Рихарду нравится Лондон – невозможное сочетание шагов первопроходцев и спокойной статичности прошлого. Этот город напоминает ему Прагу, такой, какой он запомнил ее, но на нем не лежит незримого отпечатка смерти, преследующего чеха повсюду.
Здесь можно жить настоящим.
Дешевыми пабами Ист-Сайда и ощущением опасности его вихляющих улиц, величием дворцов и странной доступностью театров, чьи подмостки когда-то давно освещались газовыми светильниками и, ранее, факелами, множеством лиц с разными оттенками кожи и разными судьбам, собственными или предков, приехавших самовольно, привезенных насильно, прибившихся к берегу Туманного Альбиона, как отяжелевшие от воды доски разбитого корабля.
Здесь можно остаться.
И если бы не промозглые зябкие туманы, густые, как молоко, и сырость, затекающая в каждую щель Лондона даже ясным солнечным днём, чех бы, наверное, так и поступил.

Пять лет поисков привели его в этот город, к двери съемной квартиры Кеннета Бэкстора около месяца назад. Ткач [мистер МакГиллан не смеется, когда называет его так, только в уголках губ таится непонятная ухмылка и он не советует Болему повторять этот трюк при личной встрече с Лордом] обладает обширными знаниями и, возможно, он может дать ключ, который поможет избавиться от проклятия Виктора – мистер Бэкстор только качает головой, это не его профиль и ему совсем неинтересно искать ответы на чужие вопросы, поэтому он советует обратиться к мистеру МакГиллан, который разбирается в проклятьях так же хорошо, как в шотландском скотче, и перевидал их за свою долгую жизнь тысячи тысяч.
Круг замыкается. Обрывается цепочка, которая привела чеха в Лондон, шаг за шагом, вдоль невидимой нити, каждая остановка на которой отмечена плотным рельефным узлом. Кажется, что черная петля проклятья затягивается туже, жмет во впадину между ключиц, неприятно передавливая трахею и мешая дышать.
Рихард возвращается к мистеру МакГиллану, потому что тот и впрямь разбирается в скотче и радушный хозяин, который любит поговорить. Лорд последнее время постоянно не в духе, хуже, чем обычно – смеется шотландец, наконец давая волю затаившейся ранее ухмылке, и подливает еще выпивку, шумно пыхая трубкой, от дыма которой натурально слезятся глаза. Чета Гатри перебирается в свою загородную резиденцию, поближе к Лондону, и, по слухам, надолго – Рихард не понимает, но готов слушать, а МакГиллан объясняет дальше – потому что иначе зачем бы они привезли с собой все свои реликвии и обсутроили схрон. Мистер Калверт, бесспорно, один из лучших магов защиты, лично разрабатывал охранную систему, когда мистер Гатри отказался от услуг Лорда.
- Почему?
- Неизвестно. Но мистер Гатри заявил, что предпочитает пользоваться услугами лучших специалистов своего дела, как в делах людских, так и магического толка, а мистер Калверт горячо поддержал его, потому что знания и умения должны быть соразмерны цене, за которую их пытаются  продать.
Рихард переваривает информацию медленно, слишком расслабленный после трех стаканов скотча, у камина, пышущего горячим теплом после серой мороси, пропитавшей одежду до самого исподнего.
- Что такого ценного в схроне?
Мистер МакГиллан задумчиво катает скотч по стенкам своего стакана, наблюдая за тонкой оседающей на стекле пленкой, неторопливо выбивает свою трубку, кряхтит и ворошит кочергой затухающие угли в камине прежде, чем ответить, словно знает, насколько важен ответ чеху.
- То, что, возможно, может тебе помочь.

Спустя три недели Рихард впервые подходит к резиденции Гатри, огражденной кованной ажурной оградой и ровным газоном, на котором можно было бы сыграть в гольф. Чех отступает подальше, за густые деревья, садится, приваливаясь к влажному стволу и не боясь намочить простые брюки, закрывает глаза и смотрит на мир через Йенса, пробирающегося на территорию, делая быстрые пометки в блокноте огрызком карандаша.
Род миссис Гатри, без преувеличения, берет свое начало от ГенрихаVIII, и фамилия Болем, равно как и Нойманн, ставит на Рихарде незримый маркер, что он не принадлежит к их кругу, а значит никаких дел с ним лучше не иметь. Все эти незримые, но закостенелые неписанные правила выглядят неприступной крепостью. Но если он не может получить то, что ему нужно, постучав в главные ворота, то почему бы не попробовать другой путь. Прошлая неудача с Сейджем – всего лишь его недоработка. Он торопился, не проверил все, действовал слишком нагло и самонадеянно. Куски белой сладкой булки падают в темную воду канала, привлекая к себе невзрачно-серых уток и неуместно-ярких селезней.
Нужно быть аккуратней, действовать расчётливо, не торопиться – думает чех, пытаясь приглушить бег собственных мыслей, набирающий скорость, а в крови уже закипает адреналин и от него становится тепло, жарко даже, несмотря на пронизывающий ветер. Рихард чувствует азарт, он вдохновлен, уверен не столько в себе, но в пути, который выбрал, и не испытывает сомнений по поводу того, что может не справиться.

- Ооо… Я не вовремя? – вырывается само по себе вместо положенного приветствия. На Лорде брюки, рубашка, жилет и не завязанная бабочка, свисающая безжизненными черными полосами. Чех не собирается сдаваться так легко и не вламывается внутрь только потому, что ему нужна безоговорочная симпатия, этого человека, выраженная в готовности к диалогу. В конце концов, это будет опрометчиво и невежливо, о чем напоминает внимательный взгляд породистых голубых глаз, примораживающий к месту, и таким, как Бэкстор, подобный фокус не пройдет.
- Я приношу свои извинения, что не предупредил Вас о своем визите, но дело срочное и не требует отлагательств, - врет чех, продолжая напирать, - Это не займет много времени. Пожалуйста. Всего полчаса.
Рихард улыбается и сильнее сжимает пальцы на кожаном тубусе. Он пока что понятия не имеет, как спросить у холеного и такого невозмутимого мистера Бэкстора, джентельмена и аристократа до мозга костей, если верить МакГиллену, не желает ли тот поучаствовать в краже, и поэтому не дает себе шанса даже задуматься о том, чтобы уйти прямо сейчас или отложить этот разговор. Делает короткий шаг вперед, когда ему кажется, что Бэкстор приглашающе открывает дверь.

Отредактировано Richard Bolem (10-04-2019 16:46:52)

Рихард почти сталкивается с Бэкстором, моргает, думая о том, что тот все-таки не хотел его запускать, и выдыхает почти облегченно, когда британец отступает назад, в глубь квартиры. Чех следует за ним порывисто, не сразу спохватывается, что хорошо было оставить пальто и модный “котелок” на входе. В гостиную Рихард заходит аккурат к вопросу о выпивке.
- Скотч. Спасибо, - улыбка получается чуть более, чем вежливой. Чех прорвался в квартиру, Бэкстор, вроде бы, не против поговорить и, судя по сброшенной на спинку стула бабочке, никуда особо не торопится – Рихард изучает его долговязую фигуру искоса, переключает свое внимание на низкий кофейный столик. Он не достаточно широкий, чтобы можно было раскатать на нем чертежи из тубуса, но, пожалуй, на несколько листов форматом поменьше, его вполне хватит.
С последнего визита Рихарда поменялось не сильно много, точнее – ничего, даже сам Бэкстор выглядит все таким же утомленным и пресыщенным ленивыми удовольствиями, которыми наполнена жизнь любого состоятельного лондонского джентельмена.
Занудный и чопорный англичанин.
Чех развязывает свой тубус, новенький, купленный меньше, чем неделю назад, снова оглядывается, шуршит бумагой, откладывая нужные листы на диван, сворачивает оставшиеся и легко, хоть и бережно, оставляет на диване справа от себя, пространство которого уже как-то незаметно и полностью занято Болемом и его вещами, так что, натыкаясь на взгляд Бэкстора, чех великодушно ведет ладонью в сторону свободного кресла и благодарно кивает, принимая стакан.
Делает первый глоток - слишком большой, почти не чувствуя вкуса – и морщится, оставляя скотч на край столика, заполненного в равной степени как обрывками, клочками бумаги с небрежными и быстрыми росчерками символов со смазанным по краям серым графитом, так и вычерченными на чистовую, аккуратными линиями, какие невозможно провести без циркуля и линейки, магическими формулами.
Рихард взгрызается в заусенец на большом пальце, меряет быстрым взглядом получившуюся и картину, так же быстро меняет несколько листов местами. Словно размышляет, в том ли порядке он выложил.
Та ли последовательность – но на деле не его визуализации увиденного у особняка Гатри, а реплик в разговоре, который он собирается начать.
- Мистер МакГиллан, - чех выпрямляется и проводит ладонью по волосам до шеи, массируя ладонью кожу над седьмым позвонком, и взгляд от своих «чертежей» отрывает неохотно, переводя его на Бэкстора, - посоветовал обратиться с этим к Вам, - с нажимом заканчивает Рихард. Если Лорд сейчас снова небрежно отмахнется, как и в прошлый раз, «лучше бы Вам вернуться с этим к мистеру МакГиллану», чех зарычит и вцепится ему в глотку.
- Это защитные формулы, но я не могу разобраться в них. Мистер МакГиллан сказал, что ему знакома последовательность и часть символов, использованных в них. Это, - пальцы касаются клочка бумаги, - …это… - следующий, уже незамятый лист, - …это… и этот, - сдвигая их ближе к октагону, который не заполнен вязью, как должно. Рихард почему-то не сомневается, что Бэкстор мысленно переложит знаки с отдельных листов на один, завершая фигуру, и без дополнительных объяснений.
В конце концов, мистер Калверт явно позаимствовал идеи из чужой системы для того, чтобы выстроить второй круг защиты вокруг особняка.
- …надо сказать, что это сработало. Мой фамильяр не смог пройти за эту границу. И, если честно, я тоже… теряюсь в догадках, как можно обойти или сломать эти печати. Что скажете, мистер Бэкстор? – Рихард смотрит впрямую на британца, добавляет, на случай, если тот сейчас снова начнет отмахиваться от него, - Мистер МакГиллан сказал, что это придумали Вы, что это Ваши разработки, пусть и в несколько… искаженном виде.
А там, внутри особняка, наверняка еще полно подобных ловушек, и есть – третий, четвертый и пятый круг, контуры, словно очерченные мелом, за которые не пройти, которые свяжут чужую магию и попытку любого проникновения лучше круга из соли и неуклюжих охранных систем, которые придумывают люди, чтобы защитить свои дома от грабителей.
Его едва не накрывает волной безысходности, когда он думает обо всем этом – встряхивается и в один глоток допивает свой скотч.
- Вы бывали в гостях у четы Гатри, мистер Бэкстор?

