Почему именно Венеция? А почему бы, собственно, и нет? В том, что в свой медовый месяц они поедут именно в Европу Илай ни на секунду не сомневался. Сердце требовало возвращения на относительно родной континент, да и разве не сюда стремятся сердца всех любителей древности? Безусловно, Восток легко мог бы побороться за звание самого интересной части света, и всё-таки муровская душонка уже давным-дав
но была целиком и полностью отдана на растерзание слишком самонадеянной старушки. Подбирая какую-то определённую страну для проживания, а особенно колесить по материку Илаю сейчас не хотелось, он довольно быстро остановил свой выбор на Италии. И дело даже не в том, что с ней сложно было кому-то конкурировать, просто этих самых конкурентов как-то даже и не имелось. Англия? Почти дом, а значит туда нельзя, да и это мало бы походило на романтическое путешествие, скорее визит к нелюбимым родственникам. В Германии сам Бертольд жил какое-то время, а значит этот вариант тоже не имеет какого-либо смысла. Во Франции они уже бывали вместе. Пусть и много лет тому назад, однако повторяться никак не хотелось. Италия стала единственным вариантом для Илая, да и к тому же весьма желанным. Не сапог, а настоящая сокровищница всевозможных ценностей и произведений искусства. Оставалось только выбрать определённый город, ну или хотя бы регион, и именно вот тут у Мура и начались первые трудности.
Ехать прямиком в Рим Илаю показалось недостаточно оригинальным. Ну да, Рим. Ну да, центр всей европейской цивилизации на протяжении многих веков. Ну да, один Ватикан чего стоит. Но Рим не для медового месяца, это даже ребёнку понятно. В Рим нужно ехать совсем с другими целями, в Рим нужно ехать для Рима, а на такую жертву мужчина был пока пойти не готов. Можно было поехать на какой-нибудь остров, например, на Сардинию, и провести неплохие такие каникулы возле моря. Арендовать яхту, закатить шумную вечеринку и почувствовать себя королями мира. Если честно, этот вариант первое время казался Илаю очень даже приемлемым, пока Бертольд в очередной раз не выразил своё недовольство количеством вносимых в общий бюджет муровских средств. Следующим вариантом стала Тоскана, вот именно сразу Тоскана, без привязки к какой-нибудь Флоренции. Просто найти какую-нибудь отличную виллу с доступом к виноградникам, да почувствовать себя старыми как свет герцогами, что немного потерялись во времени и всё живут прошлым веком. Вариант совершенно замечательный и очень подходящий, да вот Илай был совершенно не уверен, что такой размеренный и спокойный темп подойдёт для медового месяца. Следующим пунктом стала Венеция, что в конечном итоге и выиграла тендер на посещение себя. Она подошла по всем пунктам, начиная от уровня исторической ценности и заканчивая степенью собственной романтичности. Однако за этим выбором последовали вполне ожидаемые проблемы.
Илай прекрасно понимал, почему Бертольд так активно сопротивляется любой его попытки потратить немного больше, купить немного дороже, сделать немного лучше. Наверное, окажись он на его месте, тоже остался бы не в восторге от того, что вынужден мириться с относительным статусом содержанки. Нет, живи Аккерман так, как жил раньше, денег на сносное существование ему бы определённо хватало, да ведь Илай всегда требовал всего самого лучшего. Если отель, то самый дорогой, если отдых, то самый запоминающийся. Он так хотел дать своему и без того страдающему мужу всё самое лучшее, что в их уже ставших повседневными спорах частенько перегибал палку и даже порой начинал удивляться, как Аккерману хватает самообладания не отвесить ему весомую оплеуху.
В конечном итоге они сошлись на варианте, что должен был устроить их обоих. Одна неделя жизни по правилам Илая, вторая по правилам Бертольда, а третья – победителю. Тот, кто не сможет стерпеть условия другого будет вынужден на неделю дольше погрузиться в тот уровень жизни, что кажется ему совершенно неприемлемым. Это ведь их общий отдых, а значит и пройти он должен именно так, как хочется сразу обоим, пусть и в разное время.
Лететь самолётом Илай решил потому, что очень хотел познакомиться Бертольда с понятием бизнес-класс. Порталы порталами, но какой же чувствуешь кайф, когда рассматриваешь мир с высоты полёта самолёта, сидя в максимально удобном кресле, попивая из прелестного стакана очень даже сносный алкоголь. Его неделя была первой, а значит и способ передвижения тоже выбирать приходилось ему.
На самом добраться до отеля от места, в котором их высадил катер, легко можно было бы пешком. Особенно учитывая, что чемоданы их отправились отдельно и на другом виде транспорта, и к моменту их прибытия уже обязательно будут на месте. И всё же Илаю невероятно хотелось поскорее показать ему Венецию во всей своей красе, со всеми её стереотипами и открытиями чего-то нового. Помочь прочувствовать её изнутри и всем сердцем, а какая же Венеция без гондолы? Да, банально, да, по-детски, да, ожидаемо, но ведь Бертольд никогда прежде на ней не катался, верно?
- Да, - коротко и ясно, с довольной ухмылкой.
Он оставляет гондольеру щедрые чаевые, после того как они сходят на деревянную набережную перед самим отелем. Над входом в здание красуется надпись – Hotel Gritti Palace, однако входить внутрь Илай пока ещё не спешит. День потихоньку тянется к своему завершению, приближается время ужина, а после длительного перелёта и переезда ничего не хочется сильнее, чем поесть и поспать. И всё-таки Мур делает эту задержку, чтобы совсем не коротко поцеловать своего новоиспечённого мужа – потому что они наконец на месте, потому что очень хочется, потому что теперь можно.
Молодой человек за стойкой в красивой форме улыбается во все тридцать два, и уже через каких-то десять минут Илай открывает дверь их первого за эти три недели номера. Слишком вычурно? Возможно. Роскошно? Безусловно. Люкс? А разве могло быть как-то иначе?

Отредактировано Elias Moore (17-04-2019 19:14:06)

