Кровь смеется долгу вопреки.
|
Семейные ценности
Сообщений 1 страница 12 из 12
Поделиться126-11-2018 22:15:19
Поделиться226-11-2018 23:34:54
Кудряхи.
Наверное, это будет самым сложным — не броситься трепать Рори по кудряхам сразу же, как только Альфи увидит его. Раньше с этого начиналась каждая встреча — какую-то совсем уж необъяснимую слабость Альфи к ним питал. Надо сказать, что кудряхи — это чисто эмброузовское, у Вёрджиллов такого никогда не водилось. Поэтому и тянулась вечно рука сама по себе — при встрече, прощании, во время завтрака, да или просто ни с того ни с сего, сидя рядом на диване.
Господи. Как будто вчера всё это было.
Надо сказать, что воспитать в себе полноценной ненависти к племянниику Альфи за столько лет так и не смог. Это понимал только его разум, сердце же (наверное, даже до сих пор) искало лазейки и оправдания. Оно не просто не желало ассоциировать Рори с убийством матери — оно не могло этого сделать, настолько это было дико и иррационально. Как зелёный снег или ближневосточная кухня без изжоги. Просто невозможно представить.
И — о, да — вы и представить себе не сможете, как легко убедить себя в чём-то, во что очень хочется верить. Очевидно же, что мальчишка просто сочинил эту историю, потому что чувствовал невыносимую неправильность происходящего, но не знал, как прекратить это раз и навсегда.
И, будь у Альфи поменьше жизненного опыта, так всё и произошло бы — не верю, потому что не могу поверить. Будь Альфи понаивнее.
И всё равно — полноценно возненавидеть так и не смог. Так что придётся держать руку при себе, чтобы она не дёрнулась сама потрепать по кудряхам.
Последнее занятие у мистера Эмброуза заканчивалось в половине шестого. Чем дольше Альфи стоял в холле у выхода на парковку, тем больше он убеждался в том, что надо было сначала позвонить. Может, он отменил своё занятие, может, у него факультатив, а может он вообще ездит на работу на трамвае, и у них есть отдельный выход для тех, кому не нужно на парковку.
Может и кудрях-то уже никаких нет — выпрямились с возрастом или сбрил, чтобы выглядеть посолиднее...
Альфи задумчиво потеребил хвост Винса, который развалился у него на плечах меховым воротником и, кажется, спал.
Родерик вырос из-под земли именно в тот момент, когда Альфи перестал высматривать его в толпе, застав того врасплох.
— А. Привет. — ничего умнее в голову не пришло. Пальцы от неожиданности сжали хвост хорька так сильно, что Альфи даже зашипел от неожиданности, когда острые коготки в ответ возмущённо впились в его шею. — Прекрати! Это
я не тебе. Но ты тоже прекрати.
Альфи вздохнул, поняв как глупо выглядит, и поправил хорька, который от таких движений потерял баланс и начал сползать в сторону. Тот ещё немного поёрзал и успокоился.
— Слушай, ты совсем не изменился, — не удержался Альфи, оглядев Родерика с ног до головы. И это было правдой. Как будто виделись в последний раз только вчера. — Я... Хотел с тобой поговорить. Ты сильно торопишься?
Отредактировано Alfie Virgil (27-11-2018 00:01:51)
Поделиться327-11-2018 19:05:33
В какой-то момент мир внезапно схлопывается до крохотного участка асфальта в несколько квадратных метров. Кажется, что его за секунду утягивает через узкую трубу, перемалывая кости, перекручивая внутренности, в пространственно-временной вакуум. Отрезав от звуков, от других людей и от реальности.
В какой-то момент всё кажется галлюцинацией – тем самым кошмаром, который преследует его последние несколько месяцев. А может и не кошмаром вовсе, может именно тем, что Родерик видел во снах – первые три года после того, как за ним захлопнулась дверь.
В какой-то момент он хочет развернуться и уйти, раньше, чем Альфред Вёрджил – Альфи в совершенно другой жизни – заметит его среди студентов и подойдет.
Или подойдет не к нему, что гораздо, гораздо страшнее.
Ему приходится приказать себе дышать. Вдох-выдох, побелевшими пальцами он посильнее перехватывает лямку рюкзака. Семнадцать лет исчезают в одно мгновение: будто кто-то сдул пыльную вуаль с окружавшего его мира. Родерику снова двадцать два, и он снова не знает, что делать дальше.
Интуиция уже не подсказывает – кричит, что единственно правильный выход сейчас – сбежать. Не то чтобы это действительно спасёт его от разговора, потому что если Вёрджилы всегда получают желаемой. И пускай Родерик был Вёрджилом только наполовину, когда-то этот принцип работал в обе стороны.
