Когда практически каждая секунда твоего существования состоит из выборов, то в какой-то момент перестаёшь их замечать и действуешь уже на автомате. Тоже самое, когда моргаешь. И дышишь.
Дыхание тянулось толчками, потому что каждое движение — любое движение изнутри, которые невозможно контролировать — вызывает боль. С определённого момента Тео был уверен в том, что начал смеяться, хотя на самом деле лишь беспомощно хрипел и кашлял.
Но это было так нелепо!
Потолок размазывается и тает на глазах, кажется вот-вот начнёт капать в глазницы. Ему впору было плакать, потому что, отбросив всю нелепость ситуации, смешного было мало. Только Тео не любил плакать, и если будет больно как от плача, так и от смеха, то он лучше посмеётся.
Маленькие выборы.
Он так сосредоточен на толчках боли, накатывающих волнами, пытаясь держать голову над «водой», что почти забывает почему ему так больно. Но он не может. Он вынужден, хотя бы мысленно, опустить глаза вниз и увидеть — представить в голове — две несимметричные окружности, обёрнутые в голубую и зелёную резину. Торчащие прямо из его живота. Но разве он действительно должен..? Он не смотрит вниз, даже боится вызывать в памяти только что кислотой въевшуюся в неё картинку. И, это ещё один выбор, он всё ещё может остаться лежать в ожидании, что всё пройдёт, закончится, придёт в норму само. Потому что одна эта боль уже слишком много.
Но чуда можно ждать долго. Или же чудо может и не заставить себя ждать.
Цепочки выборов растут как трещины на зеркальном стекле. Расходятся в стороны. И соединяются в отдельных точках; вот это — самый интересный пункт.
Бросить камень в зеркало тоже выбор, сотканых из выборов, выборов выборов и так далее; если начать об этом думать чересчур глубоко лопнет голова. Но какой выбор был сделан в тот момент, когда камень соприкоснулся со стеклом?
Отправная точка истории: одна из главных ролей принадлежит Тео Айвзу и он находится на своём привычном рабочем месте. Кроме него ни души. Все студенты и преподаватели ушли, все здания закрыты на надёжный замок и только в окнах библиотеки ещё горит гостеприимный огонёк, что прямо-таки зовёт: поторопись, пока мы ещё не закрылись, это твой последний шанс.
Последний шанс здесь ключевое слово, произнесённое намерено рано. В целях едкой иронии, которая в ответственный миг воткнётся под дых как злополучная пара ножниц.
Тео часто уходит последним с работы. Сверхурочные часы для него не редкость и не за все он получает заслуженную оплату — их больше, чем следует. Но он и не требует за них оплаты — крайне недальновидно и глупо, как говорят ему все, без исключения, коллеги, некоторые с насмешкой, другие — озабоченно.
А вся правда в просто в том, что иногда ему становиться невыносимо от мысли вернуться в свою пустую квартиру, продолжить работать там, строча бесчисленные отчёты, и в итоге свалиться без сил в постель. Он пытается не признаваться в этом самому себе, что порой его слишком пугает одиночество. В сверхурочные в библиотеке оно чувствуется не так остро, как у себя дома, когда из-за стен слышится жизнь неспящих соседей. Рядом и при этом слишком далеко, чтобы протянуть руку и привести всё в порядок: помирить спорящих супругов, успокоить кричащих детей и питомцев, утереть слёзы плачущих одиночек...
Слушая жизнь за чужими стенками, Тео чувствовал себя заключённым в пузырь, невидимый простым обывателям. Слушая эхо, доносящееся из людских микро-миров, он очень отчётливо понимал тот факт, что он сам — другой. Нечеловек, не имеющий ни малейшего понятия, есть ли ещё создания подобные ему. Должны быть. Должны же?
Тео не знал, что по этому поводу и думать.
Дописав пока что последний за эту неделю отчёт, Тео выключил компьютер и остался сидеть, задумчиво изучая своё отражение в чёрном экране. Против ожидания он не чувствовал усталости, и на часах был ещё довольно ранний час, несмотря на кромешную зимнюю темноту, плещущуюся за окнами. Он задумался о том, что может не стоит и дальше тратить время на то, что всё-равно не освободит ему лишнюю минутку завтрашним днём. Вместо этого он мог бы вернуться домой и заняться чем-нибудь крайне приятным и продуктивным, прежде чем с довольным сердцем упасть спать. Его пальцы постукивали по коленке в определённом ритме, пока он гонял в голове хорошие мысли.
