Педаль газа вжимается в пол, унося коллекционный астон мартин прочь от международного аэропорта имени Джона Кеннеди. Ночной Нью-Йорк встречает, как и всегда, яркими огнями, увеличивающимися в геометрической прогрессии, по мере приближения к густо населенным районам. По мнению Ковача у этого города была совершенно особенная атмосфера. Ему здесь нравилось, но жить, пожалуй, здесь Исаак бы не смог. Если, конечно же, выбирать место жительства по своему желанию. Он хоть и любил большие города, да и вырос в столице, предпочитал более камерную обстановку. Здесь тоже были исторические районы, с очаровательными домами из позапрошлого века, но и это было не совсем то, что нужно. Но мужчина всегда был рад оказаться в мегаполисе на несколько дней. Пусть и ездил сюда  исключительно по делам, и никогда просто так.
Окна номера в Ритц-Карлтон, на углу шестой авеню и пятьдесят девятой улицы выходили на центральный парк. Исаак стоял на балконе, неспеша выдыхая колечки сигаретного дома в утренний воздух, наблюдая за тем, как просыпается город. Как на дорожках парка появляются первые любители утренних пробежек, готовые заниматься этим практически в любую погоду, близлежащие улицы наполняются автомобилями, пространство города вокруг оживает. Затушив сигарету, Ковач возвращается обратно в номер, плотно прикрывая за собой балконную дверь. В октябре проще доверять сплит-системе, чем ветрам с улицы. Он не ущемляет себя, выбирая неприлично дорогое жилье. Возможно, это лишь гиперкомпенсация тех лет, которые мужчина прожил в весьма стесненных условиях. Он выпивает стакан воды, оставляет теплый банный халат на спинке кресла и отправляется спать. Ночной перелет был недолгим, но у него есть время до вечера, чтобы нормально выспаться, чего не удавалось сделать в последние дни.

- По-моему очень похоже. Посмотри, - он улыбается, переводя взгляд с портрета на супругу. Исаак не знал, как звали того молодого человека, который согласился в благодарность за оказанную ему помощь, нарисовать портрет. Но результат превзошел все возможные ожидания. Ковач трепетно вставлял холст в купленную раму, останавливая взгляд на небольшой подписи в правом нижнем углу. Несколько витиеватый росчерк, наверное, он что-то может сказать о личности автора, но мужчина не сведущ в подобных вещах. Это некий уникальный талант – перенести на холст или бумагу то, что было запечатлено фотографом. С той же поразительной точностью. Не просто линии и мазки – некая жизнь есть в этом изображении.
Исаак заканчивает наконец-то с картиной, которая теперь занимает почетное место на стене в комнате. – Тебе нравится? – он замечает легкий румянец на щеках женщины, но она улыбается, и одного этого уже более чем достаточно.  – Я забыл спросить его имя. Надо будет потом посмотреть в записях, - где-то в аптечных журналах отца точно есть данные этого художника, раз он несколько раз покупал у них лекарства. Но это потом. В данный момент времени Исаак не думает, что события закрутятся с невиданной скоростью и силой, и он просто-напросто забудет заглянуть в записи. В памяти останется лишь только этот необычный росчерк – знак автора.

Исаак оставляет машину на парковке у ресторана, неспеша заходит внутрь, успевая по достоинству оценить классический интерьер. Во многом Ковач был консерватором, и в плане интерьерных решений, в том числе. Кажется, он приехал немного раньше, что, впрочем, было для мужчины вполне нормально. Как будто где-то на подкорке давным-давно отложилось, что опоздание – смерти подобно. В самом прямом из возможных смыслов этого выражения. Кажется, здесь Исаак все же был впервые.

