Вернуться к нормальной жизни тяжело, да и вряд ли рик уже когда-то сможет. Просто чудо, что за двенадцать лет он не одичал настолько, чтобы остаться медведем навсегда, хотя даже не был уверен, что оборотни способны на такое. Элгорт просто существовал от одного прихода мага до другого, терпел все, что выпадало на его долю, ел по несколько килограмм еды за раз, восстанавливая силы, и спал, много спал, иногда глядя на тоненькую полоску света из окошка под потолком. Он бы не дотянулся до него, цепь не позволила.

Рука сама тянется к шее, чтобы по привычке поправить кожаный ошейник, но не нашел его, нащупав пальцами только след на коже. Две полосы вокруг шеи, вечное напоминание о рабстве. Прошел уже почти год, но Рик так и не смог до конца осознать, что он свободен. На него давили стены чужого дома, он не мог привыкнуть спать на кровати, постоянно задергивал занавески в комнате, которую ему выделили, чтобы в ней царил такой привычный ему полумрак, с одной единственной полосой света и тусклым искусственным освещением. Он засыпал на кровати, но неизбежно каждое утро находил себя в углу на одеяле, будто рефлекторно сползал с мягкого матраса, в котором утопало искалеченное тело, на твердую поверхность.

Не было вечного звона цепи, когда Рик передвигался по комнате. Он так привык к нему, что тишина заставляла его паниковать, снова хватаясь за шею в поисках полоски кожи, но опять там была только пустота. Мужчина ходил из угла в угол, будто зверь в клетке, хотя его никто не держал, но сам Ричард никогда не выходил из дома. Только если Элайджа вытаскивал его, заставляя жить, учиться заново быть человеком, а не вещью.

Элайджа. Он стал для Рика спасителем, хотя первые несколько месяцев ему сложно было принять тот факт, что Фонтейн не будет держать его в клетке, не будет резать его и ждать, когда к нему вернется зрение после очередного применения аконита, чтобы продолжить. Наверное, в чувство его привел тот ужас и то негодование, которое вылил на него Элай, когда однажды Рик попросил его не резать лицо, оставив хотя бы эту часть тела без шрамов. Именно после того вечера он понял, что больше никто не будет этого делать, больше не будет адской боли, не заживающих неделями ран, слабости и тихого голоса над ухом, когда слепой оборотень сжимается в комок в углу, прижимая к груди кровоточащие конечности, который напоминает ему почему он здесь и что будет, если он вдруг умрет.

Ему до сих пор снился этот голос. Только он в полной темноте, и Рик просыпался в холодном поту, в ужасе оглядывая комнату, в поисках человека, который его сломал. Он всегда приходил, каждую ночь, и всегда говорил одно и то же, одну и ту же фразу, которая заставлял все тело цепенеть от ужаса даже во сне.

Вскочив в очередной раз, прервав шепот в голове на середине фразы, Ричард закрыл лицо ладонями, снова падая на твердый холодный пол, он снова сполз с кровати. Третий раз за эту неделю. Это был его личный прогресс. По телу прошла дрожь, то ли от сквозняка, то ли от того липкого страха, что снова накрыл его с головой. Как избавиться от него? Как начать жить заново, когда ты навечно в плену, если не физически, то морально?

Отчаянно захотелось выпрыгнуть из окна и разбиться, чтобы физическая боль заглушила все то, что рвалось изнутри. Рик даже потянулся к раме и открыл ее. Второй этаж. Не смертельно, но будет больно. Переломы затянутся через несколько часов, но это даст ему немного отдыха. Ставит ногу на подоконник, босую ступню тут же обдает холодом, оборотень лишь улыбается, вторая нога, еще шаг и он прыгнет. Но что-то останавливает, будто тянет назад и он со вздохом отступает назад, спускаясь на пол.

Прямо по коридору, вторая дверь справа. Еще слишком рано, весь дом спит, но если он не сделает этого сейчас, то точно прыгнет, и уже не из окна, а с крыши, чтобы наверняка свернуть себе шею и переломить позвоночник. — Элай, — тихо, почти шепотом зовет он, глядя на спящего мужчину. Рик стоит у двери, прикрыв ее за собой, но дальше пройти не решается. Пальцы на ногах уже свело от холода, но он не двигается. В комнате Элая тепло, в отличие от его, где он так и оставил открытым окно, просидев под ним еще час или около того, борясь с навязчивыми видениями в голове, расчесывая шрамы на руках до крови. — Элай, — чуть громче, и маг, наконец, поднимает голову, глядя на его силуэт в темноте. — Помоги мне… пожалуйста. Я схожу с ума… Рик никогда не плакал, сидя в подвале, у него просто не осталось сил и эмоций на это, но сейчас на глаза навернулись слезы, а ком в горле не давал говорить. Оборотень опустился на колени, сжимая руками голову, и будто стал меньше. Широкие плечи поникли, спину будто прорезал горб, а сам мужчина сжался в комок, будто хотел исчезнуть. — Пожалуйста, — снова умоляет он, глядя куда-то в пол, в темноту, даже не зная понял ли его Фонтейн, услышали ли.

