billie eilish ft. khalid- 'lovely'
Он не знает, что он делает здесь. На часах - без десяти встреча, и секундная стрелка мерно, почти жестоко бьёт по нервам: раз, два, три. Вдох, выдох. Закрыть глаза. Четыре, пять, шесть. Руки выдают волнение предательской дрожью, и надо же, а ведь Лиам только научился с нею справляться - не подавлять эмоции, но держать их в узде точно так же, как и собственную, совсем недавно сознательно обретённую, всё реже и реже шалящую в деструктивном ключе магию. Он не знает, что делает здесь сегодня, во внеплановый визит к психотерапевту, назначенный в самый последний момент в порыве отчаяния и спутанных мыслей, буквально выцарапанный в довольно плотном графике Себастиана Валентайна. То, что для него находится время вот так вот спонтанно и срочно, стоит многого, и приходится сделать мысленную пометку не забыть поблагодарить мужчину за шаг навстречу, даже если на данный момент это - единственный пункт беседы на предстоящую сессию, даже если в голове его вновь, как и когда-то, каша, а мысли путаются, спотыкаются друг об друга, шумят и фонят нещадно, заставляя нервничать лишь больше и путаться в показаниях. В тишине коридора иронично-растерянный смешок прокатывает громом. Только посмотрите на него: сидит под кабинетом, переживает о чём-то, а ведь ещё с десятилетие назад и шага бы не сделал в сторону подобного заведения добровольно, относясь ко всем "мозгоправам" однозначно и бескомпромиссно: как к клоунам в цирке, без какого-либо толку жонглирующим чужими эмоциями словно цветными шарами, с пугающей улыбкой на лице, будто бы одно это не должно доводить до дрожи и лёгкого ужаса на грани тихой паники; как к обезьянкам или цветастым, нарочито-жизнерадостным попугаям, надрессированным задавать одни и те же вопросы, чтобы получать одни и те же ответы, чтобы потом цитировать одни и те же непроверенные временем, написанные под опиатами труды "великих сферы сией" в надежде, что те помогут пациентам хоть что-то расставить по местам. О нет, в своей подростковости он видел достаточно таких вот "бродячих артистов", чтобы относиться к ним не только скептически, но и негативно, вопреки разросшейся сфере психологических исследований и, как результат, вполне себе применимых знаний профессионалов. Знакомиться с этими обновлениями у него не было никакого желания. А потом он встретил Доктора.

Их первую встречу он помнит так, будто бы и не было прошедшего года вовсе, будто бы они встретились только вчера. К тому моменту он успевает провести в новом для себя городе неделю: в первую же ночь снимает номер в отеле 'Golden Days', и первые сутки пытается отоспаться, не показываясь на глаза даже персоналу, приносящему ему еду прямо к дверям номера. Отрицать события недавнего прошлого становится решительно невозможно, когда остаёшься один на один с собой и своими мыслями. А Лиаму больно, и сердце его всё ещё сжимается и дрожит при любых мыслях о доме, в котором когда-то царила любовь, но вернутся в который он больше никогда не сможет. Содержимое мини-бара исчезает за пару часов после его заселения - для крепости сна, и это, конечно, помогает уснуть, только вот сны его беспокойные, в них Лилиан, сидящая на чужих бёдрах, двигающаяся яростно и жадно, будто в припадке, смотрит в его ошарашенные глаза и кривит губы в кровавой улыбке, сжимая в ладонях его ещё бьющееся честное сердце, а он стоит посреди комнаты, с дырой внутри, ни жив, ни мёртв, и даже отчаянный крик, вырывающийся из горла, звучит так, будто застрял где-то в пустом тоннеле. От собственного крика Ли и просыпается, хватается за взмокшую футболку на груди, царапает её пальцами панически, и старательно делает вид, будто лицо его мокрое исключительно от пота. Сны варьируются от попытки к попытке в сон, но через сутки приходится признать: неплохо бы проветриться и осмотреться. Вечерний Аркхем встречает его улицами, удивительно похожими на Рочестер