От предложенного вина мужчина отказался, предпочитая, несмотря на возможные магические ухищрения, садиться за руль трезвым. А вот от воды с лимоном и овощной лазаньи отказаться было уже воистину невозможно.  Вероятно, морепродукты смотрели со страниц меню куда более соблазнительно, но даже если не считать, что в Австро-Венгерской Империи тех времен мало кто пробовал креветки и мидии, был еще и некоторые правила питания, которых мужчина придерживался, можно сказать, с рождения. И это было уже даже не религиозной составляющей, а хорошо выработанной привычкой.

Исаак как раз закончил с едой, дав официанту убрать посуду и принести еще воды, когда Ковач увидел Оуэна. Мужчина поднялся из-за стола, протягивая руку для приветственного рукопожатия. Элементарные правила этикета были выработаны, пожалуй, до автоматизма. – Здравствуй. Прекрасное место. И готовят вкусно, - ни в коем случае не лесть, скорее честная похвала. – Удалось что-то узнать? Или найти? – они договаривались заранее, Исаак дал все, хоть и скупые, данные об искомой картине. И сейчас не видел смысла тратить время для светской беседы. По крайней мере пока.

Где-то глубоко внутри Ковач подозревал, что не будет легко. Хотя вряд ли он мог предположить, что какой-то потомок того самого художника может заартачиться. С одной стороны, Исаак мог понять правнука венгра. Память – то, что остается с человеком несмотря ни на что. Он сам по большей части жил именно памятью. Порою казалось, что при желании мужчина сможет вспомнить каждый день и каждую минуту из тех не самых долгих, но безумно счастливых лет. По его внутреннему ощущению это был не то, что прошлый век – другая планета. Сколько раз после он бывал в родном Будапеште, и лишь какие-то крохи напоминали о том, как здесь все было до войны. Иначе. По-другому. Все было живо лишь в его собственных воспоминаниях. А их никто не в силах отнять или уничтожить.

Возможно, нечто подобное испытывал и правнук художника, если не соглашался даже на весьма внушительные суммы, за которые можно было спокойно приобрести холст куда более знаменитого в мире авторства. – Память… - Исаак не спрашивал, скорее просто в очередной раз пробовал само слово на вкус, со всем его очевидным значением. На какое-то время он отводит взгляд от собеседника напротив, устремляя его в темноту, окутывающую Нью-Йорк за окном. Может быть стоило рассказать Кройфу чуть больше, а если точнее – все. Все то, что связывало Ковача с этим портретом. Возможно тогда, в разговоре с потомком он имел бы дополнительные и вполне серьезные аргументы. Ведь если человек так дорожит памятью, то должен понять того, кто дорожит ею ничуть не меньше.

- Но ты сказал «на данный момент», так ведь? – мысль практически пронзила голову, заставляя Исаака вновь повернуться к Оуэну, всматриваясь внимательно в лицо вампира. Он пьет такую же воду с лимоном, даже, кажется, несколько морщится. Почему-то мужчине всегда казалось, что вампиры не чувствуют вкусов. Впрочем, он мог ошибаться. Не так уж часто ему приходилось иметь с ними дело. До недавнего времени практически никогда, если быть точным.  – Мы не обговаривали точную сумму, - этого и правда не было, кажется, Ковач просто бросил что-то вроде того, что вопрос финансов здесь отнюдь не первостепенен. Теперь же, чувствуя в словах Оуэна, что решение правнука художника, по его мнению, временно, он решает обозначить свою готовность платить более четко. – Но я готов заплатить столько, на сколько его правнук согласится.

Память… Сколько она может стоить? Значительно больше, чем вмещает среднестатистический банк или бюджет государства. Потому что ее невозможно измерить в денежном эквиваленте. В эквиваленте золота, драгоценных камней или нефти. Стоимость памяти – бесконечна. Нет ей конца и края. Потому он готов платить. Столько, сколько будет необходимо. Лишь бы получить желаемое. Лишь бы еще раз прикоснуться к этому полотну, чувствуя, как погружаешься в то время, как она была не просто рисунком, пусть и выполненным весьма талантливо и схоже.

