Сердце колотится так, будто сейчас переломает ребра. Рик задыхается, не может вдохнуть, будто каждая попытка причиняет боль, сдавливая грудь. Он весь горит, словно опущен в котел с кипящей водой. Снова боль, она фантомная, не настоящая, но кажется, что реальная, что его снова ломают, снова отрезают куски кожи и втирают в раны проклятый цветок.

Он снова проснулся на полу, в углу своей комнаты, на одеяле. Пальцы саднили, снова пытался царапать пол, болело колено, видимо, на него он упал с кровати. Встать не было сил, но нужно, необходимо встать. Он задыхается в четырех стенах. В этих стенах. Будь Рик сейчас в другой комнате, то не было бы ничего из этого. Его кошмары вернулись когда в доме появилась Лета. Он не проводил параллелей поначалу, но постепенно пришел к этому выводу. Именно после их ссоры в его голове снова поселилась тревога. Может быть, он придумал все, но Лета ведьма, и сильная ведьма, и Ричард не мог игнорировать того факта, что они с Уинни живут в доме полном магов. А у него с будущей новой хозяйкой не самые радужные отношения.

Медведь подрывается на ноги, ходит по комнате из угла в угол, пытаясь успокоиться. Это помогало, не всегда, но часто. Трет покрытые шрамами плечи, стараясь прогнать болезненное наваждение, но если видения удалось сбросить, то ощущения остались. Снова чувство ножей в теле, палец без ногтя болел так, будто его травмировали только что, а не много лет назад. Наверное, обернись Рик сейчас медведем, то почувствовал бы и проплешины на боках.

Будучи медведем по природе и по сути, Ричард умеет двигаться бесшумно. Ступая босыми ногами по темному коридору, он безошибочно находит дверь в спальню Элайджи. Он хочет войти, даже сжимает пальцы на ручке, но останавливается с мыслью, что маг может быть не один. Сталкиваться с будущей миссис Фонтейн нет никакого желания, потому что все это время Ричард старательно ее избегает и игнорирует, когда они сидят за одним столом. Странно, что ее еще не вывернуло от того, что она ужинает вместе с прислугой и его дочерью, которых, как кто-то однажды сказал «Фонтейны любезно приютили».

Втягивает носом воздух, прислушивается. Нет, он один, спит. Пахнет кровью, наверное, проводил какой-то ритуал, но раз не пришел к нему, значит не сложный и не опасный. Рик верил Элайдже, верил, что ничего не изменится, и что у него все еще есть это право — входить в его комнату в любой момент, но не хотел отныне злоупотреблять этим. Ему стало лучше, и отпустив ручку, оборотень прошел дальше, спускаясь по лестнице, намеренно перешагивая скрипучие ступеньки.

Кухня не лучшее место чтобы переждать и избавиться от кошмаров, но Рика все еще трясет, руки не слушаются, а шрамы горят, все вместе и каждый в отдельности. Включает холодную воду, просто опуская туда руки и ждет пока не онемеют пальцы, после чего прикладывает к лицу, чтобы прийти в себя. Не помогает, снова не помогает. Страх будто прутьями сковал все внутри и снаружи, у него уже плечи ноют от напряжения, но даже вдох нормальный сделать сложно, не то, что расслабиться.

Чужой запах и шаги не сразу прорываются через пелену. Рик только слышит шум за спиной, оборачиваясь и сверкая желтыми глазами. Снова отворачивается вцепившись в края раковины, в которой младшие Фонтейны по утрам моют яблоки, а сейчас оборотень оставляет на ней вмятины, пытаясь обуздать зверя внутри себя.

— Чего тебе? — голос низкий, рычит, а не говорит, но все же держит медведя в узде. За пять лет Элай научил его контролировать себя, закрываться от ментальных атак, но от паники и страхов прошлого никто не спасет, даже такой сильный и талантливый маг как Фонтейн.

Игнорируй, молчи, не ведись на провокации этой маленькой стервы, которая прячется за миловидным личиком. Он видел ее сестру. Та приходила к Элаю в тот же день, когда Рик разругался с Летой. Такая же рыжая, надменная и, наверняка. думает что может покорить всех вокруг одной только легкой улыбкой. Напыщенные ведьмочки, которые возомнили себя королевами мира.