С более чем довольной улыбкой на губах Илай следует за Бертольдом по пятам, когда тот из коридора сразу заворачивает в гостинную. Этот номер напоминает скорее небольшую, но очень уж богато обставленную квартирку. Всего две комнаты – спальня и гостиная, но этого им должно более чем хватить, всё-таки просиживать здесь всё время своего медового месяца они не собираются.
Бертольд как-то слишком уж аккуратно обходит всё мебель, что встречается ему на пути, в то время как относительно небрежно скидывает на диван своё очередное пальто – лучший выбор верхней одежды для зимней поездки в Венецию. Затем они наконец заходят в спальню, недалеко от входа в которую уже стоят их чемоданы. Подобное удобство потребовало некоторых трат, как с денежном, так и в физическом-моральном эквиваленте, и всё же определённо того стоило.
- Я ничего им не говорил, - почти пожимая плечами оправдывается Илай. Ну может быть только случайно обмолвился о том, что номер снимается для молодожёнов, но это совершенно не точно. Если говорить честно, то Мур ни в коем случае не ожидал, что в номере их будет ожидать такой простой, немного вульгарный, но всё-таки приятный сюрприз.
Недолго думая, он следует прямиком к прикроватной тумбочке, чтобы достать из ведёрка шампанское и изучить этикетку. Недурно.
- Ну что ты, конечно, нет, - отрывая взгляд от бутылки, отвечает он. – Новый тесный костюм ожидает тебя в чемодане.
Илай говорит лукаво, с кривой усмешкой, однако слова его абсолютно правдивы. Бертольд имел неосторожность согласиться сшить свадебный костюм на заказ – после долгих уговоров Мура, безусловно, – а потому в распоряжении мага теперь находились все необходимые мерки для того, чтобы заказать Аккерману новый костюм без его непосредственного ведома. И именно это он и сделал, дабы хотя бы во время собственного медового месяца иметь возможность лицезреть своего мужчину во всей красе.
Ему безумно хочется прямо сейчас откупорить шампанское и таким образом отметить их первый совместный отдых в статусе супругов. Да вот только столь отличным напитком насладиться сможет лишь он один, и эта мысль всё никак не даёт ему покоя. Илай старательно учится есть и пить в присутствии Бертольда, учится не предлагать с ним поделиться. И всякий раз с болью в сердце не разрешает себе вспоминать о том, чем именно обусловлена собственное подобное поведение.
Не выдавая всегда скорбных в такие моменты чувств, Илай откручивает проволоку, а затем придерживая бутылку одной рукой, немедленно вытаскивает пробку. Никакого шума, никакой пены, всё содержимое остаётся на месте. Он с определённого рода мастерством наполняет один из стоящих тут же на тумбочке бокалов.
- Там в гостиной вроде бы был мини-бар, принеси воды, - учтиво опускает вкрадчивое «для себя». Бертольд и сам всё прекрасно знает, а значит нет никакой нужда напоминать ему об их теперь общей проблеме.
Когда Аккерман возвращается в комнату, то непременно подходит к Илаю, а тот жестом предлагает ему наполнить второй бокал –  тому моменту бутылку уже поставлена на место.
- За нас, - произносит с вопреки всему счастливыми глазами, несколько приподнимая свой бокал. О плохом он пытается сейчас не думать. Сейчас стоит сосредоточиться исключительно на нынешнем моменте, а ещё немного на этой самой неделе, когда Бертольд предоставлен в его полное распоряжение.

Отредактировано Elias Moore (17-04-2019 20:02:59)

На вкус шампанское откровенно сладкое, но без ощущения вмешательства загребущих человеческих рук. Совсем напротив, он приятно остаётся на языке даже после того, как Илай сглатывает шипучий напиток и отстраняет бокал от губ. От культуры виноделия граф Мур всегда был достаточно далёк, предпочитая куда более крепкие напитки, а посему сейчас мог довольствоваться исключительно теми данными, что были указаны на этикетке – принеси ему эту бутылку без обёртки, он никогда не назовёт по какую сторону от реки Пьяве росли данные виноградники. Интересно, если прямо сейчас он поцелует Бертольда, сможет ли тот тоже почувствовать этот умопомрачительный вкус?
Он даже ни секунды не возражает, когда муж забирает из его рук лишь где-то на треть опустевший бокал. Какое странное слово «муж». А ещё более странно употреблять его по отношению к Аккерману. Исключительно непривычно, да от того лишь более притягательно. Илаю даже не пришлось долго привыкать к званию разведённого человека – не успел он получить бумаги о разводе, так пришла пора вступать в новый брак. Новый, но единственно желанный, что стоило ждать все эти долгие-долгие годы. Проснувшись на следующий день после свадьбы в постели со своим новоиспечённым супругом, Илай всё никак не мог поверить в случившееся. Он долго прокручивал на пальце золотое кольцо, будто бы в попытки всё-таки осознать случившееся, принять эту новую реальность. Принять ту действительность, в которой можно вот так вот заселяться в один отель и вовсе не заботиться о том, что подумают люди.
- Только не помни, - шутя поднимает вверх руки, позволяя стащить с себя водолазку. В городе было не так, чтобы очень жарко, но он и не собирался долго разгуливать в этой одежде. Всё это так, исключительно на время перелёта и для большего удобства.
Довольный от макушки до самых пяток, Илай легко притягивается поближе, обнимая Бертольда за талию, почти сцепляя за его спиной пальцы в замок. Ему нравится слышать его тихий у самого уха, чувствовать шеей его тёплое дыхание и такие интимные поцелуи. Внутри становится как-то совсем уж хорошо и спокойно, будто бы никаких проблем и в общем не существует.
Илай останавливается в шаге от того, чтобы поддаться на его явную провокацию. Обычно Берт не был столь щедр на подобные заявления, а скорее всего именно поэтому, подобного рода нескрываемые пошлости кажутся такими соблазнительными. И всё-таки план его заранее заготовлен, а желудок начинает потихоньку напоминать о своём существовании – лучше придерживаться заранее разработанного плана действий.
- Нагни так, чтобы я мог наконец снять носки и отправиться в душ, - всю эту чарующую обстановку Мур ломает без капли сожаления. Если Бертольд думает, что так легко сможет перетянуть на себя право распоряжаться этой неделей, то очень крупно ошибается. – Твой юный граф желает ужинать в ресторане.
Пусть граф уже давно не юный, успел стать обладателем прекрасной рыжей бороды и выводка детей, данное обращение всякий раз слышит с особенным благоговением. Именно из уст Аккермана эта фраза звучит как-то совершенно необыкновенно, будто тоже обладает недюжинными магическими способностями и способна за короткий миг перенести их в далёкое будущее, когда граф ещё действительно был юным, а впереди была долгая счастливая жизни.
Не особенно сильно, но довольно хлёстко он ладонью ударяет по аккермановской заднице, прежде чем высвобождается из приятных пут. Благодаря всё тому же Бертольду он уже успел остаться без водолазки, что является вполне приятным фактом для человека, которому столь скоро придётся раздеться целиком.
Он движется в сторону багажа и не менее чем через пару минут поисков достаёт на свет чистое нижнее бельё. Всё-таки вещей с собой он взял действительно многовато, а ведь Берт даже не попытался его остановиться, когда аккуратно расфасовывал всё это по чемоданам.
- И не вздумай вламываться, - он шутливо грозит ему пальцем. – Сломаешь дверь – мне придётся за неё заплатить.
И нет в мире лучшей угрозы для Бертольда, чем пригрозить ему тем, что Илаю снова придётся за него платить.
Из комнаты он удаляется с хорошенько привязавшимся к нему самодовольным видом.