- И тебе уже известны возможные способы, да? – Оуэн выдает информацию дозированно, и Исаак прекрасно понимает такой подход, ибо в большинстве случаев придерживается такового и сам. Однако сейчас он в другой роли, и когда разочарование столь резко сменяется нетерпением, которое едва удается удерживать внутри, не позволяя ему показать себя во всей красе, становится немного не до принципов, даже если придерживаешься их в подавляющем большинстве ситуаций. И пусть на месте Кройфа, маг вел бы себя точно также, сейчас это не имеет особого значения.

Привкус лимона во рту внезапно сменяется с кисловатого на практически горький, но Ковач замечает это лишь постфактум. Вероятнее всего – это его личное, индивидуальное восприятие. Крайне мало общего имеющее с существующей реальностью.

- Что можно сделать, Оуэн? – впервые за этот, пусть и недолгий разговор, он называет вампира по имени, - И чем я могу помочь? – все больше Исааку кажется, что ему стоило дать Кройфу больше исходных данных. Но он все равно с этим медлит, до сих пор. Впрочем, Ковач же не знает, какие способы может предложить Оуэн, что он успел придумать за это время. Не исключено, что есть варианты, которые сейчас просто-напросто не приходят магу в голову.

Исаак прекрасно знал, что далеко не все измеряется деньгами. У него самого были вещи, которые он не смог бы продать, даже если бы умирал от голода, живя в коробке где-нибудь под мостом. Потому что есть люди, а есть – животные, живущие лишь примитивными инстинктами. Вообще-то ему не особо нравилось сравнение, все же животных маг любил, и считал многих из них куда порядочнее и умнее большей части людей. То, что заставляет живое существо идти вразрез с базовыми инстинктами, зачастую рассматривается как девиантное поведение. Вопреки самосохранению. Вопреки всему, что вообще заложено природой. Вопреки самой жизни. И смерти вопреки тоже. Именно поэтому Ковач мог понять правнука того венгерского художника. И даже за эти несколько минут разговора с Оуэном проникся к тому некой симпатией. Как к человеку, не утратившему понимания и значения памяти о своих предках. Но только это никак не отменяло желания Исаака заполучить портрет обратно. Оно было значительно сильнее всего остального. Важнее и первостепеннее.

Его предложение об увеличении суммы, видимо, Кройфа не вдохновило. Впрочем, это лишь в очередной раз доказывало честность вампира. Забавно, но многие маги, которых знал Исаак в те или иные годы своей жизни, вряд ли удержались бы от соблазна покрутить пальцем у виска, услышав подобное словосочетание. Ковач был лишен данных предрассудков, предпочитая не делить окружающих на какие-либо категории. Деление по национальному или расовому признаку – отнюдь не самая лучшая идея, и это мужчина знал наверняка. Вряд ли, имей каждый из них хоть толику подобного рода идей у себя в голове, они смогли бы спокойно и, главное, конструктивно разговаривать.

- Копия? – скрыть удивление практически не получается, и Исаак сейчас очень внимательно смотрит на собеседника. – Я не знал, что ты пишешь картины, - эту фразу вполне можно расценивать как комплимент. Ковач знал о галерее Кройфа, о его связях в мире искусства, но отчего-то и не предполагал, что вампир и сам – художник. Насколько ему было известно, владельцы галерей и музеев редко обладают сами талантом к живописи или скульптуре, например. Как и импресарио актеров и музыкантов слишком далеки от обладания сценическими данными. Они хорошие организаторы и прекрасные бизнесмены. Так что… да, сейчас Исаак был, пожалуй, по-настоящему удивлен. Ковач сдерживается от того, чтобы попросить при случае взглянуть на работу Оуэна. Может быть позже, когда они закончат с несговорчивым венгром, он вернется к этой мысли, и даже озвучит ее. Чуть позже.