в ужатом варианте: маленькие дома, небольшое количество машин, счастливые лица людей, не знающих спешки так, как знают её в том же Нью-Йорке. Он рад этому сходству так же сильно, как сильно оно делает ему паршивей, напоминая о прошлой жизни. Бостон был крупнее, Бостон не навевал тоску ассоциациями, проезжаясь по всему живому. Здесь же... Здесь же Лиаму тошно настолько, что подальше от центра города он заваливается в первый же попавшийся бар, забывая о том, что люди любопытны, а уж на относительной периферии города, где завсегдатаи известны барменам и жителям в лицо, новичка приметят моментально. До первых двух стаканов крепкого пойла, общаться с народом у него нет никакого желания. На третьем он рассматривает идею сменить хмуро-побитый вид на что-то более дружелюбное. К пятому язык его развязывается достаточно, чтобы наконец-то заговорить с бросившим попытки в коммуникацию барменом, к полному изумлению последнего. Впрочем, даже спьяну он выдаёт минимум информации, только то, что приехал в город чтобы задержаться на какое-то время, узнать о семейном прошлом, не затрагивая в разговоре своё собственное. Этого, благо, и не нужно, ни во вторую встречу с местным контингентом, ни в третью, ни в пятую, во время которой уже другой бармен даёт Ли номер телефона своего знакомого, как раз подыскивающего людей на несколько домов в аренду. И спустя всего неделю с приезда в Аркхем, он оказывается с ключами в руках и размытыми объяснениями, как доехать до окраины города, домик в которой Боб надеется сдать в последнюю очередь, но не спорит и не задаёт слишком много вопросов о том, почему гость их маленького городка не хочет останавливаться где-то ближе к центру, "не моё дело, приятель, но если передумаешь, дай знать, я пойму".

В тот вечер он и встречает Себастиана впервые. Сворачивает не на том повороте, и оказывается у дома, который кажется ему достаточно изолированным от города и достаточно правильным по описаниям и собственным ощущениям, чтобы принять его за своё новое жильё. Только вот ключ, не без труда протолкнувшийся в замочную скважину, напрочь отказывается проворачиваться, чем изрядно напрягает Сеймора, хотя это напряжение - ничто по сравнению с тем, когда дверь дома открывается сама по себе, и навстречу ему выходит на тот момент незнакомец. Старше его, высокий, статный, не пойми какого чёрта завораживающий на пару секунд, и очень, очень серьёзный на вид - сложно его в этом винить, когда в его же двери ковыряет ключом тот, кого он видит впервые в жизни.
- Оу. Я... кажется, перепутал адрес, - слова звучат нелепо и нервозно, и Лиам смотрит куда угодно, только не на лицо мужчины, отводит взгляд спешно даже для самого себя, стараясь не анализировать причины, и уж точно не думать о последствиях. - Я впервые в городе и ещё совсем не ориентируюсь в нём. Вы не подскажете, как мне проехать к этому дому?
Разумеется, протянутый адрес изучают с вежливостью и внимательностью, достойными восхищения, и Ли, честно собирающийся распрощаться как можно скорее и отправиться восвояси, осваиваться и знакомиться с пространством, в котором ему теперь жить чёрт знает сколько времени, вдруг находит себя в чужой кухне, с чаем в руках и за беседой, абсолютно волшебным образом сворачивающей "не туда" снова и снова. Без особого труда, Себастиан развязывает ему язык достаточно, чтобы информация о прошлом в ужатом, скомканном, болезненно-искорёженном виде всё-таки всплыла, расцвела на кончике языка горечью. И надо же, из всех людей города, из всех возможностей и вероятностей, он попадается на крючок именно психологу, предлагающему не только помощь "соседа и возможного будущего друга", но и профессионала. Усталость ли это, или спонтанный порыв, или что-то в низком, баюкающем голосе мужчины, но Сеймор соглашается быстрее, чем успевает сбежать с поля боя, поджав хвост. Через пару дней они видятся снова, но уже - в кабинете Валентайна.

