|
[nick]Alex Moreau[/nick][status]Darkness[/status][icon]http://sd.uploads.ru/t/3sCDx.png[/icon][lz]<b>Алекс Моро, 21.</b> Главная защитница ее потрясающих глаз[/lz]
Arkham |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Arkham » Сгоревшие рукописи » [AU] Пропасти и звезды
|
[nick]Alex Moreau[/nick][status]Darkness[/status][icon]http://sd.uploads.ru/t/3sCDx.png[/icon][lz]<b>Алекс Моро, 21.</b> Главная защитница ее потрясающих глаз[/lz]
В полутёмной гостиной двухэтажного дома сегодня - не продохнуть. Количество народа на метр пространства зашкаливает, никому не нужная цветомузыка, арендованная Гэвином на сутки за бешеные родительские деньги, бьёт по глазам, а за басами выкрученной на максимум музыки не слышно практически ничего, только общий фоновый шум со взрывами пьяного смеха, криками подбадривания в конкурсах "кто выпьет больше?", и прочими проявлениями бурной подростковости, как и полагается возрасту большинства из собравшейся компании.
- Эбс, ты меня совсем, что ли, не слушаешь?!
- Что? - Эбигейл выплывает из собственных оцепенелых мыслей медленно и неохотно, переводит взгляд с целующейся в не таком уж и тёмном углу комнаты парочки образно на Лиззи, и растерянно моргает, замечая её ехидную ухмылку - чеширский кот бы обзавидовался. - Прости, плохо слышно. Что ты говорила?
Закатывание глаз встречает её в очередной, леденящий душу раз, а она лишь ведёт хрупкими плечами в явном дискомфорте, вспоминая, на какой ноте разговора перестала слушать "подругу". Запоздалое понимание, что эта тема так и не закрыта, приходит как-то совсем уж неожиданно и тяжестью оседает где-то в животе, рядом с дешёвыми закусками, запитыми водой под смех и дразнящие фразы её окружения. "Ну же, Эбс, прекращай быть такой правильной, один стаканчик чего-нибудь крепкого тебя не убьёт!", "Так что, сегодня же всё случится, да, да, да? Вы это планировали?", "Да брось, что значит ты не понимаешь, о чём я... Вырядилась ты тоже просто так, а не для того, чтобы впечатлить Джексона? Вы с ним встречаетесь уже три месяца, пора бы уже перестать играть в недотрогу". Подобные речи, если честно, раздражают сверх меры, но она продолжает мило улыбаться и отмахиваться от этих едких слов словно бы от шуток. Рано или поздно, а все устают крутить одну и ту же пластинку. Даже Лиз.
- Я говорила, что ты будешь жалеть об этом, когда останешься старой девой. Хватит ломаться! Все мы знаем, что не такая уж ты и пай-девочка, Эбс, а Джексон не железный, - молчание в ответ кажется лучшей стратегией. К тому же, в очередной раз напоминать о том, что обращение "Эбс" нервирует и не нравится, помимо общей темы затянувшегося нежелательного разговора, нет абсолютно никаких сил. - Вспомни Джексона, вот и Джексон. Хэээй.
Что её парень пьян, легко понять по тому, как вместо привычной нежности в объятиях и лёгкого поцелуя на волосах тот склоняется и у всех на виду целует её в губы, напористо, влажно, бескомпромиссно, порядком удивляя и почти пугая сменой привычных настроений, прежде чем взять Лири за руку и вопреки протестам утащить в самую гущу толпы, туда, где между раздвинутыми на вечер столами и креслами организовался импровизированный "танцпол", едва вмещающий в себя количество отдыхающих. Школьные каникулы - удивительная пора, и судя по тому, как в этом пространстве тесно, в дом Гэвина сегодня слетается добрая половина школы, большая часть которой хочет выпить и танцевать в самом центре всеобщего внимания. Эбигейл к этой части себя не относит, только вот Джекса это, кажется, мало волнует: под биты музыки он двигается неумело, нескладно, пьяно покачиваясь, возвышаясь над хрупкой девчонкой в своих руках, и о, руки эти сейчас где угодно, но только не на месте. Эби снова и снова направляет их то выше, то ниже, бросая на юношу укоризненные взгляды, мол, "что с тобой творится?", однако Джексон Питерс - мастер игнорирования всего, что ему неудобно и "не в кайф", а потому и взгляды эти он будто бы и не замечает вовсе, те отскакивают от него раз за разом, а руки, только было опущенные вежливо на талию, вновь ползут куда-то вниз, сминая ткань и без того короткой юбки-клёш и чуть задирая её выше, вновь заставляя Эби жалеть о своём выборе поддаться на уговоры и прийти сегодня сюда, когда всё, чего ей хочется на самом деле - это оказаться в тишине, вдали от толпы, например, дома с книжкой или в компании родителей, нет, ещё лучше, в гостях у Алекс, по которой она - эта мысль приходит в голову совсем внезапно и, наверное, не вовремя - соскучилась до одури и которую не видела уже... две, три недели? Слишком долго. Нужно бы наверстать. Только для начала - пережить бы этот вечер.