И ошибётся тот Бертольд, что на секундочку позволит себе поверить, будто бы подобное воздержание по нраву самому Илаю. Отправиться в ванную комнату Мур сумел в первую очередь благодаря силе воле, а не бесконечному желанию поскорее избавиться от супруга. Совсем напротив, неюный граф сам бы не против был бы отложить в сторону все рестораны и прочие развлечения и остаться в этом самом номере вместе с Аккерманом как минимум до конца недели, но это уже было делом принципа. От того, что Бертольд, так сказать, нагнёт его не сейчас, а несколькими часами позже, ничего не изменится, зато у Илая быть может появиться хоть маленький шанс на то, что Берт всё-таки сорвётся и третья неделя будет проведена ими в подобных хороших условиях. Для Мура их пари было в первую очередь игрой, попыткой распалить то, что в дополнительном жаре всё равно не нуждается, но подобное помыкание желаниями и возможностями мужа в глубине души Илая жутко заводило.
Количество проводимого в душе времени маг старательно пытается сократить до минимума, однако это у него, как и всегда, не получается. Первые несколько минут ему так и вовсе приходится заново собираться с мыслями и уговаривать себя не бросать всё к чертям и не выскакивать в подобном мокром виде из ванной комнаты.
Когда они меняются местами, Илая принимается одеваться, попутно выкладывая из чемодана какие-то вещи. Однако вся его увлечённость данным занятием мгновенно входит на нет, когда Бертольд возвращается из душа. Мерзавец, кажется, решил перенять у него правила игры, от чего Илаю потребовалось на добрых тридцать секунд больше, чтобы вспомнить, куда он положил костюм.
На самом деле, надевать костюм Бертольду было совсем не обязательно, для похода в ресторан они могли ограничиться и куда более простой одеждой. Однако разве мог граф не позволить себе подобную маленькую хитрость, лишив тем самым себя возможность на один раз больше поглазеть на Аккермана костюме. Этакую собственную слабость Илай заметил в себе ещё многие и многие годы назад, когда впервые уговорил Бертольда одеться прилично. Ничто так не будоражило воображение тогда ещё совсем молодого Мура, как его такой же молодой друг, разгуливающий в идеально сидящих на нём штанах и прекрасном подчёркивающим его широкие плечи пиджаки. Собственно, с тех пор мало что изменилось.
Сказать, что Илай долго подбирал им ресторан – это не сказать ничего. Каждый их день в его недели должен был заканчиваться в одном из лучших заведений Венеции, но сегодняшний вечер должен был стать особенным.
Остров Маццорбо встречает их, когда солнце уже практически садится на горизонт, яркими бликами отражаясь на воде. Подальше от суеты и туристов, куда-то, где можно действительно насладиться дарами природы и всё-таки почувствовать себя цивилизованным человеком.
Его одобрение для Илая – лучшее признание всех немалых трудов. Аккерман, что готов закатывать глаза при каждом протянутом продавцу евро, хочет разделить с ним этот самый момент, говорит о красоте и так целомудренно целует его в висок – а что ещё нужно человеку для счастья?
Он с благодарностью принимает протянутую руку и ступает на твёрдую землю. Не сказать, чтобы Муру требовалось чья-то помощь для того, чтобы выбраться, однако он даже не думает о том, чтобы в чём-то Бертольда упрекнуть. Пока тот сам желает о нём заботиться, разве смеет он сопротивляться столь прекрасному порыву?
Ресторан Venissa внешне больше походит на чьи-то загородные владения, на которые добрый хозяин периодически приглашает своих самых близких друзей. Минимализм и зелёная растительность смотрятся довольно скромно, в сравнении с их номеров отеле, однако в этом есть своя собственная романтика.
Их столик находится на небольшой террасе, пусть даже на улице к вечеру несколько похолодало. Погода – это последнее, о чём сейчас хочется думать Илаю.
- Если хочешь, я могу на тебя ничего не заказывать, - говорит совсем негромко, придвигаясь поближе к столу. Создавать видимость – это, конечно, очень хорошо и правильно, и всё-таки комфорт Бертольда для него гораздо важнее.

Почему он повёл его именно в ресторан, прекрасно зная, что Бертольд никак не сможет разделить с ним эту трапезу? Ответ был быть может и не до безобразия прост, а скрывался в самом понимание такого действа, как «поход в ресторан». Сколько философов посвятили свои труду рассмотрению данного события, как части ритуала человеческой жизни? Не слишком крепко задумываясь, Илай обязательно назвал бы хотя бы парочку. Поход в ресторан уже давно не был простым способом приёма пищи, он не был таковым, собственно, никогда, особенно учитывая, что стоило людям впервые собраться в кружок для принятия пищи, это простое действия в ту же самую секунду стало чем-то определённо большим. Поход в ресторан – это не только еда и отсутствие надобности мыть за собой посуду. Это красивое одежда, красивое место, еда совершенно не типичная для обычного рациона, специальное обслуживание и видение беседы. Это целый свод правил и символов, ради которых отдашь порой и последнюю копилку, лишь бы хоть раз стать частью этого невероятно процесса. И разве есть у одного злого недуга лишать их такой важной составляющей человеческой жизни? С данным обстоятельством мириться Мур был абсолютно не намерен.
На самом деле, его отчасти даже терзал тот факт, что такое важное событие как помолвка прошла у них совсем не на должном уровне, так ещё и имела совсем уж неприятные последствия. Получить желаемое на старой кухне, а затем почти мгновенно ослепнуть – не о том мечтал Илай, будучи ещё совсем мальчишкой. Если честно, будучи мальчишкой он даже и думать не смел, что когда-нибудь сможет себе позволить жениться ни на какой-нибудь выбранной родителями девчонке, а не человеке, которого он действительно любит. Это даже не было его невозможной мечтой, о которой думаешь изредка перед сном и никак не разрешаешь себе в этом поверить. Это было что-то, что даже никогда не принимало цельный и конкретный вид, а всегда оставалось чем-то абстрактным, просто чувством, что долгие годы грело холодными ночами в одинокой постели.
И после всех этих сложностей у них не было даже банального ужина, на котором они смогли бы обменяться самыми заветными словами и пообещать друг другу вскоре вступить в брак. Ни тебе столика с красивым видом на ночной город, ни тебе попытки спрятаться кольцо в каком-нибудь блюде или бокале с шампанским, ни тебе назойливых скрипачей и прочих глупостей из тупых романтических комедий. У них не было даже этого, пусть даже хотя бы такой мелочи они явно были достойны, а значит имеется настоящая необходимость всё исправить. Учитывая, что повод всё-таки имеется.
- Il vostro vino bianco e qualcosa per uno persona, - итальянский даётся ему не так просто, давненько не было возможности в нём попрактиковаться, и всё-таки Илай усиленно пытается не упасть в грязь лицом перед наскоро подоспевшим официантом. - Non abbiamo tanta fame per ora.
Как всегда бесконечно любезен, уже примерно прикидывая в уме, сколько оставит чаевых. В отличие от отца, что предпочитал минимизировать выделяемое собственным работником жалование, нынешний граф Мур всегда считал и всё ещё считает своим долгом хорошенько благодарить людей за оказанные услуги, пусть даже после он никогда их даже не увидит.
Основной причиной, по которой он выбрал именно это ресторан, было именно вино, которое изготавливалось исключительно в этом месте и исключительного для данного заведения. Какой-то прежде утерянный, но теперь вновь обретённый сорт винограда, ради которого определённо стоит отправиться на далёкий остров и купить недешёвую бутылочку без названия, для которой этикеткой служит пластина из сусального золота. Пусть большим почитателем виноделия Илай никогда и не являлся, упустить такую возможность, когда они уже оказались в Венеции, он считал совершенно недопустимой.
Между тем, всё это отходит на задний план, ведь напротив него сидит Бертольд, что пусть даже и не разопьёт с ним эту заведомо примечательную бутылку, но всё-таки находится здесь, совсем рядом.
Не проходит и пяти минут, как возвращается официант с той самой заветной бутылкой вина. Правда, разлить его на два бокала не позволяет Илай, вежливо попросив вместо этого принести воды. В конце он ласково добавляет, что его муж сейчас не может употреблять алкоголь в связи с состоянием его здоровья, и делает это исключительно для того, чтобы лишний раз назвать Бертольда мужем. Да, раз за разом произносить это вслух ему определённо нравится.
- За нас. За то, что мы всё-таки это сделали.
Поднимает бокал с широкой улыбкой на губах, после чего наконец наслаждается тем самым вкусом, о котором слышал столь многое. И да, это определённого того стоило.
Второй тост у него уже готов, а подарок приятной греет внутренний карман пиджака. Бертольд не слишком любит этот праздник, но его мнение на этот счёт Илая, как и всегда, не волнует.