Обещание "сходить один раз из уважения, потому что всё равно не будет никакого толку" нарушается впервые во вторую их встречу в кабинете, а затем снова и снова, в третью, пятую, десятую, пока Лиам не сбивается со счёта, не устаёт считать, пуская всё на самотёк, потому что... помогает. Себастиан - профессионал того уровня, когда порою очень легко забыть, что у них здесь не дружеская беседа по душам, вообще-то, а оплаченные визиты к врачу. Возможно, не помогает и то, что они видятся время от времени и вне стен привычного уже кабинета, чем дальше, тем чаще, живя неподалёку друг от друга: обмениваются поначалу дежурными фразами, но и сами не замечают, как ныряют в разговоры с головою. Обычно скованный собственными тревогами, нервный, волнующийся, Ли вдруг стоит ближе, смотрит в глаза чаще, и взахлёб рассказывает что-то об иностранной литературе, о том, как отвратительны переводы отдельных книг, как калечат и коверкают льющиеся предложения "эксперты-самоучки", а ему потом приходится иметь с этим дело, в том числе и на своей найденной работе при университете. Он делает всё, что только может, чтобы исправить ситуацию, вместо готовых материалов из учебников составляет объёмные собственные, с переводом если и не лучшим, то более точным, уходит в это всё с головою, не уставая, впрочем, брюзжать при каждом удобном случае, а Себастиан... Себастиан слушает, и слушает его с интересом. И едва заметно улыбается. И с каждой новой улыбкой становится лишь загадочнее в глазах Сеймора, притягательнее как компания на вечер, а не только врач в кабинете в больнице, всё более и более интригующий. Не сразу, со временем, Ли ловит себя на том, что ждёт его ответов с нетерпением, ловит каждое слово, каждую интонацию в голосе, и, прокручивая эти разговоры в голове вечерами, смурнеет всё больше и больше, не понимая, почему вообще так охотно пускает кого-то к себе в голову, в с в о ё личное пространство. Проходит месяцев семь, и разделяемое пространство становится шире, границы стираются, а он просыпается в собственном доме впервые за время проживания в Аркхеме со жгучим утренним стояком, отчётливо помня, кто же именно ему снился и чей вкрадчивый голос над ухом довёл его до такого состояния. Их встречу в тот день он отменяет, сославшись на экзаменационную пору в университете. Собирается с мыслями. Списывает всё на период стрессов и необходимость подсознания в разрядке, и не мудрено, что цепляется оно за человека, которому на данный момент Лиам может доверять больше всего. К следующей их встрече он почти уверен, что всё в порядке, и причин для беспокойства нет - заталкивает эти мысли куда подальше, и игнорирует вопросы доктора о том, что он сегодня исключительно рассеян. Всё ещё последствия стресса. Бывает. Пройдёт.

Проходит оно ненадолго, на какой месяц, после чего история повторяет себя. И ещё раз. И снова. Лиам просыпается каждый раз в поту, дышит сбивчиво, загнанно, пытаясь стряхнуть с себя навязчивые образы, через пару недель сдаётся и позволяет им затопить сознание полностью, когда тащится в душ, позволяя рукам ту вольность, о которой, он обещает себе строго, раз и навсегда, никто и никогда не должен узнать. Потому что они с Себастианом почти-что-друзья, потому что помимо отличного общения на редких ужинах друг у друга, они в первую очередь пациент и врач, чёрт возьми, потому что Валентайн никогда не поставит под угрозу свой профессионализм, да и он, Сеймор, вовсе не уверен, что творящееся с ним - действительно то, чем кажется на первый взгляд. Ему кажется, что он всё ещё болит по жене - теперь уже бывшей, как же легко забыть, что подписанные бумаги он отправил домой вместе с приехавшим навестить его Хьюго ещё пару месяцев назад - кажется, что он не готов впустить в свою жизнь и уж тем более в своё сердце кого-то нового, тем более того, кому это и не нужно вовсе, кто наверняка в своей привычной сдержанной манере напомнит, что: "Эмоциональная привязка - обычный побочный эффект терапии, Лиам, в этом нет ничего постыдного, так бывает. Ты хочешь поговорить об этом?", или что-то около того, как умеет только он. Говорить об этом хочется в последнюю очередь. Хватает и собственных гнетущих мыслей, изо дня в день выжигающих его изнутри, потому что поговорить об этом, вот уж ирония, кроме как с самим же психотерапевтом ему не с кем. Несколько раз его лечащая проблема пытается поговорить с ним об этом, видит же, что что-то идёт не так, интересуется, какие мысли его гнетут в последнее время, что с ним происходит такого страшного, о чём он не может говорить. "Я не готов касаться этой темы" - как идеальный убийца настроения и положительного результата их сессии. Последний месяц из-за этого они, кажется, лишь ходят по кругу, говорят будто бы ни о чём, и это чувствуется. И как бы ни было тошно от этой мысли, но... с этим нужно что-то делать.