Просто Кеннет.
- Конечно, - торопливо добавляет, - Как скаже… шь. Рихард, - на всякий случай напоминает чех, потому что не уверен, что Бэкстор помнит его. Тем не менее, он не может скрыть свою радость от факта того, что британец согласился говорить с ним, и, возможно, они теперь совсем не ограничены получасом, о котором Болем заявлял ранее. Рихард улыбается робко, даже как-то застенчиво, не разу - шире и увереннее, но потом хмурится и скользит растерянным взглядом по своим чертежам, пустому стакану и снова, внимательным, к Лорду.
Надо ли сейчас закрепить этот переход от официального мистера Бэкстора к менее официальному Кеннету рукопожатием? Британец разглядывает формулу и его пальцы переплетены между собой. Наверное, нет – решает чех. Воистину, с этим английским этикетом черт ногу сломит!

- Мистер МакГиллан упоминал об этом, - нейтрально и лаконично нив  коем случае не сочувствует, а сообщает чех, потому что чувствует себя так, словно ступил на очень тонкий лед. Одна ошибка и провалишься в темную воду, обратно к разочарованному «нет, все-таки для Вас – мистер Бэкстор» и отложенному на абстрактное никогда разговору.
- Так эту, - кивок на чертежи и рисунки, - формулу можно… сломать? Обойти?
Рихард не знает, сколько лет Бэкстору [выглядит тот старше увереннее солиднее], но Кеннет упорно не ложится на язык, примерно так же, как предложение ограбить Гатри. Чех пытается угадать, что скрывается за выразительным спокойствием… Кеннета. Чех некстати думает о том, что если один джентльмен наколол другого джентльмена, то это не повод кому-либо из них переходить к поножовщине или грабежу.
- Йенс, мой фамильяр, не смог пройти через Астрал, а отправлять его напрямую я не рискнул. Мне бы не хотелось, чтобы о моем интересе к внутренней архитектуре «Розы» стало известно при таких обстоятельствах. Получить же официальное приглашение на один из приемов, которые регулярно устраивает чета Гатри, я не смог.
Единственное, чего получилось добиться за три недели – быть представленным в театре обоим супругам. Чертовски долго. Чертовски утомительно следовать всем этим неписанными правилам, которые исключают возможность обратиться к незнакомцу напрямую, без чужой рекомендации. Рихард подается вперед, невольно копируя британца, и сцепляет пальцы, чтобы скрыть волнение. Надолго, впрочем, его не хватает для этой вымученно-статичной позы, и спустя пару секунд чех уже порывисто тянется к скрученному листу ватмана, лежащему рядом, намереваясь его развернуть.
- У меня есть план здания… до реконструкции 1937 года, которую затеял мистер Гатри после того, как приобрел «Розу». Я не уверен в том, насколько он точен, потому что…
Пальцы сжимают бумагу чуть сильнее, чем нужно, потому что Рихарду кажется, что заинтересованность на лице Бэкстора сменяется скукой. Пожалуй, и впрямь поторопился переходить к деталям. Это, в целом, знакомая игра – в нее играют уважаемые лорды и леди за закрытыми портьерами дорогих салонов и на званных вечерах звенящих хрусталем, игристым вином и золотыми украшениями. А так же неуважаемые опустившиеся маргиналы и обитатели трущобных притонов, которые посадят любого зазевавшегося неудачника на нож за бумажник и золотые коронки.
Скажи «украсть» ни разу не используя этот глагол.

Кажется, что крепкий и наверняка дорогой, хоть Рихард и не успел этого оценить, скотч, ударил в  голову, и в комнате стало теплее. В Англии невозможно выжить без алкоголя – бывает, что к обеду чех выпивает по три стакана, но обычно холод вытягивает градус из тела раньше, чем он успевает почувствовать себя пьяным.
- У мистера Гатри большая коллекция драгоценных камней из Индии и друидических артефактов, которой он гордится больше, чем родословной своей жены.
Чех стягивает с себя пиджак и оставляет тот на спинке дивана, тянется расстегнуть еще и жилет, но под взглядом Кеннета передумывает и чешет кончик носа.
- Будет крайне досадно, если однажды утром выяснится, что защита «Розы» не настолько уж хороша, как думал мистер Гатри, и части его экспонатов, которыми он так дорожит, не окажется на своих местах.
По хорошему, нужно выдержать многозначительную паузу, дожидаясь ответа. Вместо этого Рихард по-лисьи ухмыляется. Так, словно им обоим по пятнадцать и он подбивает своего друга нарушить дурацкие правила взрослых, совершив нечто возмутительное, запретное и от этого настолько интересное:
- Как думаете, мистер Бэкс… Кеннет, может с мистером Гатри случиться такая неприятность однажды утром?

Отредактировано Richard Bolem (13-04-2019 14:50:20)

Вот и наступил тот самый момент, когда Кеннет снова превратился в мистера Бэкстора – того самого, который сидел на этом же самом месте в прошлый визит Рихарда и смотрел так же равнодушно, незаинтересованно.
- Я… нет!.. Я не…
«Я не говорил этого!» - досада и, отчасти, стыд выплескиваются на скулы лихорадочным румянцем. Это все из-за карты – думает чех, стискивая ладонями рельефную обивку дивана на сгибе. Все шло неплохо, Бэкстор даже заинтересовался магическими печатями и начал с ним говорить, когда Рихард поторопился развернуть план «Розы».
Тогда в глазах британца снова появилось это выражение вечной и неистребимой скуки, и теперь это вряд ли получится исправить. Чеканит каждое из слов в коротком предложении, как пощечину отвешивает, хлесткую и обидную, на которую нечем ответить и от которой горит лицо.
Прием окончен – вот о чем сейчас кричит весь вид Бэкстора, беззвучно и выразительно, хотя и не пересекает определенную черту, за которой весь спектр эмоций проступит на лице красочным и брезгливым неприятием. Чех не может найти нужных слов, едва заметно морщится и вздрагивают ресницы.
Но ты же знал, что он может быть недовольным.
Заготовленные шаблоны тонут в бокале скотча, к которому прикладывается мистер Бэкстор.
К своему чех не прикасается. Смотри на Бэсктора с отчаянием, которое, как он надеется, не проступит на лице – у Кеннета широкий рот и подбородок со скулами, словно вылепленные рельефно и в спешке неизвестным скульптором из простой глины. И Кеннет смотрит на него в ответ, внимательным и изучающим взглядом, от которого Рихард не знает, куда деться, хотя у него не такой уж маленький опыт таких отношений, запретных, которые порицаются не просто общественным неодобрением, а на законодательном уровне.
Он, наверное, и раньше его так разглядывал, когда чех зашел в эту съемную квартиру – думает Рихард и теряется, краснея сильнее. Сбивчивее дышит, быстро пробегает глазами по долговязой фигуре британца, не знает, как реагировать.
Так же не может быть? Или – может?..