Точно также Исаак не спрашивает, насколько часто такие штуки проворачивают с полотнами куда более известных художников. Сфера антиквариата, которым мужчина занимается уже несколько десятков лет, недалеко ушла от той, в которой вращается Кройф. А потому маг может примерно представить, как обстоят дела с подделками и копиями. Впрочем, его сейчас и не волнует, кого и когда вампир мог обманывать. Исааку на это откровенно наплевать. Он хочет получить свое, что, как Оуэн верно заметил, принадлежит ему по праву. Лезть же в чужие дела – не в его правилах и интересах.

- Она у него дома висит? – пожалуй, он хотел спросить другое и по-другому. О том, как вообще Кройф себе представляет эту операцию, достойную, как минимум, криминальной комедии. То ли у Исаака просто были определенные проблемы с воображением. В одном Ковач был уверен – в искренней внутренней благодарности Оуэну за то, что не предлагает копию ему. Каким бы талантливым художником он не был, как бы искусно не владел всеми необходимыми навыками, даже с точностью до миллиметра сделанная копия будет лишена того, чего ждет от этого портрета Исаак. Копия не сможет провисеть несколько лет на стене в их бывшем доме в Будапеште. Не сможет стать немой свидетельницей всех тех минут и дней, о которых мужчина не может не вспоминать постоянно, одновременно с болью и какой-то невероятных размеров теплотой.

- Я понимаю, почему он не соглашается на продажу, - Ковач и правда понимает, более чем, но при этом остро чувствует ту разницу между правнуком художника и ним самим. Разницу размером с пропасть. – Ты общался с ним, и я так понимаю, что ты уверен – уговорить его невозможно? – Исаак все еще, пусть уже и значительно меньше, раздумывал на эту тему, будучи практически готовым поделиться с неизвестным ему человеком тем сокровенным, что заставляет его идти на все, лишь бы получить обратно этот портрет. – И если так, то я полностью согласен на твой план. Чем я смогу помочь? – он действительно хочет помочь, если это будет нужно Кройфу. Возможно, потому что ожидание иначе окончательно истреплет ему нервы.

Ресторан все больше наполняется звуками. Что, впрочем, не удивительно. Уютное место с прекрасной кухней – идеальный вариант для ужина. Тем более сейчас во многих дома вообще не было принято ужинать дома. По крайней мере, на регулярной основе. Если раньше поход в кафе или ресторан для подавляющего большинства был событием не таким уж и рядовым, тем более, если речь шла не о заведениях из разряда пивных или низкосортных столовых. То сейчас все изменилось с точностью до наоборот. Прием пищи дома, в семейном кругу, с определенными традициями приготовления и подготовки – архаизм. Отчасти это было грустно. Впрочем, Исаак скорее сожалел о невозможности жить так, как было очень много лет назад. Совершенно определенные моменты, связанные с конкретными людьми. Сейчас же он практически не притрагивался дома к кухне вообще.  И точно также, как все эти люди вокруг, что наводнили ресторан, предпочитал утолять голод за пределами собственного жилища.

Ковач пока особо не понимает, зачем ему возраст и имя правнука того самого художника. Точно также как не понимает, хотел ли он в принципе это знать, как-то персонифицировать человека, учитывая то, что они уже почти договорились сделать. Не самое страшное преступление, конечно же. Не трудно вспомнить огромный список деяний, которые будут в разы хуже подмены подлинника никому кроме них неизвестного портрета.

- Само собой, - даже не будь Кройф вампиром, им следовало бы сделать это все под покровом ночи, даже если дом в Катоне будет окружен непролазным лесом. Из соображений безопасности. В первую очередь. – Портал – это не проблема, - он согласно кивает, понимая, что глупо тратить время на обычные человеческие способы перемещения, особенно учитывая расстояние от Нью-Йорка до Катона. Поэтому и соглашается на портал без лишних разговоров.  – Сколько времени у тебя займет… изготовление копии?