Действительно. К чему бултыхаться в тоске и грусти по тому, что нельзя изменить?
(По тем, кому не помочь.)
Жизнь даёт слишком много прекрасных возможностей, чтобы вот так просто отбивать её руки, зацикливаясь на том, что было совершенно не важно. За многочисленные годы своей жизни, что когда-то пугали своей медлительностью, он стал воспринимать свою отличность от остальных как что-то абсолютно нормальное.
(Но недостаточно нормальное, чтобы говорить о ней направо и налево.)
Нормальное в смысле: у всех же есть что-то особенное, да? Их индивидуальные черты, таланты, идеи и амбиции, что делают каждого отдельно взятого человека особенным. Так к чему предаваться грусти, к чему привязываться к мысли, что он — некая ошибка природы?
(Природа не делает ошибок. Ошибки делают люди.)
Стоило выбрать себе правильный настрой на оставшуюся часть дня, как на Тео накатило большое облегчение. На секунду он даже ощутил некую лёгкость, когда поднялся с рабочего стула. Тихонько напевая под нос простенькую мелодию — словно в пустой библиотеку ещё был кто-то, кто мог её услышать — Тео принялся готовиться к закрытию.
Со стола убран немногочисленный мусор. По одному были выключены радиаторы, поддерживающие в огромном помещении библиотеки комфортное тепло. Оно ещё продержиться какое-то время в воздухе, но ему стоило поторопиться, пока он не станет мёрзнуть. А с его повышенной чувствительностью он станет мёрзнуть очень скоро. Вот уже через всё тело пробежала непроизвольная судорога, когда он столкнулся с нежданным сквозняком. Какому гению пришло в голову открывать окна посреди зимы? Он мог легко найти ответ на этот вопрос, но решил, пусть и с некоторой неохотой, последовать за шлейфом холодного воздуха.
Найдя единственное открытое окно, Тео заметно нахмурился, что делал довольно редко. Оно находилось под самым потолком и дотянуться до него без стремянки не представлялось возможным. И тем не менее проблема была найдена и решение к ней — тоже. Много времени поиск стремянки у Тео не занял, чего он сам не ожидал, вместо этого столкнушись с другой проблемой. Аккуратный ряд столов с письменными принадлежностями заставил Тео хорошенько так погулять меж них зигзагами, прежде чем он смог установить лестницу. Но перед тем как подниматься наверх, он облокотился о ступени до которых мог дотянуться локтями, чтобы малесь передохнуть. Он бросил слегка вымотанный взгляд внутрь библиотеки, гуляя им вдоль знакомых стеллажей и «щербатых» полок, где недоставало книг, и письменных столов, застывших в ожидании нового дня рабочих столов — такая умиротворённая и успокаивающая картина. Даже несмотря на то, что что-то цепляло взгляд, какой-то мелкий изъян, на который он просто не мог ещё указать. Тео не очень понимал, что ему мешало в окружающей обстановке и потому снова озадачено свёл брови вместе, и попытался чуть более внимательным взглядом обойти помещение.
Тем временем, льющийся водопадом холод впивался в открытые участки кожи тучей крошечных зубов. Неприятное, местами болезненное чувство, от которого очень хотелось уползти и прилечь. Тео стал ощутимо дрожать, поэтому не стал более откладывать подъём и принялся осторожно подниматься наверх. Приоткрытое окно улыбалось ему сюрреальной, угловатой усмешкой. Тео наигранно фыркнул, взявшись за ручку.
А теперь давайте нажмём на паузу и посчитаем сколько выборов наш герой совершил на протяжении всей сцены:
Он мог решить зациклиться на своих мрачных мыслях. Он мог решить остаться и продолжить работать. Он мог не заморачиваться с окном, пусть это и было против правил безопасности. Он мог теплее одеться, прежде чем пойти за стремянкой. Он мог поставить её не так впритык к одному из столов. Он мог превозмочь дискомфорт от холода и увидеть, что кто-то оставил подставку для письменных приборов прямо посреди стола.
И что этот кто-то также воткнул туда ножницы лезвием вверх.
Снимаем паузу и смотрим дальше. На заметную невооружённым взглядом дрожь. На несколько неосторожных движений. И вот всего за пару секунд полёта вниз настроение сцены резко переворачивается с ног на голову. Тео даже не кричит — неожиданный поворот событий выбивает из лёгких весь воздух. Когда же он начинает хрипеть, ему отчётливо кажется, что он смеётся. Как же это было нелепо! Но по-настоящему смешно ему от этого не стало. Только больнее.