- Я не… - начинает чех, но Бэкстор спрашивает о другом.
Он что, действительно не понимает – Рихард медленно моргает и думает, что, наверное, нет, не понимает и не может понять. Чех стискивает обивку дивана сильнее, потому что иначе он не будет знать, куда деть руки.
Он же не говорил.
Это круг, брошенный утопающему – не утопи еще и этот шанс, как когда-то с Сейджем.
Он не знает, что сказал не так. Он был честен с тем, кто владел артефактом, который мог спасти его мать, но, все равно, что-то сказал не то и не так. Сейдж поймал его на воровстве – Бэкстор не хочет пойматься на этом же, уважаемый английский джентльмен и уважаемый в своей сфере маг.
Но сейчас не его удавка захлестывает все существо, внутреннюю суть.
Они вообще еще ничего не начали и Рихард решается, откидывая лисьи ухмылки и витиеватые фразы.
- Жемчужина его коллекции – возможный шанс для меня, чтобы снять проклятье. Мощные артефакты. С помощью аналогичных снимались проклятья этого мага. У меня есть имя. У мистера Гатри есть фокусировщики…
Его английский, выровненный за несколько месяцев проживания на островах, ставший почти идеальным, ломается в грубый акцент, перемалывающий слова, и Рихард замедляет свою речь, пытаясь восстановить самообладание и безупречность британского выговора.
- Они предложили мне обратиться с моей проблемой к мистеру Калверту. И если он подтвердит, что экспонаты их коллекции действительно спасут мою жизнь, то… Мистер Калверт сказал, что это сущий пустяк. И попытка… - чех выдавливает из себя силком то, что наверное нельзя говорить английскому джентльмену вроде мистера Бэкстора, - дать взятку… провалилась. У меня нет столько денег, сколько он хочет. А если бы и были - он чуть не убил меня, пока только смотрел на мое проклятье, которое некоторые маги советовали мне носить с гордостью, потому что это, блять, произведение искусства!...
Он не видит понимая в глазах Бэкстора, он там вообще ничерта не может различить, за этой равнодушной серой завесой – и не хочет угадывать.
Болем сжимает край чертежа слишком неаккуратно, с чрезмерной порывистой силой, комкая и надрывая бумагу, сдергивает, и от движения воздуха листы, лежащие под ним, слетают на пол, поднимается рывком, чувствуя, как к лицу липнет горячее тепло, и выдыхает, начиная сворачивать ненужный больше ватман.
Не нужный совсем, потому что нужно искать новый, актуальный после реконструкции и ремонта.
Рихард едва удерживает себя от того, чтобы не разорвать его на куски и не швырнуть в камин. Вместо этого чех сворачивает его с каким-то обреченным смирением и убирает обратно в тубус.
- Я не прошу Вас, мистер Бэкстер, становиться вором. Я прошу Вас стать консультантом. Когда однажды утром Вы прочитаете в газетах о том, что Гатри лишился части своей коллекции – что Вы испытаете? Ликование, восторг, удовлетворение… или, в первую очередь, скуку и равнодушие, может быть?!
Все люди одинаковы.
И все хотят жить.
Остаться с чистыми руками и чистой совестью… Рихард понимает это, но интонации в его голосе все равно далеки до ровных и нейтральных. Кусаются и пляшут, как и посторонний акцент, который бесполезно сглатывать, как ни пытайся.
- Я все равно сделаю это, мистер Бэкстор. У меня нет года времени или больше, чтобы попытаться понять то, что Вы придумали…
Чертова Англия. Рихард взламывал более простую защиту, но здесь, в сосредоточии наследников артуровских легенд и мест силы древних друидов, он чувствует себя неофитом.
- Несомненно – ге-ни-аль-но-е! – повышает голос, подбирая свои листы с пола один за одним, и не сразу успокаивает дыхание, потому что диалог явно завершен.
Никто не хочет помогать просто так – каждый хочет за это свой кусок пирога.
Рихард выпрямляется.
- Когда ты прочитаешь об этом. Не позже августа. Что для тебя будет приятнее, слаще. Знать, что ты сам приложил руку к падению Калверта. Или что воля случая, если он случится, расчистила для тебя, мага-защитника, - губы кривятся, хотя чех и пытается говорить ровно, - дорогу. На удачу. Ты – можешь полагаться на нее. Я пойду туда. И возьму то, что мне нужно. Насколько сложно это бы не было.
Гордые и пустые слова – но он так устал от чужой гордости, запирающей внутренние желания и двери на замки, которые невозможно открыть. Слова рвутся. Наполненные толикой обиды и беспомощной  злостью. Запальчивые, глупые слова, от которых скулы уже совсем красные.
- Мне чуть больше тридцати пяти. Вы оба старше… сидите тут и оба – не воры. Один не украл, другой не  собирается щелкнуть по носу за длинный язык…
Безупречный британский скатывается не просто в чудовищный акцент, он скатывается в грязный сленг Ноттинг-Хилла, где Рихард снимает квартиру.
- Я обойду вас обоих в этом вашем молчаливом пате – Вас, мистер Бэкстор, и мистера Калверта, который так кичится своими пустыми умениями.

Отредактировано Richard Bolem (16-04-2019 23:31:06)

Рихард возмущенно взмахивает листами – он не верит, что Бэкстор всерьез собирается помогать ему – а потом думает, что, и правда все это было чересчур.
Слишком.
Мысль просачивается через волнение и злость, заставляет щеки вспыхнуть горячее и ярче напоследок, сдерживает дыхание на пару секунд и успокаивает его, постепенно, пока чех меряет недоверчивым взглядом мистера Бэкстора и неловко шагает обратно к дивану. Садится, задевая ногой пустой бокал – наверное, тот упал, когда Рихард… неважно, просто упал, из-за него – и впервые чувствует терпкий запах, расползшийся по гостиной вместе с мокрым пятном на зеленом ковре. Рихард шумно, прерывисто вздыхает, поднимая стакан, и старательно-бесшумно ставит на край стола.
Все равно слышен негромкий стук стекла о деревянную поверхность.
- Я… Извините, мистер Бэкстор.
Он и правда чувствует себя виноватым за то, что повысил голос, опрокинул стакан с предложенным скотчем и наговорил того, чего говорить явно не стоило, сейчас, когда пальцы протянутой руки требовательно вздрагивают:
— Давай свои записи.
Чех пытливо и с затаенной надеждой смотрит на Бэкстора, но тот разглядывает что-то в стороне и Болем осторожно, словно готов в любой момент забрать их обратно, вкладывает собранные с пола листы в чужую ладонь.
- Это второй круг защиты, по периметру особняка, как я уже говорил, - примирительно и виновато сообщает очевидное Рихард, замолкает, наблюдая за британцем, как движутся под расслабленными полуприкрытыми веками белки глаз и едва заметно чуть приподнимаются уголки губ.

- Здесь еще… минуту! – чех снова шелестит бумагами, которые вытряхивает из тубуса, перебирает их, откидывая почти в сторону ненужные листы, а оставшиеся кладет на столик перед Бэкстором словно это не менее, чем бумаги для подписи премьер-министру, - Первый круг, по периметру территории… А это – упрощенный план особняка и земли, принадлежащей Гатри. Я отметил на нем, где именно стоят печати. Да, я знаю, что так говорить неправильно, потому что первым кругом считается тот, который внутри «Розы», закрывает самое ценное, либо сердечник, если, конечно, защита построена по принципу паутины, но раз я иду с…
Рихард прикусывает язык и нервно сцепляет пальцы. Он опять слишком много говорит и едва не затронул опасную тему – опасную тем, что она неприятна Бэкстору, напоминание о том, что тот фактически участвует в краже, хоть сто раз назови его вклад в это неблаговидное дело нейтральным словом «консультация». Может, у этого Бэкстора просто болит голова? Выглядит он не очень, и даже голос не повысил, словно не хочет никакого шума, да и двигается как-то осторожно и медленно. Ни о чем подобном, Рихард, разумеется, не спрашивает, потому что не предполагает, что ему ответят.

У него есть еще записи, пусть не оформленные, но, все же – вспоминает чех, резко поднимается и идет к своему пальто, где во внутреннем кармане лежит небольшой блокнот. Листает его, выискивая нужную страницу, которую закладывает огрызком карандаша, и кладет чуть в стороне от нетронутых Бэкстором бумаг.
- Это третий круг… С моего, обратного отсчета, - ловит короткий взгляд британца и почему-то тише добавляет, - Неправильного…
«…господи, сколько их там еще,» - одной этой мысли достаточно, чтобы подкосить волю к победе, но Рихард думает о том, что теперь у него есть союзник, хоть какой-то, в этом непростом деле. А значит, ему придется прийти сюда еще раз, когда Йенс сможет пройти за второй круг [и наверняка застрянет на следующем], чтобы мистер Бэкстор…
у которого неплохой скотч, пре-вос-ход-ный, судя по запаху, поднимающемуся от ковра, и от которого даже с одного стакана в голову дает расслабляющим теплом, а потом, когда спадает злость и обида, сонно вздрагивают веки…
и, может быть, в следующий раз, он не будет так злиться из-за навязчивого вторжения чеха…
может быть, если принести ему одну из книг или артефактов, оставшихся в схроне на материке…
Рихард трет ладонями лицо, понимая, что начинает путаться в мыслях.
- Я не уверен насчет третьего круга, - говорит он, наблюдая за тем, как ладонь Бэкстора замирает над потрепанным блокнотом, словно тот раздумывает, есть ли смысл вообще брать его в руки, - Это то, что получилось… подсмотреть скажем так. К сожалению, эта информация не точная.

Он так смотрит на эти наброски – отвлекается, чтобы сказать, что его, этого неизвестного, Калверта, наверное, запоздало соображает чех, любимое число семь – и снова смотрит в них, словно его и нет в этой комнате. Ожидание томит и заставляет нервничать. Рихард думает подняться и налить себе неплохого скотча взамен пролитого, но его удерживает на месте негласное перемирие, во время которого он, гость этого дома, не может позволить себе подобного. А спрашивать – неудобно. Мистер Бэкстор итак согласился на все это…
Непонятно, в общем, почему согласился.
Насколько чех успел понять британцев во время проживания на острове, закрытом туманами, состоятельные джентльмены могли травить друг друга ядом похлеще, чем у гадюк или иных разновидностей экзотических змей с черного континента. Но они не грабили и не убивали друг друга. Следовали другим правилам.
После второй мировой войны всю Европу, казалось, накрыл совсем другой порядок вещей – старые правила были уничтожены, и им на смену пришло нечто новое. То, что позволило бы незаконнорожденному сыну Клауса Нойманна претендовать на его наследство наравне с двумя другими детьми. Происхождение и корни, за которые отчаянно цеплялись многие, потеряли всякий смысл, даже иллюзорный, на дымящихся руинах городов.
Он мог бы. Если бы Клаус Нойманн не пропал в 47-ом.
Вместе со всей своей семьей.
Эва Болем не была ее частью – и Рихард Болем тоже.