Здесь все было очень и очень хорошо. Разве что несколько сковывало отсутствие возможности курить, хотя… будь Исаак владельцем подобного места, пожалуй, он бы сделал точно также. Не позволяя гостям портить никотиновыми испарениями белоснежные скатерти. Совершенно не нужные сейчас размышления, пожалуй.  – И если ты не будешь против, я бы хотел поприсутствовать на каком-то этапе процесса, - все по большей степени зависело, конечно же, от скорости работы. Исаак не мог предположить, займет это у Оуэна пару часов или пару недель. Ждать мужчина умел, пусть и хотел бы закончить с этим делом побыстрее, насколько это вообще было возможно. Он ни в коем случае не пытался что-то контролировать, скорее Ковачу было просто интересно понаблюдать за процессом. Исаак считал приготовление зелий или же создание артефактов  - своего рода искусством. А сам процесс – таинством. И полагал, что с живописью должно быть тоже самое. Он не видел, как тот венгр писал портрет Лидии, получив лишь готовый результат. Сейчас же, когда Кройф сам предложил создать копию для дальнейшего подлога, у Ковача появилась возможность увидеть, как под уверенной рукой на полотне проявляются знакомые черты. Как линии, для него буквально магическим образом, превращаются в человеческое лицо. Он практически на физическом уровне не мог упустить шанс стать свидетелем всего этого.

- Выйдем покурить? – он вопросительно смотрит на Кройфа, оставляя на столе купюры, суммарное количество, несколько превышающее счет.  Но почему бы и нет, если ему до этого принесли прекрасную овощную лазанью, которую мало где умели настолько хорошо готовить. А в силу особенностей питания, Исаак пробовал аналогичные блюда далеко не в паре мест. В какой-то момент мужчина ловит себя на мысли, что вопрос о том, кто в заведениях Кройфа пробует новые блюда, давая им право на включение в меню, это действительно интересный вопрос, но в тоже время несколько неудобный.  Он машинально протягивает Оуэну открытый портсигар, не сразу понимая, что вампир, скорее всего, не может получать какого-либо насыщения от никотина. И, вероятно, необходимость в курении в таком случае отпадает сама собой.  – Тебе нужна будет фотография, чтобы рисовать с нее?

Ответ был несколько неожиданным, но в тоже время логичным, и это Исаак понимал. Он никогда не пытался рисовать, если не считать совсем детского возраста, потому не был знаком с разного рода нюансами. И все же, он был даже в какой-то степени восхищен столь обстоятельным подходом к делу со стороны Кройфа. Ковач медленно выдыхает сигаретный дым в прохладный, практически уже ночной, воздух, неосознанно любуясь Нью-Йорком, пронизывающим темноту своими вездесущими огнями. Да, он не хотел бы здесь жить. Но периодически приезжать в этот город, видимо, было просто необходимо. Уникальный, со своей атмосферой и своим характером, а ведь когда-то раньше мужчина был уверен, что такой привилегии удостоены лишь старинные города Европы.

Да, он был консервативен. В очень и очень многих аспектах жизни и миропонимания. Однако, это нисколько не мешало Исааку согласиться отправиться в Венгрию, в чужой дом, чтобы смотреть, как Оуэн делают копию того портрета, а затем заменить этой копией оригинал. Тот самый случай, вероятно, когда цель оправдывает средства.

- Да, безусловно, - коротко кивает, замечая, как остатки сигареты начинают жечь пальцы, - Через неделю ты сможешь? Мне необходимо закончить некоторые срочные дела. – Ковач прекрасно понимал, что спешка не может сыграть в их пользу, - Можем встретиться здесь же, я открою портал.
Когда договоренность достигнута, пришло время прощаться, ровно на одну неделю. Исаак, после краткого рукопожатия, сел в машину, трогаясь с места, снова отмечая это нереальное количество ночных огней.