Медведь тихо фыркает, глядя на льющуюся воду. Она успокаивает, не дает зверю вырваться наружу, хотя он чувствует, как когти пытаются прорваться через кожу, вытесняя его собственные. Девять, не десять. Но каждый раз так и не восстановившийся ноготь пытался стать когтем, просто разрывая кожу болью.

Каждый шрам на теле ныл и болел так что хотелось выть. Будь он волком, непременно завыл бы так, что перепугал бы всех собак в округе. Но он мог только тихо рычать, сдерживая паническую атаку, которая готова была накрыть его в любой момент. Ричард знал как они приходят, не первый раз уже переживал это, и явно не последний. И ругаться с зарвавшейся девчонкой у него не было никакого желания ни тогда, ни сейчас. Он вообще предпочел бы видеть ее удаляющейся от дома Фонтейнов с чемоданом, а не расхаживающей по большому почти пустому дому, как будто она тут хозяйка.

— Уйди, — почти спокойно просит Элгорт, не поднимая головы. Каких бы гадостей он не желал Лете, причинить боль или покалечить ее он не хочет. Не в доме Элайджи, не его невесту. Если он так решил, значит Рик примет это решение и научится с этим жить, но не сейчас. Ему нужно время, чтобы принять этот факт, нужно время, чтобы осознать, что ничего не изменится, но он знает что это ложь, как бы сам Элай не верил в эти слова. Но Ричард все равно останется рядом. Он предан некроманту сердцем, душой, разумом и телом, всем.

Упрямая девица. Глупая. Он уже показал ей что трогать его не нужно, не провоцировать. Сильнее сжимает пальцы, чувствуя как гнет под ними металл раковины. Резко дергается в сторону Леты, хватая ее за плечи и впечатывая спиной в холодильник. Ему плевать больно ли ей, страшно ли, плевать что стук упавшего ведерка и ложки мог кого-то разбудить. — Что ты знаешь о кошмарах? — рычит оборотень, дергая головой. Ему сложно контролировать себя в такие моменты. Глаза сами собой желтеют, голос становится низким, утробным, будто животный рык, а лицо медленно меняет черты с человеческих на звериные. Частичная трансформация самая поганая и болезненная для Рика, потому что она бесконечно причиняет боль, и иногда ему хочется, чтобы кто-то хоть раз испытал то, что каждый раз переносит он. Аконит в крови отравляет его звериную сущность, наносят страшный вред человеческой, и с этим уже никто ничего не может сделать. Они с Элаем пытались и искали способы.

— Что ты вообще знаешь, бестолковая кукла? — он выплевывает слова, будто гавкает как пес, обнажает удлинившиеся клыки, слегка тряхнув девушку, так что рыжие волосы разметались по плечам. Рик может переломить ей шею одним движением, одним ударом сломать позвоночник в нескольких местах, вот сейчас, воткнуть зубы в бледную шею, на которой красуется едва заметной пятнышко, след ее похождений в комнату Элайджи. От Рика ничего не скрывали, и не обязаны были перед ним отчитываться, но это бесило. Выводило из себя это ее показушничество, будто она хотела как можно больнее уязвить оборотня, и у нее получалось. Он велся на эти провокации, давал ей пищу для злорадства. однако торжествовал, когда почти две недели не приходил к магу, и тот пришел к нему сам, отчитав что думал, что медведь снова сбежал, и остался до утра. Как же ему хотелось увидеть лицо Леты в тот момент, когда она пришла бы в комнату, а она оказалась пустой.

— Тебя когда-нибудь держали на цепи, принцесса? — Рик делает акцент на последнее слово, выплевывая его как оскорбление, язвительно и мерзко, снова издает тихий рык. — Когда-нибудь твои яркие веснушки рассекал острый нож просто для того, чтобы причинить боль? — медленно ведет когтем по шее, но не оставляет следов. Хотел бы, одним ударом разодрал бы ей глотку и выбросил тело в лесу в канаву. Он зол, ему страшно и хочется убежать. Собрать свои пожитки и просто раствориться в темноте леса, остаться там и никогда больше не показываться на глаза Фонтейнам и вообще людям, как сделала это когда-то Уинни. Но только она и Элай держали его в этом доме. Он никогда не бросит их.

Именно это осознание заставляет его отступить, вспомнив что он человек, а не зверь. Что ему нужны люди, что злость на рыжую сменилась паникой. Пятится назад, натыкаясь спиной на тумбы и вздрагивает. Когти снова становятся ногтями, лицо возвращается к нормальному виду, а мир на несколько секунд погружается в темноту. Он слепнет, каждый раз, как это происходит. Хватается ладонями за голову, опускаясь на пол, прячется, сжимаясь в комок, и снова просит: — Уйди.