Двери кабинета открываются с мягким скрипом, а сердце его в ту же секунду совершает панический побег куда-то в пятки, но Лиам собирает себя в кучу так быстро, как только может, поднимается со стула практически прыжком, по ощущениям тяжёлый, грузный, неподъёмный, ждёт терпеливо, пока Себастиан распрощается с предыдущим клиентом и пригласит его пройти, и впервые в общем-то всегда тёплый и уютный кабинет кажется ему настолько неприветливым. Беглый взгляд на тёмное дерево стола и стеллажей за ним, вдох и выдох под шум разгоняющего воздух вентилятора над головой, и скрипучее пациентское кресло принимает его в свои объятия, в которых он тонет точно так же, как и во взгляде напротив, чувствовать который он не перестаёт даже когда в одну секунду вдруг находит ковёр под ногами бесконечно увлекательным. Если честно, добираясь на машине с работы и ворочая в голове все эти тревожные мысли, Ли был уверен, что найдёт слова тут же, как увидит Валентайна, просто придёт и выпалит всё как на духу, о том, что, кажется, сделал шаг за территорию отношений "пациент-психотерапевт" единолично, о том, что это неправильно как минимум потому что безответно, о том, что он не знает, что с этим делать, потому что визиты к Доктору - чуть ли не единственное, что держит его на плаву столько времени, не давая свихнуться от всех новостей про магию в этом мире и возможностях её применения, о своей родословной, о том, почему же именно его семья бежала из родного города столько поколений назад, не оглядываясь, в страхе ровно в той же мере, в какой и в стыде за содеянное. Он был так уверен, господи. Сейчас же... Сейчас же он сидит и не знает, что и как сказать, не как обычно, когда просто сложно понять, с чего начать их встречу и с которого края лучше тянуть ниточки в попытке размотать сбившийся клубок эмоций и мыслей, нет. Просто в голове вдруг - звенящая пустота, до дрожи и ужаса, и только было подуспокоившиеся руки вновь начинают дрожать сильнее, выразительнее, и он уверен на все сто процентов: это не остаётся незамеченным. От Себастиана в целом мало что ускользает - внимательность на грани обсессивно-компульсивного. И чужой взгляд, прикованный к нему, кажется сейчас бесконечно тяжёлым, гнетущим, он будто бы под микроскопов вдруг оказывается, ещё немного, ещё лишь каплю ближе, и все его переживания можно будет разглядеть в деталях, методично запротоколировать для дальнейшего изучения как лучшего из объектов, имеющих особую научную ценность. Быть бабочкой под булавкой ему не нравится, и собственные мысли не нравятся ему точно так же, поэтому он, набрав в лёгкие побольше воздуха, выдыхает всё единым потоком, будто бы без пауз вовсе, выплёвывает слова, почти давится ими, задыхается, лишь бы наконец-то выпустить хоть часть раздирающих его ощущений наружу:
- Нет ни одного простого способа сказать это, так что я скажу как есть. Я думаю, это должно стать нашей последней встречей в рамках терапии.

Он прекрасно знает, что он делает здесь сегодня. На часах - пара минут полёта в пропасть, и секундная стрелка мерно, почти жестоко бьёт по нервам: раз, два, три. Вдох, выдох. Закрыть глаза. Четыре, пять, шесть.