Там что-то другое... Понимает чех, слушая паузы, более выразительные, чем слова. Что-то другое в этом числе семь. В том, как Бэкстор держит сигарету и перекладывает белые листы, исчерченные неумелой или, скорее, невнимательной рукой Рихарда. Это некое чутье, которая ранее заставило его смутиться от косых взглядов британца – но вздумай чех сам посмотреть так на уважаемого джентльмена, и вряд ли он увидит что-то другое, кроме снисходительно поднятой брови и непроницаемой насмешки в чужом взгляде.

Он здесь чужой, ему нет хода в такие гостиные, заполненные умиротворением, тихим треском дров и запахом дорогого алкоголя, пусть даже тот стелится снизу, от ковра, на который его разлили.
Не помогает ничего – ни модный узкий галстук, который только начинает входить в моду, ни сюркот с бархатными отворотами, ни более классический вариант для подобных гостиных и таких, как этот мистер Бэкстор. Костюм-тройка из шерсти и шелка, призванный соответствовать прохладной Англии – именно его, занимающего места на съемной квартире в проблемном Ноттинг-Хилле едва ли не столько же, сколько его хозяина, и выбрал для визита к Бэкстору чех. В итоге и жилетка, и пиджак серого, благородного оттенка  остались на спинке дивана, а Рихард уже в который раз поправляет галстук.
Он знает, что под левым манжетом безупречно-белой, в самый раз под подобные гостиные, рубашкой, желтоватое пятно, которое никак не получается свести.
И это портит все впечатление от запонок, скрепляющих рукава, если поднять руку выше.
И именно поэтому Рихард в очередной раз сцепляет пальцы в замок, почти силой укладывая предплечья на колени.
Он пытается мимикрировать под местное сообщество все тех же промышленников, которые, к несчастью, помнят о достоинстве, продиктованном их корнями – и все равно большая часть дверей остается для него закрытыми.

- Что?..
Пойти к Гатри? Как еще мистер Бэкстор хочет посмотреть сам. Для него открыты все двери, в том числе и «Розы» - Рихард уверен в этом и поэтому молчит, разглядывая пуговицы под воротничком рубашки мистера Бэксора. Он сникает как-то разом, встряхивается, снова тонет в безысходности чужих слов, не сразу находится с ответом.
- Мистер… Бэкстор. Это не прихоть для меня. Это не… причуда. Мне действительно нужны артефакты, которые мистер Гатри держит под замком. У меня действительно нет пары десятков лет в запасе, чтобы искать обходные пути, и пытаться получить их… более законным способом.
Он говорит негромко, размеренно и спокойно, по крайней мере, пытается говорить так, уважая желание хозяина дома, высказанное буквально менее получасом назад. Пальцы переплетаются с новых углов и движений кистей до белизны кожных покровов и бескровных лунок на ногтях. С едва слышным скрежетом напольные часы отсчитывают секунды.
- Я буду безмерно рад, если Вы решили принять участие в моем деле…
Слова не подбираются. Пустые слова. Глупые. Пульс начинает частить под кадыком.
- Но если, - не сразу проглатывает предыдущую паузу чех, - Вы не считаете возможным для себя участие в подобном деле даже в качестве консультанта… Я пойму Ваше желание остаться в стороне.

Мистер Гатри встречает мистера Бэкстора лично, приветственно кивает, с неторопливым достоинством склоняя голову, и рядом с ним мистер Калверт [который любит число семь]. Все трое джентльменов удаляются в просторную гостиную, после осмотра «Розы», разумеется, выпить по кружке кофе и выкурить по дорогой сигаре, чтобы там, в клубах расслабленного и терпкого дыма, мистер Бэкстор сказал:
- Господа, вас собираются ограбить.
И все трое джентльменов одновременно и недоуменно хмыкнули невозможности этих слов.

- У мистер Гатри есть разные артефакты в его коллекции… Например, Камень Молчания, привезенный из Индии и не имеющий аналогов в Европе. Железная дева, которая может стать украшением любой коллекции… - Рихард и сам чувствует, как заискивающе, даже жалко, звучат эти слова, но все равно храбрится и продолжает говорить, - Много всего, в этой коллекции. Я могу рассчитаться с Вами за участие в этом деле… не хуже, чем… кто-либо другой.
А возможно, что и лучше.
Об этом, как надеется чех, говорит его прямой взгляд, обращенный на мистера Бэкстора, а не о том, насколько он сомневается в искреннем участии английского джентльмена в подобной авантюре. Рискованной. Неприятной. Бьющей по репутации, если вскроется ее поднаготная.
Рихард, разумеется, понимает – он, разумеется, уже сидит и успокоился.
- Просто назовите свою цену.
А Кенннет Бэкстор сейчас торгуется за свои услуга, неявно угрожая, нет, только намекая, что может сделать, а почему бы и нет, и смотрит на Рихарда как мышь, бегущую в колесе.
- Я рассчитаюсь, позже. Я даю слово, что рассчитаюсь, я… могу дать клятву на крови.
Если бы сейчас в руках был стакан этого первосортного скотча или виски или что там залило ковер, Рихард выпил бы его в один долгий глоток.
- Для меня это… не просто важно, мистер Бэкстор. Для меня это – тот самый вопрос жизни и смерти. Пожалуйста, назовите свою цену.
А потом, вероятно, швырнул бы стакан в раздражающие своим мерным отсчетом времени напольные часы.
- Или, если Вы не готовы ее назвать, то позвольте мне сделать все самому. Не мешайте. Пожалуйста. Не говорите обо мне мистеру Гатри или мистеру Калверту.

Чего хочет мистер Бэкстор, почему помогает сейчас, если в прошлый раз даже не стал пытаться увидеть проблему Болема – Рихард моргает часто и растерянно. Британец рассуждает вслух, добираясь до простого факта. Что им придется взять что-то еще из особняка Гатри, иначе похищенная вещь будет слишком прямо указывать на чеха.
- Да, записка, - кивает Рихард и добавляет с долей иронии, - Так же, как Ваш официальный визит в «Розу» накануне ограбления может вызвать закономерные вопросы после, когда дело будет сделано.
Или как еще Кеннет собирается смотреть на защиту особняка.
Это своеобразный ультиматум - чех все равно обчистит хранилище мистера Гатри, так или иначе. С Кеннетом или без него.
Рихард чувствует горький осадок недоверия под язык, бросает косой взгляд на бутылку и нерешительно мнет ладони прежде, чем пересесть и взяться за свой стакан. Чех очень хочет верить в то, что мистер Бэкстор предлагает свою безвозмездную помощь из своих мотивов, связанных с ущемленным Калвертом и Гатри достоинством.
По-детский наивный, запальчивый, полный возмущения довод «они первые начали» - кражу, грабеж, говоря откровенно, и клевету в довесок – застревает в горле с первым глотком. Рихард задумчиво разглядывает стеклянные грани стакана. Нервозность все равно не уходит полностью. Все эти проблемы доверия усугубляются тем, что ему нравится мистер Бэкстор, нравится во вполне определенном плане – разумеется, чех старательно выбрасывает это из мыслей, старается забыть, потому что сейчас не время и не место подобному.
- Я не заходил на территорию «Розы» лично. Там был мой фамильяр, я смотрел его глазами и направлял его, куда нужно. Я могу сделать так, что Вы тоже сможете воспользоваться его глазами. Йенс зугг, - поясняет, поднимая взгляд на Кеннета, - видит магию буквально, как Вы или я видим этот стол, стены, камин и кресла. Я даже могу обучить его простым, несложным формулам, если это понадобится для обхода защиты… разумеется, потребуется время…
Чех делает еще глоток, морщится,  наблюдая за игрой прозрачного цвета в стеклянным гранях. Неприятное слово, время, неудобное, заставляющее нервничать, хотя проклятье Сейджа никак не проявило себя за все время.
Рихард все равно хочет скинуть с себя эту удавку как можно скорее.
При воспоминании об Эве и высокомерном взгляде Виктора, когда тот цедил "нет, я не отдам артефакт" чеха пробирает злой, нервозной дрожью и бросает лихорадочные красные пятна на закаменевшие скулы. Рихард дожимает содержимое своего стакана в два глотка.
- Но я думаю, что на каком-то из внутренних кругов защиты потребуется не просто обход, а умение использовать более сложные заклинания, чем способен воспроизвести Йенс, для того, чтобы обмануть Ваши печати. Я прав?
Иначе говоря, фамильяр не дойдет до конца, не сможет, и Рихарду придется действовать вслепую, так или иначе. В таком случае, имеет ли смысл вообще посылать Йенса, чтобы понять, с чем придется столкнуться самому чеху. Рихард понимает, что вдохновляющая его мысль о том, что Кеннет сможет дать ему некий универсальный ключ от каждого из семи, если верить британцу, кругов – форменная глупость. Но сам мистер Бэкстор вряд ли полезет через ограду, чтобы в темноте пробраться в защищенные стены «Розы» и украсть нужный артефакт. Преодолевая не только магическую защиту [что требует не столько воровских, сколько магических навыков] и обходя простых людей, охраняющих территорию. По слухам, среди стражей «Розы» – кто-то из представителей древних вампирских кланов или известных за пределами Англии стай оборотней.
Чех взгрызается в заусенец на большом пальце, надрывая кожу зубами до крови. Морщится. При таком уровне риска, он бы прихватил с собой что-то кроме одного артефакта на память о "Розе". Естественно, невозможно будет мгновенно сбросить любой из экспонатов коллекции мистера Гатри, но в будущем его можно будет обменять или продать за соответствующую и достойную цену.
Сомнения Кеннета проступают на лице так явно, что Рихард чувствует угрызение совести – он может просто согласиться с тем, что выносить только один артефакт глупость, зацепиться за эту простую и логичную мысль, согласно угукнуть и никак не комментировать эти слова. Вместо этого чех трет пальцами подбородок и медленно произносит:
- Мистер Бэкстор, мне в любом случае придется покинуть Лондон и, возможно, Англию, на длительное время, после… ограбления. Даже если мистер МакГиллан с помощью артефактов… да, во множественном числе, потому что ему понадобится не только фокусировщик из Индии… Артефак-тов мистера Гатри не сможет снять с меня проклятье. Меня вряд ли найдут в Восточной Европе. И о Вашем участии в этом деле никто не узнает, если мы будем достаточно осторожны.
Размытое понятие. В особняке Сейджа Рихард тоже считал, что был осторожен. Вскрывал защитные печати тщательно и неторопливо, не отвлекаясь на то, чтобы смахнуть испарину со лба, обходил ловушки по дуге и все-равно одна из них плюнулась петлей удавки резко, как бросок хищника, сцепляющего челюсти на горле жертвы – до удушья, от которого потемнело в глазах.
И именно поэтому чех осторожно спрашивает:
- Скажите, мистер Бэкстор, насколько реальны шансы того, что фамильяр продвинется достаточно далеко, чтобы дать максимально полную информацию о защите «Розы»? И сколько на это может потребоваться времени?
Иначе говоря – имеет ли смысл вообще посылать Йенса раз за разом, обучать его, и надеяться, что это будет не пустой тратой времени и ненужным риском, что их попытки разведать обстановку будут обнаружены.
- Или нам придется идти туда вдвоем, - не спрашивает, констатирует простой факт, но смотрит вопросительно и оценивающе. Нет, у него никак не получается представить мистера Бэкстора, крадущегося по теням и огибающего освещенные участки особняка.