- Мне кажется, сладкая, тебе совсем не весело, - шёпот на ухо отдаётся мурашками по коже и холодком вниз по спине, но улыбнуться в ответ убедительно, мол, нет, что ты, всё в порядке, вроде как удаётся, даже если от подобной откровенной лжи Эби самой же становится противно. Рано или поздно, она научится говорить людям "нет", научится не бояться их обидеть или расстроить, научится ставить на первое место себя и собственный комфорт, а уже потом комфорт всех тех, кто почему-то тянется к ней, вознося на пьедестал школьной популярности, туда, куда она никогда и не думала стремиться, но где почему-то вдруг оказалась пару лет назад, совершенно незаметно для себя там и обосновавшись. - Пойдём, налью тебе чего-нибудь вкусного, и давай скроемся от этой толпы, - если первая идея ей не нравится совершенно, то вторая кажется куда более приемлемой, даже если в доме Гэвина всего два этажа и слишком много народа, чтобы хоть в одном из его краешков можно было и правда найти тихую гавань. По пути наверх они сворачивают в кухню, и если честно, уже в этот момент Лири невольно напрягается: прекрасно осведомлённый, что она не пьёт слишком часто и слишком много просто потому что знает, как масса её тела не держит градус - они с Алекс выяснили это в своё время опытным путём, когда подруге пришлось заботливо держать её волосы и гладить по спине, пока она обнималась с белым фарфоровым другом после их первой серьёзной попойки вместе - Джексон всё равно суёт в её руки стакан с чем-то едко и приторно пахнущим, просит расслабиться и "не быть такой хоть разок, чёрт бы тебя, Эбс", и приходится взять стакан с собой в комнату на втором этаже, единственную чудом свободную от столпотворения. Судя по большой постели и уютного шкафа во всю стену, комната эта служит чете Фройц спальней.
- Не думаю, что нам стоит быть здесь, - стакан едва успевает оказаться на тумбочке у захлопывающейся за её спиной двери, как Джексон с силой толкает её в ближайшую стену, вжимая в неё весом своего тела и тут же атакуя губы пьяными неряшливыми поцелуями - в какой-то альтернативной вселенной, видимо, считающимися страстными. Только вот Эби не то что не впечатлена, ей откровенно страшно от того, как, дёрнувшись, не удаётся пошевелиться, как руки, ещё на танцполе оказавшиеся не на месте, вновь бесцеремонно лезут под юбку между ног, почти болезненно, вызывая приступ тошноты в смеси ужаса и отвращения.
Удивительно, как работает человеческий мозг, но в этот момент, дёргаясь и пытаясь кусаться, лишь бы только избавиться от мерзкого ощущения, заставить оторваться, спастись, она думает об Алекс. Глупая, совершенно неуместная мысль отбрасывает её на пару лет назад, туда, где остался совершенно неожиданный для неё поцелуй между деревьев леса на окраине города, там, куда они ушли прощаться перед её уездом на год в Торонто. Ничто, как говорится, не предвещало. Они провели совершенно чудесный день вместе, как и всегда, изучая и открывая для себя их маленький городок с новых сторон, вслушиваясь в пение птиц в лесу, и болтая о чём угодно, о раннем детстве, проведённом вместе, о совместных проказах, в которые, по иронии судьбы, тащила их всегда Эби, а по шапке как зарекомендовавшая себя задира получала в первую очередь Алекс, о планах на будущее и о том, как часто будут писать друг другу - обо всём, кроме как о самом важном, о том, что впереди у них год вдали друг от друга. Точно так же, как сейчас Джексон, подруга тогда оборвала её на полуслове, оказавшись вдруг слишком близко, так, что нельзя было не сделать шага назад, встречаясь лопатками с деревом в ту же секунду, как чужие искусанные губы накрыли её собственные, в контраст происходящему с ней сегодня - нежно, почти опасливо, не пытаясь заставить, вынудить, мягко уговаривая напускной уверенностью в правильности происходящего. Лёгкий толчок в грудь от себя был несвойственен Эбигейл, но испуг и забившееся вдруг ощутимо о грудную клетку сердце взяли своё, заставили оттолкнуть старшую, глядя на неё одновременно с ужасом, недоумением и возмущением. И надо же, в эту минуту, в такой ситуации, эти ощущения возвращаются к ней чем-то контрастно-тёплым и ласковым, воспоминанием, которое она согласна пережить снова, сию секунду, утопая в нежности Моро и в собственном вялом протесте, так запоздало понимая, что настоящие испуг и отвращение - здесь, в настоящем, под грубыми пальцами, настырно лезущими в бельё, и губами, оставляющими следы на коже с отвратительной жадностью на грани животной похоти и желания обладать вопреки всему.