Пути назад нет.

Отредактировано Liam Seymour (28-05-2019 15:02:42)

В отличие от Себастиана, у Лиама есть целый день для того, чтобы морально подготовиться к этому разговору, настроиться на принятие ситуации как данности, морально отгородиться от собственной же боли, ведь последнее, чего ему хочется - это ставить крест на зародившейся было дружбе, которую ему просто жизненно необходимо было испортить появившимися вдруг чувствами, яркими, живыми, всепоглощающими. У него есть целый день, чтобы сделать с собой хоть что-то, хоть как-то унять панику и тоску от одной лишь мысли, что эту страницу, исписанную курсивом талантливыми руками доктора, необходимо перевернуть и больше никогда не открывать, или хотя бы так долго, пока не отболит внутри живое, не измучается, не изовьётся, не остынет, только вот в итоге готовности в Ли - ни капли. Простое и ёмкое "я понимаю" как первая реакция на его слова - точно удар под дых, вышибает кислород из лёгких, ставит жирную точку в происходящем прямо на сжавшемся вмиг сердце, слепым беспрекословным принятием ранит сильнее, чем Сеймор бы мог себе представить, кажется, даже не догадываясь о том, что вновь что-то подавляет в себе, отказывает себе в простых человеческих эмоциях, и на сей раз в первую очередь - в надежде. В надежде на то, что Валентайн не позволит уйти, остановит, на то, что у них есть ещё шанс сохранить это общение, хотя бы его, хотя бы в том формате, в котором это будет удобно и комфортно человеку, спасшему его, по сути, от самого себя же. И эта эмоция, как и все прочие, что они вместе так долго старались оживить в нём, направить в безвредное и правильное русло, сейчас в один миг уходит враздрай, будто бы и не было всей этой работы над собой, он вновь словно бы откатывается в почти-что-год назад, чувствуя, как вполне себе буквально уходит почва из-под ног, отзываясь дрожью земли, как всё выходит из-под контроля, слишком быстро, слишком стремительно, безжалостно, в чём-то унизительно даже - разве он не делал колоссальных успехов, разве не справлялся долго и упорно, так, чтобы не рассыпаться при первом же эмоциональном стрессе? - а прокатывающий по кабинету при закрытых окнах ветер будто бы напоминает ему о том, чем чревата эта потеря контроля над собой. В голове воспоминанием - голос Себастиана, только слова расходятся с теми, что звучат здесь, в их рассыпающемся сегодня. "Глубокие вдохи и выдохи, Лиам. Люди часто недооценивают силу правильного дыхания, и зря. Иногда простой вдох полной грудью способен сотворить чудо". Чуда не происходит. Но уходя в себя чуть больше - совсем как раньше - обстановка в кабинете вновь меняется, возвращаясь в привычную им обоим зыбкую норму.