Отредактировано Richard Bolem (29-04-2019 22:16:11)

Рихард ошарашен настолько, что смятение приглушает чувство ликования. Мистер Бэкстор говорит, что должен посмотреть сам и что артефакт будет проще спрятать в замке. Чех проглатывает удивление от «моего замка», только на секунду вскидывая вверх брови. Интерьер гостиной, да и манеры хозяина этой квартиры, позволяют предполагать, что мистер Бэкстор – состоятельный джентльмен, но… не настолько же?
Или настолько?
Это же чертова Англия, тут у каждого степенного сэра в кармане припрятан свой феод!   
Наверное, это какой-то небольшой, маленький совсем, замок – решает чех. Но если замок, то Лорд – и впрямь лорд? МакГиллан не особо рассказывал, а сам Рихард не додумался спросить. Чех смущенно трет нос и выпивает очередной стакан, не торопясь наполнять его вновь. Он принимает как должное, что экспонат из коллекции мистера Гатри останется у Бэкстора. Это будет честным и почему-то успокаивает, вселяет толику уверенности, что Кеннет его не подставит.
Потому что они, конечно же, пойдут вдвоем.
У Рихарда никак не получается переварить эту мысль и он снова тянется к бутылке.
- Я… Не знаю, еще не думал об этом, - честно говорит чех, - У меня же еще ничего нет. Ни плана здания, ни… чёрт, - смеется Болем, - Я даже не знал, согласишься ты помочь мне или нет. Иначе говоря, сейчас у меня ничего не готово. На зарядку артефактов понадобится неделя. Еще столько же – добыть план здания и узнать, где именно в «Розе» находится хранилище…
Семь кругов – сказал Кеннет. Последние должны стягиваться у самого схрона, поэтому проблем с поиском не возникнет. Но все равно, нужно понимать, откуда лучше заходить, с какой стороны особняка, и через какие помещения придется пройти.
- ..и узнать другие необходимые детали, - вслух заканчивает свои размышления чех, - Через две недели будет новолуние. Подходящее время. Останется дождаться пасмурной погоды. Облачно, но без ливня… Первые три круга придется вскрывать на улице.
Чем больше говорит Рихард, тем больше он сомневается – изучающе-липко разглядывает Бэкстора. Им нужно будет не оставить следов, никаких. Ни отпечатков пальцев, ни рисунка подошвы в грязи, ни, упаси господь, выпавшей из кармана ерундовой безделушки.
Не один комплект ботинок с чарами «лёгкая поступь», а два.
Дополнительное время на тренировку, чтобы достигнуть полной синхронизации и понимания магии, которые будут использовать они оба – чтобы не толкаться локтями и не сбивать заклинания друг друга. К слову, насколько физически подготовлен Кеннет? Рихард каждое утро начинает с получасовой и более зарядки. А этот феодал, владелец замка, со сладкого кофе и вафель в постель? Отсутствие живота не говорит о крепости натренированных мышц и хорошей реакции.
Прогулка, вот как он называет это мероприятие.
«Нужно просто раздеть его и посмотреть,» - мелькает шальная мысль, заставляя кровь прилить к щекам, потому что тогда можно будет посмотреть, как начинает свое утро Бэкстор и что предпочитает, знаменитую овсянку или и впрямь – вафли с нежным кремом. Чех останавливается взглядом на вене, проступившей под кожей при повороте головы Кеннета, напряженной прямой стремительно уходящей вниз, под строгий воротник белоснежной рубашки, где едва заметна яремная впадина, место схождения ключиц. Провести бы по ним ладонью, с нажимом, оглаживая, запоминая рельеф, и поцеловать жарко, напористо и глубоко этого лорда Бэкстора, потому что такой рот, как у Кеннета, просто создан для таких поцелуев.
Взгляд с трудом поднимается выше, к серым, чуть осоловевшим от выпитого, глазам англичанина.
Под дыхнувшей из окна прохладой Рихорд понимает, насколько горит его кожа – тоже от выпитого, разумеется, а не чего-то иного.
- Мистер Бэкстор, - чех замолкает, подцепляя большим пальцем подтяжку, задумчиво ведет по ней вверх и вниз, поправляет себя, потому впервые ему хочется назвать англичанина по имени, - Кеннет, я благодарен тебе за то, что ты согласился помочь мне. Не представляешь насколько. Потому что без тебя у меня ничего не получится. Но ты точно уверен, что хочешь пойти туда сам?
Наверное, это звучит глупо – он же сам предложил, потому что другого выхода, кажется, нет. Чтобы Кеннет мог вскрыть защиту, ему действительно нужно быть там.
- Только не подумай, что я сомневаюсь в тебе, наоборот… Просто если что-то пойдет не так, то о твоем участии станет известно, уже невозможно будет что-либо оспорить или отрицать.
Репутация – вот что волнует всех этих чопорных британцев и должно волновать Бэкстора, но понимая и облегчения во взгляде своего собеседника чех не видит.
Он же сказал не переживать.
Рихард расстроенно, понуро вздыхает.
Честное «мне будет проще следить только собой» - слишком грубо, чтобы произнести подобное вслух. Кеннет, разумеется, хорош, гениален, без лишней скромности. Чех даже прочитать его формулы не может, не говоря уже о том, чтобы сломать их, но ночную вылазку, грабеж, Рихард воспринимает как свою территорию, свое поле для игры, свой личный риск, а не Кеннета. Он должен быть полностью сосредоточен на происходящем и своих действиях, а не пытаться следить еще и за британцем, который решил погулять.
- Я могу стать для тебя фамильяром, - произносит чех, вскидывая голову и прерывая свое затянувшееся молчание, - Как Йенс стал глазами для меня, когда пробирался в особняк. Если ты обучишь меня необходимым формулам, и будешь видеть моими глазами, тогда я смогу снять защиту с твоей помощью?
Понадобятся месяцы, наверное, чтобы выучить нужные слова и жесты. Кеннет все равно должен оказаться там, в "Розе", так или иначе, он знает все последовательности и его плетение чар будет разниться с рихардовским как небо и земля. Чех берется за бутылку и наливает скотч в оба стакана - свой и Бэкстора.