Перевернуться на спину оказалось титаническим усилием, как попытка подержать плечами небо. Он лежит в окружении обломков пластика, каким-то чудом не вспоровших его одежду, добавив кишкам проблем, и смотрит на тающий потолок. Сердце бьётся в самой глотке, будто пытаясь сбежать от катастрофы, случившейся в области немногим ниже. Светильники похожи на жидкие солнца, как бы странно это сейчас не звучало, и кажется, вот-вот начнут капать в глаза раскалённым металлом. Наверное именно эта мысль и побудила Тео вновь придти в движение и перевернуться на бок, так чтобы было проще встать на ноги. Куски разломанного пластика царапают кожу даже сквозь ткань свитера, но он едва ли их чувствует. Как едва ли чувствует холод, льющийся из окна, потому что его начал охватывать холод намного, намного более страшный.
— Кто-нибудь! Прошу! Помогите! - он собирает жалкие крохи сил и кричит настолько громко, насколько может сквозь боль и хрипы. И он мог кричать ещё очень долго в ожидании чуда, которое в другом сценарии скорее всего и не произошло бы. Когда он сполз на пол, он отчётливо почуствовал как двигается лезвие внутри его кишок и это ощущение пробудило в нём волну паники.
Всё закрыто. Здесь никого нет. Он обречён.
И именно в этот момент, находясь на самом краюшке ментальной бездны, он чувствует как открывается дверь в противоположном конце библиотеки. Гостеприимный огонёчек всё же привлёк запоздалого мотылька.
Две трещины на стекле сталкиваются в одну точку — и вот тут начнётся самое интересное.
Едва ли веря в своё счастье, Тео зовёт снова, надрывно и даже членораздельней, чем раньше:
— ПОЖАЛУЙСТА! ПОМОГИТЕ МНЕ!
В этот раз он же плачет.[icon]http://sg.uploads.ru/KJ3R6.gif[/icon][status]try again?[/status]

Из-за слёз дышать становиться ещё труднее. Крохи сил расстрачиваются на рефлекторные попытки избавиться от заложенности носа, но даже сопли не могут избавить Тео от тяжёлого, удушливого марева, вытесняющего чистый морозный воздух. Оно оседает в горле комком слизи, тошнотворной хваткой где-то в районе груди. И развивается по полу алым озером. Пугающим, бесконечно тянущимся до самого горизонта его затуманненого взгляда.
Ещё один слой страдания расцветает прямо под острой болью от чужеродного объекта в родных кишках — чувство, будто его вот-вот вырвет. Пляшущее помещение, кружащееся болезненной каруселью с которой хотелось с воем спрыгнуть; металлический запах крови, нет, жизни, с каждой секундой вытекающей из его тела — всё это заставляло органы в районе брюха дрожать. Дрожь отражалась от лезвия ножниц и волной била через позвоничник прямо в череп, будто предупреждая — не смей блевать.
Иначе это будет последнее, что ты совершишь в своей жизни.
Мысль, провести последние минуты — а может и вовсе секунды? - своей жизни, заливая пол университетской библиотеки кровью и рвотой, чтобы затем испустить дух в луже мерзких выделений... От этой мысли было бы больно, если бы порог боли уже не был превышен.
Тео всё ещё боится смотреть вниз, на торчащие из живота проклятые ножницы, и хоть держать голову поверху не становилось проще с каждой уходящей минутой, его взгляд цепляется — нет, буквально вгрызается — в мальчишку, что осторожно (и слишком медленно) двигался меж стеллажей в его сторону.
Едва ли осознанным движением Тео запрокидывает голову обратно к тающему потолку, избегая встретиться взглядами со своим маленьким спасителем. Что-то подсказывало ему, мальчишке не понравится как на него смотрят — как на кролика неосторожно приближавшегося к пойманному в капкане удаву.
Участившиеся в темпе шаги позволяют Тео прикрыть глаза и на какую-то минуту поверить, что теперь ему больше ничего не нужно делать. Паренёк со всем разберётся, поможет ему и следующим утром они оба забудут о этом кошмаре. Под векам разноцветными кляксами расползаются безобразные в своей форме кролики и неизбежно уплывающее в никуда сознание решает промотать время далеко назад.