Нужно было идти к Элайдже. Разбудить его, попросить помощи, как раньше. или хотя бы просто тихо посидеть у кровати, осторожно касаясь руки. Иногда и это помогало прийти в чувство. Что не дало ему просто открыть дверь? Что-то оттолкнуло, будто магия или порча, не дающая ему быть рядом с человеком, которого он совершенно искренне любит и никогда не скрывал этого. За все пять лет маг всегда был в курсе всех его чувств. Он был у него в голове и знал все, а Рик никогда не сопротивлялся, позволяя ему открывать любые двери его сознания, кроме тех, который Ричард не хотел открывать сам.

— Уйди, — снова говорит он, чувствуя ее приближение. Дергается, когда мягкие девичьи руки ложаться на истерзанные шрамами ладони оборотня. Он не хочет ее прикосновений, не хочет видеть ее, слышать, чувствовать ее запах и присутствие рядом. Не хочет, чтобы она ломала привычный устой его жизни. Эта девчонка ворвалась сюда вихрем, разметав всю ту хрупкую размеренность и равновесие, к которым Рик так долго шел, борясь со своей звериной натурой и страхами. И все вернулось снова. Страх одиночества, страх ненужности, страх, что его просто выбросят за порог, когда эта проклятая свадьба состоится. Он не сомневается в Элае, но не верит Лете. Ни капли не верит, ни одному ее слову, ни одной ее улыбке, приторным попыткам завязать с ним разговор за ужином. Она не нравится ему, как и он ей, и Рик благодарен Элаю, что он не вмешивается в это противостояние, давая им возможность разобраться самостоятельно и не принимая ничью сторону. Он принял бы любое решение, смирился и покорно продолжил бы свое существование рядом, но все та же фраза "ничего не изменится" грела медведя, заставляя его верить, а не озлобиться.

Сквозь стук сердца и бешеный шум в ушах, Рик не слышит ее слов, но чувствует как по телу струится магия. Он умеет различать ее, но каждый раз боится, что она причинит боль, поэтому в первые секунды пытается вырвать руки из маленьких ладоней Леты. Он не любит магии, не доверяет магам. Только одному магу он готов был поверить. Только он мог найти нужные тропки в его голове, вывести из из той тьмы, в которую оборотень погружался каждую ночь стоило закрыть глаза. Он научился с этим жить, научился это контролировать, но что-то снова вырвало все замки со старых дверей, выпуская наружу всех его демонов.

Чужая магия мягкая, будто едва касающаяся его кожи, будто проникая под каждый шрам, описывая дугой каждый неровный завиток и вычерчивая все линии, снимая напряжение. Паника не ушла, но стало легче. Рик даже смог глубже вздохнуть, поднимая светлые глаза на девушку. Она все еще держит его за руки, что-то говорит, но он не слышит. Ему хочется убежать, подхватить покрывало и завернувшись в него сидеть у кровати Фонтейна, пока он не проснется. Рядом с ним всегда легче. Но Лета смогла пусть и не вытянуть его, но показала куда идти, направила к свету и Ричард шел, медленно переставляя медвежьи лапы.

— Лучше, — хрипло отзывается канадец, глядя куда-то сквозь девушку. Он все еще зол на нее и предпочел бы не видеть ее, но Лета помогла ему. И теперь он хотел знать почему. Она так ненавидела его, так рьяно пыталась избавиться, странно, что не успела подсесть на уши Элаю, чтобы он прогнал зарвавшегося телохранителя. — Почему? — тихо спрашивает он выпутывая ладони из ее пальцев. По-зверином наклоняет голову вбок, как делает всегда, когда ему интересно и он насторожен.

Элгорты вообще не многословны оба. Это, кажется, их семейная черта. Ричард мало говорил с Фонтейнами, с Элайджей они перекидывались редкими фразами при всех, понятными только им двоим, наедине могли вести долгие разговоры, подкалывать друг друга или просто молчать. Рик почти неделю молчал, когда они только встретились, и потом был не особо разговорчив, поэтому для них это было нормой. Они говорили прикосновениями, иногда Элай бродил в голове медведя, рассматривая его редкие воспоминания, помогая найти обрывки прошлого, иногда просто говорил какие-то глупости, заставляя медведя улыбаться, глядя в книгу, пока ноги греются у камина, а пальцы мага мягко касаются его шеи.