Но раньше, чем Родерик успевает взвесить все «за» и «против» своего предположительного побега, ноги уже несут его вперед. Он останавливается напротив – всего в нескольких шагах – и смотрит куда-то за плечо. Контролировать каждый мускул на лице невозможно, но Родерик пытается – изо всех сил пытается не выдать на-гора все свои эмоции.
Впрочем, Альфи знал его, как облупленного, и наверняка уже всё понял – хотя бы и по каменному выражению лица.
- Привет, - говорит он негромко; машинально зачесывает волосы назад, не смотрит в глаза. Слышать голос, видеть так близко, что только руку протяни и вот… Руки от греха подальше Родерик убирает в карман. Выдавливает из себя подобие «так-рад-тебя-видеть» улыбки.
- Ты тоже, - Родерик смотрит на завозившегося хорька, а потом и вовсе опускает взгляд. Точно школьник, которого вот-вот должен отчитать за курение строгий отец.
Первые несколько лет он представлял их встречу – раз за разом перед сном прокручивая в голове детали, слова, которые скажет, и его реакцию. В фантазиях Альфи гордился и восхищался тем, каким прекрасным магом он стал; в фантазиях Альфи жалел, что ушёл тогда, так и не разобравшись в произошедшем; в фантазиях Альфи скучал, тосковал – точно также, как и он сам.
В реальности всё было иначе, реальность вообще жестокая сука. В реальности Родерику будто бы снова двадцать два года, хотя на деле – сорок четыре, почти сорок пять, да и поводов гордо задрать подбородок вверх так и не находится – по меркам его семьи так уж точно. Более того, Родерик уже и не уверен вовсе, что хочет его одобрения или восхищения.
Он чувствует себя преданным и разбитым. Хочется сказать что-то колкое, что-то обидное, но не получается.
- Да, у меня сегодня свободный вечер. Тут рядом подают достаточно сносный чай, - Родерик кивает куда-то в сторону, поудобнее перехватывает лямку рюкзака и, не дождавшись ответа, стремительно проходит мимо.
Идеально ровная спина, расправленные плечи.
Мелко подрагивающие пальцы, сбитое дыхание.
Так он просто пытается выиграть время для того, чтобы прийти в себя.
Поделиться429-11-2018 00:25:30
Очень хотелось сделать вид, что всё в порядке — обрадоваться встрече, так же улыбнуться в ответ. Обнять — ну да, прямо здесь, в холле университета — а что такого? Близкие родственники, которые очень давно не виделись. Заодно, чтобы Винс удовлетворил своё любопытство — хорёк упёрся лапками в ключицу Альфи, вытягивая острую мордочку в сторону незнакомца, от которого почему-то слишком знакомо "фонило".
Это самый простой путь — малодушно сделать вид, что ничего не произошло. Чтобы не пришлось разговаривать. Не пришлось выяснять, вытаскивать наружу что-то, что вроде как должно было уже давно забыться. Сделать вид, что всё по-прежнему.
Если бы Альфи приехал в Аркхем по каким-то своим делам, и заехал бы к племяннику просто на полчасика повидаться, он бы так и поступил. Но то, с чем он приехал, слишком глубоко задевало всё то, что хотелось оставить невысказанным. Так что нет — прости, дружище, но в этот раз не прокатит.
Сам Альфи был готов к этой встрече, он же её и планировал, а вот у племянника был такой вид, будто ему шутиху под ноги кинули. Поэтому он молчал всю дорогу, давая Родерику отдышаться. Всю дорогу до места, где подают "достаточно сносный чай" — господи, вот это у него точно от бати. Совершенно дурацкое, на взгляд Альфи, высокомерие, не то вплетённое генетически, не то просто впитанное с первых дней жизни, как пятно, въевшееся настолько, что теперь может считать себя полноценным красителем. Сказать — вкусный чай? Просто чай? Но тогда никто не поймёт этого лёгкого налёта презрения, которое Родерик испытывает к чаю.
Чай, кстати, был самый обычный.
— Как успехи? — совершенно искренне поинтересовался он у Родерика, пытаясь всем своим видом показать, что он вовсе не собирается не замечать слона в комнате, а словно делает вид, что этот слон вроде как часть интерьера.
К чаю подали чизкейк, и вот он был немного получше, чем "достаточно сносный". Альфи сыпанул себе в кружку немного сахара и безотчётно размешал его десертной вилкой. Несмотря на вечернее время, место было тихое — может, каждому в Аркхеме доступна тайна, где подают чай выше среднего, и все местные ходят туда, а сюда водят только непрошенных гостей, от которых хотят поскорее избавиться.
Винс покинул свой пост на плечах хозяина, свернулся уютным комком на диванчике рядом и стал совсем неотличимым от подушки-думки, на которую не дай бог кому-нибудь придёт в голову сесть.