Кеннет все равно рвется в бой – он настолько уверен, что чех невольно начинает сомневаться, насколько он прав, недооценивая Бэкстора. Вернее, насколько неправ в том, что собирается идти в «Розу» в одиночку.
- Но тогда придется заходить в особняк дважды…
Растерянно произносит чех, чувствует, что ведет в нужную сторону, к правильному логическому доводу, и начинает напирать, а его слова и голос обретают быструю уверенную дробь, отстукивающее четкое звучание британского выговора, чуть сглаженного невнятностью из-за градуса, плещущегося в крови.
- …они поймут, что кто-то побывал в нем. Усилят или изменят защиту. Или подготовят ловушку. Идти надо один раз и до конца, сразу! – Рихард двигается, пересаживаясь ближе к Кеннету, пробегает глазами по листам бумаги, отложенным на край низкого столика, закуривает, несколько раз резко щелкая зажигалкой и зажимая фильтр зубами.
Виски в бутылке осталось на самом дне и чех разливает поровну, хотя и получается на палец, на один глоток иначе говоря.
Кеннет хочет идти сам и у него никогда не было фамильяра.
Ему просто нужно объяснить, нет, показать – думает Рихард, искоса разглядывая ровные ногтевые пластины, безупречно-гладкие, пальцы без заусенцев, ухоженные, обхватившие стакан, и поджимает свои, неаккуратные и неровно обкусанные, с заметным пятном запекшейся крови, где откусил кусок кожи ранее; чех медлит, прежде, чем снять обе запонки, закатать рукава по локоть и размять кисти рук.
Так лучше.
- Я покажу тебе, что я хочу сделать.
Огрызок карандаша уже мельтешит в пальцах, под руку ложится лист бумаги, на котором чех в несколько размашистых и выверенных движений рисует простую магическую фигуру, придирчиво разглядывает и добавляет нужные символы. Само по себе – это всего лишь след графита на белом листе, но Рихарду нужен не полноценный ритуал, а формула перед глазами, фокусирующая чуть плывущий от выпитого взгляд  и сознание на нужном действии.
- Я давно уже не использовал её, но… сейчас по-другому, наверное, не получится…
Пальцы осторожно касаются нижнего края гектограммы. Рихард допивает свой виски и протягивает открытую ладонь Кеннету.
- Возьми меня за руку.
Наблюдает за тем, как англичанин перетекает из одного расслабленного состояния в другое. Степенно, красиво, неторопливо и с неизменным внутренним достоинством – не будь у него своего замка, его стоило бы звать лордом только за манеры. И, наверное, занудный снобизм, хотя Рихард не уверен в этой характеристике, данной МакГиллан, неизменно ухмыляющимся в свои пышные усы. Кеннет не вел себя с ним подобным образом, не цедил слова через зубы и не учил его, как себя вести – он мог выглядеть безмерно усталым, утомленным даже, но кто знает, каким будет сам Рихард, когда его первая человеческая жизнь подойдет к концу и он будет на пороге второй, где уже мало что может удивить, опечалить или вызвать восторг.
Жутко, если вдуматься – и Рихард не вдумывается, откладывает зажженную сигарету на край пепельницы, шумно выдыхает, промаргиваясь, и смотрит ровно перед собой, сосредотачиваясь. Это неожиданно сложно, когда после короткой паузыон чувствует своеобразное рукопожатие и крепко сцепляет пальцы на ладони Кеннета.
Сухой. Уверенно-теплой. Старается сглотнуть бесшумно от этого ощущения, коротко сжимает – ты готов? - потому что сейчас, ненадолго, они станут еще ближе, и лучше бы Бэкстору не знать о вскипающе-рыжих и янтарно-желтых [на фоне безмятежно-бирюзового и глубокого ультрамаринового] росчерках желания, мелькающих в мыслях чеха.
- Связанные разумы… - запоздало объясняет Рихард, потому что, наверное, это нужно было сделать раньше, - Не беспокойся, это заклинание не проникает вглубь, к памяти, или потаенным мыслям. Просто связь… Односторонняя, дающая контроль над моим фамильяром.
Шум чужого сердца бьет по вискам, неоформленные мысли, как испуганные птицы бесполезно и безвредно, но раздражающе бьют крыльями в лицо, и чех сжимает чужую ладонь. Ждет, пока британец привыкнет и поймет, что никакой опасности нет, но все равно чувствует чужое напряжение, как если бы вел ладонями по обозначившемуся рельефу мышц. Медленно, под счет, дышит, и гладит большим пальцем по мягкой, нежной даже коже, лишенной грубых мозолей, а потом негромко просит, обращаясь к Кеннету:
- Расслабься, хорошо?.. Иначе Йенс нас не пропустит.
Зуг и впрямь встречает неласково – по-своему принюхивается, хотя расстояние между ними в несколько десятков кварталов не позволяет делать такого, шипит, противясь вторжению.
-Он узнает меня, но не понимает, кто ты, и поэтому сопротивляется, - объясняет Рихард.
Почему-то ему кажется, что объяснение каждого шага, того, что они делают и как зуг реагирует на это, должно примирить Кеннета с происходящим, но ничего особо не меняется. Это странно – МакГиллан упоминал, что Бэкстор знаком не по наслышке с магией разума и Рихард даже находил книгу, написанную английским лордом. Понял в ней, правда, мало что – но написана она была столь уверенным языком, что внушала невольное уважение к знаниям автора. 
- Alles gut. Das bin ich. Lass mich rein, Jens! - с нажимом произносит чех. Губы мага едва швелятся, но слова звучат гулким набатом в его голове. Возможно, что и в голове Кеннета – он чувствует англичанина, рядом, их разумы почти соприкасаются, разделенные тонкой мембраной, не дающей им всем, троим, неразрывно переплестись мыслями, слиться в единое мыслящее существо, четырехрукое и четырехлапое одновременно, трехголовое, с тремя телами, превращаясь в подобие алхимического голема.
Чеху почему-то кажется, что Кеннет сейчас выдернет свою ладонь, прерывая эксперимент, и он обращается к нему мысленно – пожалуйста, подожди, я должен показать тебе.
Зуг еще пару секунд недоверчиво щерится, придирчиво и осторожно щупает обоих, сопротивляясь чужому вторжению, а потом шумно вздыхает, позволяя зайти в свой разум. Рихард ищет нить, связывающую его, теперь уже их обоих, его и Кеннета, со зрением зуга. Мир выглядит монохромным – край крыши, обнесенный невысокой оградой, птичьи потроха и перья, останки того, чем ужинал Йенс и после сыто и лениво выгрызал грязь из-под когтей прежде, чем его потревожили. Теперь он ворочается и пытается заявить свои права на законный отдых, но Рихард одергивает его командой, которой фамильяр слушается не сразу и не охотно.
Поднимается, встряхиваясь всем телом, идет вперед, к краю, спускается вниз по водосточной трубе, ныряет в астрал и оказывается в квартире чеха. На входной двери изнутри горит защитный знак, переливается красками, полыхает цветом в сером выцветшем мире.
- Это то, как он видит магию. Я не умею так же, но есть специальные заклинания и артефакты… - Рихард насмешливо фыркает, ловит мысленно другие нити, мягко, чтобы не напугать [и фамильяра, и Кеннета] перехватывая контроль над уродливым телом зуга, заставляет двигаться в сторону зеркала.
Йенс поочередно поднимает лапы, встает на задние, топорщит усы и цокает, предрекая месть.
- Не любит, когда я делаю из него марионетку, - смеется чех, - Опять изгрызет ботинки или чемодан… Я не смог бы, управляя его телом, подняться по трубе обратно на крышу, но если я отпущу контроль, то он сделает все сам по команде. И справится гораздо лучше меня.

Рихард не сразу отпускает ладонь и их всех, медленно ослабляя связь – он вообще не разжимает пальцев, моргая медленно и пьяно после пережитого заклинания. Не хочет отпускать чужую теплую ладонь.
Кажется, у Кеннета дрожит рука. И взгляд… какой-то мутный.
Чех медленно обводит выступающую костяшку подушечкой большого пальца, коротко облизывает губы.
- Это магия разума… Я не силен в ней, мне помогли… сделать это… с Йенсом. Но ты знаешь, ты умеешь – магия разума, ты силен в ней, как в защитной… Ведь так?..
Зачем-то добавляет:
- Нужна прочная, крепкая связь для подобного, - и это звучит так двусмысленно, так… пронизывающе, до мурашек, щедро плеснувших на спину и руки, пробежавших по бедрам, до возбуждения, давящего в паху и зачастившего под кадыком сердца. Как он смотрел на него, в ответ, ранее – никаких сомнений, что если чех потянется за поцелуем, Кеннет ответит ему. Как это будет, чувствовать его холеные пальцы с ухоженными ногтями, спускающие с плеча подтяжки.
Поочередно.
Ме-е-едленно.
- Я хочу стать твоим фамильяром на время, - произносит Рихард.
Его голос садится, становится хриплым.
Он так смотрел в ответ… раздевал взглядом, иначе и быть не может.
Расслабленно откинувшийся в своем кресле, с лениво прикрытыми веками, со вздрагивающими ресницами – словно все время мира принадлежит ему и чех уже успел стать его фамильяром на одну ночь. За окном тихо шумит ночной Лондон, а Рихард не может думать ни о чем, кроме ладоней на коже – своих и чужих, темноте, скрипе дивана под их переплетенными в беспорядочных ласках телами, и жарком сбитом дыхании, щекочущем шею, лицо и губы.
- Как Йенс – для меня.
Рихард шумно сглатывает, подается вперед и мягко тянет Бэкстора к себе.
- Я обойду собак и людей, которые сторожат территорию, вскрою обычные замки, а ты, моими глазами и руками, позаботишься о магической защите. Никто ничего не узнает, - Рихард коротко и бархатно смеется, - И Гатри с Калвертом наутро в ярости будут грызть себе локти и обвинять друг друга в случившемся.
Ладонь сама опускается на чужое колено, сжимает его через плотную дорогую ткань. Чеха ведет, тащит вперед - он хочет прикоснуться к Кеннету, прижаться, так же плотно, близко, как… как там, в связке трех разумов, где ощущалось постоянно, рядом, биение чужих мыслей и пульса. Он уже не думает ни о чем. Насколько двусмысленно это все выглядит, насколько сложно это будет потом списать на что-либо иное, кроме желания, от которого темнеет взгляд и сбивается дыхание.
- Мы пойдем один раз. Ты и я, вместе, в моем теле. И мы пойдем до конца.

