерзающем февральском Будапеште или перебраться на него - щекой к сокращающимся мышцам живота, разместиться между его расставленных ног, - когда им пришлось проводить ночи на полу в брошенном доме в Любляне, и заснуть, но в этом влажном, тяжелом воздухе это было невыносимо. К утру она покрывалась тонкой паутиной испарины, ею пропитывались давно не поменянные простыни (уборщица-мексиканка с равнодушным лицом елозила пылесосом по ковролину, опаленному сигаретами, и оставляла выстиранные полотенца с пятнами растворителя), и Родика говорит себе, что не может спать, потому что лопасти вентилятора разрезают плотный воздух, гоняя его по кругу, за день асфальт накаляется, а пластиковые панели на стенах плавятся и начинают издавать ядовитый душащий аромат. Ночами Драгомир путает пальцы в ее волосах, и они болезненно натягиваются, стоит ей начать выкручиваться; он, не просыпаясь, издает горловой низкий рык, когда она пытается встать. Все часы до рассвета девушка слушает мерное щелканье лопастей, и не отводит глаз от темного силуэта, вычерченного на фоне рифленого стекла двери и искусственного света вывески "Есть места". Отец стоит в залитой уже почерневшей кровью тканной рубашке, а в его руках - веревка. Каждый раз, когда Родика прикрывает глаза, он оказывается ближе.

Она перестала спать после того, как однажды ночью пан Луческу оказался рядом с изголовьем постели и поцеловал дочь в лоб скривленным от трупного окоченения ртом.

Драгомир хмурится, и девушка демонстративно укладывается в постель, накрывает себя тонкой простыней, складывает, как маленький ребенок, ладони на животе - они задержались здесь на несколько долгих недель, и пару раз в неделю он уходит разгружать прибывающие к летнему сезону фуры. В маленькой комнате голова болит от спертого воздуха, разогретого пластика, душного запаха мускуса и секса. Темный силуэт становится ближе, когда Родика закручивает свое тело в клубок, располагаясь на половине кровати мужа, или когда начинает дремать от теплой воды в ванне со сколовшейся эмалью. Границы минут и часов стираются, она теряется, когда мужчина возвращается, путая раннее утро с глубокой ночью, все действия смазываются: иногда за стеной кто-то начинает громко выяснять отношения, иногда кто-то проезжает мимо, взвизгнув шинами и оставив долго не исчезающий след от фар на потолке, иногда она, встав на колени и наклонившись вперед, сжимает спинку шаткой кровати побелевшими от напряжения пальцами, потому что знает, что Драгомир не остановится, даже если она будет биться о стену лицом, и все это время отец на своем месте, веревка сложена змеей, и Родика клянется, что видит, как он усмехается, когда она не сдерживает похожий на плач сладкий, едва слышный стон.

Она находит за одноэтажным зданием мотеля куст полыни, крошит в пыль листья и выпивает с ледяной водой, и все окрашивается в горечь. Полынь помогает ей какое-то время не спать, сжигает нёбо, но этого не достаточно. Родика снимает обручальное кольцо с пальца, вертит его в ладони, металл тоже ласковый и теплый, и когда оно выскальзывает, прокатившись идеальным кругом по ковру и остановившись под тумбой, у нее нет сил даже сделать легкое движение рукой, простой пасс, чтобы вернуть его обратно. Сон, который ей снится - и ей даже не приходится закрывать глаза, вновь все сделано из дерева, в воздухе пахнет давленными ягодами, солью и влажной освежеванной плотью, - яркий и болезненный, бок обжигает ударом вымоченной полоски кожи, и сквозь туман, голоса соседей за тонкими картонными стенами, движения на шоссе она слышит причитающий на румынском голос матери, что беда, беда, беда, принесешь беду.
Девушка резко поднимается, выпутывается из петли перекрученной вокруг ног простыни. Обручальное кольцо все еще лежит под тумбой, но она забывает о нем, пока торопливо натягивает на себя платье, чья ткань прилипает к телу второй искусственной кожей, перекручивает на запястье алую ленту. Ночью становится чуть прохладнее, и Родика подставляет лицо дыханию ускользающей ночи. Над сайдинговыми крышами и ровной линией горизонта уже начался рассвет, и все становилось бледным. Она идет мимо закрытых дверей, пустых номеров, и тех, в которых живо ощущается чужое присутствие (одна женщина плачет, мужчина спит крепко, подобно мертвецу, оставленный один ребенок смотрит порно около плохо показывающего телевизора), забыв запереть дверь, забыв, что она босая и растрепанная. Во внутреннем дворе располагался бассейн, в котором тонули насекомые и мелкие грызуны, и на чьей поверхности плавали осенние почерневшие листья, - Родика, не думая, спускается по лестнице прямо в восхитительно холодную воду, платье тяжелеет и опутывается вокруг бедер. Она переворачивается на спину, закинув голову назад, ее отросшие волосы расползаются вокруг странным нимбом, похожим на ядовитое пятно мазута. В воде она чувствует себя безопасно, жар, пожирающий ее тело, медленно отступает. Она с нажимом проводит ладонями по своему лицу, запускает пальцы в собственный рот.
Она больше никогда не будет спать.