Все чувства на пределе. Рика потряхивает, перед глазами будто стелется туман паники и страха, заполняющий собой все его естество, и он прижимает ладони к лицу, стараясь прогнать это наваждение, но только сильнее горбится, будто хочется совсем исчезнуть. Также как все двенадцать лет на цепи, собирался в маленький комок в самом углу. Тогда от медведя не осталось ничего. Когда-то красивая шкура пестрила проплешинами, ожогами, порезами и шрамами, глаза болели и слезились, порой смотря только вперед, но не видя ничего, когти пришлось залечивать с помощью Элая, но в человеческом облике Рик окончательно остался без ногтя на безымянном пальце. Еще одно напоминание о прошлом. Если когда-нибудь на него снова будет надето обручальное кольцо, то выглядеть это будет отвратительно..

Шкура восстановилась, стараниями Элайджи, и, кажется, Рик даже стал приходить в себя рядом с другим магом. Он подпитывался его энергией, смотрел и не понимал зачем ему это, но спросить не решался. Ведь он мог пройти мимо, оставить все как есть. Рано или поздно, без еды и воды, Рик бы умер, и эта история канула бы в лету.

Но вот он сидит на полу в комнате Фонтейна, в которую так бесцеремонно ворвался, просит помощи, хотя уже получил ее сполна, прижимает пальцы к глазам, будто хочет их выцарапать, находясь где-то на грани и едва контролируя руки, которые так и норовят стать огромными белыми лапами медведя-призрака. Аконит так плотно впитался в его кожу, что Ричард не был уверен, что вообще сможет обернуться снова полноценно, но у него получилось и долгое время он вообще не желал возвращаться в человеческое обличие, не хотел видеть себя в зеркале, да и сейчас с трудом смотрит.

— Он в голове, — бьет себя по виску кулаком, будто хочет выбить все, что беспокоит его, будто это поможет. Голос Элая доносится как будто издалека, будто Рик сидит в аквариуме со стеклами толщиной в несколько сантиметров, и все звуки до него доносятся приглушенно.

Холодный шелк обжигает голые плечи, он не озаботился чтобы одеть что-то еще и так и вышел только в штанах, в которых спал. Рик дергается в сторону, но тут же прижимается к контрастно горячему плечу Фонтейна. Дышит резко и рвано, будто только что тонул и теперь приходится хватать воздух ртом. Ему кажется, что так и было. Тонул во тьме собственного страха и ужаса, едва не прыгнул из окна просто чтобы все это прекратить. Вдох, выдох, вдох, вдох, резкий выдох, плечи трясутся будто Ричард вот-вот забьется в истерике, пальцы сжимают одеяло на коленях друга, а его простое и даже ласковое обращение заставляет открыть глаза.

Ричард отвык от тепла и нежности, не знал как вести себя, когда кто-то говорил ему комплименты или просто проявлял какую-то заботу. Он знал только боль, унижения, привык быть вещью, из которой выбили последние капли строптивости долгими жестокими пытками, которые пафосно называли экспериментами. Даже и половины того, что с ним делали не было рассказано Фонтейну, когда Рик, наконец, смог связно говорить, а не хрипеть и рычать, будто загнанный зверь. Он хотел забыть это, выбросить из головы, но не мог, и оно преследовало его постоянно.

— Я постоянно слышу его голос. Во сне. Иногда и наяву, будто он ждет когда я расслаблюсь и снова вгоняет нож под кожу, — говорит Элгорт, уткнувшись лбом в плечо Элайджи, его снова передергивает от своих же собственных слов. От некроманта пахнет какими-то травами, потом, сном, человеком. Нормальным живым человеком. Элай настоящий, и это все не его кошмар, который сейчас обернется чем-то еще более ужасным, и ему нужны объяснения, причина, по которой оборотень ворвался в его спальню посреди ночи.

— И все болит, но ведь оно не должно болеть, Элай, не должно. Рик сильнее сжал пальцы, напрягая мышцы на спине так, что еще немного и кожа лопнула бы, но теплая ладонь на плече и горячее дыхание у виска заставляют его немного расслабиться и впервые за несколько минут глубоко вздохнуть. Первый признак того, что паника отступает, и все благодаря магу. За то время, что Рик живет здесь, он успел привыкнуть, успел привязаться и проникнуться к Элаю. Это уже давно было не только чувство вины или долга. Он был предан ему. Разумом, сердцем, телом — всем и полностью. — Почему оно болит? Ричард знал ответ, и знал, что Элайджа ему тут не поможет. Это психосоматика. Физически он здоров, но психически Элгорт на грани, и кажется что сегодня он едва не перешагнул эту грань, вовремя обратившись за помощью к единственному близкому человеку, который у него был.

Голос Элая успокаивает, возвращает твердую землю под ногами и ощущение, что он не один. Рик не понимал почему доверился именно ему, почему выбрал именно Элайджу тем, кому может доверять, кому будет предан до последнего вздоха и последнего удара сердца. Он просто это понял, когда смог соображать и мыслить как человек, а не как зверь, для которого было только плохое и хорошее, среднего не дано. В Элае он увидел хорошее, почувствовал это еще будучи медведем, которого Фонтейн так долго приручал, помог вернуться в человеческий облик и стал тем, кого Ричард выбрал на всю жизнь, даже не надеясь на какую-то взаимность.