Он всегда произносит этот тост. Короткое "за нас" и ничего кроме. Потому что ничего больше и не надо, потому что этого боле чем достаточно. Потому что за эти робкие два слова он боролся слишком долго, слишком долго ждал и определённо заслужил в этом скупом созвучие выражать всю свою нескончаемую радость. Он не устанет произносить эту краткую фразу, всякий раз, как поднимает бокал, стакан, бутылку – что угодно, лишь бы ещё раз напомнить самому себе, что теперь имеет полное право её произносить. «Нас» никогда не бывает один. «Нас» - всегда немного больше, хотя бы двое, а это уже что-то. За это уже стоит опустошить не только стеклянную тару, но и все океаны мира, просто чтобы «нас» никогда не заканчивалось.
- Проведёшь мне экскурсию по Берлину? – он мысленно опускает для себя тот факт, почему Бертольд ориентироваться в этом городе лучше него и когда успел овладеть данным знанием. – Жаль только, что на Пергамский алтарь посмотреть не получится. Давно собирался взглянуть на него хоть глазком, но теперь там реконструкция.
В ближайшем будущем музей обязательно откроют для всех желающих, но Илай уже учится не планировать что-то дальше, чем на максимум пару лет вперёд. Как бы сложно это ему ни казалось, на то больше не имеется никакой возможности. Всё, что у него есть – это здесь и сейчас. Поездка в Германию? Значит в ближайшие месяцы. Чтобы точно, чтобы наверняка успеть её осуществить, потому что задумываться о будущем болит сердце. Потому что смотришь в следующей день хоть с огромной надеждой, но гнетущим отчаянием наперевес.
- Это всё из-за перелёта.
Он встряхивает головой, как бы в попытке отогнать так и норовящую его окутать усталость. Наверное, не обрати на то внимание Бертольд, он бы так и продолжил думать о том, что хотя бы выглядит полным жизненным сил. Внутреннее спокойствие его немного разморило, больше никуда не нужно было торопиться и Илай действительно наслаждался этим благоговейным чувством тишины. Хотя бы секундной и непрочной. Устал ли он? Безусловно. Но имеет ли это сейчас значение? Отнюдь. А если это совершенно неважно, так стоит ли тратить на то и без того драгоценное время? Ответ напрашивается сам собой.
Илай хитро улыбается, откидываясь на спину стула и поднося бокал к губам. Всё-таки вкусно. Конечно, у него были большие планы на эту неделю. Большие и очень расточительные. Однако фокусники не раскрывают своих секретов, а эффект неожиданности ещё мог попытаться помочь ему добыть эту странную победу. Мур примерно представляет себе, в какие трущобы его собирается затащить Бертольд, а потому совсем не собирается сдаваться ему без боя.
- Генерал, - повторяет вслед за ним, оставляя без внимания основную суть вопроса. – Быть может, мне действительно стоило было начать военную службу. Думаешь, мне пошла бы военная форма?
Важно проводит рукой по бороде – сбрить её он так и не согласился, как бы Бертольд не пытался его уговорить. Один раз побаловались и хватит. Так он чувствует себя гораздо комфортнее, так он действительно походит на потомственного аристократа, а не на мальчишку, что по небрежной случайности обрядили в дорогие одежды. Может быть ещё лет десять-двадцать и собственное лицо наконец подарит ему возможность больше не беспокоиться о данной проблеме, а быть может всё это лишь в его голове, и данный комплекс останется с ним до конца его скорбных дней – знать наверняка никому пока не дано.
Другую руку опускает в карман, пальцами нащупывая бархатную коробочку. Когда подарок совсем рядом, так и хочется поскорее вручить его будущему владельцу. Хочется поскорее доставить радость, увидеть её в чужих глазах – по крайней мере на такой исходит как минимум приходится надеяться. Но подходящий ли уже момент? Быть может, ему совсем нет нужды спешить, и он может пока повременить с дарением? Бертольд от него вроде никуда убегать больше не собирается, да и подарок даже не потерялся. Как поймать то самое мгновение, что получит редкую возможность стать дорогим сердцу воспоминанием?

Щурится, будто от смертельной обиды, смотрит криво. Не то, чтобы он так уж сильно всегда мечтал начать военную карьеру, но полное неверие в него в этом плане Бертольда несколько огорчает. Мог бы хотя бы ради приличия сказать что-то вроде: «О да, Илай, ты бы точно стал отличным генералом». Или напротив, этого совсем не стило бы говорить? Ни в этом ли и заключается разница между действительно близкими людьми и всеми прочими? Тот, кому ты не безразличен, не побоится сказать тебе порой самую нелицеприятную правду. Или осадить вот в такой вот бесполезной глупости, особенно учитывая тот факт, что сам Мур прекрасно знал о собственных физических способностях и не менее прекрасно понимал, что никакие игры с настоящими солдатиками ему не светят. На сложившуюся ситуацию определённо можно было смотреть с двух различных сторон, однако такая мелкая проблема не стоит даже того, чтобы о ней лишний раз думали.
О том, что Бертольду-таки пришлось поучаствовать в настоящих военных действиях, Илай старался лишний раз попросту не думать. Ему было даже жутко представить себя такого рода картину, на которой его любимый человек лежит в собственной крови, окружённый недвижимыми трупами. Все представления Мура о войне ограничивались книжками, да подобного рода фильмами, а потому лишь относительно походили на действительность. И всё-таки Илай никогда не пытался романтизировать данное событие. Совсем напротив, в своей голове он в десятки раз усугублял все возможные варианты происходящего, а потому с максимальной старательностью отгонял от себя все мысли, связывающие воедино войну и Бертольда.
- Да с чего ты взял, что я собирался что-то сказать? - отмахивается, пусть даже Берт и говорит чистейшую правду.
Илай прекрасно знал о том, что все мысли и чувства прекрасно читаются на его лице. Если он расстроен, он будет выглядеть расстроенным. Если счастлив, то обязательно будет выглядеть счастливым. По крайней мере этот трюк всегда работал с Аккерманом. Быть может потому, что он единственный всегда с неподдельной искренностью интересовался его душевным состоянием? Для Бертольда он всегда был открытой книгой, которую тот, несмотря на собственное отношение к чтению, не уставал читать из года в год. С поразительной точностью он всегда был способен определить, когда Илая прямо-таки распирает от желания что-то сказать или сделать, а когда он готов отдать все свои деньги и ценности, лишь бы его оставили в покое. На самом деле, эта способность своего теперь уже мужа Илаю всегда безумно нравилась. Рядом с Бертольдом он всегда мог чувствовать себя настоящим.
- Ладно, да, собирался, - театральную паузу дольше чем на несколько секунд он удержать совершенно не в силах.
Он ёрзает на стуле, как бы устраиваясь поудобнее, выпрямляет спину и, наконец, достаёт из кармана заветную коробочку. Он кладёт её на стол и тут же накрывает руками. Сначала слова, а потом действия. Этот порядок действий уж точно ничто не способно изменить.
- Не знаю, стоит ли мне напоминать тебе о том, какое сегодня число, или же ты просто успел понадеяться, что наш медовый месяц заставит меня позабыть о твоём дне рождения. Но нет, я не забыл. И я никогда о нём не забывал. Все эти годы, даже будучи очень далеко от тебя, я знал, какое сегодня число и что она для меня значит. В том году мне посчастливилось хотя бы отчасти провести этот день с тобой, но теперь ведь всё совершенно иначе, верно? Теперь всё совершенно по-другому. Теперь мы вместе, и ничто не заставит меня провести этот день где-то вдалеке от тебя, даже ты.
Илай нервно улыбается, коротко опускает глаза, разглядывая собственные руки. Слова почему-то даются ему невероятно тяжело, будто он вынужден выступать перед миллионной аудиторией, а не перед одним единственным человеком, что обязательно простит его даже за самую плохую речь на свете. Ему так хочется подобрать правильные слова, выразить в них всю ту бесконечную любовь, что питает его сердце, но сделать это, используя лишь вербальное общение, кажется, совершенно невозможно. Он поднимает на Бертольда глаза и снова, совершенно неловко улыбается. Затем тянется к его руке, что лежит сейчас на столе. Вкладывает в его ладонь свою бархатную коробочку, но отпускать его руку совсем не торопится.
- Просто помни, что я тебя люблю. Чтобы ни случилось, я всегда буду рядом.
Секунда, вторая, после чего он вновь откидывается на спинку своего стула, подносит ко рту бокал. Несколько нервный, он чувствую непреходящую потребность хорошенько напиться, однако для подобного действа данный ресторан совсем не место, да и напиваться таким вином – настоящий грех.
Когда Бертольд наконец открывает заветную коробочку, то видит золотую подвеску в виде заточённой в круг хризмы на такой же золотой цепочке. Однако подвеска выглядит несколько старше, золото немного потемнело, но изящество, с которым выполнен рисунок, явно выдаёт руку опытного мастера.