Лете повезло, что тогда в спальне, он вообще достаточно много говорил, а не просто ушел, фыркнув. Сейчас у него не было сил на препирания и игру в любимого ребенка у папочки. Позже, возможно, завтра, он готов будет продолжить, но сейчас он боролся с желанием просто уйти в темный лес прямо вот так — босиком в простых спортивных штанах и майке. — Зачем это? — снова спрашивает он, глядя в глаза ведьме, которую сам только что чуть не убил.

Все еще сторонится ведьмы, и всегда будет, но лишь напрягает мышцы, когда она двигается и меняет позу, удобнее усаживаясь прямо на полу возле него. С чего бы это? Решила поговорить по душам? Она ему не нравится, Ричард не скрывает своей неприязни к девушке ни от кого. Он не привык прятать свои чувства, хотя в доме Фонтейнов научился быть менее открытым, не позволяя читать его как открытую книгу всем подряд. Лета не могла его читать, не могла знать, что происходит в его голове, не знала его прошлого и всей его жизни. Впрочем они сам не знал половины, помня только последние семнадцать лет из сорока. Забавно, ведь ему уже за сорок, у него дочь, с которой он никак не может наладить нормальные отношения, у него есть человек, которого он любит, и который любит его, Рик в этом уверен. Просто обстоятельства складываются так, что они вынуждены следовать правилам, и оборотень принимает их, покорно склонив голову.

- Ты думаешь обо мне тоже самое, - тихо отвечает Элгорт на ее выпад. Да, он считал ее кровожадной и избалованной девчонкой, которая слишком нагло ведет себя, по крайней мере с ним. Вряд ли с кем-то из Фонтейнов она позволит себе такое же поведение, но он сам виноват, что ведется на ее провокации. Медведь говорит без злобы или презрения. Он слишком вымотан морально для всего этого, просто констатирует факт, который они оба готовы подтвердить.

Кто он? Рик и сам хотел бы знать. – Я человек, - канадец пожимает плечами, будто убеждает в этом самого себя, глядя куда-то в сторону, сквозь девушку. Ему не хочется смотреть на нее. Она красива, сильная ведьма и, наверное, хороший человек, но Ричард не хотел видеть ее в этом доме и вообще. Детская, глупая ревность и обида, но Элгорт совсем недавно снова стал человеком, и чувствовал, как подросток, деля все на черное и белое. – Тот кого можно, но сложно убить, - усмехается он, наконец, поворачивая голову к Лете и заглядывая ей в глаза.

Кажется, это первый раз, когда они просто разговаривают. Спокойно и не пытаясь друг друга испепелить взглядом. Вряд ли Рик о таком мог подумать, но сейчас ему не хотелось ее ударить. Симпатии к девчонке Мур не прибавилось, но она помогла ему, а он никогда не был неблагодарным.

- Я оборотень, - наконец, сдавшись, произносит Ричард, проводя языком по клыкам, которые снова вернулись к привычным размерам. Многие думали, что он намеренно изменил себе зубы, чтобы выглядеть еще более устрашающим, стоя позади мага, которого он охранял. Но Рику не нужно делать какие-то дорогостоящие манипуляции со своей внешностью, чтобы выглядеть устрашающе. Мягкие черты лица становятся резкими стоит только ему почуять где-то опасность, грозящую его магу или кому-то из его близких. – Только на луну не вою. Я медведь.

Он был уверен, что она знает, что в тот же день спросила у Элая обо всем, рассказала ему версию истории о том, как мерзкий телохранитель пытался оторвать ей руку, а не распорол собственную ее ногтями. Но нет, он в ней ошибся. Об их стычке маг узнал от Рика, увидел в его голове, когда в очередной раз они сидели у камина вечером. Элгорт не стыдился этого, но немой укор поняли принял, почувствовав, как тонкие пальцы чуть сжались на загривке. Больше он не цеплял Лету и не говорил с ней, старался не реагировать на все ее провокации. Но они оба не учли того, что ведьма решит наслать на своего неприятеля проклятья во сне.

Все также немногословен. Устал и вымотан, его все еще потряхивает, и широкие плечи иногда передергивает от мелкой дрожи. Спокойствие не пришло, с этим ему помогает только Элайджа, но теперь он хотя бы сможет спокойно дойти до своей комнаты и принять холодный душ, дождаться утра. Спать он сегодня уже не ляжет.