Жизнь всё же - ироничная до ужаса дрянь. Вот сидит он, вынужденный распрощаться со своим лечащим врачом, абсолютно того не желая, а на деле ведь обязан ему не только уменьшившимся количеством ночных кошмаров и случайных выбросов магической энергии, но и в целом всей своей жизнью последнего почти-что-года. Именно доктор Валентайн первым услышал истинную причину его появления в городе, выслушал рассказ о бабушке и матери молча, внимательно, позволяя собрать мысли в кучу, не торопя и не выпытывая, почти не меняясь в лице от звучания фамилии Найтшейд. Позже стало ясно, что это была лишь аккуратная попытка разобраться во всё ещё вызывавшем настороженность незнакомце, осторожные шаги вокруг его персоны в желании узнать, насколько тот осведомлён о мире магии, насколько наполнен предрассудками, насколько потенциально опасен. После долгого сеанса и разговоров о том, зачем именно ему вдруг понадобилось навести справки о семье, после его угловатых попыток облечь в слова ту часть информации, которую только можно было озвучить, не сойдя за окончательно поехавшего, что-то про "если некоторые вещи в моей... генетике, которые, возможно, объяснит семейная история", добрый доктор спросил разрешения передать его номер телефона представителю семьи Найтшейд, выставив тех как очень дальних знакомых, с которыми, возможно, он сможет связаться, чтобы следом те сами связались с Ли. Других зацепок у Сеймора всё равно пока не было, прокладывать путь в библиотечные архивы он временно не стремился, позволяя себе для начала немного освоиться в городе, а потому такая вот помощь была бесценна, о чём он не постеснялся сообщить позже тем днём, уже после их встречи в рамках терапии, за ужином. А на следующее утро ему позвонили и назначили встречу, первую из многих, перевернувшую всё его представление о себе, вскрывшую столько невероятных фактов о магии и "обратной стороне" Аркхема, что в ночи головную боль от переизбытка информации пришлось глушить крепким виски, отрубаясь прямо в уличной одежде и обуви, едва падая на диван в гостиной. Простое осознание, что Себастиан был прекрасно знаком с миром магии, и более того, наверняка относился к нему и сам, пришло на утро вместе с тяжёлым похмельем, а подтвердилось парой дней позже в этих же стенах кабинета, клеткой удерживающего их обоих сейчас, после скованной благодарности Лиама за помощь. Их разговор, как и любой другой, тёк естественно и непринуждённо, и точно так же, словно самый обычный факт, Валентайн вдруг, "раз уж ты теперь в курсе", предложил немного видоизменить и улучшить терапию, вписав в неё магическое вмешательство. Кажется, именно эта непринуждённость, без тени настороженности в приятном голосе врача, помогла юному магу сделать шаг навстречу старшему, открыться не как специалисту, но как другу, невидимыми чернилами обозначая путь на карте их взаимоотношений, с финальной точкой-обрывом в этом дне.

Винить Себастиана, когда сам поднял тему прощания, абсолютно иррационально, а ещё, несправедливо по отношению к теперь уже бывшему другу, но именно его "я понимаю", всего лишь одна простая фраза после всего ими пройденного бок о бок на уровне эмоций и долгих вечерних разговоров по душам, вмиг делает их окончательно и бесповоротно чужими, так, будто и не было вовсе доверия и дружбы, будто бы не было между ними чего-то уникального, чего-то, что не укладывалось в слова с самого первого назначенного врачом сеанса "нестандартной" терапии. Ли до сих пор помнит длинную речь умудрённого опытом мага о том, как любой живой организм обычно протестует против подобного вмешательства, как считает его насилием и посягательством на что-то святое, как реагирует головной болью, тошнотой и прочими побочными явлениями, неприятными, но стоящими того, чтобы их пережить ради дальнейшего успеха телепатического воздействия. Подобным Сеймора можно было не пугать, за свою жизнь он натерпелся достаточно душевной боли, чтобы принимать физическую радушно и охотно, лишь бы отвлекало, лишь бы не думать о том, где и что у него болит в душе, чем бы эта невнятная субстанция ни была. Сжавшиеся в тонкую линию губы Валентайна в ответ на подобные заявления выразили всё его отношение к подобным деструктивным мыслям, но словами так и не обернулись. "Не более десяти секунд", - пообещал он тогда прикрывшему глаза и ощутившему тёплые пальцы на своих висках Лиаму, лишь коротко задохнувшемуся от непривычного ощущение - не дискомфорта, нет, близости. Близости другого человека к себе настоящему, не закрывшемуся на семь замков от собственных живых эмоций, но обнажённому, открытому, будто бы на чужой ладони. Открыв глаза многим позже и взглянув на психотерапевта вопросительно, он поймал на себе встречный