— Слушай, ладно, я не буду ходить вокруг да около. Ты же понимаешь, что я приехал не просто так, — Альфи вздохнул и поджал губы. Он много раз мысленно репетировал этот разговор, думая, что и как должен сказать, чтобы одновременно проявить твёрдость, но и не обижать племянника слишком сильно. И, как всегда и бывает, начал говорить нечто совсем другое. — Родерик, я тебя люблю. Мне тяжело это признавать, а тебе, наверняка, будет сложно в это поверить, но ты мой родной племянник, я люблю тебя и не переставал любить ни на минуту, — сохранять спокойное выражение лица неожиданно легко. Слова уже сказаны, и теперь они — проблема Родерика, а не Альфи. — Хочу, чтобы ты это знал. И чтобы попытался меня понять.
Альфи немного помолчал, давая Родерику переварить информацию и машинально почёсывая хорька.
— Я узнал, что ты хочешь в Ковен. Прости, Родерик, я не могу этого допустить.
Поделиться529-11-2018 16:33:40
«Родерик».
«Я люблю тебя».
Это совершенно не то, что он ожидает услышать. Не то начало, к которому он готовился, пока шёл сюда. Если честно, Родерик даже предположить не мог по какой причине дядюшка после стольких лет решил напомнить о себе – вероломно и без объявления.
Его слова были похожи на фальшивый мотив какой-то очень знакомой песни – вроде всё правильно, но одновременно что-то слишком уж режет ухо. И Родерик быстро догадывается в чем дело.
Вёрджил любит не Родерика, совсем нет. Он любит – или же когда-то любил – Рори. Только вот Рори был и будет лишь его воспоминанием; Родерика Эмброуза - мистера Эмброуза для большинства, - Альфи совсем не знает и вряд ли любит.
Это утверждение верно для обоих.
Родерик хочет думать, что оно верно для обоих, но вместе с тем откровенно радуется, что в его руках нет ничего тонкого и хрупкого, когда Альфи решается заговорить. Потому что иначе он точно сломал бы это, не моргнув и глазом. Потому что, несмотря на внутреннюю уверенность в собственном равнодушии и в лечебном действии времени, в ответ на его слова сердце предательски заколотилось где-то в горле. Отчаянно.
Сжав на секунду пальцы под столом, он устремляет полный вежливой заинтересованности взгляд на мужчину. Чуть склоняет голову, одним движением убирает непослушные кудри со лба, коротко улыбается – неосознанно слишком похожий на своего отца сейчас.
- Наверное, я должен оценить твою самоотверженность, - Родерик задумчиво постукивает чайной ложкой по краю чашки. На Альфи он не смотрит, упирается взглядом в плавающие чаинки, которые ещё немного и соберутся в какой-то знак.
Например, скажут ему, что он - мудак. Но Родерик и хотел сейчас быть именно мудаком, по-детски эгоистично желая причинить сидящему напротив Вёрджилу равноценную боль.
Чаинки не говорят ему ничего путного.
Сердце колотится громко, эхом ударов отдаваясь где-то на задворках сознания. Согласиться на разговор сегодня, сейчас было неудачной идеей. Откровенно неудачной.
- Только пока как-то не выходит, - эта пауза дает время подумать над его словами. Лететь через сотни миль, в неизвестный захолустный городишко, чтобы помешать ему… что? Вступить в местный магический круг? Абсурдно.
- Если это всё, то ты мог бы просто позвонить мне или…
Послать письмо.
- Кхм. Позвонить, - Родерик залпом допивает успевший остыть чай, коротко и нервно слизывает с губы оставшиеся чаинки. Можно уйти сейчас. Просто встать и уйти, не оборачиваясь. Пускай даже это будет выглядеть, как трусливый побег. – Раз уж ты нашёл меня, моё место работы, то и номер телефона, полагаю, для тебя не остался в тайне.
Они встречаются взглядами, совершенно случайно. Родерик просто поднимает голову и в какой-то момент попадает в плен – ни больше, ни меньше.
Дьявол.
- В любом случае… Я бы хотел знать причину, я имею право её знать, - он стучит пальцами по столу, отбивая ритм собственного сердцебиения. – Семнадцать лет прошло.
Это не должно было звучать, как укор, но всё равно звучало.
Поделиться603-12-2018 16:01:07
Альфи попытался вспомнить, сколько раз он сдерживался и заводил непроизвольно сжавшийся кулак за спину, чтобы не вмазать старине Эмброузу по его породистому выдающемуся носу.
Впрочем, один раз он смог отыграться — в ту ночь, когда их поймали в порту, в нескольких метрах от трапа. Эмброуз полез первым, и тогда Альфи, наконец, подкорректировал линии его лица, пока их не растащили.