Всю эту неделю мужчина и правда провел в делах, перемещаясь между Бостоном и Аркхемом. И к концу семидневного срока Ковач уже начал воспринимать их несколько рискованное предприятие как внезапный отпуск. Исаак всегда был рад вернуться в Венгрию, хотя, кажется, никогда не был в том городке, о которой шла речь.

В этот раз пришлось обойтись без личного транспорта, поэтому к уже известному ресторану маг приехал на такси, машинально закурил, как только покинул машину, невольно бросив взгляд на свет в окнах заведения. Внутри между столиками сновали официанты, люди ужинали, смеялись. Обычная жизнь. Могут ли они представить, что совсем рядом с ними, неподалеку от входа, маг сейчас откроет портал, и вместе с вампиром они окажутся в небольшом городке на другом континенте? Могут ли они себе представить, что все то, о чем они так любят читать в книжках и смотреть на киноэкранах существует на самом деле? Пусть и с некоторыми нюансами и допущениями.

- Здравствуй, Оуэн, - Ковач протягивает руку Кройфу, предварительно успев выкинуть окурок. – Я открою портал, но выйдем мы чуть поодаль, придется пройтись минут десять пешком, если ты не против, - несмотря на то, что Ковач буквально не переваривал этот способ перемещения в пространстве, он все же умел им пользоваться. Одно дело, когда ты досконально знаешь местность, в которую хочешь попасть, совсем другое – если располагаешь только описанием и примерными координатами. Все лучше, чем попасть в океан, например, но меры предосторожности никогда еще и никому не мешали.  – Готов? – Исаак внимательно посмотрел на Оуэна, после чего, сосредоточившись, сделал несколько движений пальцами, открывая проход. Объяснять что-либо вроде бы не было необходимости, насколько Ковачу было известно, для Кройфа это было не первое подобное путешествие.

Он, пожалуй, каждый раз был рад возможности (не намеренной, но все более случайной) оказаться в Венгрии. Не важно, шла речь о его родном Будапеште, или же о каких-то маленьких городках, в которых ранее Исаак не бывал. Были, конечно, исключения, но они остались в достаточно далеком прошлом, лишь изредка напоминающем о себе едва слышными отголосками.

Возможно стоило бы завести разговор, но Ковач идет чуть прикрыв глаза, вслушиваясь, пытаясь уловить едва ощутимые знакомые запахи, присущие лишь этой местности. Ему в этих попытках слишком далеко до Кройфа, чувства вампиров куда острее, и такой остроты магу не достичь никогда, даже с помощью различных зелий или других магических манипуляций.

Дом, достаточно старый, Исаак как-то позабыл, а говорил ли Оуэн, что потомок художника живет именно в этом доме, или же это просто музей, мелкий такой. По крайней мере жилым он явно не выглядел. Они проходят в нужную комнату, сопровождаемые поскрипыванием паркетных досок. Пока вампир распаковывает холст и совершает прочие приготовления, Ковач заканчивает с защитными заклинаниями, призванными исключить случайный визит сюда кого бы то ни было. Осторожность. Как и всегда.

Взгляд невольно цепляется за картину, и хочется подойти ближе, удостовериться, что он действительно видит ее, спустя столько лет. На несколько мгновений воздух застревает в легких, а затем одномоментно отпускает. Время не властно над холстом, но нещадно потрепало живых людей. Впрочем, Ковач помнил ее именно такой – совсем молодой, с искрой жизни во взгляде, звонко смеющейся. И сейчас, переводя взгляд с ее лица на холст в руках Оуэна, отмечая, как уверенно он выводит линии, как сосредоточенно всматривается в оригинал, пытаясь уловить малейшие нюансы. Именно сейчас ему кажется, что он слышит этот самый смех где-то совсем рядом, отчего холодок внезапно пробегает по направлению позвоночника.