взгляд. Себастиан смотрел на него совсем уж неожиданно-откровенно, как на первое и самое удивительное чудо света, вызывая недоумение и изрядную долю смущения, а ещё вопросы о том, почему контакт был прерван настолько быстро, ведь ни тошноты, ни других негативных реакций тела, не считая желания нервно поёрзать под таким вот взглядом, Ли не чувствовал. С его же потерянного соглашения, кончики пальцев доктора вновь легли на виски, открывая тому путь в пространство его беспокойной головы, и снова без какого-либо сопротивления разума и тела, будто бы те кричали громко и чётко: "Помоги!", во всеуслышание, принимая подобное "вмешательство" как что-то естественное, демонстрируя ли полное и безграничное доверие как самому себе, или же обозначая какую-то природную особенность, "аномалию" - Лиам не знал, как не знает и по сей день. Но это и не важно, ведь с запылившимися и раскиданными по полу листами-воспоминаниями и призраками прошлого, то и дело мелькающими за спиной доктора в сумерках и беспокоящими пламя свечей, едва-едва проливающих свет на царящий вокруг бардак в его сознании, психолог справлялся лихо и умело. Без страха ступая туда, где в паутине путались папки с множеством перечёркнутых заметок и фотографий с зарисованными маркерами лицами, он методично разбирал проблему за проблемой, работал над каждой травмой Ли, вытаскивал каждую задушенную в нём эмоцию, негативную или позитивную, направляя и то, и другое в правильное русло, так, чтобы всё это можно было пережить, не разнеся при этом половину больницы вокруг себя. С тех пор, как Валентайн занялся его здоровьем, пространство головы новоиспечённого мага постепенно, не без борьбы и мелких провалов, но стало светлее и чище, многие бумаги-воспоминания избавились от слоёв пыли и вернулись на свои законные места, а пламя свечей стало гореть ровнее, не потревоженное невыпущенными эмоциями и лишними тревогами. За очередным дружеским ужином Лиам признался, что едва ли смог бы продолжать это всё так долго и так охотно, если бы знал, что и его сеансы влияют на общее самочувствие частенько ловящего головные боли Себастиана. Но их взаимодействие с самого начала было безболезненным для них обоих, и именно поэтому каждый новый сеанс теперь-уже-профессор Сеймор протягивал своему лечащему врачу руку, открываясь с каждым разом лишь чуточку больше. В ответ психотерапевт был достаточно тактичен, чтобы не лезть в плотный блокнот с фривольной пометкой "Себастиан", обнаружив его как-то на полке на самом видном месте, будто бы трофей, захочешь не заметить - не сможешь проигнорировать. Это был последний раз, когда Ли впустил его в свою голову.

- Твое «противоречивое» состояние — исключительно моя вина, потому что… Будем откровенны, зная тебя почти год и общаясь с тобой чуть более тесно, чем исключительно на своих приемах, в какой-то момент я позволил себе некоторые, м-м-м… Чувства, - последнее слово вдруг абсолютно внезапно вырывает из задумчивости, буквально оглушает, заставляет ворох всего противоречивого и непонимающего подняться внутри, а мир - вдруг уйти из-под ног под вновь ощутимо дрогнувшую почву (пол) под ногами, отражая шаткое, абсолютно неуравновешенное точно в юности, р е ц и д и в н о е состояние Сеймора целиком и полностью. Всегда собранный доктор, держащийся в рамках отречённой вежливости в кабинете, и в рамках исключительного дружелюбия в личных встречах говорит вдруг о чувствах, а Лиам вновь сомневается в собственной реальности и адекватности, не понимая, кажется, больше ничего, находя наконец лицо собеседника в разы интереснее созерцания пола, буквально вгрызаясь в него взглядом. Слепая попытка прочесть ответы по профессионально-нечитаемому лицу. Ха. Он просто бьёт рекорды феерического идиотизма сегодня, не иначе. Потому что с большим шансом на успех можно попытаться найти истину в рисунке на обоях или в количестве тёмных полосок на носках, едва виднеющихся в скромном пространстве между наполированным ботинком психолога и краем едва-едва замявшихся за целый день брюк. Мысль нелепая и глупая, она заставляет Ли хмуриться чуть ли не больше, чем странные, путающие слова Валентайна, обычно выражающегося так ясно, так чётко, так однозначно, едва-едва оставляя место сомнениям и неправильному истолкованию. Странный день. Сюрреалистичный. Внезапно очень хочется закрыть глаза и проснуться в домике на окраине Аркхема, дома, сделав вид, что ничего этого не происходит на самом деле, что все их взаимоотношения понятны и просты. Доктор и пациент. Двое знакомых на грани отличной крепкой дружбы на долгие годы. И ничего больше. - ... И для того, чтобы эти чувства не возложили на твои плечи бремя ответственности, я настаиваю на том, чтобы наши сеансы завершились.