О, о том, чтобы подарить ему новый мотоцикл, Илай даже и не думал. Прекрасно понимал, что такая авантюра заранее обречена на провал, что Бертольд напрочь откажется менять своего лишь годовалого железного коня, а о втором не могло быть и речи. Слишком уж больших усилий графу стоило уговорить мужа купить большой, хороший дом, а впереди их ещё ожидал его ремонт и заполнение мебелью – Илай всё хотел сделать по своему, как привык, а потому старался минимизировать затраты в других областях их совместной жизни, дабы лишний раз не нервировать Аккермана.
- Эх, так уж и быть, - произносит с видом максимально незаинтересованного человека, хотя тянуться через стол за своим поцелуем начинает первый. Чуть было не опрокидывает бокал, но успевает её удержать.
Поцелуй выходит незапланированно продолжительным, и когда Илай вновь возвращается в исходное положение, то несколько смущённо оглядывается по сторонам. Он ещё не до конца привык к подобному проявлению чувств в общественных местах. Для него такое поведение всегда казалось совершенно неприличным и непозволительным, но теперь желание проявить свои чувства распирает изнутри, и ему он никак не может сопротивляться. Как бы не пытался себя сдерживать.
- Если тебя интересно, эта штука называется «хризма», - кивком головы указывает на подвеску. На Бертольде она смотрится совершенно непривычно, но это лишь вопрос времени. – Вообще, это как бы символ Христа, так сказать, его монограмма. Но нас в первую очередь интересует тот факт, что изготовлена она была ориентировочно в пятнадцатом веке, скорее всего в Тоскане. Более точной информации мне найти не удалось.
Конечно, в этой небольшой, пусть и старой подвеске Илай видит нечто большее, ем просто христианский символ. И дело даже не в его исторической ценности. Я есть альфа и омега, – а больше ему ничего и не требуется. Как Бог, содержащий всё, безначальный и бесконечный, так и Бертольд для него есть начало и конец всего огромного мира. Илай это прекрасно знает, чувствует всем фибрами своей души и никак не может от этого чувства избавиться, да в принципе не очень того и хочется. Для него Бертольд есть всё, а всё есть Бертольд, от чего нависшая над ними долгосрочная угроза кажется ещё ужаснее, чем могла бы. Они больше не говорят об этом, по крайней мере пытаются этого не делать. Какой смысл раз за разом повторять слова о неизбежном, тем самым только приближая самый нежеланный момент? Бертольд может совершенно не принимать тот факт, что Илай обязательно отправится вслед за ним, в то время как для последнего это как минимум очевидно. Если нашёл, своё всё нельзя отпускать, даже если для того придётся пожертвовать более чем сотней лет возможной жизни.
- А ещё это артефакт. Я сам сделал, - годы оттачивания мастерства не прошли даром, чем Илай тихо гордится. – Пока он будет на тебе, если с тобой что-нибудь случится, пусть даже просто почувствуешь себя неважно, я обязательно узнаю об это и смогу немедленно тебя найти.
Чрезмерная опека? О, Илаю совсем не хотелось бы, чтобы Бертольд оценивал данные свойства подарка в негативном ключе. Тут дело же совсем в другом. В той причине, о которой говорить сейчас совсем не хочется. Граф ещё только приступил к глобальному изучению литературы о вендиго, а потому не может быть до конца уверен в безопасности. Не своей, конечно, а Бертольда. Эта болезнь, а иначе он не желает её именовать, кажется ему совершенно непредсказуемой, а потому ему так хочется максимально обезопасить Аккермана от всех возможных связанных с ней проблем. Скрывать вторую причину по совершению такого подарка он не имеет никакой возможности – не сказать Бертольду о свойствах подвески было бы настоящим предательствам, а обмануть его ему хотелось было в последнюю очередь.
Между тем, официант приносит первую тарелку, спрашивая, перед кем его следует поставить. Всё правильно, заказ на одну персону, но Илай прекрасно знает, что когда он закончит с этим блюдом, ему принесут новое и так до самого десерта.