- Ты же понимаешь, что я никуда не денусь, если он сам меня не прогонит? – вдруг спрашивает он после недолгого неловкого молчания. Хочет знать, что девушка четко понимает, что ей всю жизнь придется провести бок о бок не только с некромантом, но и с его оборотнем.

— Не обольщайся, — Рик лишь устало прикрывает глаза. Если бы Лета только знала все, что знает он. — Ты только усилила то, в чем я живу уже много лет. Он нет сил спорить с ней, препираться и ругаться. Он устал от этого. Почти месяц он живет в состоянии холодной войны с женщиной,которая почти разрушила всю его жизнь. Ричард чувствовал себя как пес, которого не выбрасывают из дома к онуру просто потому что старый и его жалко, но хозяева уже взяли нового щенка. Это идиотское глупое чувство ревности, но подавить его в себе оборотень не мог никак, хотя и пытался. Убеждал себя, что все это глупости, но видел и чувствовал как все меняется. Он становится все больше просто телохранителем и другом, а она занимает все больше пространства, не только свое, но и то, что когда-то отводилось только ему. Элгорт не удивится, если однажды ему намекнут что пора бы им с Уинни поискать отдельное жилье.

«Я уйду только если ты меня убьешь», посылает он мысленный импульс наверх, знает, что он достигнет цели, но вряд ли сознание спящего мага зацепится за эту мысль. Но Рику стало легче. Потом он скажет это вслух, если будет надобность.

— Знаю, — спокойно отвечает медведь, будто они говорят о погоде. — И я не убиваю без нужды. На его счету не так много убийств, и каждое он помнит как сейчас. Последнее было самым жестоким, но он защищал Элайджу, и мстил за себя. ощущения рвущейся под зубами кожи порой до сих пор оживают и Рик прикусывает губы, пробивая тонкую кожу клыками.

Он расправляет плечи, откидываясь спиной на тумбу. Пол приятно холодит босые ноги. Кто бы сказал ему, что он будет вот так сидеть рядом с Летой и спокойно говорить, он бы посмеялся. Нет, Ричард не хотел с ней пересекаться, видеть ее или слушать. Он не хотел знать о ее существовании, но ему приходится принимать правила игры, в которой ему отведена только вторая роль, если не третья.

— Лучше бы это были пауки, клоуны, свободное падение или ты, — парирует ей в ответ оборотень, разминая затекшую шею. Паника отступила, и напряженные мышцы ныли, будто он только что обернулся зверем и обратно. Он предпочел бы что угодно, лишь бы не то, что видел почти каждую ночь во сне, а иногда и наяву.

Она не знает? Неужели так и не спросила ни разу о нем? Странно. Но Рик не был удивлен. Он тоже не расспрашивал о ней, стараясь вообще игнорировать эту тему, когда они с Элаем оставались одни и обсуждали что-то. Рик брал книгу и садился в кресло у его стола или к камину, отвечая на его реплики вслух или мысленно, когда маг задавал вопрос в его голове, выудив очередную картинку из воспоминаний.

— Видишь шрамы? — вытягивает руку в сторону, демонстрируя неровные витиеватые узоры на коже, будто орнамент, сделанные неумелым учеником. — Они повсюду. Поднимает край майки показывая такие же шрамы на животе, задирает штанину показывая ноги. — Мне оставили нетронутым только лицо, украсив остальное тело узорами. Двенадцать лет я жил на цепи в подвале. Жил. Какое сильное слово. Рик существовал, а не жил все эти годы. — Под каждым шрамом аконит — яд для оборотней. Каждое обращение для меня мучительная пытка на несколько секунд. Частичные превращения — бесконечная боль. И сделать с этим ничего нельзя. Мы с Элаем пытались.

Он сам не ожидал что готов быть таким откровенным с ней, но рано или поздно она все равно узнает. Так пусть узнает от него, раз спросила его, а не мага. Элай рассказал бы ей тоже самое, прибавив историю о том, как он еще неделю медведем ходил за некромантом не издавая ни звука кроме недовольного фырканья.

— Элайджа меня спас, — добавляет он, опуская руки и снова прикрывая глаза. Одной этой фразы достаточно, чтобы понять почему Рик так предан ему. Полюбил он его много позже, но преданным стал практически сразу. Медведи выбирают себе пару один раз и навсегда. В своей новой жизни Ричард выбрал Элайджу.