Мимолётная, совершенно дикая идея о самом простом объяснении происходящего приходит в голову Ли как-то пугливо, опасливо, подкрадывается из-за угла будто, но он не смеет в неё поверить, боится, думает, что вновь, в который раз в своей затянувшейся жизни "просто едет крышей", даже если слово, такое простое в своей сути, но такое сложное, полноценное, включающее в себя столько аспектов - "чувства" - стучит в висках барабанами, врубает сигнал тревоги внутри, тревоги, обещающей все круги ада по Данте, если он только позволит себе поддаться этой соблазнительной мысли, окунуться в неё с головою, возродить только было умершую, обычно такую живучую и продажную дрянь - надежду. На то, что не всё ещё потеряно. Что вопреки вечеру прощаний, это может стать новым началом как в каком-то треклятом романе из киоска в маленьком переулке. Именно героем одного из них Сеймор себя и ощущает сейчас, позволяя голове работать на максимуме, закипая, сталкивая одну противоречивую мысль с другой в попытке понять, что же делать, как разбираться с чужими чувствами, не искалечив и не переломав при этом свои окончательно и бесповоротно. Ответ находит его быстро и как-то органично, как и всегда говорил ему сам врач, единственный способ действительно пережить что-то - это прожить момент и позволить себе прочувствовать его полностью, только тогда с ним можно будет справиться и только тогда его можно будет отпустить. То, с каким постоянством в голове возникают слова и мысли Валентайна, вызывает косую улыбку на губах, почти ухмылку, несвойственную Ли и всё ещё чуть скованную. Но он знает, что доктор прав в своей философии. И сам же сейчас от неё пострадает.
- У нас есть этот последний сеанс, Себастиан, - шаг за грань дозволенного и обращение по имени в рамках кабинета, чего никогда не случалось раньше, даётся удивительно легко и непринуждённо, и имя старшего звучит сейчас как-то до одури правильно, выводя весь разговор на более личный уровень, разбивая всю театральность кажущейся сейчас нелепой игры в "доктора и пациента". Гори оно всё пропадом, думается ему, ведь сжигая мосты, наверное, всё можно. В том числе и подняться, подойти к знакомому на вид после года терапии креслу вплотную, глядя на психолога хоть и сверху вниз, но абсолютно загнанно, оторопело, чувствуя себя оленем в свете фар от одной лишь этой близости - секунды до столкновения, здравствую, неизбежность. - Хочу быть откровенным в ответ так же, как и ты. Последний раз, как в старые добрые, - протянуть руку и коснуться чужой оказывается так просто, так нужно, так важно, и от одного этого, кажется, искры из глаз и ток вниз по позвоночнику, то ли от предвкушения, то ли от тихого ужаса от того, что же именно он собирается позволить увидеть, но вопреки страхам перед осуждением и недопониманием, разными "чувствами", которые так или иначе всплывают в разговоре сегодня, Ли безумно хочет это сделать. Хочет вновь впустить Валентайна в свой разум, хочет быть открытым как на ладони, хочет, чтобы Себастиан сам увидел и прочувствовал всё, от и до, от жарких снов до бессонных ночей, от самых откровенных до самых сокровенных, обжигающих мыслей о нём. Потому что за трагедиями и болью потерянного наследника Мэллори Найтшейд, за всплесками эмоций и бесконтрольной разрушительной энергии, он, врач по призванию, привыкший иметь дело с диагнозами и болезнями, увидел в первую очередь человека. И если так, то он заслуживает знать правду. Такой, какая она есть.

Отредактировано Liam Seymour (13-07-2019 09:59:26)