- Конечно, караулю, - Илай усмехается, как бы подыгрывая мужу. – Вот уведёт тебя какой-нибудь итальянец, что я тогда без твоего члена делать буду?
Фраза вылетает как бы сама собой, но после её произнесения Мур тут же тушуется и опускает взгляд, в надежде, что окружающие его люди либо не обладают хорошим слухом, либо не говорят по-итальянски. Наверное, всё-таки не нужно было тогда в отеле отказывать Бертольду. Так он не только его помучить умудрился, но и себя самого.
И если Аккерман всё норовил закатить скандал относительно покупки той или иной дорогостоящей вещи, то Илай всё не оставлял попыток уговорить Берта уйти из пожарной части. Он просто никак не мог понять, чем его так привлекает постоянная необходимость рисковать собственной жизнью? Ради теперь у него не появился повод жить дальше, хотя бы ещё пятнадцать лет? Или он хочет сгинуть под какими-нибудь завалами в первые же месяцы их совместной жизни? Все эти отговорки типа «я вендиго, мне ничего не будет» Илая совершенно не устраивали. Да будь ты хоть трижды какой-нибудь вампиро-оборотень, иногда регенерации оказывается совершенно недостаточно. Кто знает, быть может завтра случится пожар на какой-нибудь фабрике по изготовлению взрывчатки и Бертольда разорвёт на маленькие кусочки, что тогда Илай сможет положить в готовый погребению гроб? Да и к тому же, зачем ему теперь работать, когда у них в распоряжении есть муровские деньги? Всё после развода Вивьен отобрать не смогла, а многовековое наследство рыжего семейства, что удалось забрать из Ирландии, так и вовсе осталось в полном распоряжении действуешь графа Мур. Этих средств должно было хватить на две полноценные магические жизни и осталось бы ещё немного, а это ещё не учитывая того дохода, что давала непосредственная работа с ценностями самого Илая. Какого вообще чёрта Бертольд не хочет оставлять свою ужасно опасную и совершенно не имеющую никакой для них необходимости работу?
- Если ты не будешь его носить, я очень скоро поседею, - говорит он уж совершенно серьёзно. – Сам посуди, так я смогу не беспокоиться постоянно, ведь точно буду знать, что пока артефакт не срабатывает, ты в полном порядке. К тому же, ты всегда можешь предупредить мой звонок и сообщить, что немножко обгорел, но через пять минут будешь уже в полном порядке.
Отсутствие у Аккермана инстинкта самосохранения слишком часто выводило Илая из состояния равновесия и, судя по всему, в конечном итоге привело к непоправимым последствиям. И если у него теперь есть хоть малый шанс это исправить, он обязательно им воспользуется. Быть может теперь, прежде чем пойти на неоправданные риски, Бертольд лишний раз подумает о том, что где-то там, совсем недалеко его ждёт человек, который бесконечно о нём волнуется. Быть может теперь он не станет сломя голову нестись навстречу безрассудствам, а попробует эту голову максимально сохранить.
Он кладёт свою руку поверх его, поглаживает пальцем тёплую кожу. К еде он так всё ещё и не притронулся, было как-то совершенно не до того. Он пытается себе представить, как через много-много лет, после того, как они всё-таки вылечат Бертольда, они вернутся в это самое место в свою пятидесятую годовщину, да только теперь над их головами не будет довлеть подступающая опасность. Они смогут позабыть про все невзгоды и всецело отдаться наслаждению жизнью, о которой всегда мечтали.
- Сделай это ради меня, - заискивающе улыбается, - к тому же, она действительно очень тебе идёт.
Есть в этом что-то особенное – знать, что вот эту маленькую вещичку твоему самому дорогому человеку подарил именно ты. Что она всегда подле него, даже тогда, когда ты находиться рядом никак не можешь.

Есть в присутствии Бертольда ему всё ещё было несколько неудобно. Чувствовать на себе его взгляд, знать, что он следит за тем, как ты подносишь ко рту вилку, прекрасно осознавать, что сделать так же он в принципе не может. Почему-то в такие момент Илай ощущал себя бесконечно виноватым. Мол, он может наслаждаться пищей и даже не задумываться о том самом, действительно страшном голоде, а он нет. Это была та привилегия, которой он с ним никак не мог поделиться. А просьба Аккермана так и вовсе вынуждает его смутиться. Это как подглядывать за жизнью через маленькое окошко, сидя в тёмном карцере, и спрашивать о случайного прохожего по ту сторону: «Ну как там вам живётся, на свободе?». Неужто он действительно хочется послушать, какого это блюдо на вкус? Верить в это обстоятельство как-то совершенно не хочется.
Илай берёт в руки приборы, и нанизывает на вилку маленький кусочек. Определённо рыба, скорее всего морская, более чем наверняка местная. Точный сорт Мур и под дулом пистолета не определит, да это от него и не требуется. В таком блюде ключевую роль, конечно же, играет соус, он же оказывается выше всех похвал. Да, это блюдо определённо заслуживает того, чтобы быть поданным в ресторане.
- Рыба как рыба, ничего особенного, - пожимает плечами, после чего отправляет в рот новый кусок. Нет, даже если Аккерман и был в своём желании абсолютно серьёзен, описывать ему всю гамму вкуса он определённо не собирается. Это как-то кощунство.
О том, чем питается Бертольд, Илай старался не думать. Делал он это, оставляя мужа в блаженном неведении, не вынуждая того лишний раз задумываться о морали. На самом деле, факт того, что Берту для пропитания приходится убивать и есть людей, не столь сильно смущал графа, когда он не пытался проникнуться этой мыслью. Гораздо сильнее его волновало то, какие чувства при этом мог испытывать Аккерман, не было ли у него угрызений совести, а также страх того, что рано или поздно кто-нибудь может поймать его за этим не самым хорошим делом. Так мать серийного убийцы скорее волнуется за поломанную судьбу любимого сына, нежели за правильность его поступков. Дорогим людям, кажется, можно простить всё, что угодно. И пока Бертольд не тащит в их дом расчленённые трупы, он даже не попытается завести с ним об этом разговор. Всё равно же знает, что тот делает это вовсе не по собственной воле.
Весь вечер они разговаривают о всякой всячине, о ерунде, что не стоит даже и мимолётного упоминания. Иногда Илай порывается посвятить мужа в какие-то аспекты своей работы, рассказывает о картинках и крупных сделках, иногда устраивает тому довольно любопытные дискурсы в историю. Бертольд слушает с виду внимательно, задаёт уточняющие вопросы, на которые Мур с видом главного знатока с огромным удовольствием отвечает. Берт больше шутит, разбрасывается историями с работы. Это у него всегда отлично получилось. Говорить вот так обо всё сразу и ни о чём конкретно им очень легко и приятно. Больше походит, будто бы они уже многие годы живут вместе и знают друг друга как свои пять пальцем, а не приехать в Венецию на свой медовый месяц. Наверное, всё дело в том, что на самом деле так оно и есть. Они прожили столько лет порознь, но по-настоящему никогда не прощались. Всегда были рядом, пусть даже не имея возможности прикоснуться. Совершенно разные, вместе представляют собой механизм, что работает так просто и естественно, будто на самом деле они – андрогины, которых когда-то разделили злые боги.
Когда бутылка подходит к концу, Илай чувствует себя неприлично счастливым. Он пил один, он пил поначалу на голодный желудок, что оказало влияние на его состояние. Граф порывается заказать ещё одну, но Бертольд заботливо останавливает его одним касанием руки. Все блюда оказались поистине вкусными, а обслуживание таким ненавязчивым, что Илай прямо-таки был вынужден оставить более чем хорошие чаевые.
В отель они добираются всё на том же водном такси. Почти в обнимку, попеременно целуясь и тихо разговаривая. Прижимаясь вот так к человеку, которого по праву и с честью теперь может именовать законным мужем, Илай чувствует себя будто бы дома. Не где-то так в чужеродной стране, а у себя в комнате, в сейчас уже не таком далёком Белфасте. Он чувствует себя несмышлёным мальчишкой, что причет под одеялом своего закадычного друга, когда где-то в коридоре неожиданно скрипит помощница-половица. На душе его впервые за долгие годы совершенно спокойно. Главная проблема, что терзает его голову день ото дня сейчас кажется ему совершенно решаемой, лишь временной трудностью, которую они обязательно преодолеют. Они пережили слишком много, чтобы в итоге не заслужить для себя такую простую, человечную награду. В конце их обязательно ожидает счастливый конец.