- Я отойду покурить, - вряд ли Кройфу это сейчас было важно, он был очень погружен в работу, как казалось Исааку. Мужчина покинул комнату, прошел небольшой коридор, и в итоге вышел на какое-то подобие заднего двора. Когда знаешь нужные заклинания – не существует закрытых дверей.
Темное небо Катона казалось особенно низким, даже несколько гнетущим. Сигаретный дым растворялся в ночной темноте, без единого внешнего источника света, кроме проглядывающей из-за плотных туч края луны. Думал ли он когда-нибудь, что будет готов на такие авантюры? В какой момент в нем что-то настолько бесповоротно повернулось? Когда вынужден полностью изменить свою жизнь под нажимом обстоятельств, сложно сохранять безразличие к своему же прошлому. Напротив, за него начинаешь цепляться, стараться запомнить как можно лучше каждое мгновение, повторения которых уже не будет. Вещи, вроде этой картины, становятся для человека якорями, помогающими удержать память, не провалиться в пропасть, где не будет ни его прошлого, ни, что очевидно, адекватного настоящего.

На какое-то короткое мгновение Исааку показалось, что он смотрит не в ночное венгерское небо, а все также – в ее глаза. Затушив окурок, отправив его в мусорный бак, так удачно стоящий неподалеку от входа, и еще раз бросив взгляд на черные тучи, скрывшие собой последний фрагмент ночного светила, Ковач резко развернулся, отправляясь обратно в дом.

- Оуэн? Оуэн! – тело вампира на полу выглядело.. странно? Исаак не настолько хорошо разбирался в жизнедеятельности этих существ, помимо самого основного, но был уверен, что они не умирают от старости или внезапного сердечного приступа, что так часто случается у мужчин около сорока лет. Бред. Полный бред. Что обычно делают в таких случаях? Кажется, проверяют пульс и наличие дыхания. Вот только с вампиром это делать бесполезно. Ковач пытается привести Кройфа в чувство, трясет за плечи, несколько раз ударяет ладонями по щекам, но все безрезультатно. Рядом лежит холст с неоконченным портретом.  – Ну не поспать же он вдруг решил?! – Ковач начинает рассуждать вслух, кажется, всему виною нервы. Бегло оглядывается – все на своих местах, ничего не изменилось. Здесь совершенно точно никого не было. Машинально прикасается пальцами к кольцу на безымянном  - холодный металл, а значит – никакой угрозы лично для него нет. Но на подобную угрозу для вампира артефакт мог бы и не среагировать. У самого Кройфа – никаких внешних повреждений. Ни тебе дырок от серебряных пуль, ни осинового кола, торчащего из грудной клетки. – Твою ж мать, - он хотел сказать что-то покрепче, но что вышло, то вышло.

Давно не ел? Вряд ли. Оуэн явно не дурак, чтобы отправляться натощак в такое путешествие. Далее развивать тему о питании вампиров совершенно не хотелось. Исаак знал, что у них все прекрасно с регенерацией, а значит вряд ли у Кройфа есть какие-то физические повреждения. Слишком. Слишком странно.

Если не брать в расчет отсутствие дыхания и сердцебиения, можно подумать, что вампир просто спит. Ночью. На другом континенте, в чужом доме-музее. Почему бы и нет?

Исаак меряет шагами комнату, судорожно думает, настолько, что в этой гнетущей тишине ему начинает казаться, что он слышит едва различимый скрип мозговых извилин. Остается лишь один вариант – узнать, что произошло с Оуэном – прочитать, ну или посмотреть на то, что творится в его голове. Это возможно в теории. На практике… Ковач не был мастером в ментальной магии.  Но одного мастера он точно знал, и сейчас был в шаге от того, чтобы взять в руки телефон и найти в записной книжке ее номер.  А еще Исаак хорошо понимал, что в следующую минуту после такого звонка здесь откроется еще один портал. И это в его планы явно не входило. Когда-то давно они с Джин дали обещание не впутывать в свои дела друг друга. И даже в бытность их официального брака сумели сдержать обещание. Зато Ковач помнил, хотя бы примерно, как это делала она. Оставалось лишь повторить. Хотя бы попробовать. Хуже ведь не будет, верно?