Может быть, если бы тогда они выиграли хотя бы час, Эмброуз не сидел бы сейчас перед ним — отстранённый и высокомерный, непонятно как выросший из того застенчивого кудрявого парнишки, судьбу которого Альфи мог бы изменить.
Боги, насколько всё было бы иначе.
И ещё иначе было бы, если бы Альфи нашёл в себе силы не уйти семнадцать лет назад.
Или нет. Генетика, бессердечная ты сука. Альфи всегда стремился найти в Родерике больше от Вёрджилла, чем от Эмброуза — кто-то же должен был, если сестра была молчаливым истуканом — но, ай, к чёртовой матери, эти носатые английские джерри все на одно лицо.
— Хорошо, Рори, ответь мне честно, — оно вырвалось прежде, чем Альфи успел это понять. Вырвалось и как будто повисло над столом, покачиваясь в облачках пара от кружек с чаем. Альфи замялся после этой фразы, и Родерик не мог этого не заметить. — Скажи мне честно, — повторил он, — если бы я позвонил, ты стал бы меня слушать?
Хотя, если подумать, Родерик всегда был упёртым утырком. Вот только если раньше это можно было скинуть на возраст — даже в двадцать с лишним он продолжал вести себя как подросток — то теперь это уже определённо черта характера. Ему уже... сорок пять? Сорок шесть?
Сейчас, сидя тут, в кафешке со сносным чаем и несносным племянником, Альфи пытался уцепиться за мысль, что он, в сущности, никогда и не знал Родерика, а видел в нём только то, что хотел видеть, с самого детства. Вот только прекрасно понимал, что пиздёж это всё, малодушный пиздёж. Пять лет прожить с человеком под одной крышей и продолжать утверждать, что всё это время любил не его, а просто некий образ, собранный самим Альфи. Детский сад.
— Родерик, — на это раз Альфи следит за языком. Чтобы ненароком не вырвалось и не дёрнуло за нервы ни Родерика, ни самого Альфи, — Родерик, — повторил он, пытаясь выиграть время. Это он тоже несколько раз репетировал, но так и не смог найти правильные слова. — Хорошо, — он выставил ладони перед собой, как бы признавая своё пораженние. — На этот раз я не ожидаю, что ты меня поймёшь. Потому что ты опасен, Родерик.
Он отвлёкся на Винса, который поставил лапки на край стола и потянулся мордочкой к едва тронутому чизкейку, обнюхивая его. Альфи машинально пододвинул ему десертную тарелку.
— Потому что я не могу допустить, чтобы ты получил власть. После всего, что ты сделал.
Поделиться704-12-2018 19:19:20
oh what a day to choose
torn by the hours
all that I say to you
is like fuel to fire
Рори.
Это бьет под дых сильнее, чем «я тебя люблю», «не переставал любить» и прочая, балансирующая на тонкой границе между ложью и истиной. Это то, что куда правдивее и правильнее любых других признаний и слов. Это то, что в действительности осталось между ними - повисшее, нерешенное, кусающее обоих. Ноющая, херово зашитая рана до которой, наконец, добралось лезвие скальпеля.
Это бьет под дых, заставляя истерически колотившееся сердце на мгновение замереть и забиться с утроенной силой. Родерику чудится, что он слышит треск собственной грудной клетки под напором сердцебиения.
Он не отвечает на вопрос, хотя хочет сказать «Если бы ты привел достаточно убедительные аргументы». Но это ложь, откровенная и грязная ложь. Звонок распалил бы только сильнее, подстегнул сделать всё наперекор и точно бы не сбил с пути. Родерик осторожно скользит взглядом по рукам мужчины, замирает где-то у края свитера, сфокусировав взгляд на запястье. Он знает, что там дальше, как, возможно, никто другой. Может не глядя перебрать пальцами родинки и шрамы. От этого знания становится тошно.
Он отводит взгляд, сосредоточившись на словах.
И смеётся, так чисто и искренне, запрокинув голову назад и прикрыв - на секунду - ладонью глаза. Впервые за сегодняшний вечер Родерик без каких-либо душащих призраков-воспоминаний смотрит в его глаза, смотрит в попытках найти ответ на не заданный вопрос.
Это что, шутка?
Это была не шутка.
Родерик жестом подзывает официанта, заказывает себе ещё чай; заказывает чай и Вёрджилу - не тот, который ранее выбрал он. Другой. Который, как раз, подходил под его скупое описание «более, чем сносный».
- Итак, ты приехал в Америку, в крохотный городишко на отшибе, чтобы, как ты там сказал, «не допустить, чтобы я получил власть». Я правильно понял? - он качает головой, улыбается с каким-то внезапным облегчением, но улыбка гаснет достаточно быстро, возвращая привычную маску вежливой заинтересованности. - Я бы сказал, что ты тоже имеешь полное право считать меня монстром, если бы я таковым был. Только не надо патетичных выкриков на всё кафе о том, что я сделал. Ты ведь даже не знаешь, что именно я сделал, ты ведь даже не стал меня слушать, когда я попытался объяснить, ты ведь...