Ну, нельзя уж с таким усердием заявлять, будто бы Илая развезло настолько, что тот даже совсем не способен передвигаться самостоятельно – с этим заявлением сам Илай был бы кардинально не согласен. Он всё ещё полностью уверен в том, что самостоятельно добрался не только до дверей отеля, пусть от высадившего их такси там нужно было сделать ну явно не более пяти шагов, что уже непосредственно до их номера. Для того, что именовать себя опьяневшим человеком Мур чувствует себя слишком хорошо и уверенно, пусть и вовсе не против наконец встретиться своей пятой точкой с мягкими подушками дивана.
Собственно, усевшись на диван, он мгновенно заваливается на бок. Ну а какой смысл заставлять себя сидеть, когда с тем же успехом можно позволить себе полежать? Недолго думая, он переваливается на спину, а ноги перекидывает через подлокотник – положение не самое удобное, но сейчас более чем комфортное. Илай с важным видом вскидывает вверх руку с указывавшим на потолок указательным пальцем.
- Между прочим, - таким тоном он любит вносить поправки в речь собеседников, указывать на случайные фактические ошибки, когда дело касается предмета, в котором он прекрасно разбирается. – Я не был бы сейчас пьян, если бы…
Замолкает он довольно резко, когда голову его молнией пронзает мысль о том, что сейчас он находится в шаге от того, дабы совершить страшную ошибку. Пьяный язык мелит наперёд головы, и в такие моменты очень важно вовремя его прикусить. Видимо, Илай всё-таки ещё не настолько пьян, дабы совсем уж потерять контроль над своими словами.
Если бы ты мог пить вместе со мной. Да, хотел он сказать именно это. Да, с упрёком и обидой. Зато честно. Пьяной голове почему-то всегда хочется говорить честно. Будто бы страх быть осмеянным и неуслышанным временно исчезает, появляется желание открыться – хотя бы тем людям, что сейчас также пьяны и находятся совсем рядом. Но Бертольд же совсем не пьян – и в этом и заключается вся боль сложившейся ситуации. Это проблема во всех возможных смыслах и способах рассмотрения, в этом скрывается главная утрата для Илая. Бертольд не может пить. Больше не может разделить с ним даже эту пагубную привычку.  Бертольд поломан, и даже бутылка самого лучшего вина на планете не способна это изменить. Мысль об этом впилась в голову клещами и рвётся наружу в самый неподходящий для того момент.
- Если бы я этого не заслужил. У меня медовый месяц, чёрт подери, могу себе позволить! – конечно, он пытается исправиться, возможно, выходит у него даже неплохо – всё-таки это тоже правда.
Он опускает руку на место, поворачивает голову к Аккерману и смотрит уж слишком пристально.
- Ты что-то путаешь, Бертольд. Полуторавековых мальчишек не бывает, а ещё они не носят бороды, - приподнимается со своего ложа, чтобы схватить мужа за ворот рубашки и потянуть на себя. Желание целоваться никуда не пропало, только усилилось, стоило им оказаться в отеле один на один.
Поцелуй выходит слишком мокрым и уж больно небрежным, будто это так, только закуска перед следующим кругом спиртного. Только что притянув к себе Бертольда, совсем скоро он его снова отталкивает от себя, после чего пытается подняться с дивана. В конечном итоге у него это даже получается и Илай начинает расстёгивать пуговицы на пиджаке, дабы скинуть его куда-нибудь на пол, и всё это проделывая по пути к мини-бару.
- Я полностью разочаруюсь в этом отеле, если у них не найдётся нормального виски.

На самом деле хороший виски для отеля – это довольно большая редкость. Ну нет обычно у администрации привычки, выставлять в мини-бар действительно хороший, и что не менее важно, разные алкоголь. Скотч или бурбон для них в таких ситуации совершенно одинаков. И в таких ситуациях Илай разочарованно закатывает глаза, томно вздыхает и чуть ли не кидается жаловаться, ибо отели того уровня, в которых он изредка останавливался, уж точно могли позволить себе приобрести хороший ирландский виски.
Ухватившись руками за ручку бара, он открывает дверцы одновременно, после чего наклоняется вперёд и взглядом истинного ценителя оглядывает его содержимое. Победоносный оклик срывается с его губ, когда глаз-таки цепляется за знакомую этикетку. Однако к своему честно заслуженному призу Илай даже не успевает потянуться рукой, как уже оказывается схваченным, увлекаемым обратно на диван. Перед глазами почему-то возникает далеко не самая известная скульптура, в которой грозные мужчины пытаются похитить несчастную сабинянку. Вот такой вот безжалостно похищенной сейчас и ощущает себя Илай. Правда, для обречённой на брак женщины он недостаточно усердно пытается вырваться из цепких лап посетителя.
- Какое кощунство, - усевшись на коленях мужа, разочаровано сообщает он, - виски нельзя к чёрту. Ну ладно, скотч может быть и можно, но хороший виски нельзя ни в коем случае!
Он пропускает тот момент, когда с него стаскивают пиджак, когда расстёгивают его рубашку. Он сам подставляется ему, сам дышит в шею, то ли целуя, то ли прикусывая на ней кожу. Вообще, Илай возбуждается слишком быстро, а всё благодаря действию алкоголя. Все эти касания, поглаживания вынуждают его ёрзать как маленький ребёнок, да прижиматься поближе. Бертольду отлично удаётся провести никак не настроенный на близость разум, успешно манипулируя таким податливым сейчас телом.
Правда в примерно сразу после того, как рука мужа оказывается у него на члене, Илай-таки вспоминает о том, чего старательно пытался сегодня не допустить. И вот он вновь пытается вырваться из чужих объятий, правда сейчас скорее интерпретируя для себя это не заранее обдуманным отказом, а имитацией всё той же игры, в которой кто-то кого-то догоняет, а кто-то пытается убежать. Ему кажется это очень возбуждающим, имитировать собственное несогласие, провоцировать Бертольда на более решительные действия. Нежности нежностями, но иногда его так и подмывает сделать какую-нибудь гадость, вызвать у Аккермана глубоко спрятанные в нём звериные чувства, пусть даже вызваны они столь ужасным проклятием. И сейчас именно такой случай. Для простого согласия Илай слишком горд – в его планы никак не входило вот так просто сдаваться Бертольду. И раз уж ему предстояло признать собственное поражение, то хочется сделать это как минимум с честью.
- А ты меня – нет, - откровенная ложь и провокация. Он старательно отстраняется от Бертольда, пусть даже не в такой уж и глубине души делать этого совсем не хочется.
Для Илая стояк сейчас вовсе не помеха, чтобы таки сползти с чужих колен и попытаться подняться на ноги. Правда попытка эта оказывается провальной и запутавшись в своих и чужие ногах он спотыкается и падает прям на пол – спасибо мягкому ковру за смягчённое падение. Он заваливается прямо на спину и даже как-то и не пытается с него подняться. Его побег завершён, убежать куда-то подальше как-то не получилось. Собственно, большего сейчас и не надо. Он уже достаточно повырывался, а значит основная цель была достигнута. Илай скрещивает ну груди руки и с максимально недовольным видом смотрит на Бертольда:
- Ну, - требовательно восклицает он, - я от тебя убежал. Ты собираешься меня ловить?