То, как сильно тогда напугал и оттолкнул поцелуй подруги, сейчас ей кажется абсурдным. В их "тогда", в голове было не уложить произошедшее, ведь они были знакомы с самого детства, девчонки-соседки, такие разные, но нашедшие дружбу друг с другом волею судьбы и безответственных родителей Александры, оставивших тогда ещё совсем маленькую дочь шататься по улицам без присмотра. Слишком ответственные родители Лири не могли позволить соседскому ребёнку бродить вот так долго в одиночестве, голоде и холоде, а потому пригласили тогда ещё чуть замкнутую и мрачную соседку к себе на обед. А потом и на ужин. И на следующий день - снова, заметив, как старшая девчонка ладила с их маленькой дочкой, не жалуясь на неуклюжесть в детских шагах, и всегда мчась обнимать малышку, если та вдруг ударилась или расстроилась, не поспевая за старшей. Наверное, им суждено было поладить, и спустя годы тесного общения, они всё ещё зависали вместе, чаще всего в доме четы Лири: жевали вкусности на диване перед телевизором, а потом шли наверх в комнату Эбигейл, болтая часами обо всём и ни о чём, или валяясь на постели под музыку. Родители никогда не ругались, если музыка Алекс была чуть громче положенного, считая, что подросткам нужно давать волю и выход их эмоциям, тем более в таком вот относительно безвредном, если забыть о возможно просаженном слухе, ключе. Из-за всеобщей родительской поддержки во всём, редкие отцовские "девочки, я пытаюсь работать" всегда встречались без отторжения и с искренним тёплым чувством вины, и шумные ноты, доносящиеся из комнаты, мигом стихали, оставляя после себя звенящую тишину и редкие взрывы девчачьего смеха со второго этажа. Это их прошлое, одно на двоих, тесно сплетённое и неразделимое, казалось уезжающей Эби отличной причиной отдалиться от вдруг поцеловавшей её в один день подруги, даже если тишину она смогла выдержать всего лишь месяц, прежде чем написать ей длиннющее сообщение о своей новой жизни и о том, как скучает по их "зависниям", так, будто бы ничего с ними и не случилось больше. Сейчас же, она ненавидит себя за этот месяц, как и за всё время после возвращения, в которое не находила лишней минутки на единственного человека, остававшегося с ней рядом сквозь годы, что бы с ней ни происходило. Если бы только этот вечер она провела не на шумной, никому не нужной тусовке, а у подруги дома, всё было бы в порядке.
Да только Эби в этот летний вечер не у Алекс, и происходящее настолько далеко от порядка, насколько оно только может быть. Все её укусы и протест не остаются незамеченными, более того, отзываются низким злым рыком из горла Джексона, а пальцы свободной, не пытающейся раздвинуть намертво сведённые в попытке закрыться ноги, до синяков впиваются в шею под самым подбородком, давят так, чтобы вынудить задохнуться, разомкнуть губы, пропуская отвратительно настырный неумелый язык в рот, вызывая лишь больше отвращения до тошноты, к которым очень быстро добавляются сперва облегчение, когда юбку и всё что под ней оставляют наконец в покое - слабая надежда на то, что пьяный мозг трезвеет, едва-едва успевает зародиться, прежде чем вымереть окончательно - а потом и тихий парализующий страх, стоит пряжке чужого ремня выразительно звякнуть, заглушая собой на секунду гудящие на максимуме басы музыки и гомон громких разговоров с первого этажа. Попытка вырваться в эту секунду - ещё отчаяннее предыдущих, но пальцы на горле жмут с силой, а вес тела превосходит её собственный чуть ли не в несколько раз, пригвождая к стене намертво, и если честно, Эбигейл не собирается сдаваться даже сейчас, чувствуя слёзы на своих щеках и металлический привкус на языке от тщетных попыток докусаться до свободы. Если ей и суждено пасть жертвой сегодня - решение приходит к ней так же спонтанно, как и все недавние мысли о Моро - то лучше пусть её придушат к чёрту, насмерть, и будь что будет, чем изнасилуют в чужой родительском спальне под хохот слишком пьяных, а потому ни о чём не подозревающих одноклассников за дверьми. Стоит только подумать об этом, впрочем, как дверь в комнату открывается, проливая яркий неоновый свет с лестничной площадки, ослепляя на долю секунды и обескураживая, ошарашивая Джексона достаточно, чтобы чуть ослабить хватку, выравниваясь и явно готовясь послать вошедших куда подальше, да вот дослуживать его сиплое "здесь, вообще-то, занято" она не намерена. Застрявшая в "бей или беги", она делает и то, и другое, пользуется минимальным пространством между ними, чтобы со всей силы двинуть туда, куда когда-то учила подруга - между ног, с колена, не жалея сил, наверняка до синяка и на собственной коже, только на это плевать абсолютно, для неё это буквально вопрос жизни и смерти, а потому, под ругань и яростный скулёж, под "Маленькая дрянь, вернись немедленно!" она бежит прочь - из комнаты, мимо ошалелых, пошатывающихся, совершенно случайно спасших её от ужаса этой ночи мальчишек из класса помладше в дверях, вниз по лестнице и на первый этаж, мимо Лиз, отсвечивающей сальной улыбочкой ровно до момента, как та не подмечает, что что-то капитально пошло не так, но и её крики в спину Лири игнорирует полностью. Ей нужно уйти, сбежать, исчезнуть из этого дома, оказаться от него как можно дальше, забыть, забыться, вновь почувствовать себя в безопасности, и в этом городе есть лишь одно место и один человек, рядом с которым, она знает, подобный ужас можно будет не только выговорить как на духу - родителям об этом знать вовсе не обязательно - но и отпустить, не вздрагивая от малейшего шороха.