Просто ушел.
Ему снова двадцать семь, и он стоит перед захлопнувшейся дверью, не в силах сдвинуться с места, не в силах даже выкрикнуть что-то вслед. В глазах, кажется, щиплет.
- Спасибо, - Родерик улыбается через силу, но практически искренне, забирает свою чашку и обхватывает её ладонями, согревая враз замерзшие пальцы. Молчит какое-то время, давая эмоциям улечься. Нельзя было показывать боль, нельзя было показывать слабость.
Много чего нельзя было.
Отредактировано Roderick Ambrose (20-12-2018 19:48:01)
Поделиться806-12-2018 23:57:35
— Спасибо, — эхом повторил Альфи вслед за Родериком и кивнул официанту.
Он снова помешал чай — на этот раз ложкой — и неосознанно вспомнил, как пили чай на рынках в Тегеране. Его, англичанина, это тогда здорово шокировало. Горелку разжигали прямо на тротуаре, торговцы собирались вокруг и споласкивали свои пиалы крутым кипятком. Чёрт знает, что они там заваривали, но в получившуюся бурду щедро замешивали молоко, специи и верблюжий жир. Непонятно, на каком основании полученное называли чаем, но пили его ещё кипящим — когда Альфи попробовал это в первый раз, он потом два дня не мог ничего есть.
После такого любой чай покажется сносным.
Все эти помешивания и воспоминания нужны были, в сущности только для одного — немного утихомирить внутри себя ту волну многолетней злости, которая начала, бурля, подниматься и искать выход.
— Ах ты ж, блядь, великомученик, — негромко и абсолютно спокойно сказал Альфи, неотрывно глядя племяннику в глаза. — страдалец ты, всеми непонятый, которому даже не дали объясниться.
Несмотря на всю серьёзность, сейчас этот инфантильный эгоцентрик вызывал у Альфи невыносимое желание по старинке перегнуть его через колено и отшлёпать так, чтобы тот неделю не смог сидеть — тридцать с лишним лет назад это срабатывало. Да что говорить, это и семнадцать лет назад срабатывало, только в другую сторону.
— И что же именно ты хотел мне объяснить? Что тебя, бедняжку, там все обижали, и ты не выдержал?
Многое можно было бы сказать. Можно было начать бить себя в грудь, вот я, мол, в шестнадцать лет из дома ушёл, почти в неизвестность, чтобы в семье не жить, и что вот ты думаешь, мне легко было, а вот видишь, я нашёл выход, я сумел справиться.
Можно было спросить — неужели у тебя не было моего адреса? В какой момент своей жизни ты решил, что я развернул бы тебя, появись ты у меня на пороге с чемоданом и со словами, что у Эмброузов стало совсем невыносимо?
Всё это имело бы смысл, если бы Родерик действительно крупно набезобразничал — поджёг дом или присоединился к какой-нибудь уличной банде или пристрастился бы к наркотикам или прострелил бы ногу однокласснику... Да что угодно из арсенала трудного подростка, когда всё можно было бы излечить — сначала отвесить воспитательного леща, а потом просто любить изо всех сил, пока всё это не кончится. Это же не сложно, если подумать. Альфи бы справился.
Но применима ли риторика "трудных подростков" к человеку, который просто хладнокровно убил собственную мать? Нет. Некоторые вещи просто находятся за пределами человеческого.
И потом, какими бы ни были его мотивы, и было ли это убийство действительно хладнокровным, ничего уже не изменить — человека нет. Человека, которого Альфи тоже любил, несмотря на сложные отношения.
— Ты психопат, Родерик. Я уверен, что ты сможешь найти себе сколько угодно оправданий. Только что это изменит? Кстати, — Альфи откинулся на спинку стула и немного запрокинул голову, оценивая расстояние до официанта, а потом снова опёрся локтями на стол, — старику Эмброузу ты тоже помог?
Поделиться920-12-2018 19:47:46
Это больно.
Родерик ожидал этого, но ему всё равно больно. Вёрджилу не нужно особенно-то стараться, чтобы выискивать слабые места - они у него как на ладони. До сих пор. За семнадцать лет ничего не изменилось.
Родерик никогда не показывал и не покажет, что ему больно. Он обманчиво расслабленно откидывается на спинку стула, закидывает ногу на ногу, смотрит в упор с легкой насмешкой с примесью семейного типично эмброузовского высокомерия. Эту защиту он выстраивал и укреплял годами противостояния с окружающим миром, но форпосты его самоконтроля разрушаются в один миг; рассыпаются прямо на глазах.
«Бедняжка».
«Психопат».