- Ладно, Оуэн. Попробуем, - выдохнув, Исаак опустился на пол рядом с вампиром, еще раз мысленно проговорив всю последовательность действий. В одной руке он сжал перьевую ручку, когда-то давно так удачно трансформированную им в фокусировщик с функцией аккумуляции энергии, на всякий случай. Вторая ладонь легла на холодный лоб вампира. Ковач прикрыл глаза, медленно и почти беззвучно произносил слова заклинания. Если он ничего не напутал, это должно было сработать.

Глаза мужчина открыл резко, первые пару секунд пытаясь понять, где и почему он находится. Нет, путешествие в чужое подсознание не имело ничего общего с когда-то знаменитым фильмом «Клетка». Никаких сюрреалистичных пейзажей. Обычный дом, все тот же, что и раньше. Только будто бы вполне себе жилой. Машинально бросает взгляд на пол – Кройфв здесь нет. На стене – нет портрета. Осознание медленно, но верно приходит к магу, он поднимается, машинально отряхиваясь, осторожно подходит к окну, несколько завороженно наблюдает за происходящим по ту сторону окна.

Люди Салаши. Ковач легко узнает их по красно-бело-зеленым повязкам. Невольно морщится, слишком презрительно. Да, в таком виде он легко станет объектом всеобщего внимания. Впрочем, куда лучше за него скажет его лицо. В карманах ничего нет, и поэтому мужчина легко скидывает пальто, а следом пиджак. Так он будет чуть меньше бросаться в глаза. Хотя это и сомнительно. Ему нужно лишь найти Оуэна здесь, вернуть его в этот дом, в ту самую комнату, и закончить заклинание, выдернув, тем самым, в реальность.

Ковач покидает дом через тот самый задний двор, обходит его, осторожно ступая по брусчатке. Шум и крики – этим мужчину встречает одна из улиц Катона, куда более оживленная, чем в ту ночь, когда они с Кройфом вышли из портала.  – Куда Вы его ведете? – он прекрасно знает венгерский, и может говорить без акцента. Перемещает взгляд с лежащего на земле Оуэна на парней с повязками. Хочет ли он присоединиться к своему другу? Очень сомнительно. Но проигрыш Исааку становится понятен заранее. А значит придется начинать все сначала. Сразу же после того, как удар о булыжник мостовой пробивает тонкую височную кость.

- Черт! – маг убирает руку со лба вампира, оглядывается по сторонам. Интересно, сколько времени прошло? На улице все еще темно, поставленные им на дом заклинания работают. Значит нужно попытаться еще раз. С некоторыми… коррективами. Ковач сейчас чувствует себя более уверенно, вновь сжимая ручку, касаясь ладонью холодного лба, чувствуя, как тяжелеют веки…

- Ладно. Это необходимость. – мысленно обрадовавшись, что немецкий он также знал практически в совершенстве, мужчина подходит к зеркалу, сменяя брезгливый взгляд на нейтральный, рассматривая на своем воротнике петлицы штурмбаннфюрера СС. Глупо было бы отрицать, что форма была красивой, и даже делала его более статным, что ли. Убедившись, что он может сыграть эту роль ради спасения Кройфа, мужчина покидает помещение, больше всего походящее на кабинет, выходит в коридор, всем своим видом изображая занятость и серьезность. В дальнем углу, возле скамьи несколько солдат. За их спинами он может разглядеть знакомое лицо. – Кто это? – смешно наблюдать, как они неосознанно выпрямляют спины. – Американский гражданин? Неужели? – Исаак иронично-вопросительно смотрит сначала на пленника, затем на солдат. – Я сам допрошу его. Ведите.