У Бертольда, как и у любого другого человека, был целый букет различных качеств, как положительных, так и совершенно отрицательных. Однако некоторые свойства его характера иногда оказывались поочерёдно по обе стороны баррикады, в частности, подобным промыслом занималась его бесхитростность. Говорить всегда прямо и без утайки – это именно про Аккермана. Но туда же так нередко можно было отнести его любовь к принятию любой ситуации непосредственно, максимально конкретно и без капли двойного смысла. В нём напрочь отсутствовала эта довольно распространённая человеческая особенность искать во всём какие-то подводные камни. Бертольд принимал происходящее таким, каким казалось ему при первом же взгляде на него, совсем не пытаясь заглянуть немного глубже.
Из всех черт характера Аккермана именно эта была той самой, что просто не позволяла Илаю спокойно жить. На эти грабли он натыкался минимум тысячу раз и всё никак не мог принять тот факт, что Бертольду всё нужно говорить максимально конкретно, говорить то, что именно имеешь ввиду. Сколько раз они чуть было не ссорились потому, что Берт не смог уловить в словах Мура сарказм, воспринял его буквально и сделал совсем неправильные выводы. Это происходило столь часто, но исправить данное обстоятельство получалось едва ли.
Нет, на трезвую голову Илай, безусловно, старательно избегал игры слов или какой-то двусмысленности. Отнюдь не семимильными шагами приучал он себя говорить исключительно то, что хочет сказать, без ненужной шелухи из условностей. Теперь же, несколько потеряв управление над своим языком и телом, Мур в очередной раз со всей силы вмазал себе грабельным черенком по лбу.
Обычно серьёзный, граф моментально менялся в лице, стоило только ему коснуться двух довольно обширных тем: алкоголя и секса. Оставаясь один на один с бутылкой или другим мужчиной, Илай позволял себе раскрепоститься, стать проще, почувствовать лёгкость спавших с его рук цепей правильности. Будто не наигравшийся в детстве ребёнок, что было не так уж и далеко от правды, он позволял себе вытворять самые очевидные глупости и вести себя ну совершенно неподобающим образом. Что, собственно, сейчас и происходило.
Бертольд сидит на диване, смотрит на него сверху и как-то совсем не торопится что-то делать. Не на такую реакцию от своей попытки к бегству надеялся Илай, это уж точно. Однако всё это временные замешательства, верно? Только что Аккерман был настроен совершенно определённым образом, а вот теперь почему-то действовать никак не спешит. Быть может это его вложение в их общую игру? – в то, что этот смехотворный отказ Бертольд воспринял всерьёз Мур даже не может и помыслить.
Оказаться на его руках всё-таки немного унизительно. Илай уже давно не маленький мальчик, чтобы его поднимали с пола и куда-то относили. И всё же вырываться он не спешит: несёт его никто иной, как Бертольд, да и несёт всё-таки в направлении спальни. Может быть тот просто решил сменить дислокацию, всё-таки на кровати им будет действительно удобнее.
Но оказавшись положенным на кровать, Мур готов буквально взывать от негодования – что значит спи? Намеревайся Бертольд продолжить их игру, немедленно бы улёгся рядом, но делать это почему-то совершенно не торопится. Стоит рядом, будто бы вот-вот накроет его одеялом и действительно оставит спать здесь в одиночестве. Нет, такой поворот событий Илаю определённо не нравится.
Он приподнимается из лежачего положения, чтобы ухватиться обеими руками за рубашку Аккермана и что есть сил потянуть на себя – сил этих, быть может, не так уж и много, да всё же пьяного упорства оказывается достаточно. Заваливает он его, конечно, на себя, после чего тут же пытается обнять – ну не станет же он вырываться. Он же не Илай.
- Неужто мой муж не захочет разделить со мной наказание?
Сейчас больше всего на свете ему хочется его поцеловать – что собственно, он и делает.

Вот такая забота Илая совершенно не нравится. Правильнее было бы даже сказать, что никакого проявления заботы в действиях Бертольда он вовсе и не видит, совсем напротив, одно сплошное третирование и нежелание сделать им обоим хорошо. Он ведь вовсе не чувствует себя плохо, его не тошнит, не болит голова и спать даже почти не тянет. Может быть только совсем капельку. Да, голова ощущается будто замутнённой, но правит бал исключительно желание, которое не спадёт просто так по команде, просто от того, что его уложили спать.
- Это не забота, а настоящее мучение, - тянет обиженно, будто ребёнок, которому не разрешили лишний раз посидеть перед телевизором.
Бертольд заверяет его, что они обязательно продолжат утром, но Илай то знает, что утром ничего не будет, и на то у него было несколько причин. Во-первых, утром он уже будет трезв и не позволит себе так просто отказаться от намеченного плана. Они всё ещё держали пари, проигрывать в котором Муру ну никак не хотелось. Он крепко решил, что хотя бы первые несколько дней станет сдерживать любые поползновения в сторону секса, как с одной так и с другой стороны, просто для их же общего блага. Если в пари проиграет Бертольд, им не придётся целых две недели мучиться в каком-нибудь ветхом хостеле, даже не в самом городе, а где-нибудь на большой земле. О, Аккерман определённо потащит его туда, где дешевле, а значит там определённо будет плохо – в этом Илай ни на секунду не сомневался. По крайней мере, там будет совершенно неподходяще для медового месяца, а значит, он никак не должен этого допустить.
А во-вторых, вторым именем вот этого пьяного Илая была вредность. Привыкший всё получать здесь и сейчас, не удовлетворив свои желания немедленно, он вполне был способен обидеться так, чтобы отказаться от этого вовсе. Конечно, проснувшись на утро и вспомнив об этом своём себе обещании, он скорее всего закроет лицо рукой, однако это вовсе не означает, что он откажется от его исполнения. Неумение ждать – общее свойство всех Илаев сразу, из-за которого проблемы на его голову сыпались в два раза чаще.
- Я не хочу утром, - Бертольд гладит его по голове, и это жутко приятно, но совершенно недостаточно. – Я хочу сейчас.
Зря Аккерману думается, что наутро Илай ничего и не вспомнит. Совсем напротив, очень даже вспомнит, и от того станет ему очень и очень стыдно. Это сейчас ему кажется, что поступает он очень правильно, однако дальнейшее осознание творимого обязательно покажет противоположный результат. Вообще, расстройством памяти на почве алкогольного опьянения Илай никогда не страдал, выпивка лишь придавала ему храбрости, но никак не лишала способности помнить. Вообще все те многие ключевые моменты из их совместного существования, что Бертольду помнились не очень отчётливо и без конкретных деталей, Илай напротив запомнил очень хорошо, даже слишком. Все те не самые приятные или напротив, весьма интригующие моменты он помнил пусть и не в мельчайших деталях, но довольно отчётливо. Хорошая память была его наградой и наказанием одновременно, от которых совершенно некуда было деться.
- Но если ты не хочешь мне помочь, тогда я сам.
Илай укладывается на спину, после чего довольно спешно начинает расстёгивать свои штаны. Неловко приподнимается, чтобы их стащить, попутно не развязывая кое-как снимает ботинки. Он раздевается слишком долго, по крайней мере, если сравнивать затраченное на раздевание время сейчас с тем, что он тратит в схожих ситуациях обычно. Оставшись без одежды, он проводит рукой по своему уже довольно давно требующему участия члену, будто бы игнорируя присутствие рядом Бертольда. Дрочить, будучи рядом с ним как-то совсем уж странно, но сейчас Илай слишком пьян и намерен хоть как-то сделать себе приятно.