Прямо на глазах меняется и сам Родерик - лицо превращается в застывшую серую маску. Ещё немного, и он сорвется, ещё немного и он...
Руки дрожат. Подрагивает его чай и чашка Вёрджила, подрагивают приборы на столе, коротко мигает низко висящая над головой лампа. Родерик горбится, пытается сжаться - стать настолько незначительно маленьким, чтобы никто не заметил того, что он всё ещё не подчинил себе свою магию целиком. Спустя столько лет практики она вновь перестает слушаться его в те моменты, когда эмоции выходят из-под контроля. Он смутно догадывается, что именно повинно в таких срывах, но не хочет признавать, не хочет видеть тени, шагающие за ним по пятам.
Не хочет видеть одну тень, которая, кажется, никогда не оставит его в покое.
Только миг на его лице паника и мольба - помоги, помоги, ПОМОГИ мне.
Родерик резко убирает руки от чашки, прячет их под столом, сжимая пальцы так сильно, что ногти до боли врезаются в кожу, раня её. Эта боль другого толку, и она его трезвит, усмиряя короткий магический выброс. Кажется, что эта встреча ломает какой-то очередной барьер в нем, и боль внезапно сменяется злостью - тихой и яростной.
- Я не могу назвать точную причину, почему я всё ещё разговариваю с тобой, после всех твоих слов. Ты прав. Я могу придумать сколь угодно оправданий, но я их не придумываю, - Родерик распрямляется и смотрит на мужчину в упор; придвигается ближе, наклоняется к нему. Возможно, со стороны они выглядят, как рассорившиеся любовники, и это доставляет Родерику какое-то мстительное удовольствие. - И я не ухожу, как трус, как только на горизонте маячат проблемы. Не сбегаю за сотни миль, чтобы потом присылать открытки два раза в год. Я не ухожу, возможно, и потому, что я всё ещё... люблю тебя, - Родерик «спотыкается» на последних словах, и голос выдает его неспокойствие. - Люблю так сильно, что начинаю ненавидеть себя, - он кладет расслабленные ладони на стол, точно гарант честности - смотри, мои руки пусты, никакого подвоха. Никаких кроликов из шляп и внезапных убийств - оттуда же.
- Наверное, поэтому я всё же хочу спросить: ты приехал поговорить или разбрасываться пустыми оскорблениями? - Родерик смотрит на его руки, смотрит и пытается побороть почти физическую потребность коснуться. Попросить помощи, попросить выслушать и поверить - если не словами, то хотя бы телом у тела.
Чувства сменяют друг друга разбитыми осколками калейдоскопа. И следом за злостью приходит страх, потому что тени - даже если Родерик этого не признает - шагают за ним по пятам.
Поделиться1021-12-2018 02:46:00
В одном Родерик точно был прав.
Иногда — когда не было какой-то стопроцентной мотивации и полуинстинктивного желания ломиться до победного — Альфи действительно предпочёл бы уйти, нежели остаться, и срать он хотел на гештальты и вот это вот всё неоконченное, что мучило почти всех людей в мире, но точно не его. Вот и сейчас он испытал острое желание уйти. Не наблюдать бездумно внутри себя за этой бессмысленной борьбой сознательного с бессознательным, не вглядываться, хмурясь неосознанно, в лицо Родерика, ища в малейших эмоциональных оттисках подтверждений и опровержений тому, что он думает и тому, что он хочет думать.
Просто встать и уйти, и пусть катится к чёрту этот городок, и вообще — когда это Альфи что-то было больше всех надо?
Да никогда.
Кроме одной крохотной, кудрявой и чудовищно неуверенной в себе детали в его, Альфи, жизни.
Он видит — Родерик пушится, как фазан, напуская на себя чуждое, Эмброузовское, то, что он не унаследовал от своего старика, как бы ни пыжился создавать видимость. Но свет мигнул, руки задрожали, а стол вообще подпрыгнул так, что сносный чай чуть не залил скатерть — Рори, дорогуша, когда это ты успел стать таким невротиком?
Нервозность передалась и Винсу — тот заёрзал, крутя мордой во все стороны. Альфи мимоходом погладил его по голове.
— Как трус, — отозвался Альфи и хмыкнул, покачав головой. — А как поступают смельчаки, Родерик? Убивают всю свою ненавистную семейку, которая так мешает им жить... получают наследство? Наверное, мне тоже стоило так поступить?
Невыносимо зачесался язык ударить как-нибудь ещё побольнее — только для того, чтобы ещё раз мигнул свет, ещё раз вздрогнули стаканы, ещё раз увидеть, что Родерик ещё может испытываться какие-то эмоции. А значит, он наверное, не совсем уж и чудовище?
Если бы я убил свою семью, ты бы никогда не появился — наверное, это и к лучшему. Моя жизнь стала бы чуточку легче.