Отредактировано Richard Bolem (04-05-2019 21:42:08)

Движения Кеннета выверенные, спокойные даже – а Рихард, кажется, сам перестает понимать, где в конкретный момент находятся его руки. Он то неуклюже обнимает Бэкстора, то беспорядочно выглаживает обеими по бокам и ребрам, пока не обхватывает ладонями с порывистой жадностью лицо англичанина, забираясь пальцами дальше, до шеи и затылка, пробует ладонями линию плеча, пока не сцепляет пальцы на дорогой рубашке.
Поцелуи, лишенные французской пресыщенной вальяжности, торопливые, обжигающие, тем не менее вытягивают остатки воздуха из легких – Бэкстор прерывается на глубокие вдохи, Болем схватывает воздух в несколько частых мелких глотков.
Голова кругом, охваченная жаром – от вспыхнувшей похоти и алкоголя. Они оба пьяны. Когда Бэкстор поднялся с кресла, его ощутимо качнуло. Наверное, Рихард не лучше, если с такой ненасытностью отзывается на простую и мимолетную ласку чужих пальцев на шее, с тихим стоном тянется навстречу, словно хочет повторить «связанные разумы», слушая на этот раз не отголоски чужих мыслей, а стук сердца, как свой собственный.
Бэкстор справляется с пуговицами на рубашке чеха уверенно, в то время как Рихард спохватывается запоздало, когда англичанин уже тащит края его расстегнутой рубашки из брюк, ставших слишком тесными.
Не у него одного.
Чех не столько высвобождает пуговицы, скрытые планкой, из петель, сколько елозит по ним пальцами, и в итоге нетерпеливо соскальзывает ниже, к поясу. На Бэксторе уже нет кушака, обязательного для смокинга – понимает чех - и кожа на лице у него совсем гладкая.
Наверняка брился перед выходом из дома на свое… меро… прия… ти… е…
[раздельно, по слогам, на каждый судорожный глоток воздуха прежде, чем Бэкстор снова ультимативно, до звездочек в глазах от нехватки кислорода, начнет пить воздух своими кусачими и все более агрессивными поцелуями, от которых на утро губы будут характерно опухшими]
Дважды, как подобает джентльмену, утром и вечером, а не один раз в день, утром, как делает чех. Кеннет весь какой-то слишком идеальный для этого мира, и пахнет… Рихард чувствует, как тянет зябким влажным туманом из открытого окна
[в комнате включен свет и шторы не задернуты – их могут заметить, кто-то может увидеть]
и едва уловимым свинцовым промышленным запахом, который приносит слабый ветер с рабочих кварталов. Запах Кеннета перебивает эту смесь, заполняет мир каким-то правильным звучанием, которое хочется вдыхать снова и снова: терпкий, сигар, бренди и испарины, въевшийся в одежду и волосы, осевший на коже. Ореховая нота. Кедровый лес, величественно вытянувшийся к небу, прозрачный от желтых солнечных лучей, безмолвный и спокойный в своей естественной стати.

Рихард расстегивает пуговицу на чужих брюках и это у него получается гораздо лучше, чем с рубашкой.
Свои жмут в паху уже болезненно, неприятно.
Хочется, чтобы это не заканчивалось, не смотря на страстное желание разрядки, пронизывающее все тело бездумным и лихорадочным желанием. У него толком никого не было после прибытия в Лондон – мысли были заняты поисками того, что может снять проклятье, а не того, кого можно снять на ночь, или кто снимет его самого.
Сдавленное стонущее мычание вибрирует где-то под кадыком, когда Кеннет в очередной раз, все с тем же напором, которому сложно, да и совсем не хочется противостоять, прикусывает губы. Рихард упирается ладонью в диван, отпихивает в сторону не вовремя подвернувшийся тубус, тянется вперед, напряженно выпрямляя спину, не выпуская из влажного сплетения языков своего, уже без сомнения, любовника на эту ночь, и коротко, ощутимо, прихватывает зубами его нижнюю губу в ответ. Поднимает вздрагивающие веки – хочется видеть, какое у него выражение лица, у этого Бэкстора, когда он так настойчив, когда понятно, чем это все закончится. Снова хватается за чертовы пуговицы, закрытые планкой, раздраженно ведет плечом, пытаясь сбросить с себя сползающую рубашку. Мелко дрожит все тело – испарину с разгоряченной кожи слизывает прохладный сквозняк.
Ему кажется, что Бэкстор возьмет его уже сегодня, сейчас, прямо на этом диване. Расстановка сил недвусмысленно подсказывает кто и под кем будет стонать сегодня – колено, упирающееся в диван, когда англичанин интуитивно нашел самую простую и удобную точку опоры, и почти съехавшее сейчас к паху, о которое до одури хочется потереться, бесстыдно и просяще, и останавливает уже не смущение, а не совсем удобная поза.
…хотя это будет не очень приятно, им обоим, сначала, а после, потом… да и не помешал бы душ, любое подобие смазки…
От всех этих беспорядочных мыслей, ни одну из которых он не может да и не хочет додумывать, становится почти зябко, от плеснувших на кожу мурашек напрягаются мышцы на внутренней стороне бедер, перехватывает дыхание, поджимаются пальцы на ногах, и чех слепо утыкается куда-то ниже уха Бэкстора, схватывая губами запах с кожи, давая себе короткую передышку, чтобы заполнить воздухом легкие.
К черту всё!
Пальцы забираются под ослабленный расстегнутой пуговицей пояс чужих брюк, царапают ногтями по коже, вытягивая из них полы хрусткой накрахмаленной рубашки и нательную майку, новую, в отличие от той, которая на чехе. Но на это Рихарду сейчас тоже – наплевать. Он сгребает в кулак эту хрусткую дорогую ткань у плеча Кеннета, кажется, почти вырывает оставшиеся пуговицы, но тянет Бэкстора к себе, упираясь локтем в спинку дивана и подаваясь вперед, навстречу, обратно в поцелуй.

Хрустит рвущаяся дорогая рубашка под смокинг и они оба валятся вниз. Один раз и второй, когда Кеннет падает на него как тюк с мукой – Рихард смеется, сдавленно, пьяно и весело, неловко пропускает медные пряди волос между пальцев, ерзает и натужно пыхтит, ищет продолжение поцелуя – а Бэкстор снова впивается в него губами, вытягивая дыхание, хотя его влажное касание языка дразнит шею, так, что чех запрокидывает голову назад, только не останавливайся, продолжай, и мнет  пальцами то по волосам, то по коже.
Это какой-то экстаз, то, как Кеннет давит его сверху, не дает вздохнуть - чех запрокидывает голову и скалится в качающийся потолок, дергает ногой, подцепляет под пятку и скидывает ботинок, отлетающий в сторону с характерным глухим звуком, пока в легкие едва просачивается воздух на каждом судорожном рваном вдохе, пока он запускает пальцы в волосы, под расстегнутую рубашку, воюет с двумя оставшимися пуговицами так же, как ранее Кеннет тянул с него белую тряпку и Рихард только стонал, вился ужом под чужими руками, помогая стянуть с себя одежду, мягко целовал в обнаженное надплечье, терся щекой в мимолетной и короткой ласке.

Как же жарко целует этот англичанин, казавшийся таким холодным и чопорным еще полчаса назад!
..не останавливайся!.. Давай!
Жалит все более жгучими поцелуями губы, шею и спину, отчего чех задыхается и стонет в голос. Окно открыто – расфокусированный взгляд ловит тяжелые шторы, чуть вздрагивающие от сквозняка - кто-то может услышать, и по пустой улице звуки из открытого окна будут раскатываться долгим эхом. Запоздало, через выпитое, пробивается паническая мысль, которая не столько пугает, сколько щекочет нервы страхом, стыдом и адреналином, только подстегивая страсть.
Запретную, потому что так нельзя – если кто-то узнает, если кто-то догадается…
Давай же…
Рихард замолкает, мнет пальцами обивку подлокотника, кусает костяшки и стискивает челюсти, давя в себе лишние стоны раньше, чем они срываются с губ. Справиться так же со сбившимся дыханием не получается. Неровные вдохи и выдохи рвутся часто и шумно, и в голове все плывет и шумит.
А Бэсктор почему-то медлит после того, как тащит вниз брюки чеха, пока тот ерзает, пытаясь ускорить процесс [что угодно, лишь бы быстрее!], вцепляется пальцами в обнаженное бедро и тянет своего любовника на себя. Тяжесть чужого тела приятна. И места слишком мало – этот диван явно предназначен для чинных разговоров с прямыми спинами, а не расслабленных бесед и тем более того, чем они здесь…
Эта теснота, вынужденная скованность движений, усиливает горячую пульсацию в паху.
Тело отзывается дрожью на хватку пальцев, в которых путаются короткие пряди. Чех приподнимается на локте, пытается двинуться, чтобы согнуть в колене ногу и облегчить доступ, трется ягодицами, ощущая крепость чужого возбуждения, но спущенные брюки стесняют движение и Рихард рвано, нетерпеливо выдыхает.
Чего он ждет?.. Он ведь тоже хочет!..
- О-о-ох, Кен-нет… Не медли, пожалуйста!
Шепчет чех, мешая немецкий с английским, пока англичанин лижет уголок его губ. Тянется ладонью, цепляя резинку нижнего белья, и тащит ее вниз, на бедра. Голая кожа покрывается мурашками, которые прокатываются волной выше, до самого затылка, и Рихард не выдерживает, щедро смазывая предложения пошлым сленговым звучанием:
- Я не… не могу больше терпеть! Я так хочу тебя. Не медли, умоляю… Не тяни…
Трахни меня.
Без изысков, ты же хочешь, и я хочу, сколько еще мне нужно будет умолять, просто сделай это – мысли крутятся в голове, давят на виски, рвут дыхание.
Рихард так уверен…
Это все алкоголь и – никого не было слишком долго.
Ему и впрямь кажется, что он возбужден и расслаблен, а значит раскрыт, настолько, что Бэкстор возьмет его легко, как женщину, без долгой и необходимой прелюдии. Получается, конечно, не так просто, как предполагалось, и ему больно – воздух запирает под пережатым горлом и под зажмуренными веками мелькают звезды, и много-много мелких, частых, судорожных глотков кислорода носом и ртом, прежде, чем из горла рвется протяжное и глухое «а-а-а-а», в котором в равной степени мешается боль и удовольствие.
Рука скользит между телом и обивкой неудобного дивана, приласкать себя, но безуспешно застревает, только бестолково и неуклюже бьет локтем Кеннета под ребра.