К материнской ферме на далёком, невыносимо далёком Юге, во времена когда маленький Тео был чуть ли не в два раза младше своего спасителя. В тот год им нужно было сократить популяцию выращиваемых кроликов — лето выдалось засушливым, оставляя не так много корма для травоядного скота. Тео нравились кролики, также как и всё прочее фермерское зверьё, вызывавшее в маленьком бастарде больше чувств нежели отстранённые и скупые на эмоции люди.
Кролики были такими милыми созданиями: их хрупкость и пугливость наставляла Тео к большей осторожности и деликатности, чтобы завоевать доверие этих нежных созданий. Взрослые, конечно, не могли не заметить как спокойно и иногда даже ласково они вели себя вокруг единственного мальчишки на всей ферме. Как слушались его команд, которым он их кропотливо обучал. И как он не получал ни единого укуса, в отличие от менее деликатных взрослых.
Вскоре кролики, наравне с курицами, стали первыми зверьми, которых его научили убивать и разделывать. Можно сколько угодно любить милого и пушистого кролика, но если ты вдруг окажешься на волоске от голодной смерти, твоя рука не дрогнет, не правда ли?
Панический скулёж паренька хватает ускользающее сознание Тео как испуганный щенок хватает крохотными зубками штанину уходящего хозяина. Его словно вымывает обратно на берег и он опускает голову, глядя на дёрганные движения напротив стеклянным, равнодушным взглядом.
Как почти дохлая рыба.
Но постепенно пелена сходит с глаз, по мере того как Тео всё больше вникает в происходящее. Прикасается к чужому страху и вспоминает в какой ситуации они оба находятся. К этому моменту он уже едва ли чувствовал боль, вместо которой его тело стало охватывать онемение, и шестерёнки в его мозгу стали двигаться чуть быстрее, движимые лишь одной мыслью.
— Эй, эй, не смотри туда, взгляни на меня, - сначала слова выходят из него с дрожью и хрипом, будто воздух из ржавой трубы, но вскоре углы сглаживаются и в сгустившемся от напряжения воздухе библиотеки его голос звучит тихо и удивительно ласково. Тео мягко обхватывает ладонями чужое лицо, приподнимая его к своему.
— Спокойно... дыши, вдох и выдох... вдох и выдох, - ему всё ещё больно глубоко и ровно дышать, но он не подаёт виду, помогая пареньку справиться с его паникой.
Потому что он взрослый. Скучный, занудный и надоедливый взрослый. Высокомерный, эгостичный и лишённый эмпатии взрослый, какими рисует их сознание подростка, потерявшее безоговорочное детское доверие к тем, кто должны были вести его через потёмки малознакомого мира. Когда ты маленький, каждая насыпь может показаться непреодолимой, а боль от падения — в стократ сильнее, чем когда колени уже сбиты тысячами тысяч падений и ноги стёрты от непрекращающегося марша.
Какая ирония, что именно находящийся на пороге смерти взрослый должен быть сильным и спокойным ради поглощённого ужасом подростка, для которого узреть чужую смерть в разы страшнее, чем для самого взрослого — умереть.
— Продолжай дышать. Ты молодец и ты обязательно справишься. Тебе нужно только успокоиться, а затем я тебе помогу. Доверишься мне? - Тео выдавливает из себы слабую улыбку, продолжая обнимать ладонями лицо паренька. Он едва ли чувствовал жар, который того охватил — по пальцам разлился осязаемый шум, блокирующий почти все ощущения. Ему тяжко сфокусироваться на мальчишке и его взгляд постоянно сползает в сторону. Что на самом деле было даже хорошо, потому что Тео не хотел парализовать напуганного щенка... раньше времени.
Шестерёнки в мозгу двигаются лишь благодаря всего одной мысли: выжить.
— Сначала тебе нужно... - комок слизи в горле становится плотнее и Тео с трудом его сглатывает, толкая прочь из горла, - нужно вытащить эти ножницы. Это очень важно, потом мы обязательно позвоним в скорую. - во вкрадчивый голос незаметно вплетаются давящие, напористые нотки, аккуратно пресекающие любые протесты.
Одна его ладонь сползает вниз и ложится поверх чужой ладони, убирая её с телефона, чтобы осторожно перевести на торчащие из живота окружности, обёрнутые в окрашенную кровью резину. Пальцы Тео мягко смыкаются на чужих, удерживая их на месте и самую малость успокаивая.
— На счёт три, хорошо? - его вторая ладонь соскользает с лица мальчишки на плечо, остановившись у самого основания шеи.

Раз...

Два.

Т Р И[status]try again?[/status][icon]http://sg.uploads.ru/KJ3R6.gif[/icon]