или
Знаешь, малыш, если бы ты занимал побольше места в моей жизни до того, как мы начали трахаться, я бы присылал тебе открытки почаще.
или
Слушай, да мне вообще...
Да мне вообще, если честно, даже думать противно о том, чтобы вот так грязно и подло разводить тебя на эмоции.
Альфи вздохнул. Родерик вернул нечестный приём.
В конце концов... Эмброуз никогда не был приятным парнем, а Мария под его влиянием начала превращаться в настоящую викторианскую суку — ещё когда Рори даже ходить не умел. Но это же не повод их убивать, чёрт возьми.
Альфи заметил короткий взгляд Родерика на его руки.
— Послушай, — он не глядя взял ладонь Родерика своей, отмечая мимоходом, как та дрогнула. Может, Родерик хотел отдёрнуть руку, но не успел — Альфи крепко её сжал, не до боли, но так, чтобы и вытащить её, не применив силу, было нельзя. — Я приехал не для того, чтобы плевать тебе в лицо, и ты сам прекрасно это понимаешь. Да, я многого не знаю. Я не знаю, что ты делал все эти семнадцать лет — может быть, ты кровь сдавал каждый месяц, чтобы карму исправить. Я не выслушал тебя тогда. Да и сейчас не особо-то хочется, — честно признался Альфи, хотя с каждой минутой этого дурацкого разговора всё неизбежнее подходил к тому, что всё-таки придётся. — Я никогда не врал тебе, Родерик. Поэтому и сейчас говорю честно — ты до сих пор родной мне, и не только по крови. Но я не могу тебе доверять.
Поделиться1102-01-2019 16:23:43
Родерик знает, как дорого в таком маленьком городе обходится прилюдный скандал. Знает, как быстро это дойдет до студентов и коллег. Знает, как долго это будут обсуждать, потому что в Аркхеме любая ссора становится лакомой темой для разговоров, если, конечно, не произойдет что-то более значительное.
Отец говорил: держи лицо. Эмоции - это слабость; показывая эмоции, ты открываешься для удара. И сегодня они били друг друга словами, вытаскивая старые обиды наружу, хотя могли бы жить спокойно, подальше друг от друга. Родерик думал, что если вскрыть нарыв - станет легче, но легче не становилось. С каждым словом, он чувствовал себя всё более разбитым, потому что этот разговор был бессмысленным, потому что ничего не изменил.
Хотя нет, это была ложь. Что-то в Родерике изменилось, что-то неуловимое и пока неясное. Возможно, исчез тот ребенок, что так жаждал от Вёрджила одобрения и любви; возможно, не исчез, но отступил.
Родерик знает, как дорого обходится прилюдный скандал, но сейчас ему плевать. Ему плевать с того самого момента, как Альфи накрыл его ладонь своей. С того самого момента, как Родерик понял, что помнит это прикосновение. Помнит, как хорошо было ощущать это прикосновение раньше. Помнит спокойствие, помнит тепло, помнит нежность.
И эти воспоминания совершенно далёки от того, что он чувствует сейчас. Потому что сейчас он не чувствует ничего, кроме дискомфорта, раздражения, обиды. Боли. Так больно, что хочется взвыть раненым зверем, попросить одним ударом закончить это всё. Хочется напиться, и он напьется. Позже.
Родерик выдергивает руку резко, поднимается из-за стола, но не двигается с места, глядя сверху вниз.
- Нахер твоё доверие, - говорит он тихо, но голос предательски подрагивает, выдавая с головой сдерживаемые эмоции. Человек, что сидит сейчас перед ним, чужой. У него лицо Альфи, его голос, его мимика, улыбка, жесты, но это не он. - Нахер твоё родство. Нахер твою любовь. Нахер всё это, мистер «я-не-хочу-знать-почему-просто-буду-тебя-осуждать». Может быть я не самый лучший человек на свете, не хожу в Церковь, не сдаю кровь, не закидываю ежемесячно деньги в благотворительный фонд, но я не хотел. Видит Бог, я не хотел этого, - с каждым словом Родерик говорит быстрее, громче, будто боясь, что Вёрджил не услышит или не дослушает, и уйдет раньше. На них начинают коситься, но он не замечает этого, потому что новая граница пройдет. - Ты привык видеть во мне равного, даже когда мне было одиннадцать. Ты судишь меня как равного, хотя мне было всего шестнадцать, и я... Я не хотел. Я не хотел, чтобы это коснулось её. Я пытался иначе, но у меня не вышло, я не... Хотел. Я не рассчитал. Я ошибся.
Он резко замолкает. Слёзы и злость душат его, мешают говорить связно. Стыд за срыв приходит мгновенно, и хочется спрятать лицо, и спрятаться всему, лишь бы никто - особенно Вёрджил - не видел его таким. Уставшим, сломленным.