— Была бы, — на удивление спокойно отвечает Ричард, сложив руки перед собой. — Если не ты, то рано или поздно появилась бы другая. Он знал это, потому что так и случилось бы. Никто не позволил бы главе семьи ходить не женатым, не оставить наследников, продолжателей рода и семейного дела. Как бы Элайджа не отбрыкивался все равно в дом пришла бы женщина, и возможно не такая лояльная как Лета. Так что в какой-то степени Рику еще повезло, что он до сих пор не живет в лесной чаще под кустом, а может продолжать пользоваться гостеприимством семьи Фонтейнов, и лично Элайджи.

Оборотень вздрагивает, но не отдергивает руку от внезапного прикосновения. За сегодняшний вечер уже произошло много странных событий, так что одним больше одним меньше не сыграет большой роли. — Получил, — кивает Элгорт, стараясь не вспоминать тот день. И хотя он подарил ему свободу, но думать об этом не хочется. Он снова машинально касается рукой двух параллельных шрамов на шее, так где когда-то кожи касался жесткий кожаный ошейник. Снова хочется чуть оттянуть его, ослабить хотя бы на миллиметр, чтобы не чувствовать этот удушающий захват. Но ошейника нет, а Рика будто душат, бесконечно, все сильнее стягивая невидимый ошейник.

Не хотел рассказывать. Ни ей ни кому-то еще о своем прошлом, большую часть из которого вообще не помнит. В одном Лета была права — никто не должен пережить подобное, и он был рад, что они откусили голову этой змеи. Да, по миру расползлось множество детенышей, но главную змею они убили, как и ее сына. Рик до сих пор помнит хруст костей и металлический запах крови, что был в ноздри медвежьей морды, залитой красным.

— Я думаю, что он его уже принял, Лета, — впервые Рик назвал ее по имени, и кажется впервые его голос дрогнул не от злости или страха за этот разговор, но медведь лишь прикусил язык, заставив себя собраться с мыслями и говорить спокойно. — И проблема далеко не в этом. Он был упрям, и уже начал решать для себя то, что, как он считал, будет правильным для всех. Медведи не стайные животные, и, видимо, вселенная подавала Рику знаки, что он не заслуживает даже какого-то подобия стаи, не заслуживает чувств, которые ему так необходимы. Его забота неуклюжая, неумелая, грубая. Он любит как умеет, как подросток, который с головой ушел в свои чувства, не отдавая отчета, не думая о последствиях, которые только сейчас начали бить его под дых, перекрывая кислород. Все тянутся к теплу, к мягкости и нежности. Умом Рик понимал это, сердцем принять не мог, и иногда пугался мыслей о том, что хотел бы умереть в том подвале, чтобы сейчас не мучить самого дорогого ему человека выбором.

Нет, проблема совсем не в том, что Лета тоже любит. Это было неизбежно. Элайджу нельзя не полюбить. Проблема была в том, что кто-то из них лишний, и если ставить на чашу весов его и девчонку Мур, то выбор был очевиден. У нее есть все — внешность, характер, сила, деньги. Она умна и привлекательна, она достойная партия для главы семьи и сильного мага, возможно, она еще поборется за место верховной. Тогда как оборотень не может предложить ничего кроме самого себя. Рик был уверен, что он сможет принять это, но отчего-то сейчас понял, что нет. Кому-то придется уйти с этой тропинки, потому что троим места не хватит.

— Я тоже не хочу драться,  тем более заведомо зная, что проиграю. Даже при наличии лап, — он хмыкает, опуская глаза в пол. Рваный вдох обжигает легкие, и казалось бы после того, как все его чувства были выложены на стол, как карты в покере и, что удивительно, по ним еще не плясали маленькие изящные ножки будущей миссис Фонтейн, должно стать легче, но не стало.

— Я не ненавижу тебя, — после недолгого молчания говорит он. Рик вообще не умел ненавидеть. Разучился. Ненависть слишком сильное слово, слишком неприятное. — Это что-то другое, но я сомневаюсь, что мы станем друзьями. Он не хотел этого, но если Элай его попросит, то Рик постарается. Он готов наступить себе на горло, проглотить все свои чувства, став просто другом и телохранителем до тех пор, пока хватит его душевных сил.