Едва сердце перестает колотиться как бешенное, грозя вырваться из груди прямо на колени к магу, и темнота в голове рассеивается, словно Рика окатили теплой водой, смывая всю грязь и мерзость пережитого когда-то в прошлом. Чувствует в голове чье-то присутствие. И это напугало бы его, если бы он не знал что это Элайджа. Элгорт знал о его даре, знал как он ему достался и не осуждал его, понимал и не говорил ни слова никому, как и обещал, когда маг рассказал ему свою тайну, пытаясь выудить из памяти Ричарда хоть что-то о его прошлом и его семье, но там было пусто. Будто кто-то удалил за ненадобностью и очистил корзину.

Рик сам разрушает незримую стену в своей голове, пропуская Фонтейна в весь ворох его новых воспоминаний, которых накопилось уже столько, что он сам не мог разобраться  где какие. Но Элай точно выуживал самые яркие.

Оборотень вспомнил, как впервые увидел Элая своими глазами. Не медведя, не зверя, а Рика Элгорта, как рассматривал его по-звериному склонив голову на бок, скользя взглядом по острым скулам, линии челюсти, губам, встречаясь с ним взглядом и тут же опуская глаза. Былой страх все еще жил внутри, но Рику становилось интересно заново учиться быть человеком в первую очередь, а не медведем.

Вспомнил, как решил уйти после того, как дал волю зверю внутри себя. Ему до сих пор был стыдно за ту ночь, но маг велел ему не делать глупостей, вырвав из рук рюкзак с тем немногим, что у Рика была, и то благодаря Элаю и его семье. Но уже через какое-то время он снова пришел, на этот раз уже человеком, осознанно и в здравом уме, забрался под одеяло, прижимаясь к его спине и не обращая внимания на глупые шутки. Если бы Элай сказал «нет», прогнал его, то Ричард больше не сунулся бы к нему, осознав границы дозволенного. Но Фонтейн не прогонял, и оборотень сам очерчивал эти границы, как считал нужным. И в них входил маг с его дерзкими шуточками про берлогу, холодными руками на плечах Рика и контрастно горячими губами, дающий ему то, чего так не хватало все эти годы — заботу, ласку, даже в какой-то степени любовь.

Он видел лес за домом, огромные поля, дороги. Видел полную луну, первую, которую встретил на свободе после того, как зажили все его раны и вернулась хотя бы часть сил. Помнил, как возвращался под утро домой, а на пороге его ждал друг, накидывающий на плечи плед и помогающий дойти до комнаты, чтобы поесть и отоспаться.

Все это было будто якорем, который держал Рика в сознании, не позволяя упасть в пучину безумия и страха. Он шел за голосом, цеплялся за него, как за спасательный круг, чтобы не утонуть. — Помню, — отвечает Элгорт, поднимая голову. Прикрывает глаза, чувствуя теплые руки на щеках, ластится будто снова стал зверем, хочет большего. Ему необходимо это тепло, необходим Элай рядом, чтобы чувствовать себя защищенным и свободным.

— Помню, — уже тише и как-то злобно отвечает Элгорт на второй вопрос. Он сам видел, как алхимик рассыпался в пепел посреди подвала. Хотел бы он разорвать его сам, но у него не хватило бы сил даже просто ударить его. Нет, Рик был благодарен Элайдже, что тот сделал это. Даже просто посмотреть, как эта тварь сдохла было для него облегчением, и тогда он тоже готов был умереть и даже ловил себя на мысли, что сейчас маг испепелит и его, но он его спас, повесив себе на шею проблему в виде медведя.

— Ты и я, — повторяет Рик, сжав пальцами запястье мага, чувствует, как бьется его пульс, и улыбается, давая понять, что ему лучше, снова наклоняет голову чуть вбок, как делает всегда, когда приходит в белой шкуре, будто просит, чтобы Фонтейн почесал его за ушком, запуская пальцы в жесткую белую шерсть. — Мы справимся. Ему нравится произносить это «мы». Рик забыл, каково это быть кому-то небезразличным, каково это когда за тебя переживают и о тебе заботятся. Элай возвращал ему эти чувства, учил заново понимать что все это ему, а не кому-то еще.

— Прости за это. Теперь уже рука Рика ложится на шею мага, притягивая его к себе ближе. Пальцы все еще дрожат, но голос стал тверже и спокойнее. — Я едва не выпрыгнул в окно. Но потом подумал, что не могу тебя оставить. Он прижимается лбу ко лбу Элайджи, прикрыв глаза, старается дышать ровно и размеренно, но плечи все еще передергивает от отступающей паники. — Спасибо, — тянется вперед, едва касаясь его губ своими, и тут же отстраняется, опуская голову то ли смутившись, то ли от стыда. Рику пока что сложно определять свои чувства, как и владеть ими в полной мере.