Слабым.
Родерик медленно опускается на стул, взъерошивает волосы, не в силах поднять головы.
- Я думаю, что на этом стоит закончить, - хрипло говорит он, пока роется в карманах пальто в поисках бумажника. Пока делает вид, что не может отыскать его. - Я тебя услышал, и считаю, что дальнейший разговор не имеет никакого смысла. Надеюсь, тебе понравится Аркхем. Крайне милый город с крайне милыми людьми.
Родерик поднимает взгляд и следом слегка приподнимает подбородок, почти спокойно глядя в уже такие чужие глаза.
Несмотря на то, что его собственные всё ещё слегка влажные от слёз.
Отредактировано Roderick Ambrose (02-01-2019 16:30:27)
Поделиться1207-01-2019 16:39:24
— Родерик, сядь, — ледяным тоном почти-приказывает Альфи.
Вот чего он на дух не переносил, так это вот таких публичных концертов по заявкам. Украдкой Альфи оглянулся по сторонам — несколько людей, сидящих за соседними столами, уже смотрят в их сторону. Кто-то с неодобрением, кто-то с любопытством, как будто ожидают увидеть тут самое интересное событие после визита Билли Рэя Сайруса в прошлом месяце.
— Сядь! — рявкнул, наконец, он, не выдержав.
Родерик послушался, то ли потому что сам понял, как глупо они выглядят, то ли повинуясь условному инстинкту слушаться старших. Альфи даже немного удивился — здесь по канонам Родерик должен был заорать "ты мне не отец" и вытворить что-нибудь совсем уж фееричное. Ну там, штаны снять или солонку себе в рот высыпать. Словом, назло маме отморозить уши.
Всё это время, что Родерик устраивал шоу, Альфи сидел, откинувшись на спинку стула, и вся его нервозность была видна только в побелевших пальцах, которыми он всё сильнее сжимал десертную ложку, размеренно постукивая ей по столу.
Наверное, первую встречу стоило провести в каком-нибудь менее густонаселённом месте.
Альфи гадал, что же тут сделали с малым за семнадцать лет, что он стал вдруг таким дёрганым — прежде он был спокойнее. Или прежде, всякий раз, когда они виделись, Родерик находился в некой зоне комфорта, в которой не было смысла закатывать кому-то истерики. Альфи поёрзал на стуле, меняя положение и со вздохом осознал, что засыпать ему сегодня придётся дольше, чем обычно.
Ответственность, чтоб её разэтак, та самая сука, от которой Альфи бегал всю свою сознательную жизнь.
— Всё? — так же холодно спросил Альфи.
Он подбирал слова, пытался придумать, что сказать и как, чтобы это не прозвучало слишком жестоко. Что да, действительно, он считал его равным, но, наверное, ошибся, и в этом, наверное, нет вины Родерика — только самого Альфи. И что все эти оправдания, которые Родерик себе находит... Ну, это просто оправдания, понимаешь? Всё, что ты натворил, дружок — исключительно твоя вина, а ты вот уже почти тридцать лет ищешь себе индульгенции, как христианин, который сам-то на самом деле очень правоверный и совсем не хотел заходить в бордель, но вот бес его попутал.
А потом просто посмотрел ещё раз на Родерика — сидящего напротив, опустившего взгляд, с красными глазами и немного потяжелевшими ресницами — и подумал, да какой он, на хер, равный? Десятилетний пиздюк. Взял реагенты без спросу, залил и сжёг несколько очень важных страниц, на которые сам Альфи дышать боялся, пока копировал их. Получил по соплям и был изгнан в свою комнату.
Разве что носом не шмыгает.
— Запиши мой номер телефона, — предложил Альфи, намеренно не реагируя на ту финальную черту, которую пытался провести сам Родерик. — Позвонишь, если... — слова немного подзастряли в горле, и Альфи, как ни старался, так и не смог сказать "если захочешь поговорить" или "если захочешь что-то мне рассказать", — если захочешь увидеться ещё раз.
Но последние слова уже полетели Родерику в спину.
Альфи устало провёл ладонью по лицу, не двигаясь с места, потом достал из кармана наличные, положил на стол и тоже выскочил из кофейни следом за пиздюком.
— Стой! — окликнул он Родерика, не сбавляя шаг, а потом слегка припустил трусцой.
Он догнал племянника почти на углу улицы и тут же сцапал его за плечо, разворачивая к себе.
— Стой, — повторил он. — Тогда возьми хотя бы это. — Альфи торопливо снял с мизинца тонкое кольцо из белого металла, похожее на обручальное, но видит бог, те обстоятельства, при которых он заполучил это кольцо, были далеки от сладкого венчания. — Возьми! Ты знаешь, что с ним делать, чтобы дать мне знать.