"Буду у тебя через двадцать минут". Вот так просто, без приветствий, коротким сообщением, даже не спрашивая, можно ли, зная, что позже будет ненавидеть себя за эту почти что свинскую бесцеремонность, потому что точно так же знает, что ей - можно всегда, что она одна может завалиться в гости к Алекс домой или даже на работу в любое время суток, что даже если старшая вдруг не дома, или дома, но не одна, всё равно будет ждать её в назначенное время, чтобы встретить один на один, без лишних вопросов и упрёков о внезапности визита или долгом отсутствии в жизни Моро. От этой мысли Эби почему-то вдруг делается совершенно гадко и тошно, а слёзы с новой силой подступают к горлу, отдаваясь тихими сдавленными всхлипами на тихой ночной улочке в паре кварталов от дома, где осталась пьяная тусовка и её почти что состоявшийся насильник. И посмотрите только на неё: бежит, поджав хвост, от собственных проблем, чтобы сгрузить их на плечи самой настоящей и верной подруги, той единственной девчонки, которая всегда была и всегда остаётся рядом, готовая принять и выслушать в любое время дня и ночи, даже если перед этим они не общаются неделями, никогда ничего не требуя взамен, сидя рядом и крепко держа её за руку. А она! Эбигейл Лири, мисс солнышко города 2015, променявшая, по сути, единственного настоящего и не пластикового человека в своём окружении на глянец старшей школы и популярность, к которой ведь и не стремилась изначально, но которую заслужила для самой себя незаметно, просто не умея отказывать людям и стараясь обрадовать всех и каждого, кто только в этом нуждался. Всех и каждого, кроме лучшей подруги, нуждавшейся в этом больше всего, точно так же, как сейчас она сама нуждается в её помощи и поддержке.
Пошарпанная дверь маленькой квартирки открывается после первого же звонка эти самые двадцать минут спустя, и она вваливается внутрь молча, стараясь не думать, в каком виде предстаёт перед подругой: зарёванная, с наверняка потёкшей косметикой, выряженная больше обычного, и с "украшениями" в виде наверняка уже заметно расцветающих синяков на щеках и шее, там, где крепко сжимались чужие требовательные пальцы. Разумеется, не заметить этого Алекс не сможет, но она не спешит как-то комментировать собственный вид, в напряжённой тишине опускаясь на край хорошо знакомого ей дивана - сколько раз они валялись на нём, обсуждая все события прошедших недель, в которые не удавалось встретиться? Только сегодня обычной лёгкости нет и в помине, она сама себя чувствует тяжёлой, и грязной, вымотанной, и мысли её такие же, давят на плечи, заставляя старательно смотреть куда-то вниз, под ноги, в тщетной попытке собраться с силами и найти нужные и правильные слова, не падая на первом же слоге в новый приступ горьких напуганных слёз на грани истерики, что даётся крайне непросто.
- Прости, что так внезапно обрушилась на тебя... опять. Просто захотелось тебя увидеть, - ненужная ложь, приправленная нужной им обоим правдой - соскучилась.
Опасливо, будто бы боясь вполне заслуженного гнева за несколько недель тотальной тишины, Эбигейл поднимает взгляд на Алекс.
Безмолвные "прости" и "ты нужна мне как никогда" мешаются с потёкшей тушью, тенями и дрожью, пробирающей тело так сильно, как никогда.
[nick]Abigail Leary[/nick][status]little ms. sunshine[/status][icon]http://s3.uploads.ru/t/0IMVv.png[/icon][lz]<b>Эбигейл Лири, 17</b> Лучик света в царстве её тьмы[/lz]
Вы здесь » Arkham » Сгоревшие рукописи » [AU] Пропасти и звезды