Это того стоит. Немеющая поясница, саднящий зад, следующие сутки в кровати или, в качестве компромисса, без выходов за порог своей квартиры.
Это все стоит того.
Тяжести чужого тела, прижавшегося так близко, тесно, что, кажется, еще мгновение и они просто вплавятся друг в друга. Шумного дыхания, щекочущего шею, ладони, оглаживающей по спине, яркой, разовой вспышки удовольствия, вырывающей первый дрожащий, сладкий и несдержанный выдох, примиряющий тело с режущим, раздирающим ощущением под копчиком.
Это все стоит того.
Мистера Бэкстора, который просто Кеннет – двигается в нем плавно и неторопливо, так, что приходится удерживать себя от опрометчивых просьб «ещё…» и «быстрее!». Пока еще рано и от резкости движений может снова стать нестерпимо больно, заставляя сжаться так, что ни о каком удовольствии для них обоих не будет и речи, если, конечно, Кеннет не чертов садист, который прячет свои наклонности под безупречно-белыми рубашками, воротники которых плотно застегнуты до последней пуговицы.

Чех то сжимает пальцы на чужом бедре, то царапает его кончиками пальцев, то сминает кожу под ягодицей; понимает, что снова начинает шуметь, когда шумно выдыхает сквозь стиснутые зубы и натужно стонет на каждом движении.
Сладость с горечью.
Пряность с терпким, вяжущим привкусом на языке.
Кофе с карамелью и красным перцем.
Удовольствие тягучее, обволакивающее, с щепоткой болезненного дискомфорта.

А чертово окно открыто и сквозняк то приподнимает, то опускает шторы, почти вытягивая их на улицу - словно дышит глубоко и мерно, почти попадая в такт размеренных толчков британца, от которых тело медленно вздрагивает от гаснущей инерции чужого движения.
Обычно ему нравится, когда так – на коленях и локтях или прижавшись щекой к подушке, спиной к любовнику, закрыв глаза, полностью утопая в смеси противоречивых и сложных ощущений тела. Обычно... Желание видеть лицо Кеннета отчетливое, хоть и смазанное - видеть удовлетворение и удовольствие от происходящего, искажающее рельефные черты лица и красивый рот, который хочется целовать снова и снова, до белых точек перед глазами и вскипающего жара под ребрами.
Физические ощущения плотно переплетаются с неоформленными мыслями, гуляющими где-то около, рядом – от того, насколько уверенно и бескомпромиссно Кеннет берет его сейчас. Чех гладит чужое бедро и стонет в предплечье.
Гладкая шелковая вышивка кажется колючей, царапающей чувствительную головку члена, трущегося об обивку – Рихард тихо скулит, поджимает живот и пытается приподняться [ладонь будет приятнее, хоть даже и сухая], когда Кеннет снова вжимает его в диван, толкнувшись внутрь до корня. Вверх по позвоночнику прошивает яркой вспышкой острого наслаждения, повторно и еще раз, и снова...
Чех прерывисто и сдавленно охает, коротко двигаясь всем телом навстречу. Нога наконец выскальзывает из штанины. Рихард упирается коленом в диван, подаваясь вверх бедрами, навстречу плавно ускоряющемуся ритму. Кеннет двигается в нем свободнее и уже не так вынужденно-сдержанно, как несколько минут назад. Чех шепчет его имя, дотягиваясь до измученного бедра и ягодицы, соскальзывая ладонью вниз и упираясь ей в обивку с выпуклой вышивкой. Выдыхает с рваными стонами, просит не останавливаться, просит еще и быстрее, просит вплести пальцы в волосы и быть властным, грубым, просит нежности, поцеловать, погладить и приласкать – забывая все языки, кроме родного немецкого, но, кажется, британец понимает его итак, и понял бы без этих озвученных противоречивых глупостей, которые сами рвутся с языка.
Окно.
Чертово окно открыто – чех замолкает в очередной раз. Становится слышно дыхание их обоих и влажные, липкие шлепки тел, пошлые настолько, что перепутать их с чем-то пристойным невозможно.
Господи, да к черту эту пристойность и благочестивость!..
К черту открытое окно и к черту все. Он до дрожи хочет кончить под этим британцем, с медленно опадающим чужим членом в заднице, пока сам Кеннет будет дышать тяжело, жарко и загнанно в шею или устало прижимаясь мокрым лбом между таких же мокрых лопаток.

Рихарду хочется возмутиться, когда ладонь ультимативно зажимает рот
[что вообще придумал себе этот британец?!
с ним никто и никогда, ни один из случайных и наглых любовников, не обращался так!]
и над ухом струится по-змеиному вкрадчивое ти-иш-ш-ше, рассыпается мурашками по коже, поднимая тонкие волоски на шее и загривке, щелкает по нервам, падает напряжением в пах, где итак от лютого желания разрядки и сумасшествия всего происходящего выкручивает яйца.
Ресницы вздрагивают. Перед расфокусированным взглядом качается тяжелая штора, то открывая кругляш света уличного фонаря, то снова пряча его.
Окно.
Он слишком сильно шумит.
Окно открыто – находит оправдание происходящему разум, те его проблески, которые поднимаются на поверхность страсти и похоти в мерном трении тел друг о друга. Вспышкой уличного фонаря бьет осознание, что все это переходит какую-то грань и становится похожим на изнасилование, прошивает дрожью по телу, заставляет слабо дернуться в попытке вывернуться из-под Бэкстора, давит неожиданной вялостью и захлебывающимся поверхностным дыханием, от которого голова идет кругом. Только ребра расходятся часто, шумно втягивая в легкие воздух и так же шумно выталкивая его обратно.
Окно открыто.
Но как же жарко в голове и теле...
Да, именно поэтому, а не из-за чего-то еще, Рихард хочет возмутиться, но молчит [окно открыто] и только сдавленно мычит в ладонь, на очередном движении внутри, когда Кеннет наваливается сильнее.
Возмущение и страх невнятные, тают мгновенно, перекрываются другим желанием, и чех только дергает подбородком, вверх, когда ладонь скользит ниже под кадык. Он совсем не хочет анализировать и пытаться разбираться в своих чувствах, в том, что внезапно ему понравилось настолько, что заставляя скрести пальцами по обивке, пока те не находят опору в виде жесткого подлокотника.
Прячет от самого себя простое понимание.
Позже это станет неважным.
Это неважно уже сейчас – когда пальцы Кеннета в волосах, тянут голову назад, до болезненного хрипа из пережатого горла.
Это все часть одного целого и кусочки разрозненной мозаики, разлетаются на отдельные ощущения, вскольз касающиеся не разума, а сознания, стремящегося дальше и выше, или падающего вниз на огромной скорости к пиковой точке наслаждения.
Что угодно, только не останавливайся.
Кеннет вбивается резче, из движений уходит размеренная тягучая, хотя и немного неуклюжая из-за неудобной позы плавность – и на каждом прошибает если не запредельно-чистым удовольствием, перекрывающим все остальное, то правильным ощущением боли и заполненности, принадлежности, от чего хочется уже не стонать, а вскрикивать, но чех держится. Кусает нижнюю губу, порывисто жмет рот предплечьем, пока ищет опору для второй руки. Он едва помнит лицо Кеннета сейчас и разум еле удерживает нить происходящего – с кем и кто сейчас сверху, запускает по телу волну за волной схлестывающихся противоречивых ощущений, которые на стыке приближают его к разрядке.

Наверное, он мог бы кончить без рук – когда-то слышал о таком, смеялся, потому что, разве так можно? Сейчас кажется, что да.

Кеннет замирает, вжимается с силой, дергает волосы, отпуская не сразу. Почти вытаскивает член и на какой-то вялой инерции, лишенной страсти и интереса, скользит обратно, вглубь. Рихард схватывает эту перемену в ставшем вдруг неожиданно тяжелом расслабленном теле, нетерпеливо и прерывисто дышит, пытаясь приподняться, втискивает ладонь под живот и неумело, как в первый раз, ведет пальцами по тяжело пульсирующей головке.
Хватает нескольких движений.
Накрывает быстро...
И становится окончательно, запредельно хорошо.

Они лежат в совершенно нелепой позе, с переплетенными ногами, с болтающимися у щиколоток штанами, стягивающими любое движение не хуже веревки. Влажное пятно под животом холодит кожу и запоздало, на краю расслабленного, подернутого дремотой сознания, мелькает чувство стыда, что недешевую гладкую вышивку схватило белесым пятном.
Кому-то придется это убирать.
Рихард точно не планирует заниматься этим ни в ближайшее время, ни вообще. Зад саднит и печет так, словно его имели наждачкой. Веки поднимаются неохотно и кажется, что чех сейчас отключится на этом диване до самого утра, вяло перебирая пальцами по чужому бедру – но это невозможно, не так, не со спущенными штанами, под другим мужчиной, на влажном пятне собственного семени.
От осознания всего этого встряхивает, подкидывает и чех зовет негромко, но беспокойно:
- Кеннет… Кеннет! – пробуя двинуться, - Мне надо идти.
Потому что он не может просто скинуть британца на пол в его собственной квартире после всего, что было, даже если тот уже заснул или балансирует на краю между сном и явью.